Я кое-что написал для газеты

Я собирался на вторую встречу с папиным адвокатом. Наши регулярные встречи были связаны с консультациями по поводу «кода» американских налогов, который усовершенствовался за прошедшие годы до версии «Кода да Винчи». Понять это невозможно, следовательно, приходится нанимать множество людей. Если все уварить, то получится в остатке: «Мы поделимся с вами».

Зазвонил телефон. Я услышал голос Сэма Таненхауса. Сэм — папин биограф и редактор «Нью-Йорк таймс бук ревю», а также автор колонки «Уик ин ревю». Я уважал его. И был под большим впечатлением от его биографии Уиттэкера Чэмберса. За ланчем он сказал мне, что затевает новый проект. Я ответил: «У меня есть один для вас». Он даже подпрыгнул, услышав о возможности написать биографию УФБ.

Позвонив, Сэм сказал, что сочувствует мне. Я поблагодарил его. И он проговорил: «Я позвонил, потому что кое-что написал для газеты».

— И что же?

— Месяц назад я был в Стэмфорде и обедал с вашим отцом. Он поделился со мной тем, что подумывает о самоубийстве.

— Хм.

— И еще поделился тем, что обсуждал это с двумя священниками, и они отчасти успокоили его, сказав, что это грех, но простительный грех.

— Хм. Что ж, самоубийства он не совершил.

Сэм помолчал.

— Да?

— Сэм, он умер от сердечного приступа.

Мне стало не по себе.

Сэм опять помолчал.

— Это официальная точка зрения?

— Знаете, передо мной свидетельство о смерти. В нем сказано, что причиной смерти стала остановка сердца. Так что вы правы, это официальная точка зрения.

— Что ж, я поэтому и позвонил. Хотел убедиться.

Мы вежливо распрощались. Но в мыслях у меня не было покоя. Я решил дожидаться адвоката, но пару минут спустя в голове как будто щелкнуло. Сэм вроде бы сказал, что кое-что написал для газеты. Я перезвонил ему.

— Сэм, прошу прощения. Мне немного не по себе из-за всего того, что свалилось на меня. Вы сказали, что уже что-то написали для газеты?

— Да.

— Хотите сказать, что написали о вашем разговоре, когда вы были в Стэмфорде?

— Да.

Я перевел дух.

— Сэм, если папа что-то и говорил вам, а я не сомневаюсь, что так оно и было, то он говорил вам это как своему биографу. А не как репортеру «Нью-Йорк таймс».

Я уже видел заголовок: «В свои последние дни Бакли думал о самоубийстве». Отлично. Но едва это появится, не пройдет и полминуты, как все закричат «Бакли убил себя». Это не моя сыновняя истерика. Такова Америка.

Несколько лет назад я написал книгу об НЛО и кое-что разузнал о «свидетельствах», имеющих хождение у нашего великого и доверчивого народа. Немного я почитал и об убийстве Кеннеди. Грубо говоря, одинаковый процент американцев верит в НЛО и в то, что ДФК был убит в результате преступного заговора. (75 процентов.)

Я знал, что писатель Сэм Таненхаус берет свои факты не с потолка, однако, учитывая то, что американцы частенько соединяют несоединимое, я имел законное право бояться, как бы многие из них не пришли к выводу, будто Лев Правых сам свел счеты с жизнью. Эту историю я не хотел читать в газете, а потом увидеть, как ее мусолят в киберпространстве. Честно говоря, было еще и другое. Отец умер всего сорок восемь часов назад, а Сэм уже ставит меня перед фактом.

Сэм выдержал паузу.

— Поэтому я позвонил вам.

— Значит, так, Сэм, — проговорил я, включая четвертую скорость, — полагаю, что, если подобная история появится в газете, очень многие люди будут расстроены.

— Вы полагаете?

— Да. Одно дело, если бы она появилась на странице 684 или на какой-нибудь другой странице в вашей биографии. У вас есть полное право включить ее в книгу. Но совсем другое дело, если она появится в «Нью-Йорк таймс» как новостная статья. Люди склонны делать выводы, не согласуясь с официальными документами.

— Я понимаю, — произнес Сэм. Опять пауза. — Но должен заметить, что на меня давят Билл Келлер и Джилл Абрамсон. (Главный редактор и редактор номер два в «Таймс».)

— Что ж, Сэм, — произнес я холодно, — тогда я буду разговаривать с вами как литературный душеприказчик своего отца. Полагаю, могу с уверенностью сказать, что не только они давят на вас.

Это была прямая угроза закрыть архив Уильяма Ф. Бакли-младшего в Йеле, в котором было около 550 футов (линейных) его бумаг. Сэм терял лет шесть, которые мог бы там поработать. Однако если ему прикроют доступ к документам, он перестанет выступать на авансцене, перейдет во второразрядные актеры, и ему будет не до заголовков на первых страницах. Обычно я не угрожаю, но другого оружия под рукой не нашлось.

— Ладно, — произнес Сэм после долгой паузы. — Я принимаю ваши условия. И ценю то, что вы поставили меня в известность насчет них.

На этом мы закончили разговор. Меня трясло. Всему свету было честно сказано, что Уильям Ф. Бакли-младший умер за письменным столом в процессе работы. Теперь надо было полностью отмести всякие слухи о самоубийстве. При любом удобном случае я размахивал свидетельством о смерти, чтобы блогеры и папарацци не могли сказать: «Что? А почему бы не поднять продажи?» Тогда я встал и принялся ходить по комнате. Итак — ничего не поделаешь — я объявил войну биографу моего отца и, заодно, редактору наиболее влиятельного «бук ревю» нации.

Спустя пару часов, когда я ехал на машине в Шэрон, чтобы выбрать место для могилы, но все еще брызгая слюной от злости, Сэм сбросил мне голосовое сообщение на почту. Тон у него был примирительный, даже сердечный. Он произнес: «Я хорошенько все обдумал и решил не печатать эту историю. Я хотел сказать вам это и еще раз поблагодарить за то, что вы объяснились со мной по этому поводу». Я отослал ему электронное сообщение и с такой же вежливостью поблагодарил за понимание.

Через несколько месяцев глава Сэма о Йельском периоде жизни моего отца появилась как «заглавная» статья в журнале «Йель аламни». Она была блестяще написана, привела меня в восхищение и доказала, что Сэм, как великолепный писатель, достоин выбранной им темы. Не могу дождаться, когда книга выйдет в свет.