:
ВЫСОКАЯ ДАМА ВЫХОДИТ ИЗ СТОЯ
Можно представить теперь, как сказалась война на лондонских театрах:кровати и девичьи стайки изгнали из них высокую драму. ента взлетела доневиданной цифры. В то же время на все, кроме билетов в театральных кассах,цены выросли вдвое, из-за чего и расходы на постановку поднялись так, чтонадеяться на прибыль можно было только при полном сборе на каждом спектакле.Без широкой рекламы нельзя было и надеяться, чтобы постановки хотя быокупилась. Перед войной серьезная драма до известной степени могласуществовать благодаря тому, что спектакль окупался, даже если по буднямсбор оказывался половинным, в субботу же равнялся трем четвертям. Директор,если он был энтузиаст, трудился в поте лица и время от времени получалсубсидию от какого-нибудь миллионера с художественными склонностями, да ещепри некоторой доле редких и счастливых случайностей, благодаря которым пьесысерьезного рода тоже оказываются прибыльными, - при всех этихобстоятельствах директор был в состоянии продержаться несколько лет, а затеммогла подоспеть и смена в лице другого энтузиаста. Именно так и не иначепроизошло в начале столетия то замечательное возрождение британской драмы,которое и мою карьеру драматурга сделало возможной в Англии. В Америке я ужеупрочил свое положение, не став при этом частью обычной театральной системы,- мое имя связывались в этой стране с исключительным гением ичардаМэнсфилда. В Германии и в Австрии я не встречался с трудностями: той драме,которой я занимался, там не давала умереть открытая поддержка театра двороми городскими управлениями. Так что я в долгу у австрийского императора завеликолепные постановки моих пьес, в то время как единственным случаемофициального внимания, оказанного мне британским двором, было заявление,доводившее до сведения всего мира, говорящего на английском языке, чтонекоторые из моих пьес не годятся для публичного исполнения. Существеннымконтрастом этому служило, однако, то обстоятельство, что британский двор,когда это касалось персонального посещения им моих пьес, не обращал никакоговнимания на дурную характеристику, данную мне главным придворным чиновником. Все-таки мои пьесы закрепились на лондонской сцене, и вскоре за нимипоследовали пьесы Гренвилл-Баркера, Гилберта Мюррея, Джона Мэнсфилда,Сент-Джона Хэнкина, Лоренса Хаусмена, Арнолда Беннета, Джона Голсуорси,Джона Дринкуотера и других, у кого в девятнадцатом веке было бы меньшешансов увидеть на сцене свою пьесу, чем диалоги Платона (не будем говорить опостановках древних афинских драм или о возвращении на сцену пьес Шекспира вих исконном виде - и тем и другим несказанно повезло!). Тем не менее фактпостановки моих пьес стал возможным лишь благодаря поддержке театров,которая была почти вдвое больше того, что составляла рента и содержание их.В таких театрах пьеса, обращенная к сравнительно небольшой прослойкекультурных людей и поэтому привлекавшая лишь от половины до трех четвертейтого количества зрителей, какое привлекали более популярные зрелища, тем неменее могла держаться в руках молодых храбрецов, идущих на риск ради самойпьесы и которых годы и разные обязательства еще не заставляли задумыватьсянад коммерческой стоимостью своего времени и энергии. Я уже рассказывал, каквойна выбила из-под ног эту опору. асходы по содержанию самых дешевыхвест-эндских театров поднялись до суммы, на двадцать пять процентовпревышавшей максимальный доход, какой (как показала действительность) моглапринести постановка серьезной драмы. И серьезная драма, никогда непредставлявшая собою надежного коммерческого предприятия, теперь становиласьневозможной. Соответственно делались попытки найти для нее пристанище впригородных лондонских театрах и в репертуарных театрах в провинции. Нокогда армия наконец возвратила нам оставшихся в живых (из поглощенного еюкогда-то бравого отряда театральных пионеров), эти оставшиеся в живыхувидели, что экономические условия, делавшие раньше их работу рискованной,теперь ее вовсе исключают, во всяком случае в пределах лондонскогоВест-Энда.
: 2015-09-13; : 104; !; |