МЕТОДЫ ИСПРАВЛЕНИЯ ЯЗЫКА

Признак делания духовного - молчание с неосуждением, скупость на язык. От этого и боязнь осудить, боязнь злословить и боязнь о себе что-нибудь пло­хое или хорошее сказать, если непременно будет основой, платформой - молитва Иисусова. Основа всему ведь молитва. Но молитва без молчания уст, без неосуждения и без нерассказывания о себе - это будет пустое времяпрепровождение, потеря времени. От молчания будет и любовь к людям, будет и любовь к Богу, и будет непременно ревность о Господе. Самая страшная болезнь, которой мы болеем, - это что мы теряем ревность. Нас посещает безразличие к вечному спасению. И все это только потому, что у нас запущена совесть, а запущена совесть потому, что наш язык безобразный. Он злословит, осуждает, пустословит, и у него нет собранности. А собранно­сти нет, значит, у него не будет никакой записи для покаяния. А без исповеди, без покаяния - труды тщетны.

-Как выйти человеку из этого состояния?

-Начать молиться, начать молчать. И одновременно вести запись.

-А если он уже не может этого делать, не хочет?

-Вот это хотение надо вызвать молитвой.

-А если он и этого не может сделать?

-Здесь рекомендуется чтение Святых Отцов, которое может насторожить и напугать, особенно "Отечника" святителя Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника письма и т.д. На некоторых действуют Жития святых.

-Вы сказали: без исповеди, без покаяния труды тщетны?

-Но исповедь, если будет молитва. А не имея молитвы и плача: "помилуй меня", исповедь будет только пересказом. Молитва с исповедью - это напугает. Это даст ревность. Исповедь - это таинство покаяния, Через таинство покаяния, через таинство дается благодать Божия, которая вселяется в сердце человека.

Вот почему надо как можно чаще причащаться кающему­ся: для того, чтобы воспринять в себя Благодать Святаго Духа. "Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны…" Действие Благодати Святаго Духа. Вот почему мирские люди никак не могут преуспеть в духовной жизни. Во-первых, они молятся чувственно: молясь, они любуются собой, большей частью, или у них молитва чувственная, при безобразном со­стоянии языка, а раз язык - то и все страсти: самолюбие, обид­чивость, подозрительность, настойчивость, гневливость.

-Надо всегда молчать?

-Тогда постепенно будете прибирать себя к рукам, как говорят, и будете следить за собой.

-Смотря, как молчать: можно от зла молчать.

-Нет. Молчать нужно только на основе молитвенного делания: "помилуй меня". Язычники тоже молчат, и безбожники молчат, но они молчат от эгоизма, от себяжаления и оттого, что они знают только себя и свою выгоду, или от озлобленности. Это молчание губительное. А если молчание построено на молитве, это будет молчание Божие. Тут содействует непременно и Дух Святый, и Ангел Хранитель. Это две страшных, больших силы, которые перерождают постепенно человека. И по мере того, как человек будет молчать и молиться, и каяться (это три основных вещи, да?), он будет восходить от силы в силу, будет отсекать от себя основные страсти, которые губят спасение: это гордость, т.е.: самолюбие, самоцен, самоуверенность, самодовольство, самолюбование, настойчи­вость, гнев, - все это гордость, да? А от этого, конечно, он и ради правды никогда не солжет, никогда не обманет; он перемолчит или скажет правду - от боязни вездеприсутствия Бо­жия. Если по любви - он не сумеет солгать и одного раза в год, как Святые Отцы говорят. Вот когда ему надо солгать, он хорошо подумает. Если он себя жалеет по-настоящему пред Богом, то он никогда не пойдет на уступку.

Как глупо и странно, и смешно, когда говорят: "я люблю, поэтому я солгал". Нет. Нет. Любовь умеет гневаться, любовь умеет обличать, любовь умеет и требует говорить только одну, голую правду. И никогда такой не скажет, что "я жалею чело­века, он обидится и оскорбится". Пусть он обижается и ос­корбляется, сколько ему угодно, Бог ему Судия, но он поймет, что ему это будет только в богатство. Мы устраиваем так, чтобы была только духовная жизнь, а не человеческая. Нам наплевать, как о нас подумают, что о нас скажут, потому что человек не угождает никогда людям. Он боится Бога, потому что ему придется непременно отчитываться - или на мытарствах, если он лишится христианской кончины, т.е. не удостоится причаститься в день смерти, тогда его бесы прямо с комнаты задержат на мытарствах и предъявят ему счета; или он будет преждевременно Богом наказан, по любви Божией к нему, чтобы искупить свои грехи, даже мелкие грехи лжи, незначи­тельные.

-За ложь накажет его?

-Да. Всякая ложь есть противоестественная вещь. Грех противоестественный - ложь; неестественный грех.

-А естественный какой грех?

-Лень, даже блуд. Лень - естественный грех, она связана с человеческим телом, переутомленностью. Бог прощает.

-Бог скорее простит лень, чем маленькую ложь? Даже если: "Батюшка болеет", - скажу, а на самом деле - нет? Вот так скажу - и Бог меня накажет?

-Да. Это не вменится в любовь, а вменится в ложь. Всякая ложь, она имеет непременно основу: или лукавство, или выгоду, или неправильное понимание любви.

-Или просто привыкли говорить неправду?

-Да, не подумавши взял - и сказал. А потому что развеянное, распущенное, несобранное житие - и болтает, что ему на ум ни придет.

Вот и говорят: нерадивое житие, т.е. не только что не мо­лится и не следит за собой, и не кается, и любит спать, любит много есть, увлекается блудными мыслями, блудными жела­ниями (это обязательно одно с другим связано), но и, конечно, если много говорит, шутит, смеется, занимается пустыми де­лами, тратит время зря, ненужные вещи читает, музыку слу­шает, тратит время на уборку, на прихорашивание себя. Это все нерадивое житие.

-Что же, уборку бросать?

-Смотря кому. Если келейник не будет убирать, он будет бит много, потому что он поставлен на послушание. А если я буду облизывать свою келию, я буду бит за это и Богом, и демонами. И смотря как убирать. Можно убирать по совести, можно убирать в угоду, чтобы получить благодарение: "спаси Господи, большое спасибо", подарок, награду. Это страшный грех. Я это сделал потому, что я обязан, потому, что я поставлен Богом на это послушание, а ждать благодарности – это грех. Это подлежит исповеди: что, мол, я убирался и имел тщеславные мысли: "Непременно получу за это награду, авось получу награду, если награду не получу, как это мне будет обидно и больно". Это тщеславие, это все суетное житие, не духовное житие. Вот почему в общежитии мы учимся добродетелям духовной жизни, она особенно драгоценна.

-Самая высокая добродетель - милость?

-Да, то есть, неосуждение, снисхождение ко всем, всех оправдание. Это есть милость. А не только копеечку подавать.

И милостыней можно избавиться от мук, милостыней мож­но умолить Бога, чтобы удостоиться христианской кончины. Шура удостоилась христианской кончины ради милости и ради почитания Божией Матери. Она особенно почитала Божию Матерь и была особенно милостива, была очень нестяжательная. Она никогда ничего для себя не имела. Она была белая монахиня.

Милость - неумение видеть зло, всех извинять, всех оправ­дывать, не уметь осуждать, всех извинять, всех оправдывать, всех жалеть. А копеечки подавать - если есть возможность, конечно. Но монаху... у него копеечек нет, потому что у него собственности никакой нет. Значит, сумеет сотворить милос­тыню, т.е. никогда никого не корить, всех извиняет, всех оп­равдывает, всех жалеет и всех считает выше себя. Вот почему он не умеет гневаться и не умеет осуждать. И когда кого-нибудь осуждают, он спешит как-нибудь заступиться и его извинить.

-Как?

-Если при нем кто-нибудь осуждает кого-то, он заступает­ся с пеной у рта, он не может терпеть, чтобы кого-нибудь не извинить, не оправдать. Вся его радость, вся суть его духовной жизни - любовь к людям, любовь к Богу. Это есть всех оправ­дать, извинить, уметь не подмечать ничего плохого. Как раз у нас противоположное. Это как раз доказывает, что мы не духовно живем.

Если мы подмечаем плохое, видим плохое (не только пере­сказываем, само собой разумеется), это как раз доказатель­ство, что мы не духовно живем, мы не молимся, мы людей не любим, в нас любви нет. Это самое страшное! Вот почему собранный человек - прежде всего милостивый. У такого че­ловека, конечно, ничего не лежит, он все раздает. У него по­требность, болезненная потребность отдать. От любви, от любви к человеку. И - защитить, извинить, оправдать, не уметь заме­чать плохое и злое, и непременно отдать свое.

Иоанн Кононов был такой. Вот почему его бесы боялись. С ним мучались - как его одеть, батюшку. Оставались на нем только белые брюки. Рубашку снимал зимой: "подожди, я сейчас зайду за уголок". Зимой!.. Снимает белье, одевает ват­ный подрясник, и - отдает нищему. Все таскал из дому. Его дочка говорила: "Папа был наш мучитель, ничего не остава­лось, ни кусочка сахара, ни крупы, ничего, все уходило." Об­виняли его в том, что он якобы психически расстроенный человек. Нет! Это такая любовь к Богу, такая бесконечная любовь к людям. И чтобы при нем о ком-нибудь плохое ска­зать - ударит по уху: "посмотри на себя!" - хлоп по щекам. Пусть при людях, пусть за столом, все равно. Но без сердца, конечно. Очень много общего с владыкой Антонием Ставро­польским.

Владыка Антоний Ставропольский любил людей и никогда никого не осуждал, и всем находил причину извинить, оправ дать; уж, в крайнем случае, он обличит в глаза, как архиерей, но наедине, Но это все люди, которые молились и каялись, и знали, прежде всего, свои грехи, Это свойство людей, которые живут духовно-собранной жизнью. А кто живет нерадиво, тот, конечно, злословит, осуждает, пересуживает, сплетничает, не молится. Может быть, он читает, вычитывает, но не молится. И то - вычитывает так, спустя рукава. Много, конечно, неволь­но будет спать, много будет есть, и если он постник, то он постник потому, что надо людям показать, что он постник. И такому умирать очень страшно.

Вот преподобный Агафон говорит, что у него был ученик, нерадивый такой был послушник. Он жил очень нерадиво. Преподобный Агафон его упрашивал, уговаривал: "Плохо тебе будет, начинай жить хорошо". А он не слушался и умер, Пре­подобный Агафон стал молиться, сорок дней молился. И ему было показано состояние этого нерадивого: огонь до ушей, голова только торчала. И он сказал: "Как тебе, брате?" - "По твоим святым молитвам я имею утешение, что моя голова не в огне". Единственное утешение! "Если бы не твои молитвы, и голова была бы в огне." Это прежде Страшного Суда!

-А после Суда еще страшнее будет?

-А потом он будет на Суде. И вернется опять в огонь. Потому что мы же исповедуем, что в день Страшного Суда все узники явятся на Суд и вернутся опять во ад. Так рассуждая и так исповедуя, и так веря, конечно, надо говорить, что я безумный человек, что я живу нерадиво. Я - сумасшедший, или я - безбожник, атеист, - что я, зная это, живу нерадиво. Тяжкие, смертные грехи - о чем же он думает?

-Какие тяжкие и смертные грехи?

-Тяжкие и смертные грехи - всякий грех, с которым трудно расстаться, жалко с ним расстаться.

-А какие смертные грехи?

-Все смертные грехи. И грехи, которые мы сознательно делаем и не хотим от них отстать.

Прежде всего, язык. Молитва и язык - это основа поло­жить начало благое. А раз будет молитва, там будет покаяние, и язык будет молчать, благодать Божия поможет, потому что благодать Божия не отойдет, Ангел Хранитель приступит.

-Если будет молчать?

-Молчать и молиться.

-Если сначала не будет молитвы, то хотя бы молчать?

-Он будет молчать при помощи молитвы, Невозможно молчать, не молясь. Невозможно.

-А какая молитва?

-Всякая молитва: выполнение правила, Иисусова, Божией Матери.

-А если человек не может себя заставить молиться?

-Надо научиться, надо себя заставлять. Надо себя заставлять. Такого "не могу" нет, С Божией помощью, благодатью Божией можно научиться молиться. Молитва придет, только надо приложить старание. Заставлять себя. Во-первых, режим молитвенного строя домашнего, суточного. И потом, покаяние: почаще исповеди, чтобы жаловаться, подмечая все нехорошее за собой, о молитве и о языке, прежде всего. Возьмись за язык.

-Молчи да молчи?

-Молчи и молись. Захочешь болтать - молись.

Дело в том, что мы осуждаем, злословим, пустословим, о себе рассказываем, подмечаем плохое, пересмеиваем. Это есть грехи языком. Бог дает разумение. Лучше перемолчать, чем сказать. Если Богу нужно будет, чтобы кого-то известить, все равно узнается.

-А если человек унывает, все равно молчать?

-Это грех жестокости. У нас потребность сердца любящего.

А если встретила человека и говорила, и пустословила или осуждала, то тем более молчи. Молчи и кайся. Пиши и прине­си покаяние. А если перескажешь это злословие, то это двой­ной грех. Во-первых, ты грешишь сама, во-вторых заставля­ешь грешить людей. Мы же, когда злословим и осуждаем, кроме греха осуждения еще берем на себя грех соблазна, так? Мы людей наводим на грех. Мы соблазняем на грех, да?