КАРТИНА ПЯТАЯ. Декорация третьей картины

Декорация третьей картины. В комнате - Ф е д о р И в а н о в и ч и В о л о д я. Они сидят за тем же столом и продолжают беседу.

В о л о д я. Впереди кино, чистое кино: на горизонте деревни горят, лес тоже полыхает, и люди бегут. Кино. Немцы на наш бугор психической атакой идут… Мы в окопах притаились… Вверху бомбардировщики воют… Слева, около леса, танковый бой идет… Мины свистят… Все, знаете, вокруг гудит, грохочет.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ты стихи пишешь?

В о л о д я. А вы как догадались?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Проник.

В о л о д я. Ну так вот…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Гляжу я на тебя – такие, как ты, и мне в руки попадались в очень плачевном виде. Эх, мать ты моя! Что ж это война наделала! Пойми, кончится она, а горе-то, оно, знаешь, и после войны сколько лет эхом по земле грохотать будет!..

В о л о д я. Ну, после войны мы поживем!

Ф е д о р И в а н о в и ч. Отвоюем – потанцуем. Вот что, герой, давай матери позвоним. Она после уроков имеет привычку идти домой пешком. А это – минут сорок. (Идет к телефону.)

В о л о д я. Почему пешком?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Время быстрее идет.

В о л о д я. А у матери лекции во сколько кончаются?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Когда как… (В трубку.) Техникум?.. Ковалеву Анну Михайловну… Ага! Ну, как уроки кончатся, скажите ей, чтобы домой сразу ехала. К ней сын вернулся… Да, Вольдемар. (Повесил трубку.)

В о л о д я. Ну вот, все испортили. Она теперь знать будет.

Ф е д о р И в а н о в и ч. А тебе хочется, чтобы она от твоего сюрприза вон там, у порога, без сознания свалилась? Секретарша и та взвизгнула… Скоро освободится. Последняя лекция идет. Потерпи, герой… У меня тут кое-какое обмундирование есть – наведи кросоту, переоденься. Как-никак новорожденный. (Достает одежду Бориса.) Тебе пойдет. Мой разве в плечах пошире.

В о л о д я. Вот вы со мной разговариваете, а все о нем думаете.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Обо всех.

В о л о д я. О нем особенно.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не философствуй, герой.

В о л о д я. Не зовите меня так, не герой я.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Грудь под пулю подставил – этого, брат, достаточно.

В о л о д я. Ну, там такие чудеса делают!..

Ф е д о р И в а н о в и ч. Читал.

В о л о д я. А я сам видел.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Галстук по вкусу выбирай. Ты, наверное, пижон был?

В о л о д я. Слегка. (Переодевается, из кармана что-то падает на пол.)

Ф е д о р И в а н о в и ч. У тебя из кармана что-то вылетело.

Володя поднимает фотографию, прячет в карман.

Ого, женщина. Понятно.

В о л о д я. Совсем не то.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Скромничай! Все вы по этой части ходоки хорошие!

В о л о д я. Честное слово, не то.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Заливай-заливай!

В о л о д я. Вот по секрету говорю: совсем этого не было.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Почему по секрету?

В о л о д я. Неудобно как-то.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Чудак, очень удобно. Из такой войны чистым выбраться нелегко.

В о л о д я (показывает фото). Это мама.

Ф е д о р И в а н о в и ч. В молодоски.

В о л о д я. Почему? В сорок первом году снималась.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Да что ты!

В о л о д я. Разве не похожа?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Нет-нет, узнаю, узнаю.

Стук в дверь.

Можно.

Входит Ч е р н о в.

Ч е р н о в. Если не ошибаюсь, Федор Иванович?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Он самый.

Ч е р н о в (здороваясь). Я администратор филармонии, где служит ваш племянник, Марк Александрович. Моя фамилия Чернов Николай Николаевич.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Очень приятно.

Ч е р н о в. Мне вдвойне.

Ф е д о р И в а н о в и ч (Володе). Переоденься в той комнате. (Тихо.) Начальство племянника – сам понимаешь, неудобно выставить.

В о л о д я ушел.

Ч е р н о в. Столько слышал о чудесах, которые вы творите у себя в госпитале.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Садитесь, пожалуйста.

Ч е р н о в. Благодарю. (Сел.) Простите, но я к вам с просьбой. Даже неудобно – в первый день знакомства…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ничего-ничего, пожалуйста.

Ч е р н о в. Вы главный хирург госпиталя… Вероятно, вам не откажут предоставить госпитальную машину на некоторый срок?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Если понадобится, думаю, не откажут.

Ч е р н о в. Будьте добры, достаньте ее для меня. Филармонические все в разъезде. Позарез надо.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Это сложно… Как-то неудобно… Машины сейчас на вес золота… Каждый литр горючего экономят…

Ч е р н о в. Горючее достану, верну. Это для меня несложно. Могу и вам достать недорого.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Нет, мне, собственно, не надо.

Ч е р н о в. Я именно к вам, Федор Иванович, по-товарищески. Знаю, что трудно – время дьявольское. Все дается струдом. Я тогда для Марка Александровича тоже бегал, бегал… Ну, раз вы просили… Я уж, как говорится, в лепшку… Ваше имя!.. О… Вы даже, наверное, и не знаете, как в городе о вас хорошо говорят: и наверху и в массе. Вот еще о чем я вас попрошу, Федор Иванови, посоветуйте Марку Александровичу больше заниматься. Он, извините, превращается в самого заурядного пианист. Броня у него кончается через три месяца, а в армию сейчас берут и берут – подчистую вымахивают. (Доверительно.) Вы знаете, какие у нас потери? Не мне вам говорить. Даже у вас, говорят, в коридорах кладут. Сделать ему броню на этот раз будет ну просто невозможно. (Протягивает папиросы Федору Ивановичу.) Вы курите?

Федор Иванович молчит.

(Поднимает на него глаза.) Федор Иванович, что с вами? Федор Иванович… Вы не подумайте, об это мни одна душа не знает… Я понимаю, ваше имя… (Смотрит на Федора Ивановича.) Неужели Марк Александрович обманывал меня и вас? Это непорядочно!.. Мне так трудно было… Да нет, он даже деньги о вас предлагал… Я, конечно, не взял… Собственно, даже не я броню устраивал… Вы извините… Я поговорю с Марком Александровичем… Это так нехорошо, так нехорошо… Будьте здоровы, Федор Иванович. (Исчез.)

Входит В о л о д я.

В о л о д я. Какие-нибудь неприятности? Да вы не волнуйтесь. Давайте выпьем для успокоения.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Герой! Ты свое ухарство бросай, а то прилипнет – балбесом сделаешься.

В о л о д я (смущенно)… Я просто так…

Ф е д о р И в а н о в и ч. То-то!

В о л о д я уходит. Федор Иванович крупными шагами хоидт по комнате.

Входит И р и н а.

И р и н а. Ему легче. Он нервничает и возится. Укол сделала. Пусть спит, это лучше, верно? А где воин? (Зовет.) Володя!

Ф е д о р И в а н о в и ч. Переодеватеся. Я ему Борисово дал, я то вид у него невзрачный.

Входит В о л о д я.

В о л о д я. Подошло.

И р и н а. Ну-ка, повернись.

Володя поворачивается.

(Отцу, тихо.) Не надо было… Даже жутко.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Чепуха.

И р и н а. Ты что злой?

Входят В е р о н и к а и М а р к.

М а р к. Дядя Федя, я прошу твоей помощи. Ты знаешь, что она сейчас выкинула?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Что?

М а р к. Влетела к поторонним людям – я туда на минуту зашел, - кричала, как базарная торговка, даже драться полезла! Ты представляешь?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не ударила?

М а р к. Дядя Федя, сейчас не до шуток. Там были чужие люди… Теперь сплетни пойдут. Городишко паршивенький. Меня публика знает, тебя тоже.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Да, позорить сеяб я ником не позволю.

М а р к (Веронике). Слышишь?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Дальше что?

М а р к. Дядя Федя, я знаю, что вы ее любите. Мне тоже ее жалко. Но мой брак – неудачный, мы все это видим, только как-то по-интеллигентски заминаем вопрос. Надо решать. Давайте снимем ей угол, может быть, найдем целую комнату, я готов оплачивать, помогать. В конце концов, она сама должна научиться зарабатывать. Сейчас война – все работают. Это неприятно, но надо решать. Видите, как получается. В свое время пожалеешь человека…

И р и н а (Марку). Ты не смей о Веронике так говорить!

М а р к. Тебе она до сих пор тоже была не по вкусу… Разве случилось что?

И р и н а. Ничего не случилось, но я твои дела тоже знаю…

М а р к. Здесь чужие люди.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Ничего, он дома.

И р и н а. Это сын Анны Михайловны.

М а р к. Может быть, он уйдет в свою комнату?

Володя хочет уйти.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Остатнься.

М а р к. Что вы из-за нее на меня налетаете? Ну ошибся я… Она тоже не маленькая.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не смей себя равнять с ней! Она совершила ошибку, так она сама же и казнит сбея, еле живет… а ты делаешь пакости и хочешь чувствовать себ яестным человеком. Только что я узнал новость о тебе.

М а р к. Какую?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Очень приятную. Может быть, ты сам расскажешь о своем блестящем поступке?

М а р к. Не понимаю, о чем ты…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Не по-ни-ма-ешь?

И р и н а. Марк, не серди папу, говори!

М а р к. Я не знаю, что ему наговорили.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Припомни!

М а р к. Ты, может быть, о том, что я взял лекарства из твоей аптечки? Меня просили для больного… Что особенного?

И р и н а. Зачем ты взял? Кому?

М а р к. Болен админитратор нашей филармонии Чернов.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Платишь?!

М а р к. О чем ты?

Ф е д о р И в а н о в и ч. Платишь, говорю! Ты просил от моего имени этого жулика устроить тебе броню, чтобы не идти в армию. И у тебя эта броня есть!

И р и н а. Марк!

В е р о н и к а. Трус, трус, трус! А Боря… Боря – сам!

И р и н а. Папа, этого не может быть! Тебе наговорили на него!

Ф е д о р И в а н о в и ч (Марку). Ты что? Думаешь, это легкая шалость? Аллегро?.. Скерцо?.. Или… как у вас там?

И р и н а. Тебе нельзя так волноваться…

Ф е д о р И в а н о в и ч. Оставь, пожалуйста… Ничего со мной не будет! (Марку.) Как ты мог сделать это? Кто тебе повод дал в нашей семье для такого поступка – я, Ирина или, быть может, Борис?!

И р и н а. Перестань сейчас же, слышишь! Сядь! (Насильно усаживает отца на стул. Марку.) Я тебе припомню за отца, увидишь!

Ф е д о р И в а н о в и ч. Вот что, Марк…

И р и н а. Молчи, я сказала!

Ф е д о р И в а н о в и ч. И тихо, Ирина. (Марку, показывая на Володю.) Вот этот птенец грудь под пули подставил… За меня, за них. (Показывает на Ирину и Веронику.) За всех… и за тебя в том числе… Живы останемся – в вечном долгу перед ними будем… в вечном… Не знаю, Марк, как и говорить с тобой… Если бы ты ушел в армию, мы бы тоже ждали тебя. Исступленно ждали… и верили… волновались, говорили бы о тебе ежедневно… Вон Ирина плакала бы по ночам… (Ирине.) Мне ведь слышно бывает… (Марку.) Ты думаешь, кому-нибудь на войну сына отправлять хочется?.. Надо!.. Ты что, считаешь, что за тебя, за твое благополучное существование кто-то должен терять руки, ноги, глаза, челюсти, жизнь?.. А ты – ни за кого и ничто!

И р и н а. Папа!

Ф е д о р И в а н о в и ч (тише, показывая на Володю). Ты сомтри, смотри на этого ребенка… (Володе.) Извини, герой, я думал, ему особенно будет стыдно твоего присутствия… Скажи ему хоть два слова…

В о л о д я. Ну зачем же…

Большая пауза. Все разошлись по комнате, молчат.

(Начинает говорить, желая прервать эту тяжелую паузу.) Вы напрасно трусите… Конечно, страшно… Ну что же делать? Я не жалею, что повидал всякое. Думаю, поумнел. До войны я что знал? Дом да школа… Ну, стадион еще… В общем, маменькин сынок… А там, знаете, люди прост особенные. Меня одни всё портянки учил накручивать – колхозник пожилой… терпение имел… научил… А когда в окружение попали, наше подразделение сибиряки отбивали… спасли, а тобы нас всех в кашу. Нет, не жалею… Да и когда ранило – вытащили. (Пауза.) И чудно так было… Мы в разведку ходили вдвоем… Да разошлись как-то... Обратно иду – поле кругом, снег выпал, видно… По мне стралять начали… Ну, я, конечно, на землю плашмя. А холодно… Хочу встать – над саомй головой: жжить, жжить! Опять лежу… долго… Чувствую, коченеть начинаю… Вижу, кто-то ко мне подползает, наш… «Лежи, говорит, башки не поднимай, тут, говорит, мертвая полоса…». Это значит, когда нельзя ни наад, ни вперед двигаться… Лежим оба… Дурацкое положение. Он крепче меня был, а я чувствую, что замерзаю. Лежать нужно было до темноты, в темноте легче, а ее еще и не видно было… Он мне начал лицо растирать снегом… Наверное, увидел, что нос побелел… А мне вдруг спать захотелось… Он знал, что это смерть… Расстегнул полушубок, прижал к себе… тепло от него… О девушке вдруг начал говорить – как она хороша, как любит его, как он вернется и женится на ней… Эта тема там популярная… Он совсем разгорячился, а мне тоже, знаете, тепло стало, он все называл ее – Белка… Потом рассказывал смешную историю, как он однажды…

И р и н а. Скажи, как его звали?

В о л о д я. Не знаю. Он был не из нашего подразделения.

И р и н а. А потом разве вы не встречались?

В о л о д я. К сожалению, нет.

И р и н а. Что же было дальше, Володя?

В о л о д я. Так мы лежали, а темнота только-только спускалась. Он тоже устал и озяб… а я уже засыпал. Помню, он сильно ударил меня кулаком, я очнулся, снова понял все, что происходит, не выдержал, вскочил на ноги… Вот тут-то меня и стукнуло… (показывает на грудь) сюда. Я упал… Он ругался, бранил меня… Ну, а мне уж было все равно. Вдруг он вскочил, схватил меня поперек туловища и побежал… По нему стреляли, а он бежал по замерзшему кочковатому полю... Бежать было недалеко, до перелеска…

И р и н а. Добежали, Володя?

В о л о д я. Он добежал. Положил меня в снег и только сам-то поднялся, а эти гады опять начали стрелять и убили его так, что он прямо на меня упал.

И р и н а. Убили?

В о л о д я. Из автоматов, наверно. Так что мне, собственно, говорить нечего.

И р и н а. Кто же это был, ты так и не знаешь?

В о л о д я. Нет. Тут заваруха началась… Когда подошли наши, меня положили на плащ-палатку и понесли, а его стали закапывать.

И р и н а. А документы ты его не видел?

В о л о д я. Он тоже из разведки полз, а когда посылают в разведку, ничего не разрешают брать с собой… В карманах у него нашли только какую-то пуговицу…

И р и н а (быстро идет к комоду, достает фотографию Бориса, показывает Володе). Похож?

В о л о д я (после долгой паузы). Нет.

И р и н а (громко). Он?

В о л о д я (тихо). Да.

Ф е д о р И в а н о в и ч проходит в другую комнату. И р и н а быстро идет за ним. Затем уходит и М а р к.

Как получилось… Знаете, у нас в палате младший лейтенант из Пскова лежал, все жену разыскивал, во все концы письма писал, а она, оказывается, на четвертом этаже няней работала в нашем же госпитале… А один рассказывал…

В е р о н и к а. Володя, он ничего не сказал перед…

В о л о д я. Нет. Он умер сразу…

В е р о н и к а. Его там и похоронили?

В о л о д я. Да.

В е р о н и к а. Где это?

В о л о д я. Западная окраина Смоленска, около высоты ноль шесть.

Входит Ф е д о р И в а н о в и ч, за ним И р и н а.

И р и н а. Папа, ты сейас никуда не ходи.

Ф е д о р И в а н о в и ч. Пойду, Ирина…

Распахивается дверь, вбегает запыхавшаяся А н н а М и х а й л о в н а. Бросается к В о л о д е.

А н н а М и х а й л о в н а. Вовочка!.. Вовулька мой!.. Федор Иванович, Ирина!.. Товарищи! Радость-то какая! Какая радость!