ЗАКЛЮЧЕНИЕ: НЕПОЗНАВАЕМЫЙ БОГ

Началом и концом парадокса, который представляет собой гностическая религия, является сам непознаваемый Бог, который, непознаваемый в принципе, будучи «другим» для всего известного, является тем не менее объектом познания и даже зовет познать его. Он как приглашает, так и затрудняет поиски для познающих его; в недостаточности разума и речи он становится открытым; и сам отчет о недостаточности порождает язык для называния его. Он тот, который, согласно Валентину, есть Бездна, а согласноВасилиду — даже «Богнебытия» (Hippol.,Refut. VII. 20); его акосмическое существование отрицает все объектные определения, поскольку они происходят из мирской сферы; его трансцендентность, выходящая за пределы любого величия и беспредельно расширяющаяся, сводит на нет все его символы, созданные ради его описания, он, короче говоря, вообще пренебрегает описанием — именно он есть то, что провозглашается в гностической миссии, сообщается в гностической речи, утверждается в гностическом восхвалении.

Познание его само по себе является познанием его не познаваемости224; утверждение его как таким образом познаваемого является утверждением через отрицание; так возникает via negationis (путь отрицаний), отрицательная теология, мелодия которой впервые звучит здесь как путь признания того, что не может быть описано, и следовательно, усиливает могущественный хор западного благочестия.

Ты единственный безграничен,

и ты единственный — глубина,

и ты единственный непознаваем,

и ты — тот, к которому стремится каждый человек,

и они не находят тебя,

и никто не может познать тебя против твоей воли...

Ты единственный несодержащий

и ты единственный невидимый.

Ты единственный несуществующий.

(Гностический гимн, сохранившийся на коптском языке; см. С. Schmidt, KoptischgnostischeSchriften, 1905, p. 358)

О ты, вне всех вещей,

что же можно предпринять,

чтобы назвать тебя? Как можно возносить похвалу тебе, если ты невыразим ни одной речью? Как можно разумом вобрать тебя, если ты непостижим ни одним умом? Ты единственный невыразим, хотя ты породил все, что открыто речи. Ты единственный непознаваем, хотя ты породил всегчто открыто мысли

Конец всех вещей — это ты,

и один, и все, и никто,

Ни один и ни все; провозглашая все эти имена,

как могу я назвать тебя?

(Начальные строки гимна

Григория Богослова;

см. Е. Norden, Agnostos Theos, p. 78)

В голосе этих заявлений музыка миссии чуждого Бога, свободная от полемических ссылок на свергнутого Демиурга, звучит для нас через все столетия. Ее таинственная привлекательность может все еще продолжать жить и даже вновь поселиться в ищущем Бога сердце человека.