Надгробная речь памяти раба Божия Иннокентия

Не на радость, не на радость собрал ты нас сюда, усопший о Господе собрат наш! Неожиданное тяжелое зрелище уготовал ты нам! Не такою бы беседою хотели бы мы все беседовать с тобою; но поелику ты сам предначал ее, то мы не можем не продолжить.

Как, однако же, ни ново и странно являешься ты нам, мы будем беседовать с тобою по-прежнему: ибо здесь, пред лицом Господа жизни, нет мертвых, все живы!

Чем же продолжим последнюю беседу с тобой?

Сожалением ли о том, что ты так неожиданно оставил нас навсегда, так невозвратно клонился от всех забот и радостей земных? Но день разлуки твоей с нами есть день рождения твоего в жизнь новую, бесконечную. Посему, со слезами на глазах, но приветствуем тебя с окончанием земного поприща, со вступлением туда, где нет не только наших скорбей, но и наших суетных радостей.

Ты теперь уже не в изгнании, не в узах, а в отчестве, на свободе: видишь то, во что мы должны веровать; окружен тем, что мы должны ожидать. О, какою малою и бренною показалась тебе, думаю, вся наша земля со всем величием ее, когда ты взглянул на нее в последний раз.

Посему, когда мы в горести окружаем гроб твой, ты, может быть, скорбишь о нас, здесь остающихся; благодаришь Господа, что Он не продолжил твоего заключения в узах плоти и крови; тем паче благодаришь за те дни скорби, кои благость Его дала тебе провести на одре болезненном для твоего очищения. Да! Очищения! Ибо кто есть человек, иже поживет и не согрешит? Благо тому, кто не пребудет во грехе, кто слезами покаяния, растворенными верою в Крест Христов, омоет пятна совести. Что сия купель пакибытия не напрасно была открыта для тебя, свидетель – те слезы, с коими ты взирал так часто со одра болезни на Икону Спасителя: свидетель и те слезы, с коими ты принимал Тело и Кровь Христову для напутствия в жизнь вечную. Поелику ты искал оправдания не в делах и трудах своих, как они были ни многи и благообразны, а в едином смирении перед Богом, в твердой вере в крестную смерть и ходатайство за нас Сына Божия, то мы уверены, что сокрушенного и смиренного сердца твоего Господь не уничижит. Но сия же святая уверенность не позволяет нам распространиться на похвалу твою.

Дерзну ли, по обычаю, поведать теперь о делах твоих, когда ты, стоя на Страшном Суде Божием, молишь, может быть, о том, чтобы самое главное и чистое по мнению нашему в жизни твоей было покрыто завесою милосердия!

Об одном не могу промолчать, не могу, потому что сказанное может служить в назидание другим, нежели в похвалу тебе: это усердие твое к храмам Божиим и верное исполнение уставов Святой Церкви. Не тебя ли нередко мы видели первого входящим и последнего исходящим из Дома Божия? А когда видели мы, то могли ли не зреть Господа храма?

Желаешь ли иметь за гробом некий знак христианской приязни и от нас? – Доколе слабый язык мой будет изрекать страшное и достопоклоняемое имя Бога над всепримиряющей Жертвой Тела и Крови Сына Его, дотоле будет творим мною память и о успокоении твоей души.

Если можешь сделать что-либо, по твоему благорасположению, и для нас, то, после незабвения нас пред Богом, просим тебя о едином: испроси у Господа осиротевшей супруге и чадам твоим духа терпенья и мужества для перенесения разлуки с тобою, – да коснется сердец их то благодатное утешение Св. Духа, пред лицеем коего не постоит никакая скорбь.

Так, осиротевшее семейство (ибо надо было назвать тебя нынешним именем твоим), в настоящие минуты для тебя нет утешения на земле; и мы показали бы неведение сердца человеческого, если бы возомнили, что от наших слов могут закрываться и исецелевать раны сердца, подобные твоим.

Но у Врача душ и телес есть целебный бальзам от всего! Утешенные Им не только не скорбели о смерти, но и сами с радостью шли на смерть. Итак, первее и паче всего обращайтесь в скорби вашей к Господу. Как радовались пред Ним, так и сетуйте теперь пред Ним же. Вы старались быть верным Ему во дни вашего счастья: Он ли покажет Себя неверным вам во дни вашего несчастья? Нет, если Он попустил придти на вас тяжелому искушению, то не оставит за сим искушением сотворить и утешение. Между тем, когда время утишит чувства сердца, смятенного теперь скорбию, и даст взорам ума свободу озреться вспять – на жизнь и деяния почившего в Бозе супруга и отца, то в самом воспоминании о нем откроется постоянный обильный источник утешения.

Итак, вместо безотрадного сетования о мнимой недоконченности земного пути почившего о Господе, надобно благодарить милость Божию, что ему дано было пройти путь сей так, как он пройден.

Сколько раз сия жизнь могла пресечься среди болезней! – Но ангел смерти всегда щадил ее.

Сколько раз и духовная жизнь могла подлежать смертной опасности среди всякого рода искушений и соблазнов, но благодать Божия отвращала и сию наиважнейшую опасность. Немало и других утешений, коль скоро, хотя сквозь слезы, осмотримся пристально вокруг самих себя.

У матери взят супруг, но оставлены сын и дочь: две подпоры и две надежды, кои с каждым днем будут возрастать, укрепляться и веселить собою сердце матери.

У детей не стало отца; но оставлена мать, которая с сердцем материнским всегда соединяла благоразумии и твердость отцовскую. И не только ли последовала разлука, когда по закону природы и общежития детям и без того скоро должно было оставить кров отеческий, удалиться от взора родительского? Плод семейного счастья уже вкушен и со стороны отца, насладившегося зрением юного возраста детей, и со стороны детей, видевших все знаки нежности и весь пример богобоязненности своих родителей.

Все сии и подобные мысли могут составить для тебя, осиротевшее семейство, и теперь, и тем паче со временем, обильный источник утешения; и ты, взвесив настоящую потерю с прежними радостями и будущими надеждами, (сможешь) сам сказать с Иовом: «Аще благая прияхом от руки Господни, злых ли не стерпим. Яко Господу изволися, тако бысть. Буди имя Господне благословенно от ныне и до века».

Что касается до вас, печальные участники плачевного обряда, то я не думаю, чтобы мне нужно было какое-либо искусство слова, дабы преподать вам здесь назидание. Ах, гроб без всякого слова есть самый громительный проповедник в мире! Тем паче гроб предлежащий не может не пробудить в вашем сердце многих и многих благих мыслей и чувствований.

Я со своей стороны присовокуплю к сему одно: не гоните от себя сих, так называемых, мрачных мыслей, – они светлее многих радостей мирских; дайте сердцу вашему выговорить вам при сем случае все, что придет из него; позвольте почившему собрату вашему оказать вам сию последнюю услугу, чтобы своею смертию напомнить о вечности и вам. Если при подобных случаях не замолчать нашей плоти и крови, то где же и когда умолкнуть им? Если здесь не пробудиться во всей силе совести, то когда же воспрянуть ей от сна?

Итак, не отвращайте взоров ваших от гроба сего; смотрите прямее и пристальнее в это обезображено смертию лицо собрат вашего: что ныне ему, то завтра, послезавтра каждому из нас. Горе нам, если не выразумеем сего урока, или выразумев, не обратим его в дело и жизнь.

Но так как мы услышали наставление сие у гроба твоего, почивший о Господе собрат, то прими от нас и за сие благодарность. Это новый на всю жизнь нашу знак христианской приязни твоей к нам и за гробом.

НАДГРОБНОЕ СЛОВО, ОСТАВЛЕННОЕ О. АЛЕКСЕЕМ ПЕРЕД СВОЕЙ КОНЧИНОЙ*)

Батюшки о. Алексея нет больше, хотя и теперь привлек сюда эти многочисленные толпы он же, но только затем, чтобы проститься с ним навсегда.

Он во гробе. И сие – великое страшно событие. Это потеря всеобщая, потеря невознаградимая!

Те замечательные глаза, оживлявшие почти совсем омертвевшее тело, в которых всегда светился огонек неба, так действовавший на сердца человеческие, лучи которого будто проникали самую глубь души собеседники и читали там, как на бумаге, опись прошлого и настоящего, – эти глаза померкли и закрылись мертвенной печатью. Уже больше им не пронизать души человеческой.

Те учительные уста, сильные не убедительными человеческой мудрости словами, но явлениями духа (1 Кор. 2,4), сильнейшей любви к ближнему, умевшие самым безыскусственным словом побеждать (покорять) избалованные красноречием и наукой умы, уста, дышавшие только миром, любовью и утешением, теперь замкнулись навсегда. Уже больше не услышим мы благословения батюшки; уже больше не раздастся его святая речь.

По внушению Церкви нам чудится, что эти мертвые уста вместо слов жизни и утешения взывают к нам словами смерти: «восплачите о мне друзья и знаемые».

Те сильные в своей немощи руки, которые утирали бесчисленные чужие слезы, теперь сами орошены слезами.

Раньше они направо и налево благотворили всем и каждому, а теперь не подымутся больше для благотворения. Раньше они не только твердо несли свой крест, но имели неимоверную силу помогать в несении многочисленных жизненных крестов, а теперь они сложились сами в крест на страдальческой груди, и эта грудь понесет тяжесть этого креста с собой в могилу.

Увы! Дорогого о. А. не стало. Плачьте все духовные его дети и вообще все те, которых о. А. окормлял духовно.

Вы лишились в о. А. великого печальника, любившего вас всею силою христианской любви, отдавшего вам всю жизнь и, можно сказать, принесшего вам ее в жертву.

Подойдите к этому гробу и поучитесь у лежащего в нем, как вам жить по-христиански, по-Божьи в юдоли мира. Ужас и трепет объемлет душу, когда вспомнишь и сопоставишь, как мы должны жить и как мы живем на самом деле. припомните учение Спасителя, вспомните Его св. Евангелие – к какому жизнеустроению там призываются христиане? Жизнь для неба, жизнь для Бога – вот наше призвание. Небо родило нас, Господь вложил в нас Свой образ. На небо же, к Тому же Господу мы и должны идти после здешней жизни. Земля – гостиница, куда зашли мы лишь как бы по пути. Нам на земле не нужно никаких привязанностей. Что нам богатство? Что нам знатность, что нам слава, что нам удовольствия, что нам личная жизнь? Все это временное, все это земное. Все это дальше такого же тесного гроба, да темной, дышащей тлением могилы за нами не пойдет; все это останется здесь. Что нам себялюбие, когда все Евангелие, весь Божественный закон только об этом и говорит, одному только и поучает: люби Бога, люби ближнего; живи отнюдь не для себя, а для блага тех, кои возле тебя.

В исполнении этой заповеди, в любви – главный и существенный признак того, кто хочет быть истинным учеником и последователем Господа Иисуса Христа.

Что за блаженные были времена первых веков христианства, когда все христиане жили, как один человек, когда стяжания приносились к ногам Апостолов их владельцами, когда не боялись никаких мучений за Иисуса Христа и охотно шли на всякую казнь, когда любовь была единственным законом.

А что теперь?

Присмотритесь ближе к этой житейской суете мира. С утра до поздней ночи, от ночи до утра мир суетится для себя. Бывают, правда, минуты – войдет человек в храм; обнимает его сила небесной жизни и он в горячей молитве забудет мир с его страстями, с его безбожием в жизни, духом понесется в небо: он готов после жить только для неба, готов своими объятиями обнять все человечество; он с омерзением смотрит на свои грехи и пороки – и в его душе разливается как будто особенный мир… Но вот он опять вне храма; проходят две-три минуты и увы! где прежний мир, где прежняя Любовь и вера? Дух суеты мирской, как ураган в пустыне, дохнет на прослезившегося человека своей страдной житейской заботой – и снова начинается старая жизнь по плоти, снова открывается работа миру и страстям. И так до нового момента поднятия духу.

А как относятся люди друг к другу? Что прежде всего в этих отношениях? Себялюбие, которое во всем видит и ищет только свою пользу. Что мне говорить о тех страшных грехах, которые порождаются этим самолюбием. Пастырское сердце почившего наверное хранит в себе и понесет с собой в могилу обширную летопись этих грехов, поведанных ему на духа.

Итак, забывающий Бога христианский мир! Приди сюда и посмотри: как нужно устроить свою жизнь. Опомнись! Оставь мирскую суету и познай, что на земле нужно жить только для неба.

Вот пред тобой человек, который при жизни был знаем многими, а по смерти удостоился таких искренних слез и воздыханий. А отчего? В чем его слава? Единственно только в том, что он умел жить по-Божьи, как подобает истинному христианину.

Не думай, что жить на земле только для Бога – нельзя. Се гроб, которые обличает тебя, В чем – вы спросите – смысл такой жизни? В одном: в полном умерщвлении всякого самолюбия. Что у него было для себя? Ничего. С утра до вечера он жил только на пользу ближних. Он никому никогда не отказывал в советах своих. Со всеми был ласков. Он жил жизнью других, радовался и печаловался радостями и печалями ближнего. У него, можно сказать, не было своей личной жизни.

Итак, христианин, приди к этому гробу и научись тому, что на земле нужно жить только для неба, что такое жизнеустроение возможно и осуществимо и что основание этой жизни – в полном деятельном самоотречении во благо ближних.

«Любите людей, служите им», – вот, что внушают нам в завет омертвевшие уста почившего. Не все, конечно, могут вместить эту тяжкую заповедь так, как умел и мог исполнить ее почивший.

Но надо уметь жить жизнью других, болеть их болезнями и скорбями и беззаветно нести свои духовные сокровища на пользу ближних.

Придите, наконец, ко гробу сего великого пастыря, пастыря Церкви русской, и научитесь от него пастырствовать в мире. Хотя у почившего вверенная ему паства незначительна, однако, едва ли многие и архипастыри имели так много пасомых, так много духовных чад, как покойный батюшка о. А. Тут всякий, кто только ни приходил к нему, кто ни открывал ему своей души, всякий становился сыном многолюдной его паствы. Тут было удивительное общение душ пастыря и пасомых. Приидите, пастыри, и научитесь здесь пастырстовованию.

Пред ним всякий человек чувствовал себя только мирянином, все одинаково видели в нем только Христова пастыря. Се знак того, что религия понималась, как закон совести, как нечто такое, что совершенно противоположно миру. На батюшку о. А. смотрели именно, как на служителя Бога. И он властительствовал над совестью; ее он врачевал.

Чем и как умел так много пастырь всех утешать и обновлять? Страдавшим казалось, что он будто сам облегчает их скорби и печали душевные, как бы беря их на себя.

Кроме личного благочестия, о. А. имел ту высочайшую любовь христианскую, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется о неправде, и сорадуется истине (1 Кор. XIII, 4-6). Это та любовь, не знавшая никакого самолюбия, о которой засвидетельствуют все, кто только знал почившего, любовь, которая заставляла его сливаться своей пастырской душой с пасомыми, она-то и давала ему такую силу в области их совести. Его самоотверженную любовь нельзя иначе описать, как именно приведенными словами Апостола.

Вот, пастыри, чему поучитесь у этого праведного мужа пастыря.

Кто станет отрицать, что служба церковная, требо – исправления, главная обязанность пастыря. Никто, конечно. Без Св. Таинств нет и Св. Церкви. Властительство над совестью и воспитание ее – вот вторая обязанность пастыря. Не забывайте, что службы и таинства – для спасения, и оно должно усваиваться сознательно; а для сего надо работать над душой.

Итак, придите все, целуйте его последним целованием и берите каждый, чья душа сколько может, завещанных им нам в наследство сокровищ. Смотрите больше на этого человека, пока его духовный образ в виду этого гроба еще живо предносится нашему взору.

Веруем, что всемилосердный Господь, по молитвам св. Церкви, призрит с небеси на праведную жизнь почившего, на его великую любовь и труды во имя Христово и дарует ему место успокоения со святыми. Помяни нас тогда, почивший, в своих молитвах.

А теперь, братие, пока его душа еще витает здесь, у своего тела, и взывает к нам устами Церкви о молитвах, помолимся о ней Господу. Несть человек, иже жив будет и не согрешит. Ты, Господи, Един еси кроме греха.

Прости, Господи, почившему рабу Твоему А., все его грехи, и грехи юности, и старости, и ведения, и неведения, и слова, и дела, и помышления. Вся ему прости, яко Ты благ еси и Человеколюбец.

Аминь.

*) Дошедшее до нас собрание писем о. Алексея Мечева печатается полностью, за исключением нескольких деловых записок к сыну.

**) Жена о. Алексея скончалась, по-видимому, в первых годах вынешнего века.

*) Арестантский дом.

**) См. Воспоминания диакона Владимира.

*) О. Сергей Мечев.

*) Нами установлено, что это предсмертное слово принадлежит не о. Алексею, а заимствовано им, с большими сокращениями и с приспособлением к собственному случаю, из слова иеромонаха Григория Борисоглебского перед чином погребения Оптинского иеросхимонах Амвросия (13-Х-1870). См. Жизнеописание оптинского старца иеросхимонаха Амвросия, Москва 1900 (перепечатано в типогр. Пр. Иова Почаевского. в Jordanville,. N/Y/ в 1965) стр. XI-XIX.