Глава 20

Переводчики: Sunriel, lorielle, Stinky, dekorf, StrangeAngeli

Вычитка: Kinnetic

Я вылезла из джипа, оказавшегося вторым в ряду из машин перед уже заполненным гаражом. Когда мы все находились дома, а у телохранителей были свои авто, машин было хоть соли. Охрана старалась парковаться дальше вниз по улице и меняться таким образом, чтобы никто не пронюхал — сколько и кто охраняет нас в это время, но все равно машин было в избытке.

Я уловила движение со стороны дома и на секунду встретилась глазами с Брэмом; его кожа была темной в действительности почти черной, но в форме леопарда он был пятнистым. А поскольку другие со светлой кожей приходились черными леопардами, я спросила, почему так, на что получила ответ, что окрас их животного не имеет ничего общего с их человеческой генетикой, но все что связано с генетикой их животного передается человеку. Так, если ты происходишь из линии леопардов с пятнистым желтым окрасом, таким ты и будешь, и ничего из твоей человеческой формы, будь то светлая или темная кожа, не проявиться. Я не стала кивать на этот его мимолетный взгляд, и он тут же пропал из виду. Просто «заметили» друг друга. Если бы кто-то сейчас на нас смотрел, что, кстати, маловероятно, это мое «замечание» его не так важно, как то, что я могла сделать, выдав его. Брэм был экс военным и боевым ветераном до нападения верлеопарда, так закончилась его военная карьера, по причине «здоровья». Он и его постоянный напарник, Арэс — вергиена и бывший снайпер, запретили нам все кивки, махания, и прочие знаки общения с дежурившей охраной. Они выходили из себя, пока мы все не научились. Я не махала, но позволила себе едва кивнуть.

Я дернула ручку двери, перед тем как открывать ее ключом. Потому что не все запирали дверь. Она открылась, и я вошла в дом. Гостиная пребывала в полумраке, шторы все еще были задернуты, но через открытый арочный проем в кухню разливался смех, разговоры и яркий утренний свет. Это был шум счастливых голосов, не тот фальшивый гомон, когда заваливаешься на вечеринку, где люди стараются хорошо провести время, пытаясь найти тему для разговора, нет, это были люди, которые знали и любили друг друга, и им было о чем говорить. Я поставила сумки со снаряжением у двери. Воздух наполняли запахи свежеиспеченного хлеба и бекона.

Мика стоял в дверях нашей спальни напротив гостиной, разговаривая по телефону. Он улыбнулся, помахав мне рукой, и его зелено-золотистые леопардовые глаза сверкнули в полумраке, отражая свет. Он был моего роста, и деликатного телосложения, практически любая одежда скрывала мускулы и только широкие, как у атлета, плечи, тонкая талия и узкие бедра показывали, насколько он был накачан. На нем была футболка, подходящая нам обоим, у нас были даже несколько пар джинсов, которыми мы могли поделиться друг с другом. Я никогда не встречалась с кем-то столь маленьким вроде меня, и мне это нравилось.

Я, было, пошла к нему, чтобы поприветствовать его поцелуем, но его телефонный разговор остановил меня. Ему нужна была полная концентрация на разговоре.

— Стивен, ты — не твой отец. Ты никогда не будешь таким деспотом, как он.

Нахмурившись, Мика откинул свои темно-каштановые кудри за плечи. Стивен был вервольфом, так что он мог спокойно позвонить своему Ульфрику, царю волков, но Мика стал, де факто, лидером почти для всего мохнатого сообщества, потому что он на самом деле руководил, а не притворялся кем-либо еще. Настоящий Ульфрик, Ричард Зееман, все еще пытался строить из себя Кларка Кента, и скрывал, что он «Супермен», м-м, то есть «волк». Он преподавал биологию в колледже. По крайней мере, теперь он отказался от средней школы, ведь если бы в то время обнаружилось что он оборотень, это могло стоить ему работы. Колледж относился к такому мягче.

Со Стивеном и его братом-близнецом отец обращался крайне отвратительным образом, поэтому парень был перепуган тем, что его подруга хотела завести ребенка. Стивен был убежден, что будет жестоко с ним обращаться, поскольку его собственный отец поступал именно так. Терапия могла помочь избавиться от кошмаров детства; но после этого — все, что вам поможет — ваша сила воли, вы сами и люди, которым вы можете доверять, на чье плечо сможете опереться.

— Стивен, я верю в тебя, — сказал Мика. — Если не хочешь заводить ребенка, это — твой выбор… — Он слушал в течение минуты, а затем продолжил: — Знаю, Ванесса повернута на детях. Я сожалею, что она поставила тебе ультиматум, Стивен, но она также имеет право выбора. — Думаете, будучи королем и королевой леопардов, Нимир-Раджем и Нимир-Ра, вы имеете власть и правление — да, вы действительно это делаете — но, в конце концов, в основном, все сводится к тому, что приходится быть отчасти — родителем, отчасти — врачом, иногда — пряником, а иногда и кнутом, в некоторых случаях — вести себя, как чирлидер, а в других — строго наказывать нарушителей дисциплины. Я очень старалась соответствовать, но Мика был действительно в этом хорош.

Я послала ему воздушный поцелуй, он жестами показал ответный, затем направился в спальню и закрыл за собой дверь. Ему пришлось еще какое-то время успокаивать Стивена. Я, честно говоря, уже начинала верить, что Стивен сможет преодолеть все свои проблемы, чтобы сохранить отношения с Ванессой. Но этот звонок меня расстроил, так как они с Ванессой были по уши влюблены друг в друга, и каждый, кто говорит, что любовь преодолеет все — херовы лгуны. С любви хорошо начинать отношения, но это лишь начало, а не конец.

Перед тем, как идти в кухню, я отмыла руки в ванной. Не следует садиться завтракать со следами крови под ногтями. Конечно, никакой крови на моих руках не было, но... это уже превратилось в ритуал: я всегда мыла руки и очищала с себя больше, чем просто от микробов и грязи с мест преступлений.

Натаниэль стоял, наклонившись, вынимая что-то из духовки. Его каштанового цвета коса ниспадала на пол, потому что была слишком длинная и путалась в ногах. На нем была лишь пара джинсов, застиранных до такой степени, что они казались почти белыми, и еще темно-фиолетовый фартук шеф-повара поперек его мускулистого торса. Он был моим возлюбленным уже более трех лет, и я знала, как новый фартук оттеняет его глаза, ну и как старый — тоже.

Никки стоял у плиты в футболке, обтягивающей его мощную, накачанную грудь. Его шорты были сделаны из старых джинсов, так что очень подходили к выпуклостям его бедер. Он был довольно высок, и для своих ставосьмидесяти нарастил недурную мышечную массу. Так как фартуки он недолюбливал, за пояс у него было заткнуто кухонное полотенце и то, что он накинул на себя рубашку, чтобы не испачкаться от брызг шкварчащего бекона — было его единственной уступкой при ведении домашнего хозяйства. Официально он с нами не жил, но частенько зависал в нашем доме. У нас имелась постоянная охрана, и он был одним из лучших телохранителей. Также он был львом моего зова, и моим любовником, хотя и не был возлюбленным.

Натаниэль занимался тяжелой атлетикой потому, что был танцором экзотических танцев, так, просто к слову. А Никки занимался потому, что был телохранителем, и ему нравилось тягать тяжести. И по его телу было отлично заметно, насколько это ему нравилось. Его светлые волосы были коротко подстрижены сзади и с боков, как у скейтера, но челка была косая, этакий желтый треугольник, закрывающий половину лица. Выглядело очень по-анимешному, вот только это было не данью моде. Челка закрывала пустую глазницу. Глаз он потерял уже очень давно, еще до того, как он стал верльвом, и моим телохранителем.

Синрик — Син — был последним в рабочей части кухни. Его темно синие волосы отросли настолько, что во время готовки ему приходилось собирать их в конский хвост. Я поймала взгляд его голубых-преголубых тигриных глаз. Большинство людей принимали его за человека, потому что не ассоциировали тигров с голубыми глазами. Но вертигры имели отличие от остальных верживотных тем, что рождались с глазами и волосами, не всегда свойственными людям, как, например, темно-синие волосы Синрика. На нем были темно-синие джинсы, за последний год он вымахал почти на десять сантиметров, так что нам пришлось накупить ему новых штанов, так как в старые он уже не влезал. Такое случается, когда тебе восемнадцать. Он был выше Натаниэля, и почти уже догнал Никки, хотя в плечах уже, чем Натаниэль, а рядом с Никки так он вообще выглядел чертовски худым. Да на фоне Никки большинство остальных мужчин выглядели тростинками. И сейчас, когда они все трое стояли, отвернувшись от меня, до меня вдруг дошло, что Син вовсе не выглядел маленьким мальчиком. Он стал завсегдатаем спортзала и начал посещать новую сверхъестественную футбольную лигу, и полюбил беговую дорожку. Он был квотербеком команды штата Миссури, и несколько тренеров из серьезных учебных заведений уже проявили к нему интерес. Сверхъестественная футбольная лига в колледжах появилась только в прошлом году, но поскольку игры с участием взрослых мужских команд сверхъестественной любительской лиги побили все рейтинги на платном ТВ, то колледжи тоже решили подключиться, так что создание у нас профессиональной лиги было вопросом нескольких месяцев.

Джина накрывала на стол. Ее темные, практически черные волосы, были коротко подстрижены и искусно закручивались вокруг ее личика. Если бы у меня волосы были такой длины, на голове бы был полный бедлам, но у всех по-разному. Джина была высокой, почти метр восемьдесят ростом, а взгляд ее темно-серых глаз скорее был направлен на ее мужа и ребенка, нежели на тарелки, так что сервировка выглядела несколько неуклюже, пока она ходила вокруг стола. Но мне было плевать. Идеальное расположение предметов на столе весьма переоценивают, и выражение счастья на ее лице того стоило.

Зик пребывал в получеловеческой форме, а это значило, что он выглядел скорее как киношный оборотень, вот только глаза его остались человеческими. Обычно, когда оборотень слишком долго пребывает в животной форме, то первым делом меняются его глаза, становясь звериными, но по какой-то причине, с Зиком произошло с точностью до наоборот. Его голубые человеческие глаза были заключены в морде киношного монстра. Ребенок у него на коленях посмотрел вверх, и засмеялся. У него были отцовские глаза, за исключением того, что это было очень человеческое лицо, с короткими темные волосами, что только начали отрастать, но уже напоминали материнские кудряшки.

Они стали жить с нами, потому что под «Цирком проклятых» ребенку не хватало солнечного света и при выходе на улицу у него начинались приступы боязни открытых пространств, как у выжившего после апокалипсиса человека. Они прожили с нами два месяца и за это время у Ченса уже наблюдалось значительное улучшение. У ребенка стали розоветь щечки, да и сам он стал намного счастливее.

Натаниэль одарил меня ослепительной улыбкой, повернувшись с хлебом в руках, одетых в рукавицы. Он поставил хлеб на прохладную поверхность у раковины, снял рукавицы и направился ко мне. Син оторвался от помешивания чего-то, и улыбнулся. Какая-то мысль или эмоция так быстро промелькнула на его лице, что я не смогла ее разобрать, но от нее, что бы это ни было, его улыбка на мгновение померкла. Наконец он произнес:

— Привет, Анита. Рад, что ты дома.

Вот оно, простое предложение, состоящее из нескольких слов, которые можно было сказать позже или вовсе не оглашать. По крайней мере, он знает, что не стоит произносить вслух «Я беспокоился за тебя» или «Как ты могла так меня напугать» или «Рисковать нами» или... Ричард Зееман, мой бывший решительно настроенный бой-френд, единственный в моей жизни, произносящий подобное вслух. Вот почему он оказался за бортом моей жизни, а не на кухне, возясь с завтраком.

Никки начал вынимать щипцами бекон со сковороды. Бекон выглядел очень хрустящим, поджаренный именно так, как мне нравится. Он оглянулся на меня и сказал:

— Завтрак почти готов.

Джина и Зик поздоровались, и ребенок засмеялся — таким низким рокочущим смехом, что бывает у некоторых маленьких мальчиков, и какой никогда не услышишь ни у одной маленькой девочки.

Поздоровавшись со всеми, я двинулась вперед, чтобы в центре кухни встретиться с Натаниэлем. Он бросил рукавицы на кухонный остров и направился ко мне той сексуальной, виляющей походкой, которую он использовал на сцене. Покачивания его бедер заставляли зрителей в «Запретном плоде» визжать от восторга, но это шоу было только для меня. Кроме того, это была реальность. Трудно объяснить, насколько это отличалось, но отличие было, ну, или отличие состояло в том, что случилось в следующее мгновение.

Я улыбнулась, и он улыбнулся мне в ответ. Его лавандового цвета глаза стали темнее, и не только из-за фиолетового фартука, прикрывающего его обнаженную грудь. Глаза Натаниэля выдавали его эмоции: насыщенный цвет означал, что он счастлив, хотя по-настоящему темно-фиолетовый означал, что он рассержен. Три совместно прожитых года как один месяц. Я знала его лицо, как свое собственное, а быть может, и лучше. Так как мне не случалось проводить много времени, глядя в собственные глаза. Улыбку, которой он меня одарил, никогда не увидишь в клубе; та улыбка, что наполняла его глаза... любовью. Его любовь ко мне светилась в его глазах, лице, и я знала, что мое лицо отражало те же чувства в ответ, как вода отражает солнце радостным, ослепляюще-ярким светом.

Мои руки скользнули вокруг его талии, ладони двинулись по шероховатой ткани передника, по гладкой, мускулистой обнаженной пояснице и обратно. Боже, как же он был хорош на ощупь, даже слишком, и это заставило меня на мгновение прикрыть глаза. Он притянул меня к своему телу, так, что мы соприкоснулись от груди до паха. Он не держал меня слишком сильно, лишь слегка, так, чтобы по-настоящему почувствовать, как он рад меня видеть, и я могла бы о него потереться. Но я не сделала этого, так как мы были не одни, но играющая у него на лице улыбка, говорила мне — он знает, что я об этом думала. Улыбка в основном озорная, с капелькой поддразнивания, и светящиеся уверенностью глаза, что он точно знал, как на меня действовал, и насколько он был красив. Когда-то он считал, что только его красота и сексуальные навыки заставляли других ценить его, но теперь он знал, что значит для меня гораздо больше, и это придавало ему уверенности, которой не было раньше, когда я только встретилась с ним.

— Целуйтесь уже, — сказал Синрик, — пока остальные из нас станут в очередь.

Я недружелюбно зыркнула на него, но Никки добавил:

— Еда стынет, Анита.

Натаниэль просто наклонился, изогнувшись всем телом ко мне. Я бы так и спорила дальше со всеми, но Натаниэль просто придвинулся ближе, заставляя меня подняться на носочки и прижаться своим лицом к его лицу.

Мы поцеловались. Касание губ превратилось в ласкание ртов, но целомудренное, в отличие от наших обычных стандартов. Я разорвала поцелуй, положив руку ему на затылок, и глядя ему в глаза с такого поразительно близкого расстояния. Мне хотелось протолкнуться языком между его губ, как следует пошалить своими руками, но у нас были зрители, в числе которых ребенок. Было время, когда я не волновалась о таком маленьком шкете, предполагая, что он не обратил бы на это внимания, но Мэтью, которому сейчас уже три года, сын вдовы одного из вампиров Жан-Клода, и с которым мы иногда нянчились, научил меня обратному. Он настаивал, чтобы я целовала его каждый раз, когда вижу, но выводило меня из себя то, что он хотел, чтобы его целовали в губы, как остальных больших мальчиков, потому что все большие мальчики целовались с Анитой. Его мать, Моника Веспуччи, считала, что это мило. Но я так не думала. У Мэтью, очевидно, сформировалось очень твердое мнение о взрослом поведении, на что я полагала, что он слишком юн, чтобы думать об этом.

Мы с Натаниэлем уже обсуждали это мое беспокойство по отношению к малышу, поэтому он просто отпустил меня с улыбкой, поднимая мою руку и прижимая костяшки пальцев к губам, а потом отступил, чтобы достать из холодильника нарезанный для тостов хлеб.

Никки и Синрик одновременно шагнули вперед и уставились друг на друга. Синрик был сейчас почти так же высок, как Никки, но Никки по-прежнему был почти в три раза шире его в плечах и груди, что означало, парень выглядел почти хрупким на его фоне.

— Я — ее синий тигр зова, — сказал Синрик. Его руки, хоть и сжатые в кулаки, свободно висели по бокам. Он старался держать свои плечи прямо, не горбиться, и вообще не выказывать тех вторичных признаков, указывающих на то, что люди собираются, малость, посчитать друг другу ребра.

— А я просто ее Невеста Дракулы, ее пушечное мясо, — произнес Никки, но ничего не отражалось в его голосе, что могло бы указывать на то, что он это не одобряет или считает недостойным.

— Точно, — сказал Синрик.

— Если бы мы проделывали какие-то формальные вампирские штучки, ты бы шел первым, но сейчас мы на нашей кухне, и по правилам оборотней я все еще могу выбить из тебя все дерьмо.

Должно быть, я как-то дернулась, потому что Натаниэль произнес: «Анита». Это заставило меня взглянуть на него, спокойно стоящего у плиты. Он покачал головой. И я послушалась его. В этот момент мнению Натаниэля стоило доверять, но если дойдет до драки, я должна буду их остановить.

— Почти все в парде Мики сильнее его физически, но они подчиняются ему и уважают его, как своего Нимир-Раджа. — Синрик не злился, он просто пытался понять.

Никки кивнул.

—Правильно, но право руководить ты зарабатываешь не выбиванием дерьма из всех подряд. И это одна из причин, почему я не был Рексом в моем прежнем прайде. Скорее всего, я смог бы выиграть бой с нашим царем, но он был лучшим лидером, чем я, и я понимал это и без драки.

Синрик нахмурился, лицо его было очень серьезно.

— Но твой прежний Рекс был бойцом и наемником, а Мика — нет.

Заговорила Джина, и сейчас ее лицо уже не светилось от счастья. Глаза были испуганными, когда она обернулась к ним.

— Мика спас меня, он спас нас всех. Он предложил Химере себя вместо нас. Он был достаточно сильным, чтобы Химера не мог заставить его оставаться в животной форме, как он сделал с Зиком. Мика перекинулся в леопарда и понес наказание, хотя и не знал, сможет ли когда-нибудь вернуться в человеческую форму снова. Вот почему его глаза — глаза леопарда. Раньше глаза у него были карие. — Высокая женщина ссутулилась и обхватила себя руками, словно ей было холодно в теплой кухне.

С того места стола, где сидел Зик, раздался глубокий, рычащий голос.

— Ты понятия не имеешь, что это такое — застрять на несколько недель в теле животного. Тебе кажется, что ты сходишь с ума, и начинаешь надеяться, что навсегда останешься зверем, потому что тогда, по крайней мере, ты не будешь знать, не будешь помнить, что был человеком.

Ребенок на его коленях перестал веселиться и смотрел в лицо отца с тем торжественным выражением, которое заставляет нас думать, что маленькие дети все понимают.

Синрик подошел к Джине и обнял ее.

— Прости, пожалуйста, Джина, я не хочу, чтобы ты из-за меня грустила. — Он крепко обнял ее, и погладил по волосам, как будто успокаивал ребенка. Он посмотрел на оборотня. — Мне очень жаль, Зик, я не хотел об этом напоминать.

Джина обняла его в ответ, отвернулась, вытирая слезы, и вернулась к своему мужу и ребенку.

Синрик двинулся к Никки.

— Ты первым получишь свой поцелуй, и не потому, что ты — сильнее и можешь легко положить меня на обе лопатки. Ты прав, сила — не главное, иногда надо быть умнее, а сейчас, я вел себя как дурак. И думаю, следует в этом признаться перед всеми присутствующими.

Никки положил ему руку на плечо.

— Ты учишься гораздо быстрее, чем я в твоем возрасте, Син.

Синрик усмехнулся, закатывая глаза.

— Это комплимент или мне стоит обидеться?

Никки легонько пихнул его рукой, ухмыльнувшись в ответ. Небольшой толчок отодвинул Синрика назад на несколько сантиметров. Натаниэль улыбался, глядя на них обоих. Наши глаза встретились через всю кухню, и его, казалось, говорили, «Ну что, видишь, они все утрясли». Я могла только улыбнуться в ответ.

Никки повернулся ко мне. Его лицо по-прежнему сияло весельем. Он обнял меня своими здоровенными ручищами, притягивая ближе к себе. В моей жизни были мужчины выше Никки, но никто не был настолько мускулист. По правде говоря, это слегка выходило за рамки моих предпочтений, но это всего лишь Никки, и я знала, как обвиться вокруг него своим крохотным тельцем, покоясь в объятиях горы этих мышц, всей этой силы. У каждого мужчины в моей жизни было свое чувство, свой вкус, свой стиль... во многих вещах. Никки был как мускулистая конструкция из мужественного добра.

Я приподнялась на цыпочки, навстречу ему. Его тело и грудь поглотили меня, поэтому было похоже, что я скольжу меж всех этих мышц, чтобы достигнуть его губ. Я поцеловала его. Поцелуй начался нежным, а затем Никки развернул нас таким образом, что его широченная спина скрыла нас от глаз Джины, Гарольда и маленького Ченса. Никки превратил нежный поцелуй во что-то с языком и зубами, пока мои пальцы не напряглись на его спине и мне не пришлось бороться, чтобы не впиться в него ногтями там, где это заметят. Тяжело дыша, я разорвала поцелуй.

— Достаточно, Никки, хватит.

Он усмехнулся мне.

— Возможно, я и не из твоих любимчиков, но мне нравится, как ты на меня реагируешь.

Мои вампирские силы исходили от Жан-Клода, а он происходил от линии крови Бель Морт, Прекрасной Смерти, чьей силой были соблазнение и секс, но нечто изменилось между ней и Жан-Клодом так, что его силой стал не только секс, но и где-то во всем этом примешивалась любовь. Моя сила развилась в этом направлении, как своего рода эволюция вампирских отношений. Бель удавалось делать своих «жертв» одержимыми ею, пристрастившихся к ней, едва ли чувствуя что-то в ответ, тогда как Жан-Клоду приходилось быть осторожным, чтобы не перестараться и потом не испытывать чувств от применения своих вампирских чар, а Никки оказался одной из последних моих жертв, когда я не достаточно себя контролировала, спасая себя. Было так хорошо прикасаться к Никки, оказаться в его объятиях. Если вам не с чем сравнить, вы бы решили, что это любовь, как при «истинной любви», но это не так. Скорее это было больше одержимостью, и не важно, что там пишется в книгах и показывается в кино, одержимость — это не любовь, хотя, когда он держал меня так, с все еще сияющим после поцелуя лицом, а мое сердце по-прежнему колотилось после прикосновения его губ, трудно было объяснить разницу. Я не чувствовала к нему того, что чувствовала к Натаниэлю, Мике или Жан-Клоду, но неужели это было нелюбовью или просто любовью иного рода? Я пыталась перестать копаться в том, что есть любовь, а что нет, но... временами вам просто необходимо подразнить гусей. Я просто научилась не слишком часто рассуждать на эту тему. Гуси злятся, если их раздразнить.

Часть силы ardeur-а, огня линии Бель Морт, состояла в том, что вы могли контролировать кого-то лишь настолько, насколько готовы были подпасть под контроль сами, заставив их любить вас также сильно, как вы их, заставив жаждать вас так же сильно, насколько вы были готовы сгореть ради них. Бель Морт не обладала этой стороной эффекта, но Жан-Клод находился на грани контроля. У меня же с этим было еще больше проблем, но опять-таки, я по-прежнему была жива, и все еще человек. Возможно, из-за этого мне было труднее оставаться достаточно отстраненной, чтобы вынуждать кого-то хотеть меня, полюбить, без риска для моего либидо и сердца?

Никки покинул мои объятия и его место занял Синрик. И вот я уже смотрю в его голубые глаза с темно-синими радужками вокруг зрачков и цвета бледно-голубого неба по внешнему краю кольца. Утренний солнечный свет заставил его волосы, выбившиеся из конского хвоста, казаться синими. При тусклом свете вы могли предположить, что это такой оттенок черного с голубоватыми бликами, но для этого свет был слишком ярок. Бесспорно, эти густые, прямые волосы обладали насыщенным оттенком синего. Они не были окрашены, а являлись символом другой его формы — его голубого тигра.

Обняв Синрика, я чувствовала его настолько знакомым, что мы оба знали, куда поднимутся наши руки, где они сомкнуться, и как соприкоснуться наши тела. Мы провели год, открывая, как все это между нами работает, но... смотря в это красивое, но такое юное лицо, я все еще испытывала почти такое же противоречивое чувство, как и год назад.

— Что? — мягко спросил он.

Я покачала головой.

— После объятий с Никки ты кажешься таким хрупким.

Синрик засмеялся, оглядываясь на другого парня.

— Любой покажется хрупким после объятий Никки.

Я кивнула, соглашаясь.

— И правда.

Синрик стал моей случайной жертвой. Мать Всея Тьмы связала нас, потому что имевшийся у нее план нуждался в том, чтобы я была отвлечена и могущественна, и тот факт, что Синрику было всего шестнадцать, он был девственником и мы не знали друг друга, не имел никакого значения для существа, что хотело утопить мир в крови и смерти. Что такое невинность одного по сравнению с теми смертями и хаосом, которые она принесла за много тысяч лет своего существования? Если рассматривать это в таком свете, то, что она сотворила со мной и Синриком — почти доброе дело... но только почти.

Он повернулся ко мне, лицо все еще сияло от смеха и подшучиваний с двумя другими парнями. Я даже не слышала, о чем они там говорили, пока он не сказал:

— Хоть я еще и молод, зато по-прежнему продолжаю расти. Я уже выше.

— Наслаждайся высоким ростом, детка, — подколол его Никки, — потому что только он и увеличится.

— Вот и нет, — возразил Синрик.

— Вот и да, — парировал Никки.

Натаниэль, посмеиваясь, прошлепал между мужчинами, неся еще горячий ароматный хлеб на подносе. Все мы потянулись вслед за восхитительным ароматом хлеба как львы, унюхавшие запах газели. Мой живот внезапно сообщил мне, насколько я была голодна.

Зик участвовал в мужском смехе, и даже Джина заливалась, своим высоким и мелодичным женским смехом. Мальчик тоже присоединился, абсолютно не понимая шутки, но Ченс уже понимал, что, когда все смеются — ты тоже смеешься. У него было много практики в смехе, когда он стал жить здесь. Я улыбнулась Синрику, когда он повернулся ко мне. Теперь он гораздо чаще смеялся, чем поначалу, когда только приехал из Лас-Вегаса. Это радовало.

Он изучал мое лицо, все еще улыбаясь, но его глаза пытались прочитать мои.

— Что? — спросил он, и даже его голос лучился счастьем.

Я покачал головой.

— Целуй уже, и мы, наконец, сможем поесть.

Он усмехнулся, и это сделало его еще моложе и чуть менее красивым; вокруг его рта только начали намечаться линии мимических морщинок. В этом было начало его становления из мальчика в мужчину; мне нравилось, что это смех начинал накладывать отпечаток на его лицо, а не горе. Я сама достаточно хлебнула горя несколько лет назад. Поэтому я так любила стоять здесь, посреди кухни, в окружении манящего запаха завтрака, ощущая льющиеся через окна тепло и свет солнца, держа в объятиях человека, который смотрит на меня сверху вниз и улыбается, а смех всех остальных заполняет пространство вокруг, словно дух самого счастья.

Синрик наклонился, компенсируя ту лишнюю высоту, над которой подшучивал Никки, а я поднялась на цыпочки, чтобы встретить его поцелуй. Он стал еще выше, чем был на прошлой неделе? Я потянулась еще чуть выше, и его губы встретили мои. Это была нежная ласка губ, без вовлечения языка, но в придачу к этому был еще некий язык тела, и целомудренный — совсем не то слово, которым бы я охарактеризовала это определение. Я первой прервала поцелуй, опускаясь на пятки. Синрик заморгал, глядя на меня немного расфокусированным взглядом.

— Вау, — прошептал он. И мне нравилось, что он все еще был достаточно молод, чтобы произнести это вслух. Это заставило меня улыбнуться.

— С добрым утром, Синрик.

— Анита, — сказал он и посмотрел на меня этим своим сколько-можно-тебе-повторять взглядом. Это выражение еще не получалось у него так хорошо, как в моем взгляде или во взгляде Мики, но становилось все лучше.

Я улыбнулась, чуть склонив голову в шутливом поклоне.

— С добрым утром, Син.

Он усмехнулся и обнял меня — крепко, коротко, совсем не сексуально, просто испытывая удовлетворение. Мы подошли к столу, где у каждого из восьми присутствующих было свое привычное место во время завтрака. Высокий детский стульчик Ченса тоже стоял у стола, так что нас было восемь, ну — будет, когда Мика присоединится к нам. На краткое мгновение мне стало интересно, могут ли почувствовать снаружи Арэс и Брэм запах еды, и знала, что могут, только поедят позже, после смены караула. Улыбаясь, в кухню вошел Мика, наклонился ко мне для быстрого, целомудренного поцелуя, и сжал мою протянутую руку. Отразившийся в его глазах солнечный свет, увеличил количество желтого, уменьшив зеленый вокруг зрачка так, что на мгновение его радужка стала золотой. Взгляд этих глаз обещал, что позже будут еще поцелуи, и далеко не такие целомудренные. Он занял свое место рядом со мной и мы взялись за руки под столом. Натаниэль сел с другой стороны от меня, и ему я тоже протянула свою руку, и некоторое время мы все втроем держались за руки. Теперь за столом нас было восемь. Совсем неплохое число.