Детские годы

Себя Лора помнит примерно с месяца-двух после рождения. Она помнит, как лежала рядом с мамой запеленатая в тугую ткань и улыбалась. Если мамы рядом не оказывалось, начинался дикий рев. Зная такую особенность младшей дочки, мать не отходила от нее ни на шаг. Даже когда готовила еду на кухне, привязывала ее к себе простыней – в то время еще не было рюкзаков-кенгуру, облегчавших материнскую участь. Ей пришлось на время бросить работу провизора в аптеке и пойти младшим воспитателем в детский сад, так как трехлетняя Лариса ни за что не хотела оставаться в садике одна.

– Я боялась окружающего мира… – пояснила Лора.

– Почему? Ты уже тогда видела вокруг себя иную жизнь, не видимую другим? – догадался я.

– Да, именно поэтому. Я видела иные измерения и сущностей, которые там обитали. Они вызывали страх.

– Пожалуйста, подробнее, – попросил я.

– Там были не только монстры и страхолюдины, но прежде всего плохая энергетика. Сущности были, как эфирные тела, но некоторое время я не понимала, что их вижу только я. Они мне часто снились, и сон нередко сливался с реальностью. Они стращали, кидали в меня ножи и вилки – разумеется, невидимые, однако это пугало меня. Сейчас-то я понимаю, что эти сущности подпитывались энергией моего страха, а сделать с собой ничего не могла. До 12 лет я, если шла ночью по квартире, то везде зажигала свет, чтобы не было страшно. Мама знает, что я боюсь темноты, но почему – она не догадывается.

– Ты не стала рассказывать? – удивился я.

– В детстве, когда я начинала рассказывать про призраков и про то, что я вижу, она говорила, что просто у меня больная фантазия, и не желала слушать. Я боялась быть одна по той причине, что меня одолевали другие миры. Я боялась даже тогда, когда была с родителями или с сестрой, тем не менее, я знала, что они-то меня никак не спасут – они ведь ничего не видят.

Лора пошла в 10 месяцев, в полтора года хорошо говорила, умела правильно строить предложения. В три года умела читать по слогам, а в четыре читала хорошо. После трех ее привели в детский сад. Поначалу для нее это было праздником. Началось активное наблюдение за окружающим миром.

– Я будто вышла из берлоги в мир открытый, дикий и несформированный. Он мне казался чужим, но интересным, – вспоминала Лора. – Я всегда пыталась быть собой. Участвовала во всех представлениях, хотела показать себя с лучшей стороны, как это делали все дети. Но потом я стала понимать, в каких целях дети хотели выбиться из остальной массы. Некоторым, «особо хорошо слышащим» было разрешено вставать в тихий час раньше или вообще не спать, им разрешалось кататься на машинке, играть в игры, выставленные за стеклом витрины. А я не хотела опускаться до их уровня и больше всего ценила свою независимость, за что меня уже тогда стали осуждать и смотрели косо. В 4 года я умела читать. Помню, как меня посадили в центр группы и дали книжку, чтобы я развлекала «неучей», в то время как остальные воспитатели столпились и смотрели на меня как на экспонат с выставки.

Она всегда считала себя взрослее сверстников, хотя ей очень хотелось быть ребенком. Наверное, сегодня остатки того непрожитого детства проявляются в ней и в манере одеваться, и в наивности и доверчивости, а в некоторых случаях – в излишней непосредственности. Ее всегда давила и зажимала Норма, которую она начала осознавать раньше времени. И она придумывала себе иную Норму, от которой, увы, немало страдала. Ненормально было носить платье с мишками и грибочками, ненормально после года ездить в коляске, ненормально употреблять в речи детские выражения…

– В 5 лет я уже четко знала, что хочу пойти в школу. Среди одногодков мне было скучно, я не понимала их забот и радостей. Они постоянно играли – до команды отбой. Я никогда не старалась кооперироваться с другими детьми и играть в коллективные игры. Я вообще не помню, чтобы я играла с девочками. До 9 лет я общалась в основном только с мальчиками.

С весны Лору начали обучать правописанию. Ей сказали, что если она не научится писать, ее не возьмут в школу. Желание учиться было превыше игрушек, и все лето девочка сидела за прописью. В результате тестирования ее зачислили в гимназию, тогда как старшую сестру туда не приняли, и та училась в обычной школе. Это стало поводом для «вечной зависти». Хотя Лора стала учиться с шести лет, но схватывала обучение «на лету», пятерки были по всем предметам, кроме двух: математики и русского.

– Их вела наша классная руководительница, и, видимо, однажды я совершила какую-то осечку, чем-то запятнала свою «честь», после чего на мне было поставлено клеймо «неудобной» девочки. Как бы я ни старалась, пятерок по данным предметам мне было не видать, – вспоминала моя собеседница. Так рано она столкнулась с несправедливостью.

Гимназия стала ее вторым домом. Лора проводила там большую часть времени. Занятия начинались в 9 утра, но Лора была на месте уже с половины восьмого. Ей нравилось там быть. В гимназии училось всего 400 учеников, она небольшая и единственная в городе. Там детей учили хорошим манерам, риторике, театральному искусству, хореографии, экономике, двум иностранным языкам, религии, мировому искусству, социологии, политологии, философии. Образованием занимались квалифицированные педагоги, в классе было всего 14 человек. В гимназии нельзя было ругаться матом и курить. Никто в классе не употреблял нецензурных выражений. Отношения были всегда добрыми и дружественными. Все дети друг другу помогали, и не было никакого противоборства.

– Однажды, в старших классах, я попала на олимпиаду в обычную школу, – рассказывала Лора. – И поразилась разнузданности тамошних нравов. Крики на переменах, ругань, а то и мат неслись со всех сторон. Меня чуть не сбили на лестнице… Я просто заболела после посещения той школы, и поняла, насколько мне повезло, что мне довелось обучаться в гимназии. В обычной школе я бы не выжила. Правда, и в нашем классе я жила как бы на особицу, меня считали «отдельным» человеком. Например, я почти всегда за партой сидела одна, пресекая попытки сесть рядом. Мне комфортнее было одной.

Однако с окружающей жизнью поневоле приходилось сталкиваться, и отнюдь не всегда действительность ей нравилась. Летом, после третьего класса Лора поехала на Урал к бабушке и дедушке. Там во дворе она познакомилась с большой компанией детей, с ними было весело.

– Я «дружила» с ними, потому что так было надо – все дети друг с другом знакомятся и играют, – рассуждала Лора в нашей беседе. – Однако это был не тот круг общения, который мне был нужен. От них я впервые услышала матерные слова, значения которых даже не знала. А обряд «инициации» в этой компании проходил следующим образом: необходимо было выучить считалку из десятка этих ругательств. Но я никогда не боялась быть «белой вороной» и отвергла это правило. Не знаю почему, но меня все равно приняли в дворовую компанию. И все же до сих пор мне непонятно, почему именно плохое, грязь так легко и охотно культивируются в уличной среде…

В пятом классе гимназии Лора очень сильно заболела. Врачи не знали, что с девочкой, и ее надолго положили в больницу. Месяц она терпела всевозможные процедуры: трижды глотала желудочные зонды, несколько раз из вены брали кровь на анализы, и всегда девочке было плохо при этом. Ей давали сильные антибиотики, но только позднее выяснилось, что они ей были противопоказаны. Из-за процедур ей занесли в горло инфекцию, и это вылилось в высокую температуру и давление 70 на 40, что уже граничило с нежизнеспособностью. Решающую роль в спасении дочери сыграла мать. Она забрала девочку из больницы при температуре 41 градус и… вылечила ребенка, за что с ней потом не хотели разговаривать врачи из больницы. «Если бы я осталась лежать в стационаре, меня бы уже не было на свете… – считает Лариса. – Мама, фармацевт по образованию, перечитала все книги в области медицины и поняла, что антибиотики мне нельзя давать».

Несколько дней девочка лежала в состоянии жара, между жизнью и смертью. Были адские муки и боли. А в результате оказалось, что на самом раннем этапе болезни у нее был обыкновенный дисбактериоз, при котором все можно вылечить травами и позитивными эмоциями. Увы! Неумелые эскулапы довели ребенка до состояния хронической болезни, которая проявляется теперь каждую весну и осень. Для поддержания нормального состояния ей необходимо постоянно пить лекарства, которые с каждым годом наносят все больший вред ее здоровью.

Странно, однако больничная обстановка сыграла и некую особую роль в жизни Ларисы: она научилась жить без мамы, смогла проявлять больше самостоятельности. Это открытие очень ее поразило. Нет, она и раньше могла обходиться сама с собой, но после больницы стала поневоле готовить себя в жизни в одиночку. А мама… она все больше времени уделяла старшей, взрослеющей дочери; на Лору с ее странностями у нее все чаще не находилось времени.

С этого памятного пятого класса жизнь Лоры сильно изменилась: она перестала гулять на улице, у нее не было друзей, и ее никто по-настоящему не понимал. Она вроде и не была изгоем, но стала жить очень одиноко. А мама уже почти ничего не знала о настроениях младшей дочери.

В гимназии у Ларисы особенно хорошо было с иностранными языками, в частности, с немецким. К выпускному классу она четко определилась: будет продолжать изучение языков в вузе. Чтобы успешно сдать экзамены, Лора пошла на двухнедельные подготовительные курсы и вот там-то сделала еще одно важное для себя открытие: ей не нужны были годы учебы, когда из-за нелюбви к правилам она их и не заучивала. На курсах она поняла, от чего зависит ее поступление, и легко освоила все необходимые определения. В 2004 году она поступила в педагогический университет.

Лоре было 16 лет, у нее начиналась новая жизнь…

В ходе наших бесед я заметил одну ее особенность: она нелегко вела диалог – подолгу молчала, чтобы собраться с мыслями, не всегда умело и четко формулировала ответ. Однажды я переслал ей несколько вопросов, возникших у меня после встречи, и… получил порцию замечательных и глубоких по смыслу отзывов. После этого мы стали чаще практиковать такие серии вопросов-ответов. Ей самой понравился такой стиль общения, и она охотно погружалась в размышления по тем или иным «индиговским» проблемам. В ней ощущался внимательный и строгий исследователь.