ОГОНЬ НА СТЕНЕ

В глуби чертога на стене

Рука явилась, вся в огне…

И пишет, пишет. Под перстом

Слова текут живым огнем.

Генрих Гейне. Валтасар^[19]

Когда Сажерук с Фаридом прокрались во Дворец Ночи, в широких темных коридорах было тихо. Только воск капал с тысяч свечей на мраморные плиты пола, каждая из которых была украшена гербом Змееглава. Слуги и служанки бесшумно проносились мимо, потупив головы. Стража стояла в бесконечных переходах и у дверей, таких высоких, словно они предназначены для великанов, а не для людей. На каждой двери сверкал серебряной чешуей геральдический змей, убивающий добычу, а возле дверей висели огромные зеркала. Фарид останавливался перед каждым, чтобы убедиться, что он действительно невидим.

Сажерук зажег на ладони огонек размером с желудь, чтобы юноша не отстал от него. Одна из дверей отворилась прямо перед ними, и слуги стали выносить оттуда роскошные яства, от запаха которых у Сажерука болезненно сжался невидимый желудок. Бесшумно, как змея, проскальзывая мимо слуг, он слышал, как они приглушенными голосами переговариваются о молодой ведьме и о сделке, которая спасет Перепела от виселицы. Сажерук слушал и сам не знал, какое из чувств в его душе сильнее: облегчение от того, что слова Фенолио снова сбываются, или страх перед этим словами, перед невидимыми нитями, которые прядет старик, нитями, опутавшими даже Змееглава, возмечтавшего о бессмертии, когда Фенолио давно уже написал его смерть. Но успела ли Мегги прочесть его смертный приговор до того, как ее увели из богадельни?

– Что будем делать? – шепотом спросил его Фарид. – Ты слышал? Они заперли Мегги вместе с Волшебным Языком в одной из башен! Как мне туда пробраться?

Как дрожит у него голос. Силы небесные, любовь – это сплошная мука. Кто с этим не согласен, просто никогда не испытывал этого проклятого трепета в сердце.

– Даже не мечтай об этом! – ответил Сажерук юноше. – У застенков в башнях крепкие запоры, туда тебе и невидимым не проскользнуть. Кроме того, там, наверху, полно стражи. Они ведь по-прежнему думают, будто поймали Перепела. Лучше проберись-ка на кухню и послушай, что болтает прислуга. Обычно так и узнаешь самое интересное. Только осторожно! Запомни: невидимый – не значит бессмертный.

– А ты?

– Я попробую проникнуть в нижнюю тюрьму, к узникам попроще, к Хитромыслу и матери Мегги. Видишь вон того мраморного толстяка? Наверное, какой-нибудь предок Змея. Встречаемся возле него. И не вздумай красться за мной следом! Фарид!

Но того уже и след простыл. Сажерук чертыхнулся про себя. Лишь бы никто не услышал, как стучит влюбленное сердце мальчика!

К тюрьме вел длинный, темный коридор. Лекарка Хитромысла описала ему дорогу. Ни один из стражников даже головы не повернул при бесшумном приближении Сажерука. Сразу двое сидели при свете единственного факела в сыром проходе, за которым открывалась дверь вниз, в смертельную утробу Дворца Ночи, переваривавшую людей, словно каменный желудок, и время от времени извергавшую труп-другой. И на этой двери, в которую никто не входил добровольно, красовалась змея, но на этот раз ее серебряное тело обвивалось вокруг черепа.

Стражники спорили, речь шла об Огненном Лисе, но у Сажерука не было времени подслушивать. Он только порадовался, прокрадываясь мимо них, что они так увлечены спором. Дверь легонько скрипнула, когда он приоткрыл ее, чтобы проскользнуть внутрь, – у него замерло сердце, – но стражники даже не оглянулись. Как бы хотелось ему сейчас иметь такое бесстрашное сердце, как у Фарида, пусть это и делает человека легкомысленным.

За дверью было так темно, что Сажерук позвал на помощь огонь, – как раз вовремя, чтобы не свалиться с крутой лестницы со стершимися ступенями, оказавшейся под его невидимыми ногами. Из глубины на него пахнуло отчаянием и страхом. Говорили, что эта лестница уходит так же далеко в глубь холма, как башни крепости – в небо, но Сажерук не встречал никого, кто мог бы подтвердить эти рассказы. Из тех, кого он знал и кто попал сюда, ни один не вернулся обратно.

«Сажерук, Сажерук, – сказал он себе, осторожно шагая по ступеням, – не слишком ли в опасный путь ты пустился только затем, чтобы поприветствовать двух старых друзей, да еще в таком месте, где им от твоего прихода будет мало толку?» Но что ж поделаешь – за Хитромыслом он многие годы ходил по пятам, как теперь Фарид за ним, а что до Резы – ее имя он даже не стал произносить в мыслях, как бы желая убедить себя, что вовсе не ради нее спускается по этой треклятой лестнице.

К несчастью, даже невидимые ноги не могут двигаться бесшумно, однако Сажеруку повезло – за весь путь ему лишь один раз попались навстречу люди. Это были трое надзирателей, они прошли так близко от него, что он почувствовал на лице их чесночное дыхание и едва успел вжаться в стену, чтобы самый толстый не задел его локтем. На грубо обтесанных стенах, так не похожих на сияющую облицовку дворца, через каждые два-три метра горели факелы. Дважды Сажерук проходил мимо каморок, в которых сидели часовые, но ни один из них не поднял головы, когда он проскальзывал мимо, легкий, как дуновение ветра, и такой же невидимый.

Когда ступени наконец кончились, он чуть не натолкнулся на надзирателя, который со скучающим видом расхаживал взад-вперед по освещенному свечами коридору. Сажерук беззвучно прошмыгнул мимо него, заглядывая в камеры, из которых одни были такие тесные и низкие, что в них нельзя было распрямиться, а другие – такие просторные, что туда запросто поместилось бы человек пятьдесят. Конечно, в этом подземелье нетрудно было просто забыть какого-нибудь узника, и у Сажерука сжалось сердце при мысли о том, каково Резе в такой темноте. Столько лет она провела в плену, и на этот раз ее свободная жизнь продолжалась меньше года!

Он услышал голоса и пошел на звук, все глубже и глубже. Навстречу ему попался низенький лысый человечек. Он прошел совсем близко, и Сажеруку пришлось задержать дыхание, но, к счастью, лысый его не заметил и скрылся за углом, бормоча что-то о бестолковых бабах. Сажерук прислушивался, прижавшись спиной к сырой стене. Кто-то плакал – женщина, а другая успокаивала ее. В конце коридора виднелась лишь одна камера, темная зарешеченная дыра, перед которой горел факел. Как же ему пролезть сквозь эту чертову решетку? Он подошел вплотную. В камере Реза гладила по голове какую-то женщину, утешая ее, а рядом сидел Двупалый и играл на маленькой флейте грустную мелодию. Никто не смог бы всеми десятью пальцами играть и вполовину так хорошо, как он своими семью. Других Сажерук не знал – ни женщин, сидевших рядом с Резой, ни остальных мужчин. Хитромысла не было видно. Куда они его дели? Может быть, посадили в одну камеру с Волшебным Языком?

Он оглянулся и прислушался. Где-то раздавался мужской смех – наверное, это был надзиратель. Сажерук поднес палец к горящему факелу и зашептал на огненном языке. Пламя прыгнуло ему на ноготь, как воробей, подбирающий крошки. Когда он впервые показал Фариду, как огнем написать на стене свое имя, у того черные глаза чуть не вылезли из орбит. А ведь это совсем легко. Сажерук просунул руку сквозь прутья решетки и провел рукой по грубому камню. «Реза», – написал он и увидел, как Двупалый опустил флейту и вытаращился на огненные буквы. Реза обернулась. Боже, какой у нее понурый вид! Надо было прийти сюда раньше. Хорошо, что дочь не видит ее такой.

Реза встала, сделала шаг к своему пылающему имени и замерла. Сажерук провел пальцем огненную линию, словно стрелку, указывающую, где он. Она подошла к решетке и уставилась в пустоту, растерянная, недоумевающая.

– Извини, – прошептал он. – Моего лица ты сегодня не увидишь. Но шрамов на нем меньше не стало.

– Сажерук? – Реза протянула руку в пустоту, и он пожал ее невидимыми пальцами.

Она и вправду говорит! Черный Принц рассказывал ему, что говорил с ней, но Сажерук ему не поверил.

– Какой красивый голос! – прошептал он. – Таким я его всегда и представлял. Когда он к тебе вернулся?

– Когда Мортола выстрелила в Мо.

Двупалый во все глаза смотрел на нее. Женщина, которую Реза утешала, тоже повернулась в их сторону. Лишь бы она не заговорила…

– Как у тебя дела? – спросила Реза. – И у Мегги?

– Хорошо. Во всяком случае, лучше, чем у тебя. Она вместе с тем стариком-поэтом старается привести эту историю к хорошему концу.

Реза вцепилась одной рукой в прутья решетки, другой – в его руку.

– Где она сейчас?

– Вероятно, у своего отца. – Сажерук увидел испуг на ее лице. – Да, я знаю, он сидит в башне, но она сама к нему захотела. Это все входит в замысел Фенолио.

– Как он? А мой муж?

Сажерук все еще чувствовал уколы ревности. До чего же глупая штука – сердце.

– Волшебному Языку, говорят, лучше, и благодаря Мегги его в ближайшее время не повесят, так что гляди веселей. Твоя дочь и Фенолио придумали очень хитрый план, чтобы его спасти. Его, и тебя, и всех остальных…

В коридоре послышались шаги. Сажерук выпустил руку Резы и отступил, но шаги смолкли вдалеке.

– Ты еще здесь? – Ее глаза обшаривали темноту.

– Да. – Он снова сжал ее пальцы в ладонях. – Мы теперь, видно, встречаемся только в застенках! Сколько времени нужно, чтобы переплести книгу?

– Книгу?

Сажерук снова услышал шаги, однако на этот раз они смолкли быстрее.

– Да. Это совершенно безумная история, но, поскольку Фенолио ее написал, а твоя дочь прочла, она, наверное, осуществится.

Реза протянула руку сквозь решетку и коснулась пальцами его лица.

– Ты и вправду невидим! Как ты это сделал?

Она спрашивала с таким детским любопытством. Ей было любопытно все новое. Он всегда любил в ней эту черту.

– Старый фокус фей! – шепнул Сажерук.

Ее пальцы погладили его по покрытой шрамами щеке.

«Ну почему ты не можешь помочь ей, Сажерук? – досадовал огненный жонглер. – Ведь она сойдет с ума в этом подземелье! Может быть, прикончить часового? Но ведь потом еще лестница, бесконечная лестница, а потом крепость, широкий двор, голый утес, и нигде не спрячешься, нет даже дерева, за которым можно укрыться, всюду только камни и солдаты».

– А твоя жена? – Голос у нее и вправду очень красивый. – Ты нашел ее?

– Да.

– Что ты ей рассказал?

– О чем?

– О том времени, когда ты отсутствовал.

– Ничего.

– Я Мо все рассказала.

Да, наверное, она так и сделала.

– Что ж, Волшебный Язык знает, о чем ты говоришь, а Роксана бы мне все равно не поверила. Так ведь?

– Да, наверное, не поверила бы.

Реза на мгновение опустила голову, словно вспоминая то время, о котором он не хотел рассказывать.

– Принц сказал мне, что у тебя тоже есть дочь, – прошептала она. – Почему ты мне о ней никогда не говорил?

Двупалый и заплаканная женщина все так же смотрели в их сторону. Авось они теперь думают, что огненные буквы им померещились. На стене осталась лишь тоненькая полоска сажи. А что люди начинают разговаривать с пустотой – такое в тюрьмах, в конце концов, довольно часто случается.

– У меня было две дочери. – Сажерук вздрогнул, услышав отдаленный крик. – Старшая – ровесница Мегги, но она не желает со мной разговаривать. Она хочет знать, где я пропадал десять лет. Может быть, у тебя есть в запасе красивая сказка, которую я мог бы ей рассказать?

– А вторая?

– Она умерла.

Реза сжала его руку:

– Прости.

– Ничего.

Сажерук обернулся. Один из надзирателей встал перед входом в коридор, крикнул что-то другому и с недовольным видом пошел дальше.

– Три-четыре недели! – прошептала Реза. – Столько времени понадобится Мо – в зависимости от толщины книги.

– Ну что ж, это неплохо. – Он просунул руку сквозь решетку и погладил ее по голове. – Несколько недель – это ерунда по сравнению с годами в доме Каприкорна, Реза! Думай об этом каждый раз, когда тебе захочется биться головой об эту решетку Обещаешь?

Она кивнула.

– Передай Мегги, что со мной все в порядке! – прошептала она. – И Мо тоже. Ты ведь и его увидишь, правда?

– Конечно! – солгал Сажерук.

Что плохого в том, чтобы обещать ей это? Чем еще он мог ей сейчас помочь? Вторая женщина снова начала всхлипывать. Ее плач эхом прокатывался по гулким коридорам, все громче и громче.

– А ну тихо там, черт подери!

Сажерук вжался в стену, увидев спешащего к двери камеры надзирателя – здоровенного толстяка, и затаил дыхание, когда эта туша остановилась прямо рядом с ним. Одно страшное мгновение Двупалый смотрел прямо на него, словно видел, но потом взгляд его скользнул дальше, ища чего-то в темноте – может быть, огненных букв на стене.

– Кончай выть!

Надзиратель ударил палкой в прутья решетки. Реза пыталась успокоить рыдающую женщину. Сажерук едва успел забиться в угол. Женщина уткнулась лицом в юбку Резы, а надзиратель с ворчанием повернулся и пошел прочь. Сажерук дождался, пока стихнут его шаги, и снова приблизился к решетке. Реза опустилась на колени перед женщиной, все так же прятавшей лицо в ее юбке, и тихо уговаривала ее.

– Реза! – прошептал он. – Мне пора идти. Сюда к вам приводили сегодня ночью старика? Цирюльника по имени Хитромысл?

Она подошла к решетке.

– Нет! – ответила она. – Но надзиратели говорили об арестованном цирюльнике, которому придется осмотреть всех больных в крепости, прежде чем его посадят к нам в камеру.

– Да, это, наверное, он. Передавай ему от меня привет.

Сажеруку тяжело было оставлять ее здесь, в этой тьме. Он с удовольствием выпустил бы ее из клетки, как фею на ярмарке, но Реза не сможет улететь.

У подножия лестницы двое надзирателей с насмешкой говорили о палаче, у которого Огненный Лис часто отбивал работу. Сажерук юркнул мимо них быстро, как ящерица, и все же один удивленно оглянулся. Может быть, почуял запах огня, окутывавший Сажерука, словно второй плащ.