ФРЕЙЛЕЙН-ХУЛИГАНКА

По мере возможности Марк Майер пытался больше бывать на улицах Берлина, чтобы почувствовать своеобразие страны, которая имела право называться его второй родиной, а могла бы быть первой, и единственной. Несколько портило полноту впечатлений то, что долгие пешие прогулки его были отчасти вынужденными. В ожидании новых инструкций из Мюнхена Лариса, Алик и Лисовский предавались тихому, но упорному пьянству. Поднабравшись, безутешная вдова недвусмысленно приставала к Марку под поощрительное ржание остальных. Марку приходилось, сославшись на то, что не пьет много для поддержания формы, уходить из гостиницы якобы на поиски покладистых девушек. К тому же по мере приближения конца операции ее участники все чаще начинали задумываться, а под хорошим градусом и вслух выяснять о степени заслуг каждого, а соответственно, и о проценте вознаграждения.

Даже Алик Месхиев признавал, что, кроме личных отношений с покойным Генералом, других прав на долю навара у Секача нет. Лис, знавший то, чего не знал никто, обычно ворчал, что, мол, рано делить шкуру неубитого медведя. Лариса, которая считала себя почти главной, туманно намекала, что окончательное решение вопроса о доле зависит исключительно от белокурой бестии Воробьева.

Марк с удовольствием прикидывался недогадливым тупицей.

Заканчивался третий день их пребывания в гостинице «Бергхаус», когда в номере зазвонил телефон.

Пьяная в дым Лариса Колбина аккуратно вырулила к аппарату, осторожно, будто та была из хрусталя, подняла трубку и попробовала изъясняться на немецком, но, услышав ответ, расплылась в улыбке и сипловато замурлыкала в микрофон:

— Бо-ря, лапоч-ка! Мы заж-ждали…лись. О! Заждались! Что? Даю…

Она поманила к телефону Месхиева. Тот, хоть и выпил немало, держался хорошо, контроля над собой не терял. Поэтому, прижав трубку плотнее к уху, отвечал быстро и односложно:

— Да. Да. Нет…

Закончив разговор, Алик обвел взглядом присутствующих и сказал:

— Все, братва, харэ веселиться! Завтра едем поутру, так что пора спать.

— Куда едем? — спросил Лисовский.

— Поездом в Ганновер, а оттуда нас заберет самолет — и прямо на место.

— А почему Борька, с-скотина, не стал со мной говорить? — возмущенно спросила Лариса. — Думает, раз моего Фрола убили, так можно и меня на хер!..

Она громко и непристойно всхлипнула.

— Пусть не р-рыпает… Последнее слово зах… за Хельмутом…

— Может, я ее в номер отведу и уложу? — предложил Лисовский.

— Да, пожалуйста, — с облегчением согласился Алик и покосился в сторону Майера. — Секача боюсь посылать — еще трахнет мальчишку эта акула!

— Я и сам боюсь! — поддакнул Марк.

Лисовский взял Ларису под руку и, нашептывая ей что-то на ухо, повел из номера.

Вернулся Лис минут через пятнадцать, взглянул испытующе на Алика и Марка, сказал:

— Еле уложил…

— Честно говоря, совсем неплохо, чтоб она так и не просыхала, — со смешком сказал Месхиев. — Зачем алкоголичке деньги? Все пропьет!..

— Надо спросить у Бориса, — вяло сказал Лисовский.

Месхиев бросил взгляд на спрятанные за шкафом кейсы с грузом, которые привез вчера прямо в гостиницу незнакомый молчаливый немец.

— Слышь, Лис, с чемоданами что будем делать?

Лисовский резко повернулся к нему.

— А что?

— Ну если я правильно понимаю, в одном чемодане пустышка?

— Да.

— Так на кой хрен она нам теперь нужна? Бросим здесь!

— Может, рановато?

Марк навострил уши — Лисовский покосился на него и как бы нехотя обронил:

— Понимаешь, Алик, мне показалось, что за нами следят.

— Что?!

— Да, точно.

— Кому мы нужны, Лис? Мы же не засветились нигде! Разве что Секач…

— Чего — Секач?! — возмущенно приподнялся Марк.

— По публичным домам шастал?

— Была нужда!

Марк недоговорил. Снова подал переливчатый сигнал телефон. Алик с Лисом переглянулись. Трубку поднял Месхиев, но первым говорить не стал, ждал, когда заговорят на другом конце провода. Объяснялось это, конечно, не только тем, что немецкий язык он знал слабовато. Некоторое время он молча слушал, потом повернулся и сказал подозрительно и раздраженно:

— Слушай, Лис, это опять тебя! У тебя, наверное, даже в Израиле родня есть!

— Какая родня! — воскликнул, подходя к телефону, Лисовский.

Он взял трубку, послушал, ничего не сказав, положил ее на рычаги, сгорбившись, сел на смятую постель Месхиева и спрятал лицо в ладони.

— Ну? Что? Бабушка умерла? — несколько язвительно, но и встревоженно спросил Алик.

— Хуже! Те козлы, которых около Секача повязали, оказывается, понтов не кидали. Ребята звонили из той же шайки, что Фрола угрохали, только местного разлива. Сказали, что мы у них под колпаком, под круглосуточным наблюдением. Если я рогом упрусь, они просто перестреляют нас всех. Приказали, чтоб я ночью принес им груз или сообщил, когда и где могу это сделать…

Месхиев длинно и цветисто выругался.

Марк с интересом наблюдал за Лисовским, удивлялся его выдержке или хитрости — неизвестно, чего было больше в этом отнюдь не богатырского вида человеке. Он вполне мог допустить, что, улучив минуту, Лис припадет к его широкой груди и попросит помощи, потому что знает, кем на самом деле является недалекий Секач. Но, кажется, молить о спасении вовсе не входит в планы Александра Андреевича Лисовского. О чем это говорит? Может быть, и о том, что пожизненный заместитель рассчитывает каким-то образом отделаться и от своих преследователей, и от такого нежеланного телохранителя, как оперуполномоченный уголовного розыска.

— О чем базар, братва? — спросил он, потягиваясь. — Наезжает, что ли, кто? Так дай мне автомат, покажи норку — я знатное мочилово устрою. Рейх содрогнется!

Марк говорил это и смотрел с любопытством на Лисовского. Как же он будет отбрехиваться от столь радикальной помощи?

— Это хорошо было бы сделать, а? — поддержал Марка Месхиев.

— Не думаю, — покачал головой Лисовский.

— Почему? Боишься?

— Если бы боялся, остался бы дома, — отрезал Лис. — Когда бы мы знали, сколько их тут всего, это раз. Второе — нам лишний шум ни к чему. Перестреляет, допустим, Секач, пять человек, а если они не такие командированные, как мы, а подданные Германии? Знаете, как полиция начнет шарить?..

Лисовского в этот момент осенило, он придумал, как все надо сделать, но говорить об этом не торопился, ждал, когда спросят, а пока просчитывал в уме все плюсы и минусы. Чек, добротный, подлинный чек на миллион долларов с четко вписанной фамилией Lisovsky, надежно спрятанный ближе к телу, приятно согревал изнывшую от тревог душу, придавал достаточно робкому Александру Андреевичу смелости на грани с наглостью.

— Так что ты хочешь сказать? — спросил раздраженно Месхиев. — Хочешь их в долю взять? Тогда тебе на обратный билет не хватит!

— Никакой доли! О чем ты? Они на долю не согласны!

— Тогда болт им!..

— А я о чем? — удивился Лисовский. — Только главное — без шума и пыли, а то не конкуренты, так легавые все заберут.

— Ну тогда не телись, рассказывай! По морде вижу, что-то придумал!

— Есть одна идейка, — согласился Лис. — Завертим динаму в таком направлении: я с понтом соглашаюсь продаться им за какие-нибудь небольшие деньги, чтоб совсем голым не остаться, но говорю им, что вы мне не доверяете и все время пасете, чтоб я не скрылся с товаром. Они, конечно, тоже будут пасти, но по-тихому. Им лишний шум тоже ни к чему. Вот тут нам и пригодится «пустышка». Надо договориться и придумать, когда я от вас как бы сорвусь с пустышкой и убегу. Может, прямо из самолета, пока не взлетел, можно же разыграть все как по нотам. А потом, когда от них отделаюсь, найду вас…

Месхиев подумал, к определенному выводу не пришел, но снизошел до того, чтоб посоветоваться с Секачом:

— Как придумано?

— Нормалек, — сказал Марк. — Только я для убедительности пальнул бы вслед Лису разок-другой, не прицельно, конечно…

— Можно и без этого обойтись! — торопливо перебил Лисовский. — Поверят и так.

— А если проверят? — спросил Месхиев.

— Что?

— Ну кассету эту…

— Первый раз работаю с людьми; которые понятия не имеют о транспортировке радиоактивных грузов! — восхитился Лис. — Проверять кассету разрешено только в специальных лабораториях с применением защитных средств!

— Ладно тебе, Лис, главное — до финиша почти добрались. А ты молодец! Круче нас всех рискнул! Я тебе бы половину Ларискиной доли отдал! — сказал Алик.

— Спасибо! — усмехнулся Лисовский. — А вторую половину куда?

— Себе, куда же еще!

Утро выдалось туманным, сырым, промозглым.

Лариса Колбина с похмелья была сердита и неразговорчива. А может, она не забыла, несмотря на вчерашнее состояние, что Борис не пожелал разговаривать с ней о деле. Марк тоже хмурился, и по тому же поводу: все утро, пока Колбина еще спала, а Майер собирался, Алик и Лисовский шушукались о чем-то. Как оперативнику Марку эта секретность была, грубо говоря, до фени, но Секач должен был нервничать и злиться, ведь не исключено, что положенцы обсуждали, как избавиться от лишних, на их взгляд, подельников. Марк знал, что путь всей честной компании лежит в Мюнхен, что в конце преступной цепочки, начавшейся на Урале, некий таинственный немец. И пока этого было Марку достаточно, главное же сейчас — не дать Месхиеву с Лисовским убрать его по-тихому. Определенная сложность заключалась в том, что у Марка не было оружия и что, кроме поддельных документов высокого уровня изготовления, у него не было ни жетона, ни зашитой в подкладку муровской «корочки» — ничего такого, с чем можно было прийти в любое полицейское управление и получить помощь. Оставалась надежда, что следователь Турецкий свяжется с немецкими коллегами и тогда у русского немца Майера появятся помощники.

Поезд на Ганновер отправлялся в девять часов. На вокзал отправились загодя — надо было проверить, следят ли за ними.

Лариса участвовать в эксперименте отказалась и потому была посажена в такси. Тут вышла заминка. Простодушный убийца Секач предложил не надрываться — отправить с Ларисой и чемоданы с грузом. Лисовский замялся. Месхиев посмотрел на Секача недоуменно, сжал крепкий мосластый кулак и сказал:

— Не надо, сами довезем! У нас надежней будет!

Лариса хлопнула дверцей так, что водитель покосился на нее недовольно.

— Чтоб ты заблудился, чурка!.. — донеслось из удаляющейся автомашины.

Марк знал немецкий язык достаточно прилично, но не спешил это афишировать, таскал с собой карманный разговорник.

Лисовский и Месхиев, готовившие вместе с Генералом эту операцию уже полгода, столько же времени потратили на усердное и ускоренное изучение немецкого языка. Трудно сказать, кто из них продвинулся в этом деле дальше, во всяком случае на то, чтоб добраться общественным транспортом до банхоффа (он же вокзал), у обоих хватило словарного запаса.

На вокзале было немноголюдно. Немцы, ранние пташки, птахи и птичищи, уже давно трудились в поте лица. Лариса, совсем не похожая на немку, хотя прожила здесь уже больше года, стояла в просторном полупустом зале ожидания и нервно курила. Возле нее на подоконнике выстроились в ряд пять пустых бутылочек из-под пива.

— О, претесь как совки несчастные! — встретила она мужчин язвительными словами. — Не могли носильщика взять?

— Не зуди, старуха! — оборвал ее Алик, не забывший, как полчаса назад она обозвала его.

— Засекли кого-нибудь? — спросил он у Лисовского и Марка.

Лисовский виновато пожал плечами.

Марк заметил одного паренька, который «вел» их от гостиницы до вокзала, правда, следил неумело, почти демонстративно.

— Волокся один, — сказал он Алику. — Хлюпик какой-то, соплей перешибить можно.

— Постарайтесь не болтать по-русски, — перебила Лариса. — На нас оглядываются…

— Это на тебя оглядываются, снять хотят на вечерок! — хмыкнул Алик.

— Пошел ты!.. — прошипела Колбина, но адрес, куда бы она хотела отправить Месхиева, назвать не решилась.

Это могло означать лишь то, что Лариса, недавняя влиятельная «генеральша», потихоньку начинает сдавать позиции молодому поколению наглых гангстеров, не имеющих должностного почтения к воровскому закону.

Месхиев почувствовал это и сказал грубо:

— Билеты давай! Развонялась тут, как шмара!

Лариса аж дымом сигаретным поперхнулась, но, как ни крути, верх уже был не ее. Нервно швырнув окурок на пол, она стала рыться в сумочке.

Месхиев резко выхватил у нее сумочку и негромко, но грозно приказал:

— Подбери бычок, сука! Хочешь, чтоб до нас полицаи доцепились?! Подними, а то удавлю!..

И Колбина сдалась окончательно, наклонилась и подняла наполовину испепелившийся белый цилиндрик с желтым наконечником фильтра.

Предъявив контролеру билеты, они прошли со своими чемоданами на перрон. Здесь царила та же совершенно непривычная российскому глазу чистота, что и в зале. Пассажиры налегке, с кейсами или вообще без ничего терпеливо стояли на сером асфальте каждый у того места, где остановится указанный на билете вагон. Было тех пассажиров не больше сотни, но и этого количества оказалось достаточно, чтобы Марк потерял из виду парня, следившего за ними.

Подали состав, чистый, сверкающий, как авиалайнер.

Пассажиры чинно поднимались в вагоны, кивая проводникам, бормочущим как заведенные: «Гутен морген».

Словно полемизируя с персоналом железной дороги, Алик обронил, усаживаясь на свое место:

— Посмотрим, какое доброе это утро будет.

Затем отдал распоряжения по поводу того, кто, где и с кем будет сидеть:

— Лис, иди ко мне! А ты, Секач, садись с Ларисой!

Марк пожал плечами, мол, мне все равно, в то же время на лице постарался отразить якобы имеющееся недовольство таким раскладом. Злая, униженная, слегка окосевшая от потребленного на свежие дрожжи пива, рядом плюхнулась Колбина.

Марк смотрел в окно. Быстро, но без суеты и толкотни опустевший перрон навевал грусть. Интересно, подумал Марк, вот сейчас мне нравится немецкая упорядоченность, дисциплинированность, чистота. А проживи я в Германии, скажем, полгода, не затосковал бы по российской грязи, толкотне, грубости, не злобной, а такой, скажем, рабочей грубости, которая свойственна русским очередям и толпам? Что пересилило бы — отцовские гены или атмосфера Привоза, в которой я вырос?

Однако порадоваться размеренному порядку, присущему второй родине, Марк как следует не успел.

До отправления оставалась минута, электровоз дал уже предупредительный свисток. В этот момент, оттолкнув не привыкшего к такому обращению контролера, на перрон выбежало некое создание, встрепанное, агрессивное и молодое. Драные голубые джинсы по щиколотку, высокие кроссовки, короткая черная кожаная куртка, короткие темные волосы, на шее пестрый платок, в каких любят щеголять палестинские арабы.

Пассажиры, которые сидели возле окон, выходящих на перрон, со сдержанным молчаливым осуждением наблюдали непривычную сцену. По их коротким репликам Марк понял, что юного беглеца или беглянку приняли за турка. Потом оказалось, что наблюдают они не простое баловство. Когда темноволосое создание скрылось в одном из вагонов, на перрон по одному, как положено, проходя контролера, выбежали пятеро мужчин средних лет и обыкновенной наружности. Быстро распределившись, они по одному вскочили в пять средних вагонов, и поезд тронулся.

— Наркоман какой-нибудь, — заметила Колбина, равнодушно отворачиваясь от окна.

Сидевшие через проход Месхиев и Лисовский негромко переговаривались, прильнув друг к другу, как два голубка.

Лариса закопошилась вдруг с иллюстрированным журналом. Как оказалось, она тайком писала записку, которую вскоре подсунула Марку, мягко шкрябнув длинными ногтями по его колену.

Марк, не снимая с бедра маленького белого листочка, лишь прижав его кончиком пальца, прочел:

«Че ты телишься? Они же нас кинут а то и хужей!»

Марк допускал, что высшее образование жене вора ни к чему, но такая жуткая безграмотность его удивила.

Может, и мне проканать за неграмотного, стану Ларисе духовно ближе, — мелькнула у Марка озорная мысль. Но решил не переигрывать, а для легкости восприятия текста опустить знаки препинания. Перевернул листочек чистой стороной кверху, взял у Колбиной ручку, быстро написал:

«Че мне их здесь мочить в натуре?»

И пошла у них переписка!

«Так ты понял что кидают?»

«А то!

«Че будим делать?»

«На месте разберемся только ни свою ни Генералову долю никому дарить не собираюсь».

«А мою?»

«За твою мне Генерал ничего не говорил», — черкнул Марк, чтоб раззадорить даму.

Реакция превзошла все ожидания. Колбина выпучилась на него так, будто Марк ей в лицо плюнул, рот раскрыла, будто сейчас заорет.

Марк приставил палец к губам, мол, тише, наши друзья услышат. Неизвестно, хватило бы у Ларисы благоразумия промолчать или нет, потому что в этот момент резко хлопнули створки дверей. В вагоне появилось то самое существо, нарушившее тихую хмурость привокзального утра.

При ближайшем рассмотрении существо оказалось довольно миленькой девушкой лет семнадцати с небольшим. Нетипичные для немки темные волосы, из-под сбившегося арабского платка торчит худая длинная шея. Вполне сгодилась бы для съемок фильма о концентрационном лагере, если бы не здоровый, матовый даже цвет лица. Однако выражение симпатичной мордашки совсем не гармонировало со здоровым видом. А большие темные, чуть раскосые глаза немо кричали: «Помогите!»

Девушка взглядом обежала вагон, и — не почудилось ли Марку? — посмотрев на него, вокзальная разбойница хотела рвануться было в его сторону, но не сделала первого шага.

Марк бросил взгляд на сидящую рядом Ларису. Та, надув в три слоя накрашенные губы, строчила ему очередное послание.

— Пропусти-ка, — попросил ее Марк.

Та недовольно оторвалась от весьма трудной для нее работы:

— Чего ты?

— Пойду к чувихе поприкалываюсь.

— Нашел время!

— Куда? — в свою очередь поинтересовался Месхиев.

— Сейчас вернусь…

Марк прекрасно понимал, что нарушает все писаные и неписаные правила внедренного в банду оперработника. Майера, как капитана, должна интересовать только операция, и ничего, кроме операции. Если он, занявшись с девушкой, упустит груз, да так, что потом никто не найдет концов, в лучшем случае капитана Майера попрут из розыска по причине профнепригодности. Но… Но не оперработник, а просто двадцатишестилетний Марк Майер ничего не мог с собой поделать.

Он подошел и сказал ей на хорошем немецком:

— У вас проблемы, милая девушка?

Та несколько ошарашенно посмотрела на Марка и кивнула. Ей трудно было представить, что вполне добропорядочный на вид немец станет заниматься чужими неприятностями.

— За мной гонятся…

— Заметил, — кивнул Марк. — Где они?

— Там, сзади, наверное…

— Тогда пойдем вперед. Я иду первый, вы — за мной. Когда увидите, что кто-то из них впереди, дайте мне знать, хорошо?

— Да.

Они двинулись по проходу, провожаемые взглядами. Когда поравнялись с тем рядом, где сидели подельники Секача, Месхиев улыбнулся и обронил:

— Смотри не проспи Ганновер и не наспи СПИД!..

А Лариса прошипела вслед ругательство.

— Что они говорят? Они вам говорят? — тревожно спросила девушка.

— Да.

— Так вы не немец?

— Для вас это имеет значение?

— В данный момент — нет.

— Можно узнать, как вас зовут? — спросил Марк.

Его попутчики остались далеко позади.

Дисциплинированность немцев проявлялась и в том, как они ехали: спокойно сидели на своих местах, уткнувшись в газету или в серый пейзаж за окном. Вставали только в случае крайней необходимости. Марка насторожили двое типов, двигавшихся им навстречу. Мало того что они шагали очень энергично, не забывая, однако, заглянуть в лицо каждому сидящему пассажиру, они еще были очень похожи на тех, что выщелкивались через дверь вокзала на перрон следом за девчонкой.

Так и есть. Вместо того чтобы назвать свое имя, беглянка воскликнула:

— Вон впереди двое!

— Понял. Ну-ка отпустите меня на минутку.

— Только не бейте их сильно!

— Они что — из полиции?!

Марк даже остановился, девушка уперлась руками в его спину.

— Нет-нет!

— Тогда в чем дело? Посмотрите лучше, нет ли ваших приятелей еще и сзади!

Она оглянулась.

— Еще нет.

— Отлично!

Они неминуемо сближались, двое против двоих. Правда, преследователи пока не знали наверняка, что придется иметь дело не только с девчонкой.

Неудобство для преследователей заключалось в том, что проход, достаточно свободный для одного человека, не был приспособлен для ходьбы двух человек рядом. Поэтому бежали они, завидев искомую девушку, чуть ли не мешая друг другу: тот, что шел вторым, торопился и немного забегал сбоку к первому, не давая ему достаточного простора для маневра.

Повинуясь приказу нежданного помощника, девушка отстала от него метра на два. Марк, приблизившись к первому преследователю, изобразил на лице радушную улыбку, вытянул вперед прямую ладонь, словно для рукопожатия и заговорил:

— Гутен морген! Гутен морген!..

Первый, не желая тратить время на какого-то придурка, схватил Марка за руку, чтобы оттолкнуть в сторону. Резко повернувшись возле напавшего, Марк вывернул ему руку в плечевом суставе, одновременно ударив второго левой рукой в подбородок. Используя болевой фактор в выкрученной руке первого противника, Марк швырнул его прямо на сидящих рядышком двух благообразных старух. Те возмущенно и слегка визгливо закудахтали, пытаясь спихнуть плотного мужчину со своих коленей, чем только мешали ему быстро встать на ноги.

Отмахнувшись от второго преследователя, Марк ударил барахтающегося в юбках первого ребром ладони под затылок и отключил на несколько минут. Затем позволил схватить себя второму и снова, словно вальсируя, плавно провел прием, вывихнул второму руку и, роняя, ударил легонько головой о металлическую опору сиденья.

Все произошло так стремительно, что, кроме старушек, никто не понял, что происходит. Пассажиры подумали, что две группы спешащих людей не смогли разминуться, да и только.

Марк схватил подоспевшую девушку за руку и потащил ее из этого вагона в следующий, затем в следующий, и так до последнего, чтобы преследователи не смогли обойти их с двух сторон.

В тамбуре последнего вагона они остановились, и Марк спросил:

— Как все-таки вас зовут?

— Кристина.

Она улыбнулась:

— Классно это у вас получается!

— Вы думаете, только это? Но не надо комплиментов! Сейчас прибегут еще трое, а с ними я могу и не справиться! Что будем делать, Кристина?

— Не знаю…

Она, кажется, растерялась, вспомнив, что еще ничего не кончилось. Нервно облизнула розовым языком ненакрашенные губы.

— Что они от тебя хотят?

Кристина не ответила. Огляделась по сторонам, попробовала оторвать поручень, наверное, хотела просунуть его в качестве запора под ручки дверей. По всей видимости, она была близка к отчаянию.

— Это не поможет, — сказал Марк. — Рано или поздно они сюда ворвутся.

— Тогда я дерну стоп-кран и выскочу!

— Они догадаются, тоже дернут и тоже выскочат, — сказал безжалостно Марк.

— Тогда я выскочу на ходу!

С этими словами Кристина рванула ручку двери. В отличие от российских вагонов в этом чистеньком и сверкающем, аккуратном вагончике, как в доме, дверь с присущим железнодорожному транспорту лязгом распахнулась наружу.

Коротко, но громко взвизгнув, Кристина — она так и не отпустила дверную ручку — не быстро и не медленно, но неотвратимо выскользнула вслед за дверью из уютных пределов вагона.

Громко выругавшись по-русски, Марк выглянул в дверной проем, но ничего толком не увидел. Он порылся в карманах, пересчитал, сколько у него денег: на билет до Мюнхена должно хватить.

Затем взглянул в стекло раздвижных дверей, ведущих в вагон. В последнем вагоне было пока тихо, но пассажиры, перегибаясь через подлокотники своих кресел, смотрели вперед — что там за шум нарастает?

Марк прекрасно знал, кто там шумит. Он снова посмотрел вбок, на проплывающие мимо глаз пейзажи сельской Германии, и прыгнул по ходу поезда, словно навстречу преследователям. Хорошо сгруппировавшись, приземлился удачно. Спрятавшись за кустом, подождал, повторят ли его прыжок преследователи. Не повторили, поехали себе дальше. Значит, сделал вывод Марк, либо это полицейские, которым не хочется рисковать так непочетно за одну зарплату, либо беглянка Кристина не так сильно провинилась перед кем-то, чтобы ловить ее любой ценой.

Когда последний вагон превратился в небольшое пятнышко с красной светящейся точкой, Марк пошел вдоль насыпи назад, туда, где должна была лежать разбившаяся девушка. На краю поля возле горизонта в обрамлении темных голых крон старых высоких деревьев виднелась красная черепичная крыша. Если живая, оттащу туда — и бежать, решил Марк, а если… Но об этом думать не хотелось.

Кристина, нахохлившись, как озябшая птица, сидела на корточках, верхняя губа наползла на нижнюю до половины подбородка.

Марк подбежал к ней, встряхнул, крикнул по-русски:

— Ты цела?!

Она уставилась на него влажными глазами и отрицательно покачала головой.

— Не понимаешь? А, черт! — Марк повторил вопрос по-немецки. — У тебя все в порядке?

Кристина молча кивнула.

— Почему не разговариваешь?

Она освободила из теплого плена нижнюю губу. Из ранки посередине губы сбежала тоненькая струйка крови. Слегка пришептывая, девушка объяснила:

— Стукнула коленом, когда упала.

— Идти можешь?

Она пожала плечами.

— Ну-ка вставай!

Она поднялась, сделала шаг-другой и энергично закивала: могу, мол…

По прямой асфальтированной дороге, проложенной среди полей, они пошли к ферме.

— Кто за тобой гнался?

— Их отец нанял.

— Что? — Марк возмущенно остановился. — Отец! А я из-за тебя теперь дело не сделаю.

— Ты русский?

— Наполовину.

— Те, с кем ты сидел, твои друзья?

— Скорее коллеги.

— Ну все равно. Та женщина, с которой ты сидел, тоже?

— Да.

— Значит, вы ехали в Мюнхен?

— Откуда ты знаешь? — удивился Марк.

— Эта женщина часто приходит к моему отцу…

— Что?!

— Да-да. Так что не волнуйся. К отцу я помогу тебе добраться.

— А кто он?

— Не знаю, мама с ним не живет уже давно. Но раз у него дела с вами, русскими, значит, дела у него темные. А, пустое! Скажи лучше свое имя, русский медведь.

Марк подумал и сказал:

— Геннадий.