Глава 21. Переводчики: lorielle, Anjelika9, AlexandraRhage, Lea, Stinky

Переводчики: lorielle, Anjelika9, AlexandraRhage, Lea, Stinky

Вычитка: Kinnetic

Мы с Микой и Натаниэлем удалились в нашу спальню, где, теперь у нас была кровать размера «Калифорния кинг-сайз», что означало гораздо большее, чем обычно пространство на постели, позволяющее вместить всех моих возлюбленных ростом выше ста восьмидесяти сантиметров. Длина, конечно, не для нашей троицы — до ста восьмидесяти некоторым из нас было как до Китая. Так что места хватило бы не только нам, но сегодня мне не хотелось лишней компании, и все, казалось, это почувствовали. Может, все из-за невероятной усталости, навалившейся на меня после завтрака. Мне просто хотелось завернуться в двух моих главных возлюбленных, и прижаться к ним настолько тесно, насколько это вообще возможно. Любому, повидавшему так много смертей, хочется радоваться жизни... или уйти в запой — но я не пью.

Я поставила сумки со своим снаряжением на большое кресло в противоположной стороне комнаты, потеснив нескольких плюшевых пингвинов из моей коллекции. Был шанс, что меня могут вызвать, если обнаружится дневное логово вампиров-изгоев, поэтому только и останется, что похватать сумки и бегом на выход. Так что я не стала запирать оружие в оружейных сейфах. Кобура с браунингом БДМ висела, как обычно, на спинке кровати, а так же было еще несколько тайников в спальне, но я обычно не держала здесь весь свой арсенал. Так что в комнате были только две сумки на противоположной от кровати стороне — вот, пожалуй, и все.

У меня был выбор либо наступать на, сидящих на полу пингвинов, либо на сумки с оружием. Я наступила на пингвинов, хотя не сказать, что мне это не нравилось. Наконец, мне пришлось отказаться от идеи забраться в постель с моей привычной стороны, и карабкаться со стороны изножья кровати, так мне не пришлось больше топтаться по моим бедным пингвинчикам. Знаю, глупо, ведь это всего лишь мягкие игрушки, которые не могут чувствовать, как я топчусь по их головам, но... они уже много лет служили моим главным утешением, и по-прежнему много значили для меня. Все остальные игрушки были засунуты в шкаф, потому что как только мы купили кровать побольше, на пол уже вся коллекция не помещалась, если только мы не хотели в них утонуть, либо наступать, или спотыкаться о них, так что... Я отказалась от нескольких пингвинов в пользу огромной кровати и более реальных людей. И ни разу об этом не пожалела.

Зигмунд, мой пингвин и приятель по сну на протяжении многих лет имел почетное место на стуле, но в постели он больше не спал. Теперь у меня и так в достатке живых, дышащих объектов для ощущения комфорта, так что игрушки в виде животных, в качестве замены реальных, больше мне не нужны.

Эти реальные объекты уже были в постели— один из которых лежал скромно укрытый до талии простыней, а другой, совершенно голый, вольготно растянулся поверх нее. Когда-то я пыталась заставить Натаниэля забираться под простыню, но он меня не слушался, или, может, мне просто нравилось смотреть на него обнаженного, так красиво лежащего поверх простыней в нашей кровати, с пристроившимся рядом Микой, прикрывающим тонкой простыней кое-что выдающееся. Это было так просто, так привычно.

Я стояла у изножья кровати, глядя на них, и даже после трех лет я все еще испытывала желание воскликнуть: «Вау, это что все мое?»

Бывали дни, когда я чувствовала себя счастливее, чем того заслуживала, а в другие — думала, что мне просто по-крупному подфартило.

Мика распустил волосы так, что они свободно рассыпались вокруг его лица и плеч густыми локонами того особого русо-каштанового оттенка, который начинается в детстве как пепельный блондин, а с возрастом постепенно темнеет. Он подтвердил, что когда был малышом, его головку обрамляли белокурые кудряшки, а сейчас кудри уже подраспрямились, и цвет потемнел до насыщенного каштанового. Его обнаженный торс демонстрировал рельефные мышцы, которые он с таким трудом нарастил на свою тонкую костную структуру, почти такую же как у меня. Мускулы сформировали размах плеч настоящего пловца, руки, грудь, и ниже к тонкой талии, где на фоне блистающей белизной простыни его летний загар казался более темным, хотя и не слишком. Мика дошел в загаре до нужной точки и остановился на этом. По его коже было заметно, что он любил пробежки на улице без футболки. Иногда он становился на тренажер дома, но все же предпочитал бег снаружи, даже если было достаточно холодно или жарко, когда все остальные выбирали приятную, ровную, безо льда и тепловых ударов, беговую дорожку внутри помещения.

Он моргнул зеленовато-золотистыми глазами, глядя на меня. У большинства представителей кошачьих есть аккуратная разделительная линия между цветами в глазах, как у Синрика между двумя синими оттенками. Но леопардовые глаза Мики были более «человеческими», и их золотистая зелень смешивалась, менялась на свету, в зависимости от его настроения или от того, какие цвета его окружали. Как иногда вели себя карие глаза у некоторых людей. Сейчас его глаза были ярко зеленые, но в тоже время и насыщенно-оливково-зеленые с тем скрытым золотом, как отблеск листьев на солнце.

Натаниэль совершил несколько незначительных телодвижений, поуютней утраиваясь рядом с Микой, и я резко перевела взгляд на своего второго аппетитного мальчика. Его волосы все еще были собраны за спиной в длинную змеевидную косу. И, хотя, заниматься сексом можно было и с незаплетенными волосами, но, как правило, это приводило к тому, что они запутывались за разные части тела, и кто-то из нас обязательно прижимал их коленом, рукой, спиной, или задом, прерывая его на самом интересном, так что перед сексом ему приходилось заплетаться. Иногда вся суть состояла в том, чтобы поиграть с волосами, и тогда он распускал их, но для сна и качественного секса вам бы хотелось, чтобы вся эта масса рыжевато-каштанового цвета была как-то собрана. Ему также нравилось быть связанным волосами, чем он меня немного озадачивал, так как это не совсем было по мне, но зато нравилось ему, и иногда странный секс заключается не в понимании странностей любовника, а в их уважении.

Он лежал на животе так, что я могла рассмотреть всю длину обнаженных линий— от широких плеч, до мускулистой спины, сужающейся к талии; выпуклости его зада, ставшего упругим, круглым и пышным; изгиба его бедра, мышц его икр и ног, там где он спрятал свои пальцы под одеяло, сложенное в ногах кровати. Все что он сделал, всего лишь скрыл ступни под покрывалом, больше ничего. Я спрашивала его, почему он так делал, и он отвечал, что понятия не имеет, ему просто так нравится. По-моему исчерпывающий ответ.

Подняв на меня свои огромные лавандовые глаза, он улыбнулся той особенной улыбкой — отчасти дразнящей, отчасти — счастливой, и всегда сексуальной. От этого взгляда у меня перехватило дыхание, и скрутило низ живота, сорвав с моих губ рваное дыхание, когда я, наконец, вспомнила, что нужно дышать.

Видеть этих двоих в своей постели, и знать, что по желанию могу прикоснуться к любой части их тела любым возможным мне способом — делало меня настолько счастливой, что словами не передать.

— И что значит это выражение лица? — спросил Мика с легкой улыбкой.

— Счастлива, я просто счастлива.

Улыбка стала шире, и у него появился тот особый взгляд — немного застенчивый, слегка исподлобья, но с каким-то прищуром, дающим понять — он точно знает себе цену. Я никогда не могла разобраться, была ли его застенчивость лишь старой привычкой, либо стала частью этого мрачного взгляда хищника, и здесь я не имею в виду его животную сущность. Просто у некоторых мужчин бывает такой взгляд и выражение лица.

Натаниэль послал нам одновременно счастливую и собственническую улыбку. Когда дело касалось секса или утверждения в том, насколько красивым он был, он не проявлял никакой скромности. Когда Натаниэль вошел в мою жизнь, его проблемы состояли в том, что он считал, будто ценны лишь эти две части него. Я стала той, кто научил его любви без секса. Для него было внове узнать, что Мика и я любили его за что-то другое. То, что он был великолепным и просто потрясающим в постели — всего лишь сахарная глазурь, а не весь кексик. Хотя, надо признать, что глазурь была очень сладкой и вкусной, и если быть честной, не будь ее на кексе, был бы он такой же вкусняшкой?

— На тебе слишком много одежды, — сказал он.

Я посмотрела вниз, на ночную футболку, неопределенного размера, свисающую почти до колен. На ней красовались рождественские пингвинчики и вид был не из самых эротичных, но у меня не было халата, который выглядел бы не как белье, и как-то при Джине с Зиком, и особенно — при малыше Ченсе, которые остались с нами, мне казалось ночная футболка будет более подходящей одеждой для того, чтобы по-бырому сгонять в ванную перед сном, чем то короткое красное платьишко, что висело с внутренней стороны двери.

— Мне нужна одежда, которая не будет травмировать детскую психику, — сказала я, глядя вниз на катающихся на коньках пингвинят.

— Нам нужна еще одна ванная, — сказал Мика.

— Мне нравится идея превратить хозяйскую спальню в мастер-сюит^[19], — поддакнул Натаниэль.

— Мы уже говорили об этом, но если мы решимся на это, то нам не останется места, где спать, на время ремонта, — сказала я.

— Мы можем перекантоваться пока у Жан-Клода, а Джина с Зиком пусть остаются здесь, таким образом, Ченс по-прежнему сможет наслаждаться солнышком, а они смогут следить за ходом ремонта, — предложил он.

Я нахмурилась

— Ты уже все продумал.

Он улыбнулся.

— Ага.

Не знаю, что бы я еще ему сказала, но тут Мика заметил:

— Ты до сих пор одета.

Я зыркнула на него, все еще хмурясь, но потом усмехнулась.

— Эй, у меня, по крайней мере, хоть ноги голые, а твои — все под простыней.

— Да на вас обоих многовато одежды, — вмешался Натаниэль. — Я один совсем обнажен.

Чтобы доказать это, он поднялся на колени и продемонстрировал такой вид, которого никогда не увидят завсегдатаи «Запретного плода». Захватив в горсть простыни, и стянув их с Мики, он пополз ко мне. Перегнувшись через спинку кровати, он одной рукой схватил меня за талию, другой за бедра, поднял меня, и с легкостью перебросил на кровать, упав рядышком так, что я внезапно оказалась между ними двумя. Мы все еще смеялись, когда рука Натаниэля начала путешествие под мою ночнушку. Он провел рукой по моему бедру, по талии, медленно продвинулся выше. Когда его рука коснулась моей груди, я перестала смеяться, но все же, как и он улыбалась.

Мика повернулся на бок рядом со мной и провел рукой вверх по другому моему боку, зеркально повторяя движения Натаниэля, пока каждый из них не захватил по груди и в их улыбках начало проскальзывать что-то более серьезное, но не менее приятное.

Мика первым начал постепенно задирать мою футболку. А Натаниэль перехватил эстафету, повторяя как зеркало. Я приподняла бедра, помогая им продолжать ее стягивать, а затем и вовсе освободить меня от нее через голову и руки. Мика бросил ее на пол и посмотрел на меня сверху вниз.

— Ну вот, так-то лучше, — произнес он низким, не с интонацией леопарда, а просто возбужденного мужчины голосом.

Я вдруг обнаружила, что лежу здесь обнаженной и смотрю на них снизу вверх. Они смотрели на меня в ответ, пара золотисто-зеленых глаз и пара лавандовых. И во взгляде и тех и других зарождалась тьма. Такой взгляд я видела у всех мужчин, с которыми была близка. Взгляд, показывающий, насколько они уверены в тебе, уверены, что ты не скажешь «нет», и что в этот момент ты всецело принадлежишь им. Возможно не навсегда, возможно не только им, но, тем не менее им, потому что даже в самом покорном мужчине есть что-то примитивное, заставляющее его желать обладать тобою, пусть и всего лишь ночь, час, мгновение. У женщин тоже может быть собственная версия подобного взгляда, но если она и была, я не находилась у зеркала в критический момент, а мой ограниченный опыт с женщинами не показал мне подобного выражения в их взгляде. Я не говорю, что его там нет, я просто его не видела.

Мика поцеловал меня, и теперь ему не нужно было беспокоиться о том, чтобы не травмировать чью-то психику, так что это были губы, язык, и, наконец, зубы, нежно впивающиеся в мою нижнюю губу, до тех пор, пока я не вскрикнула для него, и низкое мурлычущее рычание не полилось с его человеческих губ на мои, дав мне выпить этот мурлычущий звук своим горлом, словно у него имелся вкус и материя. Каково на вкус было мурлычущее рычание Мики? Корица; на вкус он был горячим и сладким. Я знала, что это новый ополаскиватель для полости рта, но из-за него его рот был на вкус как конфетка.

Натаниэль для меня всегда пах ванилью, и когда он прижался ко мне, этот сладкий запах смешался с ароматом корицы, и сочетание рта Мики, и кожи Натаниэля, было подобно Рождественским сахарным печенькам — ванильным, немного присыпанным сверху корицей, этакими красноватыми крупицами в сахаре... — сладость и пряность и тепло во рту.

Натаниэль лизнул мой сосок, легонько щелкнув по нему языком, а затем начал посасывать, жестче, до тех пор, пока я не удержалась от тихого вскрика. Мика снова поцеловал меня, пока Натаниэль вырывал из меня тихие звуки, посасывая одну грудь и лаская другую. Мика был словно глушителем звуков из моего рта, когда Натаниэль принялся посасывать жестче и жестче, сжав ладонью вторую грудь, перекатывая сосок между большим и указательным пальцами, и, наконец, втянув сосок, кусая мою первую грудь. Я вскрикнула, и поцелуй Мики сработал как кляп, поглотив звук. Я чувствовала его руку, скользящую по моему бедру, пока он продолжал поглощать звуки наслаждения из моего рта. Натаниэль шире открыл рот, вбирая как можно больше груди внутрь, перед тем как снова меня укусить. Он обхватил ладонью грудь, впившись в нее пальцами, пока его зубы впивались в другую. Когда я издала тихие, жаждущие звуки, он стал действовать жестче. Ощущение его зубов, все сильнее и сильнее вжимающихся в мою кожу, заставило меня выгнуть спину. Пальцы оставляли синяки, заставляя меня извиваться в поцелуях Мики. А затем Мика скользнул рукой по моему бедру к промежности.

Его пальцы коснулись меня, и я развела ноги шире, чтобы он мог еще глубже проникнуть в меня. Он играл своими пальцами во мне и вокруг, не сосредотачиваясь лишь на одном сладком местечке — почти не задевая мой клитор, он исследовал меня пальцами подобно тому, как его губы исследовали мой рот.

Натаниэль захватил мою грудь зубами, пока пальцы мяли вторую. Я готова уже была остановить его игру, но Мика своими глубокими поцелуями не давал сказать мне и слова, а его пальцы, отыскав то заветное сладкое местечко, принялись его ласкать. Нарастающие ощущения между ног поддерживали эту тонкую грань между неимоверным удовольствием и настоящей болью от игры с сосками, которую вел Натаниэль. Каждый раз, когда я начинала громко стонать или пыталась остановить процесс, Мика врывался языком в мой рот, покусывая губы, а потом, снова делая поцелуй нежным, давая понять, что мне их не остановить. Его поцелуи стали для меня кляпом, и мысль о том, что я не в силах прекратить то, что Натаниэль делает с моими сосками, только усиливала ощущения. Я начала погружаться в ту часть, где то, что могло бы причинить боль становится возбуждающе приятным, а интенсивность отвлекает от всего на свете. Все это время Мика, не прекращая, поигрывал с моим местечком между ног, не сбиваясь с ловко найденного ритма, и обеспечивал мою немоту и бессилие в попытке сказать «стоп». Если бы мы раньше не занимались подобным, ощущения были бы сверхъярки. Они с Натаниэлем отлично знали мое тело, без слов предвосхищая все мои реакции, и поэтому могли играть с ним на грани того, что я могла выдержать, и того, чем я наслаждалась.

Когда Натаниэль, как терьер — кость, терзал мою грудь зубами, а его пальцы почти вонзались в плоть другой, мне захотелось остановить это, но рука Мики толкнула меня за грань — к внезапному оргазму, на фоне которого игра с грудью затерялась в состоянии «почти боли». Поднимающийся от местечка между моих ног оргазм, накрыл все тело теплой, радостной волной. Укус Натаниэля стал еще жестче, и он сильнее впился в другую грудь пальцами. Боль смешалась с оргазмом — возрастая вместе с ним, превращая все это в гораздо большее наслаждение. Я вскрикнула в рот Мики. Мое тело начало извиваться, дергаться, удерживаемое на месте телом Натаниэля у моей груди, а также ртом и телом Мики. Когда мои веки затрепетали, а тело стало расплавленным и беспомощным от полученного удовольствия, Натаниэль прекратил кусать и впиваться в меня пальцами, Мика прервал наш поцелуй и убрал руку от той точки между моих ног. Я ощутила, как задвигалась кровать, но не могла, не то, что сосредоточить взгляд, а вообще достаточно открыть глаза, чтобы взглянуть, что они там делали.

Я почувствовала прикосновение Натаниэля между ног, но это были не пальцы. Он потерся головкой там, где только что закончил игру Мика, и это снова заставило меня закричать, выгибаясь дугой, как марионетка, в которую внезапно вдохнули жизнь, а потом нитки над ней снова обрезали, и я лежала обессиленная, ослепленная послевкусием оргазма. Затем Натаниэль начал медленно в меня входить, один драгоценный сантиметр за другим, пока не вошел настолько глубоко, насколько это возможно, крепко прижавшись ко мне своим напряженным телом.

Я старалась сосредоточиться на нем, когда он поднялся выше и изогнулся надо мной, поддерживая на весу верхнюю часть своего тела. Я посмотрела вниз, туда, где соединялись наши тела, когда он начал выскальзывать из меня, а затем снова скользнул внутрь, сделав первый толчок.

— О, Бо-оже! — простонала я.

Он поймал нужный ритм и начал двигаться медленными, не слишком глубокими толчками, пока я не почувствовала, как нарастает жар, а затем меня снова выбросило за грань, по новой заставляя извиваться под ним. Мои руки хватали его за плечи, готовые выразить свое удовольствие в царапинах, но Мика перехватил их, позволив мне впиться ногтями в себя, но при этом, слегка прижав, чтобы я не могла царапаться, а просто все глубже вонзать ногти в удерживающие меня руки.

Затем Натаниэль ускорил темп, скользя внутрь и наружу. Я уставилась вниз, на наши тела, наблюдая, как его длинный, гладкий член входит и выходит из меня, и уже одно это зрелище опять заставило меня вскрикнуть. Я снова впилась ногтями в руки Мики, а Натаниэль изменил угол проникновения, и теперь при каждом толчке доставал до самых моих глубин, задевая местечко внутри, что привело к другому оргазму — в одно мгновение он глубоко погружался в меня, а в следующее — этот толчок снова увел меня за край, и в этот раз мои извивания больше смахивали на борьбу, поэтому Мика вынужден был прижать меня, чтобы я как следует не исполосовала Натаниэля. Он получал удовольствие, когда в него погружались ногти или зубы, но сегодня ночью ему предстоял выход на сцену, а следы от моих ногтей оставались на его коже. Ему было необходимо, чтобы кожа оставалась неотмеченной, а мы узнали, что я получала удовольствие, когда меня удерживали, поэтому Мика держал меня, позволяя оставлять на его руках маленькие кровавые полумесяцы.

Мика повернул голову в сторону, рассыпав кудряшки по моему лицу, и я могла видеть лицо Натаниэля сквозь волосы Мики. Я наблюдала сосредоточенного Натаниэля, с тем особым отстраненным взглядом, когда он старался продлить сладострастный процесс, все продолжая и продолжая, чтобы доставить мне максимум удовольствия, перед тем, как самому достигнуть оргазма. Потом его глаза распахнулись, и бедра начали двигаться круче, чем просто вправо и влево — он начал движения с отклонениями в сторону, это как обычный бросок и крученый бросок по дуге в бейсболе, если вам так легче понять. Долго он так не продержался, что и нормально, потому что мне уже было достаточно. Он довел меня до пика этими усложненными движениями, и пока я кричала в спинку кровати, его тело совершило последний толчок так глубоко внутрь, как только было возможно, и первый оргазм накрыло вторым. Мика по-прежнему крепко держал мои руки, а мои ногти вырисовывали на его плоти те же узоры, что и, вбивавшее меня в кровать тело Натаниэля.

Натаниэль вышел, и это заставило меня вздрогнуть — на большее я просто была не способна, все еще находясь в блаженной истоме. Я прикрыла глаза, трепеща веками. Он рухнул рядом со мной, тяжело дыша, и тихо рассмеялся.

— Это... было... восхитительно.

Я могла только кивнуть.

Я почувствовала, как рот Мики приблизился к моему лицу и подумала, что он собирается поцеловать меня в щеку, но он не стал, а вместо этого низким, рождающимся глубоко в горле рычащим голосом, произнес:

— Моя очередь.