Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Тюльпаномания




 

 

Quis furor, ô cives!

— Lucan. [66]

 

Тюльпан, название которого, как считают, произошло от турецкого слова, означающего «тюрбан», появился в Западной Европе примерно в середине шестнадцатого века. Конрад Геснер[67], претендующий на роль главного популяризатора этого цветка, даже не думал о том смятении, которое последний вскоре после этого вызвал в мире. Он утверждает, что впервые увидел его в одном из садов города Аугсбурга, принадлежавшем эрудированному советнику Херварту, весьма известному в свое время коллекционеру экзотических редкостей. Луковицы тюльпана этому дворянину прислал его друг из Константинополя, где этот цветок был одним из самых популярных уже долгое время. В течение десяти одиннадцати лет после этого тюльпаны имели большой успех у состоятельных людей, особенно в Голландии и Германии. Амстердамские богачи посылали людей за луковицами прямо в Константинополь и платили за них самые баснословные деньги. Первые луковицы, высаженные в Англии, были завезены из Вены в 1600 г. До 1634 года репутация тюльпанов неуклонно росла, и в конце концов отсутствие у всякого богатого человека их коллекции стало считаться признаком дурного вкуса. Многие ученые мужи, включая Помпея де Ангелиса и Липсия Лейденского, автора трактата «De Constantia», были страстными поклонниками тюльпанов. Вскоре стремление обладать ими охватило представителей среднего класса: купцы и лавочники, даже с умеренными доходами, начали состязаться друг с другом, стремясь собрать как можно больше редких сортов этих цветов и покупая их по безумным ценам. Известно, что один торговец из Харлема заплатил за одну-единственную луковицу половину своего состояния, не собираясь перепродавать ее с выгодой для себя; он хотел посадить ее в своей оранжерее, чтобы восхищаться своей причастностью к всеобщему увлечению.

Можно предположить, что у этого цветка было какое-то очень хорошее качество, делавшее его столь ценным в глазах такого бережливого народа, как голландцы, ведь он не обладает ни красотой, ни ароматом розы, и едва ли он так же радует глаз, как «душистый, душистый горошек»; у него нет живучести ни того, ни другого растения. Каули же поет ему дифирамбы. Он пишет:

 

«The tulip next appeared, all over gay,

But wanton, full of pride, and full of play;

The world can't shew a dye but here has place;

Nay, by new mixtures, she can change her face;

Purple and gold are both beneath her care,

The richest needlework she loves to wear;

Her only study is to please the eye,

And to outshine the rest in finery.» [68]

 

Это, хотя и не очень поэтичное, описание, данное поэтом. Бекманн в «Истории изобретений» описывает в прозе этот цветок точнее и увлекательнее, нежели Каули в своем стихотворении. Он пишет: «На свете найдется немного растений, которые в результате случайности, слабости или болезни приобретают так много разных цветов и оттенков, как тюльпан. Некультивированный, растущий в дикой природе, он имеет почти одноцветные лепестки, крупные листья и чрезвычайно длинный стебель. Ослабляемый культивированием, он становится более приятным глазу цветовода. Лепестки бледнеют, уменьшаются и приобретают более разнообразную цветовую гамму, а листья приобретают более мягкий зеленый цвет. Таким образом, чем красивее становится сей шедевр культивирования, тем он делается слабее слабее настолько, что только самый опытный и внимательный цветовод может, да и то с большим трудом, пересадить его или даже сохранить жизнь». Многие люди сильно привязываются к тому, что доставляет им массу проблем. Так мать часто любит свое вечно хворое дитя больше, чем своего более здорового отпрыска. Мы должны объяснять причину незаслуженных панегириков, которые расточались этим хрупким цветам, исходя из того же принципа. В 1634 г. желание голландцев обладать ими было столь страстным, что обычные отрасли промышленности страны были заброшены, а ее население, вплоть до самых отбросов общества, принялось торговать тюльпанами. По мере того как эта мания разрасталась, поднимались цены, и в 1635 году стало известно, что многие люди вложили по 100 000 флоринов в покупку луковиц. Тогда возникла необходимость продавать их на вес, измеряемый в перитах, единице массы, меньшей, чем гран[69]. Тюльпан сорта «Адмирал Лифкен» весом в 400 перитов стоил 4400 флоринов, «Адмирал Ван дер Эйк» весом в 446 перитов стоил 1260 флоринов, «Чилдер» [70]весом в 106 перитов стоил 1615 флоринов, «Вице-король» весом в 400 перитов 3000 флоринов, а самый дорогой, «Семпер Август» весом в 200 перитов, считался очень дешевым, если стоил 5500 флоринов. Последний пользовался большим спросом, и даже плохую его луковицу можно было продать за 2000 флоринов. Пишут, что одно время, в начале 1636 г., во всей Голландии было всего две луковицы этого сорта, причем не самые лучшие. Одной владел торговец из Амстердама, другой из Харлема. Спекулянты так сильно хотели их заполучить, что один из них предложил за харлемский тюльпан двенадцать акров[71]земли для застройки. Амстердамский тюльпан был куплен за 4600 флоринов, новую карету, пару серых лошадей и полный комплект сбруи. Мантинг, плодовитый автор той поры, написавший о тюльпаномании фолиант объемом в тысячу страниц, сохранил для потомков следующий перечень различных предметов и их цен, за которые была куплена одна-единственная луковица редкого сорта «Вице-король»:

 

Цена во флоринах
Два ласта[72]пшеницы
Четыре ласта ржи
Четыре откормленных быка
Восемь откормленных свиней
Двенадцать откормленных овец
Два хогсхеда вина[73]
Четыре бочки пива[74]
Две бочки сливочного масла
Тысяча фунтов сыра[75]
Кровать с постельными принадлежностями
Мужской костюм
Серебряная чаша
   
Итого:

 

Люди, на время покинувшие Голландию, по возвращении в нее в то время, когда это безрассудство достигло своего апогея, иногда по неведению попадали в затруднительное положение. В «Путешествиях» Блейнвилла приводится забавный пример такого рода. Один богатый купец, немало гордившийся своими редкими тюльпанами, однажды получил очень ценную партию товаров для Леванта[76]. Весть о ее прибытии принес ему один моряк, который явился к нему в бухгалтерию, где находились кипы самых разных товаров. Купец решил наградить его за хорошую новость и сделал ему необычайно щедрый подарок крупную копченую селедку на завтрак. Моряк, похоже, очень любил репчатый лук и, увидев лежавшую на конторке сего великодушного торговца луковицу, очень похожую на луковицу лука, и нисколько не сомневаясь в том, что ей не место среди шелков и бархата, улучил момент и сунул ее в карман в качестве закуски к селедке. Он вышел со своим трофеем на улицу и проследовал к набережной, где собирался съесть свой завтрак. Едва он ушел, как купец обнаружил пропажу драгоценного «Семпера Августа», стоившего три тысячи флоринов или около 280 фунтов стерлингов. Все его домашние были немедленно подняты на ноги, драгоценную луковицу искали повсюду, но тщетно. Горю купца не было предела. Поиски были возобновлены, но и на сей раз не увенчались успехом. Наконец заподозрили моряка.

Как только было высказано это предположение, несчастный купец выскочил на улицу. Его встревоженные домочадцы последовали за ним. Моряк же, простая душа, и не думал прятаться. Его обнаружили мирно сидящим на сложенных витками канатах и пережевывающим последний кусочек «лука». Он и не думал, что ест завтрак, на деньги от продажи которого можно было кормить экипаж целого корабля в течение года, или, как выразился по этому поводу сам ограбленный купец, «можно было устроить роскошный пир для принца Оранского и целого двора статхаудера»[77]. История знает несколько примеров подобных «кулинарных изысков». Так, Антоний бросил несколько жемчужин в вино и выпил за здоровье Клеопатры, сэр Ричард Уиттингтон сделал эту величественную глупость на приеме у короля Генриха V, а сэр Томас Грешэм выпил вино, в котором находился алмаз, за здоровье королевы Елизаветы, когда она открыла здание лондонской биржи. Но завтрак этого жуликоватого голландского моряка был не менее роскошен. К тому же, он имел одно преимущество перед своими расточительными предшественниками: их драгоценности не улучшили вкус или полезность вина, а его тюльпан был довольно вкусным в сочетании с копченой селедкой. Самым неприятным в этой истории явилось то, что моряк провел несколько месяцев в тюрьме по обвинению в уголовном преступлении, выдвинутому против него купцом.

Другая история, не менее трагикомичная, повествует об одном английском путешественнике. Сей джентльмен, ботаниклюбитель, увидел луковицу тюльпана, лежавшую в теплице одного состоятельного голландца. Не подозревая о ее ценности, он, намереваясь провести на ней ряд опытов, вынул свой перочинный ножик и стал снимать с нее слой за слоем. Когда луковица таким образом уменьшилась наполовину, он разрезал ее пополам, сопровождая все свои манипуляции многочисленными учеными замечаниями о необычном строении странной луковицы. Внезапно на него набросился ее владелец и с яростью во взгляде спросил, знает ли тот, что делает. «Исследую в высшей степени необычную луковицу», ответил естествоиспытатель.

«Hundert tausend duyvel! [78]вскричал голландец. Это же "Адмирал Ван дер Эмк"!» «Спасибо, ответил путешественник, вынимая свою записную книжку, чтобы зафиксировать полученную информацию, и много в вашей стране таких "адмиралов"?»

«Черт тебя побери! завопил голландец, хватая изумленного ученого мужа за воротник. Предстань перед синдиком[79]и узнаешь!» Путешественника, несмотря на его протесты, провели по улицам в сопровождении толпы. Когда он предстал перед мировым судьей, то к своему ужасу узнал, что луковица, на которой он экспериментировал, стоила четыре тысячи флоринов, после чего, несмотря на его оправдания, продержали в тюрьме до тех пор, пока он не предоставил гарантии выплаты этой суммы.

В 1636 году спрос на тюльпаны редких сортов вырос настолько, что для их продажи были открыты постоянно действующие рынки: на фондовой бирже Амстердама, в Роттердаме, Харлеме, Лейдене, Алкмаре, Хорне и других городах. Признаки очередной биржевой игры впервые стали очевидными. Маклеры, всегда находящиеся в ожидании новой спекуляции, поставили торговлю тюльпанами на широкую ногу, используя все известные им приемы, чтобы вызвать колебания цен. Поначалу, что характерно для всех спекулятивных маний, доверие было максимальным, и в выигрыше оставались все. Тюльпанные маклеры играли на повышение и понижение цен на тюльпаны и получали большие прибыли от покупки тюльпанов во время падения цен и продажи во время их роста. Многие внезапно стали богатыми. Перед людьми замаячила соблазнительная золотая приманка, и один за другим они устремились на тюльпанные рынки как мухи на мед. Все думали, что мода на тюльпаны будет длиться вечно и что богачи со всего света пошлют в Голландию за ними своих людей, которые заплатят за них любые деньги; богатства со всей Европы сконцентрируются на берегах Зейдер-Зе[80], и нужда будет изгнана из благодатного климата Голландии. Тюльпанами занимались дворяне, горожане, фермеры, мастеровые, мореплаватели, ливрейные лакеи, служанки и даже трубочисты и старьевщики. Люди всех рангов конвертировали свою собственность в наличные деньги и вложили их в цветы. Дома и земли выставлялись на продажу по разорительно низким ценам или передавались в собственность других лиц как плата по сделкам, заключенным на тюльпанных рынках. Это безумие охватило и иностранцев, и деньги потекли в Голландию со всех сторон. Цены на предметы первой необходимости вновь постепенно росли; дома и земли, лошади и кареты, а также всевозможные предметы роскоши дорожали вместе с ними, и несколько месяцев Голландия являла собой самую настоящую прихожую Плутоса. Торговые операции стали настолько обширными и запутанными, что было признано необходимым принять кодекс законов, регламентирующих деятельность торговцев. Эти законы распространялись также на нотариусов и клерков, посвятивших себя исключительно интересам торговли. В некоторых городах предназначение обычного нотариуса было почти забыто, так как его место было узурпировано «тюльпанным» нотариусом. В тех городках, где не было фондовой биржи, в качестве «демонстрационного зала» обычно выбиралась главная таверна, где люди всякого звания торговали тюльпанами и подкрепляли заключенные сделки обильным чревоугодием. На этих обедах иногда присутствовало двести-триста человек, а на столах и буфетах для удовольствия трапезничающих были расставлены вазы с тюльпанами в цвету.

Однако более благоразумные начали наконец понимать, что это безрассудство не может продолжаться вечно. Богатые люди больше не покупали цветы, чтобы держать их у себя в саду, а делали это исключительно с целью их перепродажи с выгодой для себя. Было ясно, что в конце концов кто-то обязательно с треском разорится. По мере того, как уверенность в этом овладевала все большим количеством людей, цены падали и больше не поднимались. Доверию пришел конец, и торговцев охватила всеобщая паника. А договаривался с Б о покупке у последнего десяти «Сейнер Августов» по четыре тысячи флоринов каждый через шесть недель после подписания договора. Б был готов продать цветы в назначенный срок, но к тому времени цена падала до трехсот-четырехсот флоринов, и А отказывался либо выплачивать разницу, либо приобретать тюльпаны вообще. Сообщения о лицах, не выполняющих своих обязательств по договорам, появлялись день за днем во всех городах Голландии. Сотни тех, кто еще несколько месяцев тому назад начал сомневаться, что в стране есть такая вещь, как бедность, вдруг обнаружили, что являются обладателями нескольких луковиц, которые никто не хочет покупать, несмотря на то, что они хотят продать их за четверть цены, которую сами за них заплатили. Повсюду раздавались крики страдания, и каждый обвинял своего соседа.

Те немногие, кто ухитрился разбогатеть, утаивали свое богатство от сограждан и вкладывали его в английские или другие государственные ценные бумаги. Многие из тех, кто на непродолжительное время поднялся по социальной лестнице, теперь погрузились в прежнюю безвестность. Состоятельные купцы были доведены чуть ли не до нищеты, а столпы дворянства окончательно и бесповоротно разорились.

Когда первоначальное смятение несколько улеглось, владельцы тюльпанов провели в нескольких городах общественные собрания, чтобы выяснить, что следует предпринять для возрождения популярности этих цветов. Было решено отправить отовсюду делегатов в Амстердам для консультации с правительством на предмет отыскания способа исправления существующего зла. Правительство сначала отказалось вмешиваться, но посоветовало владельцам тюльпанов самим выработать какой-нибудь план. С этой целью провели несколько собраний, но было невозможно придумать какую бы то ни было меру, способную удовлетворить обманутых людей или возместить хотя бы малую часть причиненного им вреда. Все высказывали недовольство и осуждение, и все эти собрания проходили в высшей степени бурно. Однако в конце концов, после многочисленных перебранок и враждебных выпадов, собравшиеся в Амстердаме делегаты пришли к соглашению, согласно которому все договоры, заключенные в разгар мании, то есть до ноября 1636 г., объявлялись потерявшими законную силу, а в тех, что были заключены позднее, покупатели освобождались от своих обязательств после выплаты продавцам десяти процентов. Это решение не удовлетворило никого. Продавцы, у которых на руках были тюльпаны, были, разумеется, недовольны, а те, кто обязался их купить, считали, что с ними обошлись несправедливо. Тюльпаны, стоившие в свое время шесть тысяч флоринов, теперь продавались по пятьсот; таким образом, десять процентов составляли сумму, на сто флоринов большую действительной стоимости. Процессы по делам о нарушении контрактов грозили начаться во всех судах страны.

Этот вопрос был в конце концов передан на рассмотрение Совета по делам провинций в Гааге, и все с уверенностью ожидали, что мудрость этого органа подскажет какую-нибудь меру, способную переломить ситуацию к лучшему. Воцарилось напряженное ожидание его решения, но оно так и не последовало. Члены совета совещались неделю за неделей и наконец, после трехмесячных дебатов, объявили, что не могут принять окончательное решение, не имея достаточной информации. Тем не менее они порекомендовали всем продавцам до принятия советом окончательного решения предложить покупателям в присутствии свидетелей приобрести тюльпаны по ранее согласованной цене. Если последние откажутся это делать, тюльпаны можно будет продать с аукциона, а ответственность за разницу между фактической и оговоренной ценой ляжет при этом на покупателя. Эта рекомендация и стала планом, предложенным делегатами и оказавшимся абсолютно бесполезным. В Голландии не было суда, который мог бы заставить покупателей платить за тюльпаны. Вопрос был поднят в Амстердаме, но судьи единодушно отказались вмешиваться на том основании, что долги по спекулятивным договорам незаконны.

На этом все и кончилось. Правительство было не в силах найти панацею от беды. Тем, кто имел несчастье иметь запасы тюльпанов во время стремительного падения цен, оставалось по возможности философски переживать свое разорение; тем, кто извлек доходы, позволили их сохранить; но коммерция страны находилась в состоянии глубокого шока, от которого она оправилась лишь много лет спустя.

Примеру голландцев до некоторой степени последовали в Англии. В 1636 году тюльпаны открыто продавались на лондонской бирже, и маклеры лезли из кожи вон, чтобы взвинтить их цену до амстердамской. Маклеры Парижа также старались создать тюльпаноманию. В обоих городах они преуспели лишь частично. Несмотря на это, сила примера сделала эти цветы чрезвычайно популярными, и среди людей определенного класса тюльпаны с тех пор ценятся гораздо выше, нежели любые другие полевые цветы. Голландцы до сих пор хорошо известны своим пристрастием к ним и продолжают платить за них больше, чем любой другой народ. Если богатый англичанин хвастается своими чистокровными скаковыми лошадьми или старинными картинами, то состоятельный голландец точно так же превозносит свои тюльпаны.

Странно, но факт: в наши дни в Англии средний тюльпан стоит больше, чем дуб. Если бы удалось найти гага in terris [81]тюльпан, черный, как лебедь Ювенала, его цена равнялась бы дюжине акров хлеба на корню. В Шотландии к концу семнадцатого столетия самая высокая цена тюльпана, согласно приложению к третьему изданию «Британской энциклопедии», равнялась десяти гинеям. С тех пор, похоже, она снижалась до 1769 года, когда двумя самыми ценными сортами в Англии были «Дон Куэведо» и «Валентиньер», первый из которых стоил две, а второй две с половиной гинеи. Ниже эти цены, видимо, не опускались. В 1800 году единая цена одной луковицы равнялась пятнадцати гинеям. В 1835 г. луковица сорта «Мисс Фанни Кимбл» была продана с аукциона в Лондоне за семьдесят пять фунтов. Еще более удивительной была цена тюльпана, которым владел один садовод на Кингз-роуд, Челси: в его прейскурантах стояла сумма в двести гиней.

 

 


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-15; просмотров: 105; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты