Глава 24. Переводчики: Anjelika9, lorielle, Stinky, Светуська, SamG2, StrangeAngeli

Переводчики: Anjelika9, lorielle, Stinky, Светуська, SamG2, StrangeAngeli

Вычитка: Kinnetic

У меня еще оставалось время на кофе, который обычно является просто благословением, но сейчас это превратилось в ловушку, как будто кофе был козой, которую заготовил охотник для того, чтобы подманить леопарда на расстояние выстрела. Я стояла в своей кухне с порцией совершенного свежего кофе в своей любимой кружке с пингвинятами и была просто несчастна. Синрик приготовил кофе — это конечно здорово, но попахивало западней. Я знаю это повисшее в воздухе ощущение назревающего «разговора», и мне очень не хотелось его начинать. Что бы это ни было — я не хочу ни делать это, ни говорить об этом, ни соглашаться на это. Особенно сейчас, когда в любой момент может нагрянуть Брайс со спецназом. О чем, я даже попыталась заикнуться, на что он мне ответил:

— У тебя никогда не находится времени, Анита, чтобы поговорить о нас. Ты всегда по самую задницу в аллигаторах. — С этим трудно было спорить, так что я и не пыталась. Возражать кому-то, кто говорит что-то настолько правдивое — просто ставить себя в идиотское положение.

Я старалась не расстраиваться из-за этого, и вести себя как взрослый разумный человек. Но в этот момент взрослым в комнате была не я. Я стояла, прислонившись к шкафу, не столько откинувшись на него, сколько навалившись. Синрик стоял передо мной. За то время, пока он был с нами, у него успели отрасти волосы и теперь они касались его плеч. Обычно он зачесывал их еще влажными и собирал сзади в тугой конский хвост. Волосы у него были роскошные и густые, а не просто мягкие. Я думаю, он имел самые густые прямые волосы, к которым я когда-либо прикасалась. Он стягивал хвост достаточно туго, поэтому казалось, что волос у него за спиной меньше, чем было на самом деле. Его лицо заострилось, приобретая более резкие черты на привлекательных треугольных скулах, избавляясь от того, что я могла бы назвать, детской припухлостью, хотя глядя на него сейчас, никто не назвал бы его ребенком. Он похудел от того, что вытянулся на несколько дюймов и начал серьезно посещать спортзал. Натаниэль работал с тяжестями, потому что был танцовщиком, стриптизером, а когда ты раздеваешься перед публикой, необходимо выглядеть соответствующе. Я тренировалась для того, чтобы надирать задницы плохим парням. Наши телохранители, что в нашем доме, что в «Цирке» с Жан-Клодом, занимались, чтобы оставаться в форме для защиты своих подопечных. Ричард был Ульфриком, царем волков, и иногда для сохранения титула приходиться драться, так что он тренировался для того, чтобы удостовериться, что он это может. Мика занимался спортом потому, что это делала я, его королева леопардов, а еще из-за того, что иногда королю леопардов тоже приходилось отстаивать свой титул в бою, хотя у леопардов это случалось куда реже, чем у волков. По сравнению с другими оборотнями леопарды — более практичные существа. Собственно, ни Мике, ни даже Натаниэлю это не было нужно так, как мне. Я была единственной, кому придется полагаться на свое тело, если придется спасать свою задницу, причем случается это на регулярной основе. Вот вам и серьезный стимул для тренировок.

Я настояла на том, чтобы Синрик практиковался в боевых искусствах со мной и охранниками, потому что предпочитала, чтобы мои люди могли за себя постоять. Я не могла все чертово время находиться с ними, поэтому, чем меньше жертв, тем лучше. Синрику надирали задницу в рукопашке и в тренировке без оружия, поэтому он начал посещать тренажерный зал и бегать с нами, обретя неплохую форму. И видимо, занятия не прошли даром потому, что он набрал в весе, раздался в плечах, подкачал верхнюю часть тела, и просто нарастил мускулы там, где все было тощим и хилым. Теперь он был поджарым и более мускулистым, но не слишком, как некоторые мужчины. Натаниэль был шире в плечах и менее мускулист. Синрик был не особо мускулист, как и Мика, что означало, что он также боролся за каждый грамм мышечной массы. Мика потрясающе выглядел без одежды — поджарый, мускулистый, сильный и такой мужественный, но в одежде, особенно в чем-то свободном, трудно было заметить результаты его тренировок. У Синрика были те же проблемы. А это означало, что в новой сверхъестественной школьной футбольной лиге он был квотербеком^[20]. Он не был настолько мощным, чтобы быть кем-то еще, но у него был меткий глаз, сильные руки, быстрая реакция и устойчивая психика, даже с парнями, втрое больше него, которые пытались сбить его на землю. Он также чертовски хорошо бегал и мог отличиться в позиции фулбека^[21] или игрока, принимающего длинные пасы от квотербека, если бы не был так хорош в роли самого квотербека. Учитывая, что он никогда в своей жизни не принимал участия в организованных спортивных состязаниях, это было впечатляюще. Его тренер оплакивал все годы упущенных возможностей.

Еще он занимался на беговой дорожке, опять же в сверхъестественной лиге, где отличался во всем, что требовало скорости и маневренности. Он был спринтером^[22], а не бегуном на длинные дистанции, и в этой дисциплине был почти недосягаем. Рядом с нами постоянно сновали тренеры, ведь речь шла о сверхъестественной лиге колледжа, и уже со всей страны поступали предложения в любительскую лигу для взрослых, и некоторые разговоры о профессиональной карьере, по крайней мере, в футболе.

И на сегодняшний день не было достаточно сверхъестественных школьников, чтобы среди школ было больше одной команды для игр между штатами. Что означало — команда Сент-Луиса выступала от штата Миссури. Мы отлично играли в футбол, и большая заслуга в этом была у стоящего передо мной парня.

Натаниэль с удовольствием ходил на игры и собрания, где они представлялись братьями, ставя меня в интересное положение, когда несколько родителей на играх задавались вопросом, что именно я делала с Натаниэлем и его младшим братом. На самом деле мне было до лампочки, что обо мне думали незнакомцы, но меня волновал, и всегда будет волновать Синрик.

Парень был в спортивных шортах и без рубашки, так что он либо уже чем-то отзанимался, либо только еще собирался, когда услышал, как я встала. Вспотевшим не был — значит, только что оделся для пробежки и специально вернулся, чтобы успеть меня перехватить. Левая часть его тела до шортов была освещена последними лучами заходящего солнца, в тусклом золоте вечернего света янтарные блики скользили по его мышцам, придавая им еще большую скульптурную рельефность. Что ж, хоть снизу одет— многие оборотни предпочли бы расхаживать совершенно голыми, если бы не моя, протестующая против этого, скромность. Хотя, если подумать, то у Синрика была своя доля скромности и он редко расхаживал обнаженным.

—Ты так и будешь молча стоять там, если я не начну, да? — спросил он.

— Да. — Я потягивала кофе; он был горячим, и Натаниэль научил Синрика варить его так, чтобы он получался именно таким, как мне нравится, но сегодня даже хорошему кофе не под силу меня взбодрить.

—Почему? —снова задал он вопрос.

— Ты заставил всех остальных покинуть кухню, Синрик. Ты хотел поговорить — не я, так что пользуйся возможностью.

— Боже, в этом ты так похожа на парней.

Я пожала плечами, потягивая свой кофе; возможно, если бы я просто продолжала пить его, то в конечном итоге смогла бы им насладиться. Какой позор — впустую растрачивать отличный кофе на такое дерьмовое настроение.

Он провел рукой по волосам, но завершить это движение помешал хвостик, поэтому ему пришлось снять резинку, и густые прямые волосы рассыпались по его печам. Они упали вокруг лица как темно-синий занавес, бледно-голубой ободок в зрачках стал насыщеннее, почти василькового оттенка, а темная часть зрачка цвета полуночной голубизны, так похожая на глаза Жан-Клода, стала более синей, на грани темно-сине-серого.

Теперь он беспрепятственно провел рукой по волосам, и принялся выписывать небольшие, нервные круги в ограниченном свободном пространстве кухни. И так он оказался прямо передо мной. Он вышагивал, как находящиеся постоянно в движении, несчастные большие кошки в зоопарке, которые в конечном итоге, сходят с ума. Его густые волосы упали вперед так, что при поворотах, они беспорядочно опускались вокруг лица. В утреннем свете его волосы казались чересчур синими, но сейчас, при глубоком световом спектре, выдержанном в таких насыщенных, похожих на пламя, оттенках золота, часть его волос была богатого, глубокого оттенка синего, когда другая казалась черной так, что от ярких и темных оттенков его волос… замирало сердце.

Наконец, он остановился передо мной, его грудь вздымалась, как после длительной пробежки. Жилка на шее билась под кожей, уже ставшей смуглой после занятий бегом без майки во время весенних тренировок. Наш Синрик неплохо загорел. Он уставился на меня: глаза расширены, губы приоткрыты на треугольном лице, волосы в художественном беспорядке.

Меня подмывало сдвинуть волосы обратно с его лица, с его глаз, но я осталась стоять, прислонившись к шкафчикам. Я потеряла бы свой контроль, если бы двинулась к нему, и потеряла бы еще больше, если бы коснулась его волос. Если мы собирались ссориться, я не хотела делать это, когда мои пальцы будут запоминать теплый шелк его волос.

— Я волнуюсь за тебя, — сказал он, наконец.

— Прости, — отозвалась я, и попыталась снова отхлебнуть кофе, но поняла, что больше не хочу. Я поставила чашку на стойку рядом с собой.

— За что ты просишь прощения? — не понял он.

Я пожала плечами.

— За то, что тебя расстраивает моя работа, наверное. — От Мики или Натаниэля я бы приняла это, признала и, может быть, даже согласилась, но Синрик еще не заслужил права предъявлять претензии, и он — не мой босс.

— Я — вертигр, Анита. Я могу чувствовать запах твоих эмоций, и ты не расстроена.

— Теперь ты говоришь мне, что я чувствую, — сказала я.

— Ты хочешь, чтобы все свелось к ссоре. А я не хочу ссориться.

Я скрестила руки под грудью и снова прислонилась к шкафчикам.

—Я тоже не хочу ссориться, Синрик.

— Пожалуйста, называй меня хотя бы моим именем.

Я вздохнула.

— Син; прекрасно, я тоже не хочу ссориться, Син. Ты знаешь, что я ненавижу это прозвище.

— Знаю, вот только ты еще много чего ненавидишь во мне.

— Это нечестно, — воскликнула я.

— Может, и нет, зато — правда. — Он подошел еще на два шага, так, что при желании я могла бы с легкостью прикоснуться к его груди. — Мне неподвластно изменить свой возраст, Анита. Но это не навсегда, скоро я повзрослею.

Я обхватила себя за плечи, потому что так и тянуло прикоснуться к нему. Это было одним из преимуществ и недостатков того, что он являлся животным моего зова. Было очень приятно касаться любого подвластного мне животного, и особенно обнимать свое собственное, ведь Синрик как раз моим и был. Несмотря на рекордно огромное количество моих животных зова, мне не было никакой разницы, я хотела прикасаться ко всем, кто оказывался рядом со мной. Было чертовски тяжело бороться с чувством безумного желания кого-то обнять и вдыхать запах его кожи.

— Вот только я тоже становлюсь старше, — заметила я.

— Да, старше годами, но, как человек-слуга Жан-Клода, стареть ты не будешь.

— Четвертой метки пока нет.

— Но ты завершила триумвират с Дамианом, а он тоже вампир.

— Он — мой слуга-вампир; мы не уверены, изменит ли это стандартный процесс.

— Понимаю — есть вероятность, что ты разделила свою смертность с Дамианом, а не он разделил с тобой свое бессмертие, но до сих пор вы оба выглядите великолепно. Думаю, ты просто не хочешь признавать, что дело совершенно не в возрасте.

— Мне очень жаль, что у меня заморочки по поводу того, чтобы спать со старшеклассником.

— В этом году я оканчиваю школу, Анита, и на что ты будешь ссылаться потом?

— Понятия не имею, что ты подразумеваешь под этим.— Я изо всех сил старалась сдерживаться, потому что боялась, что Синрик — Син — собирается произнести какие-то очень взрослые вещи, которых слышать я не желала.

— Натаниэлю было всего девятнадцать, когда ты его встретила; Джейсону тоже. Мне всего на год меньше. Значит, дело не в возрасте, Анита.

Я посмотрела в его глаза — глаза, почти с безумным оттенком голубого — и не смогла этого выдержать. Я не могла смириться с мыслью, что он знает, что я не люблю его. Не могла вынести того, чтобы услышать, как он произносит это вслух, и все же, часть меня хотела, чтобы кто-то это сказал, если это будет значить, что он вернется в Вегас и в моей жизни окажется на одну персону меньше, о которой нужно заботиться. Я устала, и это не касалось полицейской работы, а того, что никто не может встречаться с таким количеством народа. Ты можешь с ними трахаться, но не можешь с ними заводить отношений. Возможно, я была готова выбросить Синрика из своей постели и жизни не из-за него самого, а потому что должна найти способ сократить количество людей в моей жизни, а учитывая то, насколько юным он был, казалось разумно, что исключен будет он. Состояла ли моя проблема с Синриком не в нем лично, а в том, что у меня было слишком много любовников? Я коллекционировала их, как сумасшедшая старушка — кошек, вот только я могла позволить себе кормить их и заботиться о них всех. У меня просто истощились эмоциональные ресурсы или я так убеждала себя.

Была ли я на самом деле готова расстаться с одним, чтобы просто легче встречаться с оставшимися? Следуя этому раскладу, пришлось бы поступить дерьмово. Черт, не хорошо называть мужчин, которых я любила и с которыми спала, «оставшиеся». Если я собираюсь порвать с Синриком, а Натаниэль рискует потерять еще одного брата, мне необходима причина получше, чем эмоциональное истощение, не правда ли?

Я протянула руку, коснулась его волос, и убрала их назад от его лица. Его волосы были такими мягкими, мягче, чем у Натаниэля, и почти такими же густыми. Я хотела сказать: дело не в тебе, а во мне, но это прозвучало бы как чертово клише. Может, потому, что в этом заезженном выражении содержится намного больше правды, чем хочется верить людям. Ты можешь быть прекрасным человеком, замечательным любовником, самым лучшим другом — но это так не работает. Твою мать, что б меня…

Он прижал мою руку своей, удерживая ее у своего лица. Закрыв глаза, он уткнулся лицом в мою ладонь, потираясь щекой, помечая меня своим запахом, как делают все кошки. Была ли я его? Был ли он моим? «Черт, да откуда мне знать». Как я могла не знать по прошествии более года? Как я могла не знать ответа на это? «Блядь, что же это со мной? Что, черт возьми, было неправильно… со мной? С… ним и со мной, с нами? Нет, со мной. Со мной. Да что со мной не так?»

Другая его рука обвилась вокруг моей талии, крепко притянув меня к себе. Это был жест обладания, обозначающий завоеванную территорию для потенциальных соперников. Это мое, а не ваше; мое и точка, вот эта рука вокруг меня, втягивающая меня в его жизнь. Но мне это таким не казалось.

Я уставилась на него, изучая его лицо и пытаясь найти в нем то, что поможет мне понять, что, черт возьми, я все-таки чувствую.

Он притянул меня еще ближе к себе, и я опустила руки на его талию, не для того, чтобы обнять его, а чтобы сохранить ту последнюю крупицу дистанции между нашими телами. Я знала, что находилось под шелковыми спортивными шортами. Знала, что он может предложить, и мне известна была моя реакция на прижимание к нему даже через одежду. Это была не просто любовь, заставляющая так меня реагировать на мужчин в моей жизни, и так или иначе, если я реагировала на Синрика подобным образом, то это что-то да значило. Я не была уверена, что хочу этого, что бы это ни значило.

Он попытался притянуть меня ближе, но я напрягла руки и осталась на расстоянии. Он не возобновил попыток. Он просто отпустил меня и отступил на шаг назад, так что мы больше не соприкасались.

Я потянулась к нему, но глянув на его лицо, опустила руки. В его глазах был не гнев, а разочарование, боль. Я не хотела это видеть. От этого вида в моей груди все сжалось, а в горле образовался ком, который, казалось, мне ни за что не проглотить, словно я задыхалась от чего-то более твердого, чем слова.

— Я не ревнивый, — начал он, — но после всего, что я слышал и чувствовал, чем ты занималась с Микой и Натаниэлем, а мне даже не позволила обнять тебя… — Он покачал головой, делая отстраняющий жест руками. Синрик повернулся и подошел к раздвижным стеклянным дверям, отходя от меня как можно дальше, не покидая комнату.

Я не знала, что делать. Если бы Натаниэль не принял его, как брата, если бы Жан-Клод так не гордился его достижениями, если бы он не пытался так чертовски усложнить все, о чем его просили, если бы… как бы я себя чувствовала, никогда больше снова не увидев Синрика здесь, на этой кухне? Что если я никогда больше не увижу его в игре света и тени? Он был прекрасен, купаясь в свету, который придавал его волосам длиною до плеч насыщенные оттенки синего и черного, словно кто-то окрасил его в цвет темной океанской воды, но… но, я могла жить без него. Я скучала бы по нему, но не стала бы ломать голову, помогая ему выбирать колледжи и трахать его. Слишком сильно ощущался конфликт интересов. Могли бы вы кого-то растить, целовать его и отправлять каждый день в школу, затем спать с ним, и оставаться в порядке? Не думаю.

Я решила попробовать быть честной. Не уверена, что это ослабило бы ком в груди и горле, но это все, что я могла. Я подошла ближе, но не настолько, чтобы прикоснуться к нему.

— Мне жаль.

Он сказал, не глядя на меня:

— Чего?

— Того, что меня не хватает на всех.

Он повернулся и нахмурился, взглянув на меня:

— И что это значит?

Я открыла рот и закрыла. У меня не хватало слов, чтобы выразить это.

— Видишь, Анита, это — не настоящая причина Ты опять ищешь оправдание для своего «нет».

Я покачала головой:

— Это не так, черт возьми.

Он повернулся, скрестив руки на голой груди.

— Тогда поясни. — Он бросил слова, как перчатку. Теперь была моя очередь поднять ее и принять вызов, или жалко и трусливо оставить лежать ее там.

— Я не знаю, как провожать тебя в школу, обнимая на прощанье, ходить на родительские собрания, встречаться с учителями, и в то же время — заниматься с тобой сексом. Это ощущается так неправильно, словно я делаю что-то не правильное. Никто больше в моей постели не заставляет меня чувствовать, что я делаю что-то безнравственное.

Хмурый взгляд сменился озадаченным, и затем — полуулыбкой.

— Ты серьезно, что ли?

— Совершенно, — ответила я.

— Мне на самом деле лишь на год меньше, чем было Натаниэлю и Джейсону, когда ты их встретила.

— Но я же не спала с ними, когда им было по девятнадцать, и кроме того, тогда я была на три года младше.

— Я всего на пять лет младше Натаниэля, — сказал он.

У меня нестерпимо чесались руки заткнуть пальцами уши, напевая при этом «ля-ля-ля-ля-ля». Я и правда не думала о нем в таком свете.

Он резко и коротко хохотнул.

— Ты не подсчитывала, да?

Мне стало неуютно, но я старалась не ежиться.

— Я действительно не думала о том, что вы так близки по возрасту.

— И было все путем, потому что ты не слишком-то и задумывалась на эту тему?

Я просто не знала, что на это ответить, поэтому так ему и сказала:

— Не знаю.

— Ты старше Натаниэля на сколько — семь лет, правильно?

Я кивнула и пожала плечами. Я боролась с тем, чтобы не отвести в сторону взгляд, потому что, честно говоря, с одной стороны меня это тоже беспокоило.

— Тебя действительно так беспокоит эта разница в возрасте, даже эти семь лет?

Я кивнула:

— Да, так и есть, и я заботилась о нем, защищала его. Думаю, это был бы конфликт интересов, пытаться научить его самостоятельности и при этом спать с ним.

— Он был комнатной зверушкой, когда вы встретились, и не просто покорной, а такой, которая вообще не способна за себя постоять. Он рассказывал, что прежде, чем ты настояла на прохождении терапии и сделала его более независимым, он был простой жертвой, ожидающей подходящего убийцу, который придет и завершит дело.

Я не смогла побороть удивление и лишь спросила:

— Он так и сказал?

Синрик кивнул.

—Думаю, что не потеряй я тогда с ним контроль над метафизикой, я так и держала бы его на расстоянии, Синрик.

— Син, — автоматически поправил он, с нотками усталости в голосе.

Я вздохнула.

— Ладно, Син. Ты ведь понимаешь, что это прозвище не поможет мне преодолеть всю эту запретную фигню?

— О каких запретах ты говоришь? — спросил он.

— Ты подросток, о котором мне нужно заботиться. Думаю, настоящим пределом для меня являются родительские собрания, Синрик… Син. — Я положила руки на бедра и, наконец, придала взгляду твердость. Ощущение было приятным, даже оправданным. — Ты не должен ходить на родительские собрания к кому-то и с ним же трахаться, Син, понятно? В этом, по правде сказать, и проблема. Это просто неправильно.

Он рассмеялся, опершись на стеклянные двери, с все еще скрещенными на груди руками.

— Тогда перестань посещать родительские собрания.

— Что? — вылупилась на него я.

— Перестань посещать все эти родительские посиделки. Я не думаю о тебе, как о своем родителе, Анита. Ближе всего к матери для меня была Вивиан в Вегасе, и она не совсем по-матерински относилась к своим сыновьям, но поверь мне, я никогда не думал о тебе в таком ключе. — Он нахмурился, разворачивая плечи, чтобы еще больше прислониться спиной к стеклу, затем отвел руки назад, положив ладони на нагретое солнцем стекло, и когда его торс оказался в обрамлении света, я поняла, что бледно-голубой шелк его шорт совсем не светонепроницаем.

Я отвела взгляд, чтобы не пялиться на то, что так явно демонстрировал мне солнечный свет. Желание видеть его силуэт в солнечном свете заставляло все мои протесты о родительском чувстве казаться или же глупыми, как чрезмерное отрицание той дамочки, или же кровосмесительными. Я чувствовала, что начинаю краснеть, и так сильно желала иметь возможность прекратить это дерьмо.

— Ты же не считаешь себя моей матерью. — Его голос стал звучать немного ниже.

Я покачала головой, потому что он оказался прав. Я не считала себя его мамочкой, просто…

— Но учитывая родительские собрания и тому подобное, все это ставит меня в подобную… роль. Неужели ты не понимаешь? Я не могу делать что-то подобное и при этом…, — я неопределенно махнула рукой в его сторону, — …делать это!

— Жан-Клод мой законный опекун, и он получает удовольствие от посещения всей этой родительской канители. Натаниэлю это тоже нравится. Старший брат за меня. — И в голосе Синрика слышалась настоящая радость, когда он произносил последнее.

Тогда я взглянула на него, и на его лице читалось неприкрытое счастье. Стоя прислонившись к дверям, и купаясь в солнечном свете, он был счастлив, расслаблен, самим собой, больше собой, чем когда только пришел к нам. Мне не пришлось бороться с собой, чтобы не взглянуть на нижнюю часть его тела, потому что мне нравилось видеть такое его лицо. Он не просто стал выше и мускулистее с тех пор, как оказался в Сент-Луисе. Я получала удовольствие, наблюдая, как он взрослел, становился тем, кем мог стать. Мне нравилась эта часть также, как я получала от нее удовольствие, наблюдая когда-то за Натаниэлем или Джейсоном, или…или Микой. Мы все больше стали самими собой.

— Ты прав, Жан-Клод получает удовольствие от всего этого попечительства.

Син засмеялся:

— Его немного смущает вид спорта, но в целом ему нравятся посещения.

— Он тобой гордится, — сказала я.

Син ухмыльнулся:

— Я тоже так думаю.

— А я знаю точно.

Син посмотрел на меня. Его голубые глаза стали более серьезными.

— Верно, ты можешь ощущать, что он чувствует, если не сильно от этого отгораживаешься. Эта связь даже сильнее, чем с любым твоим животным зова.

— Сложнее всего отгородиться от Жан-Клода.

— Сложнее, чем от Натаниэля или Дамиана?

— От Дамиана — нет; Натаниэль более зависим от того, что мы делаем.

— Ты имеешь в виду секс, — сказал Син.

Я улыбнулась и покачала головой:

— Секс с Жан-Клодом тоже полон страсти, но Натаниэль не так строго контролирует эмоции, как все вампиры.

— Они тренировались на несколько столетий дольше, — заметил Син.

Я кивнула:

— Точно.

— Просто перестань вести себя, будто ты мой родитель. — Он протянул мне руку.

— И всего-то, — буркнула я. — И сразу все станет в порядке?

— Не знаю, но я бы с удовольствием изменил тебя — стоящую здесь в неловкости и дискомфорте, постоянно в режиме защиты — на тебя — мою любовницу. — Он поманил рукой, которую протянул.

Я подошла к нему поближе. Мы стояли, держась за руки. Никто не пытался приблизиться. Мы просто стояли — он, откинувшись на двери, а я, борясь с желанием подальше удрать от его руки — и смотрели друг на друга.

Улыбка немного погасла, выражение лица стало более серьезным. Счастье проглядывало особым блеском, который просвечивал даже сквозь тьму, когда солнце скрылось за горизонтом, и вы уже понимаете, что через пару мгновений наступит непроглядная ночь — время, когда монстры выходят резвиться.

Мне не хотелось быть монстром для Синрика, каким я была в глазах Ларри. Конечно не честное сравнение, но я устала — не физически, так как только что встала, а психологически. Я просто устала от дерьма, всего дерьма. Еще мне было интересно: где носит этого Брайса, но не потому, что я хотела избежать разговора с Синриком, а потому что мы должны достать этих ублюдков до наступления темноты.

Синрик сжал мою руку и слегка потряс ее:

— Ты задумалась о чем-то серьезном, и явно не обо мне.

Я притворилась смущенной, но не смогла солгать:

— Размышляю, когда явятся остальные копы и подбросят меня на вечеринку.

— Знаешь, каждый раз, когда ты уходишь на работу по полицейским делам, это дико пугает меня.

Я кивнула.

— Знаю.

Потом мы еще с минуту просто друг на друга смотрели, так и держась за руки, находясь на небольшой дистанции.

— И я ничего не могу сделать, чтобы ты осталась, — констатировал он.

Я вздохнула.

— Нет, — ответила я.

— Можно тебя обнять? — спросил он.

Я удивленно посмотрела на него. Изменение темы было слишком неожиданным.

— Э-э ладно. То есть, почему бы и нет?

— Потому что я думал, мы ссоримся, а ты резко стала серьезной, словно уже на работе.

— А я и не знала, что мы ссоримся.

— Но оба об этом думали, — заметил он, улыбаясь.

Я тоже слегка улыбнулась:

— Ну ладно, мы оба так думали.

— Но мы же не будем ссориться, — сказал он и превратил эту фразу в вопрос, повысив интонацию.

— Конечно, нет.

Он нахмурился и потянул меня за руку, притянув к себе:

— Не пойми меня не правильно, Анита, но почему мы не ссоримся?

Я осознала, что он больше не притягивает меня к себе, оставив между нами место для ладони, чтобы я сама могла решить, хотелось ли мне быть ближе или нет. За прошедший год Синрик усвоил, чего лучше не делать. Главной проблемой при свиданиях со мной —было допереть, что можно делать, как сказал один из моих бывших бой-френдов.

Я приблизилась к нему, встав на чуточку ближе. Я стояла как и раньше, глядя на него снизу вверх, его руки обвились вокруг меня, мои руки на его талии и бедрах, но не вплотную.

— Просто не хочу ссориться, — сказала я.

— Я тоже, — отозвался он.

Я кивнула:

— Вот и отлично.

— И давай ты забудешь об этом дурацком отношении ко мне как родитель-наставник.

— Ага, — отозвалась я.

— И ты перестанешь конфузиться от нашей разницы в возрасте?

Я засмеялась и покачала головой:

— Син, я ведь на двенадцать лет тебя старше.

— Знаю.

— Это ведь не просто разница возрасте, а разница в том, когда мы родились. Тебе восемнадцать, а я на двенадцать лет старше тебя. Мне тридцать, когда тебе лишь восемнадцать, это просто огромная разница.

— Кажется, ты говорила, что мне можно тебя обнять, — напомнил он.

— Да, пожалуйста, — подтвердила я.

Он глянул на мои руки, которые не давали нам прижаться вплотную.

— Я не собираюсь прессовать тебя, ведь тебе это не нравится, по крайней мере, не со мной.

Я передвинула руки за его талию, медленно, неохотно, чувствуя твердость его тела и мягкость его кожи, так что не была уверена, можно ли назвать его тело мускулистым и жестким или же мягким и нежным. В нем было и то и другое.

Его руки медленно сомкнулись вокруг меня, притягивая ближе к своему телу. Я позволила своим пальцам пробежаться по его спине, ощупывая верх позвоночника — покрывающие его мышцы по форме казались похожими на спрятанные под кожей крылья, словно крылья ангела, которые от малейшего усилия могли прорвать кожу и распрямиться за его спиной подобно белоснежной оперенной мечте. Один из моих возлюбленных, вернее, больше приятель и любовник, был Королем Лебедей-оборотней. Поэтому я знала, каково это — заниматься сексом в окружении перьев и сильных крыльев, но Син не нуждался в крыльях, чтобы быть особенным. Я обняла его, прижавшись щекой к груди, чувствуя тепло его тела, которого мне не хватало. Он был тигром моего зова, моим синим тигром, и не только он был привязан ко мне — по многим метафизическим причинам я могла привязать к себе других людей лишь настолько, насколько я сама была готова быть к ним привязанной. Моя сила была обоюдоострым мечом, который мог ранить другого так же глубоко, как готова была пораниться я.

Син обхватил меня руками и прижал к себе, и я позволила ему это сделать. Я позволила себе быть маленькой и хрупкой рядом с его высоким телом, так что он мог крепче обнимать меня и наслаждаться тем фактом, что, несмотря на все мое сопротивление, в конце концов, он все же был больше чем я, и никакое количество лет этого не изменит. Однажды ему стукнет двадцать, но я все равно останусь на пятнадцать сантиметров ниже его, и я моглабы признать, по крайней мере самой себе, что быть меньше— не всегда плохо.

Он крепко меня обнял, прижался губами к моим волосам и спросил:

— Можно тебя поцеловать?

— Зачем спрашивать? Почему просто не сделать это?

— Потому что ты сейчас в таком настроении, что каждые пару минут меняешь свои желания.

— Черт, неужели со мной так трудно иметь дело?

— Есть некоторые проблемки, — признал он.

— Какой дипломатичный ответ, — заметила я.

— Я хочу поцеловать тебя.

— Да, — сказала я.

— Да, что?

— Да, — повторила я и приподнялась на цыпочки, дотянувшись до уровня его груди. Он понял намек и склонился навстречу моему лицу. Мы поцеловались, мягко соприкоснувшись губами.

Он отстранился назад, изучая мое лицо. Я собиралась было спросить, что случилось, но то, что он увидел в моем лице, должно быть, удовлетворило его, потому что он поцеловал меня снова, зарывшись одной рукой в мои волосы, обхватив затылок, и поцелуй становился все менее целомудренным, с ласками губ и языков, а затем у него вырвался тихий звук, и внезапно его руки ожили на моем теле. Он напомнил мне, что был больше, чем просто сильный человек, и тому, что ликантропам не разрешалось играть с людьми, была причина. Люди были хрупкими. Пальцы одной его руки до синяков впились мне в плечо и, если бы я была хрупким человеком, то осталась бы более чем в синяках, но я не совсем человек, и иногда мне нравилась грубость. Боль от синяков вырвала довольный звук из моего горла, призывая меня сильнее прижаться к нему. Его тело было твердым, и это заставило меня вскрикнуть снова и сильнее прижаться к нему.

— Анита, — прорычал он в мои губы, и впервые на коже вспыхнуло ощущение его проявляющегося зверя, словно разлилось что-то теплое, почти горячее, расползаясь по всей моей коже.

— Боже, — прошептала я, почувствовав тот первый проблеск тигра во мне, огромного поднявшегося к нему на встречу сине-черного зверя.

Кто-то громко прокашлялся и постучал в дверь. Вздрогнув, мы обернулись на звук. Натаниэль выглядел виноватым.

— Вам, ребята, похоже, весело вместе.

— Как долго ты наблюдаешь?—спросила я.

— Не так чтобы очень, просто копы уже здесь.

— Дерьмо, — в сердцах выругалась я, и оглянулась обратно на Синрика. — Мне пора.

— Знаю. — И тогда он улыбнулся. — Но так же я знаю, что тебе не хочется оставлять меня сейчас, и это помогает.

Я не была уверена, как на это реагировать, так что просто проигнорировала его и направилась к двери, поправляя на ходу оружие и ремни, словно эта незапланированная сессия их сбила, но думаю, что делала это скорее для того, чтобы привести мысли в порядок и настроиться на рабочий лад. Коснувшись оружия, я убедилась, что при необходимости моментально смогу его выхватить, и подошла к двери. Затем чмокнула Натаниэля. Мика стоял у двери, держа сумки с остальным снаряжением. Его я тоже чмокнула, кстати, ни он, ни Натаниэль не попытались получить ничего, кроме быстрого прощального поцелуя. Они знали, что мысленно я уже не здесь, что я уже полностью настроена на работу, которую должна выполнить. Когда планируешь убийство людей, то сладкие поцелуйчики со своими любимыми — не то, о чем хочется размышлять, по крайней мере, мне. Это был способ отделить мою работу от другой, теплой и счастливой части моей жизни.

— Мне пора, — бросила я.

— Мы знаем, — ответил Мика.

— Мы договорились с Жан-Клодом на вечер, — сказал Натаниэль, напоминая мне о нехватке времени.

— Спасибо, а я уже забыла и думала, где же вы делись, парни.

Я пошла к двери. Мика вручил мне обе мои сумки. Нельзя, чтобы другие копы видели, как мои парни помогают мне их нести, это просто не допустимо.

— Сделай все, что в твоих силах, чтобы вернуться к нам живой и невредимой, Анита, — напутствовал он.

Я посмотрела в эти глаза и откликнулась:

— Как всегда.

Понятно, что надо было спешить, но теперь, когда Брайс подгонял меня из своего внедорожника, и СВАТ уже отъезжал, меня наполнило особое возбуждение. Я обожала своих парней, но какая-то часть меня любила все это дело. Как же разорваться между убийством людей и любовью к ним? Самый лучший выбор, который у меня был —поубивать всех плохих и любить всех хороших. И надеяться, что эти две категории никогда между собой не пересекутся.