ДВА РОДА ВЛЕЧЕНИЙ

Если расчленение душевного существа на Оно, Я и сверх-Я мож­но рассматривать как прогресс нашего знания, то оно должно также, как мы уже сказали, оказаться средством к более глу­бокому пониманию и лучшему описанию динамических отноше­ний в душевной жизни. Мы уже уяснили себе, что Я находится под особым влиянием восприятия: выражаясь грубо, можно ска­зать, что восприятия имеют для Я такое же значение, как вле­чения для Оно. При этом, однако, и Я подлежит воздействию влечений, подобно Оно, так как Я является в сущности только модифицированной частью последнего.

Недавно я изложил свой взгляд на влечения в «Ienseits des Lustprinzips»; этого взгляда я буду придерживаться и здесь, положив его в основу дальнейших рассуждений. Я полагаю, что нужно различать два рода влечений, причем первый род — сексуальные влечения, или эрос, — значительно заметнее и более доступен изучению. Он охватывает не только под­линное незадержанное половое влечение и производные от него целесообразно подавленные, сублимированные влечения, но так­же инстинкт самосохранения, который мы должны приписать Я и который мы в начале аналитической работы вполне основатель­но противопоставили сексуальным влечениям к объектам. Вскрыть второй род влечений стоило нам немало труда; в за­ключение мы пришли к убеждению, что типичным примером их следует считать садизм. Основываясь на теоретических, подкреп­ляемых биологией соображениях, выставим гипотезу о влечениик смерти, задачей которого является возвращение всех живых организмов в безжизненное состояние, в то время как эрос, все шире охватывая раздробленную на части жизненную субстан­цию, стремится усложнить жизнь и при этом, конечно, сохра­нить ее. Оба влечения носят в строжайшем смысле консерва­тивный характер, поскольку оба они стремятся восстановить состояние, нарушенное возникновением жизни. Таким образом, возникновение жизни является, с этой точки зрения, причиной дальнейшего продолжения жизни, но одновременно также при­чиной стремления к смерти, а сама жизнь — борьбой и компро­миссом между указанными двумя стремлениями. Вопрос о проис­хождении жизни сохраняет в этом смысле космологический характер, на вопрос же о смысле и цели жизни дается дуали­стический ответ.

Каждый из этих двух родов влечений сопровождается осо­бым физиологическим процессом (созидание и распад), в каж­дом кусочке живой субстанции действуют оба рода влечений, но они смешаны в неравных дозах, так что живая субстанция является по преимуществу представительницей эроса.

Каким образом влечения того и другого рода соединяются друг с другом, смешиваются и сплавляются — остается пока совершенно непредставимым; но что смешение происходит по­стоянно и в большом масштабе, без такой гипотезы нам по ходу наших мыслей не обойтись. Вследствие соединения одноклеточ­ных элементарных организмов в многоклеточные живые суще­ства удается нейтрализовать влечение к смерти отдельной кле­точки и с помощью особого органа отвлечь разрушительные побуждения во внешний мир. Этот орган — мускулатура, и вле­чение к смерти проявляется, таким образом, вероятно, впрочем лишь частично, как инстинкт разрушения, направленный против внешнего мира и других живых существ.

Коль скоро мы допустим представление о смешении этих двух родов влечений, нам открывается также возможность бо­лее или менее совершенного разъединения их. В таком случае, в садическом элементе полового влечения мы имели бы клас­сический пример целесообразного смешения влечений, а в чистом садизме, как извращении, — образец разъединения, не доведен­ного, впрочем, до конца. Здесь перед нами открывается обшир­ная область фактов, которые никогда еще не рассматривались в этом свете. Мы узнаем, что в целях отвлечения вовне инстинкт разрушения систематически становится на службу эросу; мы догадываемся, что эпилептический припадок является следст­вием и симптомом разъединения влечений и начинаем понимать, что наступающее в результате некоторых тяжелых неврозов разъединение влечений и появление влечения к смерти заслужи­вает особого внимания. Если бы мы не боялись поспешных обобщений, то склонны были бы предположить, что сущность регресса libido, например от генитальной к садически-анальной фазе, основывается на разъединении влечений и, наоборот, про­гресс от первоначальной к окончательной генитальной фазе обусловлен умножением эротических компонентов. В связи с этим возникает вопрос, не в праве ли мы рассматривать по­стоянную амбивалентность, которую мы так часто находим уси­лившейся в случаях конституционного предрасположения к нев­розу, тоже как результат разъединения; впрочем, амбивалент­ность есть столь раннее переживание, что ее, скорее, нужно оценивать как недоведенное до конца смешение влечений.

Нас, естественно, должен заинтересовать вопрос, нельзя ли отыскать проливающие свет отношения между допущенными на­ми образованиями Я, сверх-Я и Оно, с одной стороны, и двумя родами влечений — с другой, и далее: в состоянии ли мы отве­сти управляющему психическими процессами принципу удоволь­ствия строго определенное положение по отношению к двум родам влечения и дифференцированным выше областям душев­ной жизни. Прежде чем приступить к обсуждению этого вопроса, нам необходимо устранить одно сомнение, возникающее по пово­ду самой постановки проблемы. Хотя принцип удовольствия не вызывает сомнений и расчленение Я основывается на клиниче­ских наблюдениях, однако различение двух родов влечений ка­жется недостаточно доказанным, и возможно, что факты клини­ческого, анализа опровергают его.

Один такой факт как будто существует. Противоположно­стью двух родов влечений мы можем считать полярность любви и ненависти. Относительно представителя эроса мы не затруд­няемся и, наоборот, бываем очень довольны, если в инстинкте разрушения, которому ненависть указывает путь, нам удается обнаружить заместителя, с трудом поддающегося пониманию, влечения к смерти. Однако клиническое наблюдение учит нас, что ненависть является не только неожиданно постоянным спут­ником любви (амбивалентность), не только часто предшествует последней в человеческих отношениях, но что в известных слу­чаях ненависть также превращается в любовь, а любовь — в ненависть. Если это превращение представляет собой нечто большее, чем простое следование во времени, т. е. смену одного состояния другим, тогда, очевидно, нет данных для проведения столь капитального различия между эротическими влечениями и влечениями к смерти, различия, предполагающего совершенно противоположные физиологические процессы. <...>

Мы вели рассуждение таким образом, как если бы в душев­ной жизни — безразлично в Я или в Оно — существовала спо­собная перемещаться энергия, которая, будучи сама по себе индифферентной, может присоединяться к качественно диффе­ренцированным эротической или разрушительной тенденциям и повышать их общее напряжение. <...>

Кажется допустимым, что эта действующая несомненно в Я и в Оно, способная перемещаться, индифферентная энергия происходит из нарцистического запаса libido, т. е. является десек­суализированным эросом. Эротические влечения вообще пред­ставляются нам более пластичными, гибкими и более способны­ми к перемещению, чем влечения к разрушению. Если так, то без натяжки можно предположить, что это способное переме­щаться libido работает в интересах принципа удовольствия, со­действуя уменьшению перегрузки и облегчая разряд. При этом нельзя отрицать известного безразличия того, по какому пути пойдет разряд, если только он вообще происходит. Мы знаем, что эта черта характерна для процессов стремления к облада­нию, свойственных Оно. Она встречается при эротических стрем­лениях к обладанию, причем развивается совершенное безраз­личие по отношению к объекту, в особенности при перенесениях в анализе, которые осуществляются на любые лица. Ранк недав­но привел прекрасные примеры того, как невротические акты мести направляются не на надлежащих лиц.

Наблюдая такое поведение бессознательного, невольно вспо­минаешь смешной анекдот о том, как нужно присудить к пове­шению одного из трех деревенских портных на том основании, что единственный деревенский кузнец совершил преступление, заслуживающее смертной казни. Наказание должно последо­вать, хотя бы оно постигло и невиновного. Эту самую неряшли­вость мы впервые заметили при искажениях первоначального явления в работе сновидения. Как там объекты, так в нашем случае пути отвлечения отодвигаются на второй план. Аналогич­ным образом дело обстоит с Я, разница лишь в большей точ­ности выбора объекта, а также пути отвлечения.

Если эта энергия перемещения есть десексуализированное libido, то ее можно назвать также сублимированной, ибо служа восстановлению единства, которым — или стремлением к кото­рому — отличается Я, она все же всегда направляется на осу­ществление главной цели эроса, заключающейся в соединении и связывании. Если мы подведем под эти перемещения также и мыслительные процессы в широком смысле слова, то и работа мышления окажется подчиненной силе сублимированного эроти­ческого влечения.

Первоначально все libido сосредоточено в Оно, в то время как Я находится еще в состоянии развития или еще немощно. Оно вкладывает часть этого libido в эротические стремления к обладанию объектом, после чего окрепшее Я пытается овла­деть этим объектным libido и навязать Оно в качестве любовно­го объекта себя самое. Нарцизм Я, таким образом, является вторичным, отнятым у объектов.

Все снова и снова мы убеждаемся в том, что влечения, ко­торые мы можем проследить, оказываются восходящими от эро­са. Не будь высказанных нами в «Ienseits des Lustprinzips» соображений и не будь, кроме того, садических дополнений к эро­су, мы вряд ли могли бы держаться дуалистического воззрения.

Но так как мы вынуждены держаться его, то нам приходится создать впечатление, что влечения к смерти большей частью безмолвствуют, и что весь шум жизни исходит преимуществен­но от эроса[18]. <...>

V