Мир Аниты 2 страница

Отчасти потому, что каждый раз, когда я до него дотрагиваюсь, у меня коленки подгибаются. По крайней мере ощущение такое. Ощущение слабости, очень какое-то девчоночье, и мне оно не нравится.

Стюардесса выразила надежду, что полет был приятным. Улыбалась она чуть слишком натянуто. Интересно, сколько помады осталось у меня на губах и сколько по всему лицу размазалось?

Положительный момент состоял в том, что у нас еще было время добраться до ванной и привести себя в порядок перед встречей с ФБР. Агенты имеют право пройти через любую охрану, показав значок, но в наши дни даже они стараются не напрягать охранников в аэропортах своими привилегиями.

У меня-то пистолет при себе был, но у меня есть и разрешение носить оружие в самолете. Федеральный ты там маршал или нет, но в наши дни, чтобы носить оружие в самолете, необходимо пройти специальное обучение. Увы.

Несколько удивленных взглядов и сдавленных смешков встретили меня в вестибюле аэропорта. Зеркало мне, зеркало!

Мика обернулся, стараясь не скалить зубы.

– Ой, я тебе помаду размазал. Прости, не хотел.

– Сильно ты об этом думал, – буркнула я.

– Не сильно, – ответил он.

– А размазал сильно?

Вместо ответа он выпустил ручку сумки и провел большим пальцем мне по подбородку. Палец стал алым.

– Господи ты Боже мой!

– Если бы ты клала тон, я бы так делать не стал. – Он поднес палец к губам и лизнул его, засунув в рот глубже, чем было необходимо. Я смотрела несколько завороженно. – Люблю я вкус твоей помады.

Я встряхнула головой и отвернулась.

– Перестань меня дразнить!

– Почему?

– Потому что я не могу работать, когда ты заставляешь меня на себя пялиться.

Он засмеялся – тем же теплым мужским смехом.

Я взялась за ручку чемодана и решительно шагнула мимо него.

– Это на тебя не похоже – так упорно дразниться.

Он догнал меня.

– Нет, обычно это работа Натэниела, или Жан-Клода, или Ашера. А я себя хорошо веду, когда ты на меня не злишься.

Я задумалась и потому замедлила шаг. Ну и еще из-за трехдюймовых каблуков.

– Ты к ним ревнуешь?

– Не в том смысле, в котором ты имеешь в виду. Но, Анита, это впервые мы с тобой только вдвоем. Только ты и я и никого больше.

Вот это меня остановило – в буквальном смысле, так что шедший за мной человек выругался и вынужден был резко отвернуть в сторону. Я повернулась к Мике.

– Мы бывали с тобой наедине. И даже выезжали с тобой только вдвоем.

– Но не больше, чем на несколько часов. Никогда хотя бы на сутки.

Я задумалась, потому что за полгода все-таки мы могли бы как-то устроить себе хотя бы ночь наедине. Думала я, думала, пока думалка не заболела, но он был прав. Никогда так не было, чтобы целую ночь – только мы двое.

– Ну, черт побери... – сказала я.

Он улыбнулся – губы у него блестели моей помадой.

– Вон там туалет.

Мы прислонили чемоданы к стене, и я оставила Мику в небольшой компании мужчин, надзиравших за чемоданами и сумками. Некоторые из них еще держали за ручку детей.

Конечно, в туалет была очередь, но когда я ясно дала понять, что не собираюсь без очереди ничего такого делать, а только макияж поправить, никто не возразил. Некоторые даже стали добродушно строить догадки, что это я такое делала, что так размазала помаду.

А я и правда была похожа на клоуна. Я достала косметичку – Мика проследил, чтобы я ее не забыла, иначе это наверняка случилось бы. У меня там лежало очень мягкое средство для снятия макияжа с глаз, которым можно было и помаду стереть. Так что я стерла все это безобразие, потом подвела губы карандашом и положила помаду.

Помада у меня была красная, очень-очень красная, и от нее моя бледная кожа почти светилась. Черные волосы на свету блестели под стать очень темным карим глазам. Я дома слегка подкрасила глаза тенями, а ресницы тушью, и на том косметические процедуры объявила законченными. Тон я действительно редко наношу.

Мика был прав, без тона он не слишком повредил макияж, но... но. Я все равно еще злилась. И хотела злиться. Хотела злиться, но уже не злилась. Зачем мне это надо было – цепляться за злость? Почему меня бесит, что он умеет унять мой гнев просто прикосновением своего тела? Ну почему, почему это меня так достает?

А потому что я – это я. У меня талант – разбирать свою личную жизнь по косточкам, пока она наконец не сломается. Я себе обещала не так давно, что перестану цепляться к мелочам. И если жизнь получается, я просто буду ей радоваться. Звучит это просто, но просто не выходит. Почему это самые простые планы иногда сложнее всего выполнить?

Я сделала глубокий вдох и остановилась у зеркала в рост по дороге к выходу. Моя бы воля, я бы оделась в черное, но Берт всегда говорил, что это создает неверное впечатление. Слишком, говорит он, похоронное. Шелковая блузка на мне красная под цвет помады, но Берт уже успел попенять несколько месяцев назад, что не надо носить черного и красного – слишком агрессивно. Так что я оделась в серое с тонким темно-серым и черным рисунком. Жакет доходил только до талии, до пояса юбки из той же ткани.

Юбка в складку красиво развевалась вокруг бедер, когда я двигалась. Я ее испытала дома, но сейчас проверила снова – просто на всякий случай. Нет, верх чулок даже не мелькает. Колготки я больше не носила. Я наконец постигла истину, что удобный пояс, который трудно найти, но который стоит того, чтобы его поискать, с парой хороших чулок на самом деле удобнее колготок. Надо только убедиться, что никто не заметит верха чулок – разве что ты на свидании. А то мужчины странно реагируют, когда понимают, что на тебе чулки и пояс.

Если бы я знала, что агент Фокс против меня предубежден, я, может, надела бы брючный костюм. Но уже поздно. И вообще это что, преступление для женщины – хорошо выглядеть?

И что, меньше бы обо мне ходило слухов, одевайся я поскромнее? Может быть. Вот только, ходи я в джинсах и в футболке, получала бы нарекания за слишком неформальный и недостаточно деловой стиль. Куда ни кинь, а все клин.

Тяну время, черт побери. Оказывается, мне не хочется выходить обратно к Мике. С чего бы это? С того, что он прав. Что мы впервые будем так долго только вдвоем.

И почему от этой мысли тесно становится в груди и пульс бьется в горле, как живой?

Мне было страшно. Чего я боялась? Мики? В некотором смысле его. Но больше – себя, наверное. Боялась, что без Натэниела, Жан-Клода или Ашера или кого-нибудь вообще для равновесия у нас с Микой не получится. Что если никто не будет вмешиваться, то отношения не сложатся. Будет слишком много времени, слишком много правды, и все развалится. А я не хотела, чтобы оно развалилось. Не хотела, чтобы Мика ушел. Если тебе это становится небезразлично – все, мужчина тебя заполучил. Он владеет частицей твоей души и этим может довести тебя до смерти.

Не верите? Значит, никогда вам не приходилось любить, когда потом любовь разваливалась к чертовой матери. Это вам, считайте, очень повезло.

Чтобы успокоиться, я набрала полную грудь воздуха и стала медленно выдыхать – воспользовалась выученным дыхательным упражнением. Я учусь медитировать. Пока что дыхание я освоила отлично, но все еще не умела успокоить разум, чтобы в него не лезли противные мысли и противные образы. Слишком много у меня в голове картин насилия. Слишком много насилия в моей жизни. И Мика – одно из моих убежищ, его руки, его тело, его улыбка. Он принимает меня как есть – с насилием и всем прочим. Так, опять возвращается страх. Черт побери.

Сделав еще один глубокий вдох, я вышла из туалета. Не прятаться же здесь целый день – фэбээровцы ждут. К тому же от себя прятаться бесполезно. От собственных неприятных мыслей не спрячешься. К сожалению.

Мика улыбнулся, когда меня увидел. Улыбнулся именно мне. И от такой улыбки у меня внутри будто отпустило что-то стянутое, твердое, горькое. Когда он так мне улыбался, мне дышалось легче. Вот глупо же, глупо допускать, чтобы кто-то для тебя столько значил.

Наверное, что-то выразилось у меня на лице, потому что эта улыбка чуть-чуть потускнела. Он протянул ко мне руку.

Я подошла к нему, но руку не взяла, потому что знала: в тот же момент потеряю возможность мыслить ясно.

Он уронил руку вниз:

– Что случилось?

Улыбка погасла, и по моей вине. Но я уже усвоила, что об этих моих параноидальных страхах не надо молчать – иначе они только растут.

– Мне страшно.

Он придвинулся ко мне ближе, наклонил голову:

– Отчего?

– Страшно быть с тобой наедине.

Он улыбнулся и потянулся ко мне – я не отстранилась. Он взял меня за руки выше локтей, держал меня и смотрел мне в лицо, будто искал там ответ. Но не думаю, чтобы нашел.

Мика притянул меня к себе, обнял и сказал:

– Лапонька, если бы я хоть представить мог, что тебя пугает быть со мной вдвоем, я бы ни за что такого не сказал.

Я прильнула щекой к его плечу:

– Все равно это было бы правдой.

– Да, но если бы я не напомнил, ты могла бы об этом и не подумать. – Он прижимал меня к себе. – Мы бы провели здесь время, и ты бы даже не вспомнила, что это в первый раз. Прости меня.

Я крепче обхватила его руками.

– Ты меня прости, Мика. Что со мной всегда столько хлопот.

Он чуть отодвинул меня, посмотрел в лицо:

– Это не так.

Я посмотрела на него укоризненно. Он засмеялся:

– Ну, немножко есть, но не "столько".

Очень ласковый у него стал голос. Я любила, когда он становился такой, любила быть той единственной, для которой он так смягчал свой голос. Так какого черта я не могу просто радоваться, что он со мной, а? Вот убейте меня, если я знаю.

– Фэбээровцы нас ждут, – сказала я.

Настал его черед на меня посмотреть. И даже под темными очками я знала, как он сейчас смотрит.

– Все будет нормально, – сказала я и выдала ему улыбку, которая почти получилась. – Обещаю радоваться тем моментам нашей поездки, которые будут годиться для радости. Обещаю не становиться сама себе на дороге, не пугать себя насчет того, что мы... такие, как мы есть.

Я пожала плечами.

Он ладонью коснулся моей щеки.

– И когда ты перестанешь до чертиков бояться быть влюбленной?

Я снова пожала плечами:

– Никогда. Прямо сейчас. Не знаю.

– Я никуда не денусь, Анита. Мне нравится быть здесь, рядом с тобой.

– Почему?

– Что почему?

– Почему ты меня любишь?

Он посмотрел пораженно:

– Ты что, всерьез спрашиваешь такие вещи?

Я поняла, что да – это был момент наития. Я не считала себя особенно достойной любви, так почему же он меня любит? Почему меня вообще кто-то любит?

Я положила пальцы ему на губы:

– Не отвечай сейчас. Для глубокой психотерапии у нас нет времени. Сперва дело. Ас моими неврозами будем разбираться потом.

Он попытался что-то сказать, но я покачала головой:

– Пойдем, нас ждет спецагент Фокс.

Когда я отняла руку от его губ, он просто кивнул. Одна из причин, почему из нас получается пара: Мика знает, когда надо оставить обсуждение темы, о какой бы теме в тот момент ни шла речь.

Сейчас как раз был один из тех случаев, когда я честно не понимала, как он со мной уживается. Почему со мной вообще кто-нибудь может ужиться. Я не хотела это ломать. Я не хотела разбирать по косточкам наши отношения, пока они не развалятся. Хотела оставить все в покое и наслаждаться тем, что есть. Просто я этого не умею.

Мы взяли чемоданы и пошли. Нас ждали агенты ФБР и зомби, которого надо поднять. Поднять мертвеца – просто, вот любовь – тут сам черт ногу сломает.

С агентами ФБР мы встретились в зоне выдачи багажа, как договаривались. Как мы узнали агентов ФБР в толпе народу, где почти все мужчины в деловых костюмах?

А они выглядели как агенты. Не знаю, что уж такого особенного в обучении фэбээровцев, но выглядят они именно так, как должны выглядеть. Вообще-то копы любого рода выглядят как копы, но только ФБР выглядит как ФБР, а не просто полиция. Не знаю уж, что с ними делают там, в Квонтико, но последствия остаются навсегда.

Специальный агент Честер Фокс, возглавляющий операцию, оказался ярко выраженным Коренным Американцем. Короткая стрижка, костюм, полное соответствие образу агента не могли скрыть, насколько же он на них на всех не похож. Мне стало понятнее, чего он так злился по телефону. Впервые вижу, чтобы агент из коренных американцев был главным в операции, которая никак к коренным американцам не относится. Если ты коренной американец, то обычно тебя ждет работа с делами, выбранными в соответствии с твоей этнической принадлежностью, а не с твоими способностями. А дела, связанные с коренными американцами... Как правило, карьеры на них не сделать, а вот сломать ее – на раз. Еще один интересный момент насчет того, как ФБР взаимодействует с коренными американцами: если у тебя достаточно индейский вид, тебя поставят на дело, даже когда оно касается совсем другого племени, с полностью отличными языком и обычаями. Ты же индеец, нет? А что, разве индейцы не все одинаковы?

Не все. Но американское правительство – любое его ведомство – никогда не понимало концепцию племенной принадлежности.

А того, который стоял рядом, я знала. Агент Франклин был высок, строен, с по-настоящему черной кожей. Острижен он был короче, чем когда я видела его в Нью-Мексико, но руки остались такими же изящными и нервными. Этими поэтическими кистями он оглаживал пальто, поймал мой взгляд – и остановился. И протянул мне руку, будто не он представил меня шлюхой своему напарнику.

Я руку приняла – никаких обид. И улыбнулась ему, хотя сама знала, что до глаз улыбка не дошла. А Франклин даже не делал вид, что ему приятно меня видеть. Грубить не грубил, но и довольным не притворялся.

– Удивлена, что вижу вас здесь, агент Франклин.

Он убрал руку.

– Вам ваш друг Брэдфорд не говорил, что меня перевели?

Слово "друг" он сказал так, будто намекал на большее, и во всей фразе была желчь. Не очевидная, но она ощущалась. Ничего такого грубого, чтобы начать ссору, но близко к тому.

Специальный агент Брэдли Брэдфорд возглавлял отдел Специальных исследований ФБР – отдел занимался серийными убийцами противоестественного происхождения или вообще преступлениями с противоестественным компонентом.

Очень много было споров насчет выделения этих преступлений из ведения Поддержки Расследований – того подразделения, которое занималось всеми серийными убийцами. После короткого знакомства Франклин ясно дал понять, что думает по этому поводу. Он был против.

А поскольку Брэдфорд тогда был его начальником, тут возникла проблема. Очевидно, Франклин был переведен, и не добровольно. Для карьеры в ФБР – не слишком хорошо. И на меня сейчас сыпались радиоактивные осадки политического взрыва, к которому я ни сном ни духом. Ну, лучше не придумаешь.

Я начала представлять Мику, но Фокс меня опередил:

– Каллахан, Мика Каллахан. – Фокс протягивал руку, улыбаясь куда шире, чем улыбался мне. Откуда фэбээровцу знать Мику? – Хорошо выглядишь.

Мика улыбнулся далеко не так широко, будто не был так уж рад видеть агента Фокса. Что за фигня?

– Фокс, я... – Мика начал снова: – В последний раз, когда вы меня видели, я еще лежал в больнице. И выглядел наверняка настолько хреново, что любое изменение только к лучшему.

Я слышала в его голосе неуверенность, хотя вряд ли ее мог услышать кто-нибудь другой. Чтобы уловить эту нотку, надо было действительно хорошо его знать.

– Человеку, который так близко к смерти, позволяется выглядеть хреново, – ответил Фокс.

Я поняла, что это как-то связано с тем нападением, которое превратило Мику в оборотня. Что я точно знала – что оно должно было быть кровавым. Когда слышишь слова "нападение" и "кровавое" – подробностей не выпытываешь. Я подумала, что он мне расскажет больше, когда будет готов.

Мика повернулся ко мне. На его лице отразилась нерешительность – он не знал, как быть дальше, и уж точно он был рад сейчас, что на нем очки.

– Специальный агент Фокс был среди тех, кто меня допрашивал после нападения.

Я не знала, что его увечья были удостоены федерального внимания. И не могла сообразить, почему могло так случиться, но сейчас не время и не место было спрашивать, чтобы не проявить слишком уж большой неосведомленности. К тому же я не очень понимала, насколько Мика расположен откровенничать среди толпы в аэропорту.

Так что я прикрыла его, сделала любезное и ничего не выражающее лицо копа, как последнее время прекрасно научилась.

– Какое совпадение, что тот же агент сейчас ведет вот это дело! – сказала я, улыбаясь, будто знала, о чем он говорит. И давая Мике шанс объясниться потом, когда мы будем наедине.

– А я и не знал, что ты аниматор, – сказал Фокс, обращаясь по-прежнему к Мике.

– Я не аниматор. – Мика не стал вдаваться в пояснения.

Фокс подождал продолжения, но Мика только улыбался. Фокс бы это так и оставил, но не Франклин. Есть люди, которые просто не понимают, когда нужно отстать.

– Вы ликвидатор вампиров? – спросил Франклин.

Мика покачал головой.

– И вы не федеральный маршал.

Это Франклин произнес с уверенностью.

– Нет, не маршал.

– Франклин, оставь, – сказал Фокс.

– Она привлекла гражданского к делу, находящемуся в ведении Бюро!

– Обсудим это в машине, – сказал Фокс, и взгляд, который он бросил на Франклина, заставил того замолчать на середине фразы.

– Мы еще ждем багаж? – спросил меня Фокс.

– Нет, – ответила я. – Мы же завтра улетим домой, если я правильно понимаю?

– Так задумано, – ответил он, но лицо его осталось недовольным, будто он все еще не отошел от конфликта с Франклином.

– Тогда мы готовы.

Он улыбнулся – по-настоящему.

– Женщина, путешествующая налегке, – это редкость.

– Сексист! – ответила я.

Он наклонил голову:

– Прошу прощения, вы правы. Примите мои извинения.

– Я не в обиде, – улыбнулась я.

Вслед за ним мы вышли на улицу, где ждали две машины. В одной сидели еще два агента, другая была пустой и ждала нас. Фокс обернулся ко мне через плечо:

– С этими новыми правилами даже ФБР не оставляет припаркованные машины без присмотра.

– Приятно слышать, что новые правила касаются всех, – ответила я, просто чтобы что-нибудь сказать, а не потому, что мне это было интересно.

Мне хотелось оглянуться на Мику – и я боялась. Боялась, что, если я ему слишком много сейчас уделю внимания, он сорвется или подумает, что должен объясниться при всех. Конечно, если я на него не буду смотреть, он может решить, что я на него злюсь, что он мне раньше не рассказал. Но... а, черт бы все побрал!

Мы притворяемся, что он всего лишь мой ассистент. Если держать его за ручку или поцеловать, это вскроет нашу ложь. Или даст Франклину еще больше причин думать, что я сплю со всеми подряд. Я ведь не подумала, что значит представить Мику как моего ассистента. И вообще не продумала все до конца, надо признаться. В свое оправдание могу сказать, что у меня не было времени состряпать хорошее объяснение, зачем мне с собой бойфренд. Слово "ассистент" в тот момент показалось хорошим выходом.

Я сделала единственное, что могла в этот момент, чтобы его поддержать, не ломая образ ассистента: потрепала его по плечу. Это немного, но я была вознаграждена улыбкой, будто он понял, через какие упражнения ментальной гимнастики мне пришлось только что продраться. Может, и действительно понял.

Фокс вел машину, Франклин сидел рядом. Мика, кейс с документами и я расположились на заднем сиденье. Вторая машина пристроилась за нами, как только мы двинулись.

– Забросим вас в мотель, – предложил Фокс.

Мика перебил:

– Вообще-то я заказал нам номер во "Временах года".

– Господи! – ахнул Франклин.

– ФБР не оплатит счет из "Времен года", – предупредил Фокс.

– Мы этого и не ждали, – ответил Мика.

Я сидела, ломая голову, с чего это Мика сменил гостиницу, и тут до меня дошло, что Фокс сказан "мотель". Ага. Мика, конечно, хотел для нашего первого раза вдвоем местечко получше. Логично – но почему от этой мысли судорогой стянуло желудок? Чего он ожидает от нашей первой ночи наедине?

– Вы и в самом деле собираетесь допустить, чтобы она привлекла к делу гражданского?

Фокс посмотрел на Франклина. Даже с заднего сиденья было видно, что взгляд этот далек от дружелюбного.

– Агент Франклин, я настоятельно предлагаю вам этот вопрос более не поднимать.

– Боже ты мой, да что вы все в ней находите? Она хлопает этими карими глазюками, и все тут же отворачиваются в сторону, пока она нарушает десяток правил и сам закон, который мы клялись поддерживать, гнет под себя! – Он обернулся на сиденье, насколько позволил ремень безопасности. – Как вы это делаете?

– Франклин! – предупредил его Фокс.

– Нет, ничего, Фокс. Если мы сейчас этого с агентом Франклином не утрясем, то дальше не сможем вместе работать. Правда, агент Франклин? – И у меня тоже голос не был особенно дружелюбным. – Вы хотите знать, как я это делаю?

– Да, – ответил Франклин. – Хочу знать.

– Я знаю, что вы думаете. Вы думаете, я со всеми трахаюсь. Но с Фоксом мы ни разу раньше не встречались, так что здесь не может быть этот случай. И сейчас вы ворочаете мозгами, пытаясь понять, как это.

Он посмотрел хмуро.

– Когда вы думали, что все дело в сексе, просто бабенка спит со всеми, кто способствует ее карьере, – это вас устраивало. А теперь – теперь вы просто не понимаете.

– Да, – ответил он. – Не понимаю. Фокс – самый жуткий буквоед из всех агентов, с которыми я работал, и он вам позволяет тащить в дело штатского. Очень на него не похоже.

– Этого штатского я знаю, – сказал Фокс. – И в этом вся разница.

– Он был жертвой насильственного преступления. Ну и что? Вы его знали... когда это было?

– Девять лет назад, – ответил Фокс. Темные глаза его не отрывались от дороги, руки спокойно лежали на руле.

– И вы не знаете, что он сейчас собой представляет. Девять лет – это долго. Он же тогда был подростком!

– Ему было восемнадцать, – ответил Фокс старательно не проявляя никаких эмоций.

– И вы не можете знать, кто он сейчас. Вполне может оказаться преступником.

Фокс покосился в зеркало заднего вида:

– Ты преступник, Мика?

– Никак нет, сэр, – ответил Мика.

– И все? – У Франклина был такой вид, будто он сейчас накрутит себя до истерики – или до апоплексического удара. – Вы его спрашиваете, не преступник ли он, он отвечает, что нет, и вас это устраивает?

– Я видел, после чего он выжил, а вы не видели. Он отвечал на мои вопросы, когда вместо голоса у него был ржавый напильник, потому что убийца выдрал ему глотку когтями. Я в Поддержке Расследований проработал пять лет, и то, что видел тогда у него, – это был один из худших случаев. – Ему пришлось ударить по тормозам, чтобы не въехать в неожиданно остановившийся перед нами поток машин. Мы все свели очень близкое знакомство со своими ремнями безопасности, и Фокс продолжал: – Он вам не должен ничего доказывать, Франклин, а мне он уже доказал все, что мне нужно. И вы оставите в покое его и маршала Блейк.

– И вы даже не хотите узнать, зачем он здесь? Зачем она привезла его с собой? Идет расследование дела, а он может оказаться даже репортером!

Фокс глубоко, долго и шумно вздохнул:

– Я позволю вам задать им этот вопрос, только один раз, а потом вы оставите эту тему, Франклин. Оставите, пока я не начал лучше понимать мотивы, по которым Брэдфорд добился вашего перевода.

Это на пару секунд заставило Франклина замолчать. Машины впереди медленно поползли вперед – кажется, мы попали в заторы часа пик. Сперва я подумала, что угроза заставила Франклина отступить, но он был слеплен из более крутого теста.

– Если он не аниматор и не ликвидатор вампиров, то в чем он вам ассистирует, маршал Блейк?

Ему почти удалось убрать сарказм из обращения "маршал Блейк".

Франклин меня достал, да и врать я не очень хорошо умею. Спала я меньше двух часов, а потом пришлось лететь на самолете. И потому я сказала правду, чистую и абсолютную правду.

– Согласитесь, агент Франклин, что если вам нужен секс три-четыре раза в сутки, то удобнее возить любовника с собой.

И я посмотрела на него широко открытыми честными глазами.

Он посмотрел на меня очень неприязненно. Фокс рассмеялся.

– Очень смешно, – отозвался Франклин, но отвернулся и оставил нас в покое.

Пусть правда и не освободит тебя, но при правильном использовании она может чертовски сконфузить твоих врагов.

Хороший был отель. Очень хороший. Слишком хороший. Повсюду люди в униформе – нет, не в полицейской форме, – работники отеля. Они бросались распахивать двери. Пытались помочь поднести багаж. Мика и правда позволил коридорному взять наши чемоданы! Я возмутилась, а он только улыбнулся и посоветовал мне наслаждаться моментом. Никакого наслаждения в этом моменте я не видела и потому прислонилась к зеркальной стене лифта и только пыталась не злиться.

А чего я злилась? Да, отель меня поразил, и сильно. Я ехала в расчете на обычный номер – "чисто-прибранный-ничего-особенного". А сейчас торчу в лифте сплошь из стекла и позолоты, где лифтер в перчатках нажимает кнопки и объясняет нам, как работает опознавательный код на наших ключ-картах.

У меня в животе завязался тугой узел. Скрестив руки под грудью, я мрачно смотрела в зеркало и сама видела, насколько я злюсь.

Мика наклонился ко мне, но не притронулся.

– А что такое? – спросил он очень участливым голосом.

– Не ожидала я, что здесь будет... так.

– Ты злишься, что я забронировал нам хороший номер в хорошем отеле?

В такой формулировке это звучало очевидно глупо.

– Нет, я в том смысле... – Закрыв глаза, я прислонилась затылком к стеклу. – Да... – сказала я наконец.

– А почему? – спросил он.

Двери лифта открылись, коридорный, улыбаясь, встал так, чтобы их придержать, оставив нам достаточно места для прохода. Если он и понял, что мы ссоримся, то никак этого не показал.

Мика жестом пропустил меня вперед. Я отлепилась от стенки лифта и вышла. Коридор выглядел именно так, как можно было ожидать по виду отеля: темные дорогие обои, гнутые светильники под канделябры через равные интервалы, так что и света хватало, и интимности. А на стенах висели настоящие картины, не копии. Не художники с мировым именем, но настоящая живопись. Никогда я не бывала в таком дорогом отеле.

Я оказалась впереди, Мика сразу за мной, а коридорный следом. Пройдя по темному толстому ковру половину коридора, я сообразила, что не знаю, какой номер ищу. Обернувшись к коридорному, я сказала:

– Поскольку мне неизвестно, куда я иду, следует ли мне возглавлять шествие?

Он улыбнулся, как будто услышал нечто остроумное и глубокомысленное, прибавил шагу, отнюдь не спеша, и занял место во главе, а мы пошли за ним. В чем было куда больше смысла, с моей точки зрения.

Мика шел рядом со мной, и кейс висел у него на плече. Взять меня за руку он не пытался, но держал руку так, чтобы я могла взять ее сама. Так мы и прошли несколько шагов – его рука ждет моей, а я иду со скрещенными руками.

И чего я злилась? Потому что он сделал мне сюрприз, заказав по-настоящему хороший номер в отеле – ах, какой гад! Он ничего плохого не сделал, только заставил меня сильнее нервничать на тему того, чего же он от меня ждет в этой поездке. Не его вина, а моя. И проблема моя, а не его. Он себя ведет как нормальный цивилизованный человек, а я – как мрачная неблагодарная свинья. А, черт!

Я отпустила руки. От злости и от того, как крепко я их сжимала, они даже занемели. Черт побери.

Не глядя, я взяла Мику за руку. Он обвил мои пальцы своими, и уже от одного такого легкого прикосновения мне стало легче. Все будет хорошо. Господи, да я с ним живу в одном доме! Он и так мой любовник. Ничего же не изменится.

Ком в груди так и остался, но тут уж я ничего не могла поделать.

В номере была гостиная. Настоящая гостиная, с диваном, мраморным кофейным столиком, мягким креслом и отдельной над ним лампой для чтения, и со столом перед венецианским окном, за которым поместились бы четверо. И стульев для этого тоже хватало.

Все дерево было настоящее и полированное до блеска. Обивка на мебели похожая, но не совсем, так что казалось, будто обстановку подбирали постепенно, а не купили все сразу. Вся ванная блестела мрамором и всем, чем только можно. Сама ванна была поменьше, чем у нас дома, не говоря уже о ванной Жан-Клода в клубе, в "Цирке проклятых", но во всем остальном – отличная была ванная. Такой хорошей ванной комнаты я еще ни в одном отеле не видела.

Когда я вышла из ванной, коридорного уже не было. Мика прятал бумажник в маленький кармашек, который в хороших костюмах как раз для бумажников и сделан – если бумажник достаточно длинный и тонкий, чтобы линию костюма не портить. Бумажник Мике подарила я – по предложению Жан-Клода.

– Ты с чьей кредитной карты за все это платил? – спросила я.

– Со своей, – ответил он.

Я покачала головой:

– И сколько же ты выбросил за этот номер?

Он пожат плечами и улыбнулся, потянувшись за чемоданом с одеждой.

– Невежливо спрашивать, сколько стоит подарок, Анита.

Я нахмурилась, глядя, как он идет мимо меня к застекленной створчатой двери в другом конце гостиной.