На операционном столе

После тех трагических событий многие люди хотели выразить мне симпатию и сочувствие. Меня приходили навестить в Лазенках, спрашивали, как я себя чувствую, как нога. Я видел, что люди проявляют ко мне неподдельный интерес, и это меня утешало и согревало. Было очень приятно, что во время болезни меня навестил доктор Свежавский. Благодаря его любезности осенью 1934 года я поехал на четырехнедельное лечение в Ивонич, в санаторий доктора Алексевича.

Пребывание в Ивониче благоприятно сказалось на моем состоянии, я частично восстановил нервную систему и мог уже спокойно оценить новую ситуацию. Правда, предстояла сложная операция, но я, собрав волю в кулак, гнал от себя невеселые мысли. Всю энергию направил на то, чтобы выполнять предписания врачей и поскорее выздороветь.

Лечением в основном занимался доктор Левитукс. Я каждый день посматривал на свое колено, внушал себе, что скоро снова смогу начать тренировки, окончательно вылечусь.

Больше всего удивлял меня Союз легкоатлетов, который словно забыл о моем существовании. Клуб «Варшавянка», напротив, старался мне всячески помочь. Мне удалось даже поехать в Сицилию, где я некоторое время жил в Палермо. Мне казалось, что смена климата, горячее солнце хорошо повлияют на мое колено и на общее состояние.

Пробыв несколько недель в прелестном Палермо, я решил, что уже окончательно выздоровел, и даже попытался сделать легкую разминку. Местный клуб разрешил тренироваться на его стадионе, предоставил в мое распоряжение раздевалку и беговую дорожку. На все спортивные мероприятия мне присылали бесплатные билеты. В пансионате меня навещало много незнакомых людей, интересовались моим самочувствием, просили рассказать о моих выступлениях на беговых дорожках мира и, конечно, особенно много спрашивали о Лос-Анджелесе.

Я себя чувствовал все лучше и поэтому начал интенсивней тренироваться. Неожиданно в Палермо прошел дождь. Дождь для Сицилии — очень редкое явление. Он шел недолго, был теплым, не испугал меня и не заставил сойти с дорожки, но то ли потому, что дорожка размокла, то ли из-за сырости в атмосфере снова заболело колено. Я впал в отчаяние, быстро упаковал вещи и отправился в Рим на консультацию к специалистам.

В Риме врачи, к сожалению, ничего нового не сказали. Я понял, что Италия мне не может помочь, и решил вернуться на родину. В Варшаву ехал обуреваемый плохими предчувствиями, только теперь я понял, как еще далек от полного выздоровления.

Наступил 1935 год. Состояние мое несколько улучшилось, и снова появилась надежда вернуться на беговую дорожку, не прибегая к сложной операции. Будущее стало казаться не таким мрачным.

Весной поехал на лечение в Иновроцлав, где меня опекал доктор Сушинский, большой друг спортсменов. Лечение в Иновроцлаве заключалось в специальных уколах и грязевых ваннах. Уже через неделю мне стало лучше, я поверил в лечение и понял, что нахожусь на курорте не напрасно. Но я так привыкк постоянным неудачам, что боялся во всеуслышание объявить о моей радости. Я переживал ее про себя, но чувствовал, что здесь, в Иновроцлаве, удастся наконец победить болезнь. Когда был один, высоко подпрыгивал,— нога не болела, и я радовался как ребенок. «Я еще смогу бегать!» — кричал я во весь голос. В мечтах я снова был победителем, первым рвал финишную ленточку. Каквсе-таки прекрасно мечтать!

После трехнедельного пребывания в Иновроцлаве я ужемог совершать дальние прогулки на велосипеде, часто появлялся на теннисном корте. Я забыл сказать, что был большим любителем тенниса. «Если так и дальше пойдем,— думал я,— можно будет скоро начать регулярные тренировки».

В этот период все очень интересовались, как проходит лечение. Почти ежедневно почтальон приносил лисьма со всех концов Польши, незнакомые люди желали мне скорее выздороветь.

Об Иновроцлаве у меня остались самые теплые воспоминания. Особенно внимательны были ко мне местные школьники и школьницы. Девушки не скупились на знаки внимания, писали мне письма, приносили цветы. Мне кажется, что в Иновроцлаве живут самые милые, самые отзывчивые девушки на свете!

После двухмесячного пребывания в Иновроцлаве я возвратился в столицу. Самочувствие прекрасное! Я уже снова могу возобновить тренировки. Вопреки своим привычкам, начинаю разминку очень осторожно, чувствую, что уже в этом сезоне могу обрести высокую форму. Ведь в будущем году состоится Олимпиада в Берлине!

Мне надо было много двигаться. Движение приносило радость. Ничего удивительного, что я каждый день играл помногу в теннис. Однажды во время игры нога подвернулась, я вскрикнул от боли. Все, что мне за последние месяцы с таким трудом удалось достигнуть, рухнуло.

В который уж раз я снова погрузился в депрессию! Кажется, я был окончательно сломлен физически и морально. Теперь я понял, что наступила катастрофа, никакие полумеры не смогут меня вылечить.

Я находился тогда под Варшавой у моих родных. Надо было срочно возвращаться в столицу. Я потерял последнюю надежду выздороветь, перестал верить, что снова когда-нибудь смогу бегать; мало того, я думал, что всю жизнь буду ходить с палочкой, как сейчас. Разве могу сейчас мечтать о беге, если даже ходьба дается мне с трудом!

Надо было решить, что делать дальше. Мне хотелось передать молодому поколению спортсменов свой опыт, попробовать найти свое место в жизни, стать педагогом и воспитателем. Я поступил в Центральный институт физического воспитания на Белянах. Учеба в институте доставляла огромное удовлетворение, я не пропускал ни одной лекции. К сожалению, из-за больной ноги я не мог посещать практические занятия.

Я не отказался от лечения, но вера в выздоровление была окончательно подорвана. Я уже не так скрупулезно выполнял указания врачей, не видя в них смысла. «К чему все это? — спрашивал я врачей.— Излечится травма, снова поддамся иллюзии, а потом наступит разочарование. У меня уже просто нет сил верить...»

Именно в это время мной заинтересовался председатель Польского союза легкой атлетики Знайдовский. Он уговорил меня пойти к его приятелю — доктору Кону. Что же, попытаюсь в последний раз! Лечение было очень мучительным и выматывающим. Оно заключалось в серии уколов, которые вызывали высокую температуру, иногда до 38—39 градусов. После такой встряски я, естественно, чувствовал большую слабость. Кроме того, уколы были очень болезненными. Почему же я решил предпринять еще одну попытку? Не хочу скрывать истинной причины ни перед вами, ни перед собой: просто я боялся операции. Прекрасный человек и великолепный специалист, доктор Левитукс давно сказал, что для спорта меня может спасти только хирургическое вмешательство, а я хватался за полумеры, как утопающий за соломинку.

Лечение, назначенное доктором Коном, продолжалось шесть месяцев, после чего доктор Кон отвел меня к профессору Радлинскому, и, осмотрев мою ногу, оба специалиста пришли к выводу, что надо делать операцию. Не хочу описывать моего состояния, когда узнал «приговор» врачей. Я попросил дать мне несколько дней подумать. Вернулся на Беляны и старался забыть о болезни и о предстоящей операции. Это было не так легко.

Я хорошо помню тот день — 6 марта 1936 года, день, когда принял бесповоротное решение. Я поставил, однако, категорическое условие: меня должен оперировать доктор Левитукс, которому я безгранично верил. Через три дня, 9 марта, явился в госпиталь...

Мне стало даже легче, когда я принял решение и отбросил все сомнения. Пути назад не было. Я не чувствовал особого волнения (правда, может быть, мне это только казалось). Интересно, когда я больше волновался — перед стартом в Лос-Анджелесе или сейчас? Пожалуй, сейчас. Ведь на карту поставлено мое будущее!

«Спокойно, Януш»,— говорил я себе, стоя на старте в Лос-Анджелесе. И теперь повторял те же слова.

Перед отъездом в госпиталь обильно позавтракал, у меня вдруг появился волчий аппетит, я дажезабыл о совете врача не перегружать перед операцией желудка.

Прощание с материю было недолгим. Вначале вообще не хотел ей говорить о предстоящей операции, чтобы не волновать ее, и сообщить ей, когда все будет позади. Потом, однако, решил, что жестоко скрывать от матери правду.

Приняли меня в госпитале приветливо, как старого знакомого. Показали кровать, на которой предстояло лежать после операции. Я представился пациентам, которые находились со мной в одной палате. Меня засыпали вопросами, и прежде всего спросили, играю ли я в бридж?

— Прекрасно,— сказал один из них,— наконец-то у нас появился четвертый. Мы вас уже почти полгода ждем!

Коллега по палате, видимо, и не предполагал, что моей мечтой было как можно скорей покинуть эти гостеприимные стены...

Я обещал, однако, во время лечения обыграть всех до нитки... Что и сделал, но об этом потом.

Через час я уже был на операционном столе. «Один, два, три...» Помню, сначала я считал, а потом постепенно все куда-то исчезло.

Проснулся через час после операции. Позже узнал, что операция продолжалась час пятнадцать и доктор Левитукс удалил мне из левого колена мениск. Я слегка забегаю вперед, но хочу сказать, что немецкие специалисты, которые через несколько месяцев обследовали меня в Берлине, сказали, что я могу вернуться на беговую дорожку и побеждать. Они высоко оценили доктора, который делал мне операцию. Однако не буду предупреждать событий. Вернемся снова в больницу. Самочувствие мое после операции было хорошим. Я победил страх и свое упрямство и гордился этим. Но понервничать все же пришлось.

Я узнал, что моя мать во время операции пережила несколько очень неприятных минут. Одной из медицинских сестер было поручено сразу же после операции позвонить матери и сказать, что уже все в порядке и что я себя хорошо чувствую. Но мою просьбу выполнили совсем не так, как я предполагал. Как мне потом рассказывала мать, зазвонил телефон, она дрожащими руками подняла трубку и услышала голос: «Это пани Кусочинская?» «Да»,— ответила она. «Сейчас же приезжайте в больницу».

Можно себе представить, что пережила мать после такого таинственного и лаконичного звонка! Она была уверена, что ей уже не суждено увидеть меня в живых. Мне трудно описать первое свидание с мамой. Она не могла сдержать слез счастья, когда увидела меня в относительно хорошем состоянии.

Время в больнице бежало незаметно, я забыл о своих неприятностях, нога быстро заживала. Уже перед рождеством я мог покинуть больницу, но подумал, что во время праздников встречу многих знакомых и все будут спрашивать, как прошла операция, о которой хотелось как можно скорее забыть. Нет, лучше провести праздники в больнице, в тишине и покое. В канун праздника мне был нанесен очень приятный визит, визит известной копьеметательницы Марыси Квасневской, которая всегда была в превосходном настроении. Она засыпала меня новостями, посплетничала о моих коллегах-легкоатлетах. Был у меня и копьеметатель Генек Локайский (Погиб в Варшаве во время восстания. — Прим. ред.). Журналисты тоже обо мне не забыли. Особенно приятно было видеть около себя моих старых приятелей журналистов Александра Шенайха и Казимежа Грижевского.

В конце апреля, полный сил и надежд на будущее, я покинул стены больницы. Мне надо было решить, чем заниматься дальше. Должен ли я себя целиком посвятить учебе и работе или еще можно думать о продолжении спортивной карьеры?

Я решил прежде всего обратить внимание на учебу, стать примерным студентом. Хотелось передать молодым опыт, полученный в тяжелой борьбе на многих стадионах мира. Но для того, чтобы быть полноценным педагогом и воспитателем, одного опыта недостаточно, надо еще обладать и теоретическими знаниями, которые я мог получить только в Центральном институте физической культуры.

Перейти из вольных слушателей в студенты можно было имея аттестат зрелости. У меня его еще не было. Я взялся всерьез за учебу, чтобы сдать экзамены и получить аттестат, одновременно втянулся в общественную работу. Мнепредложили возглавить легкоатлетическую секцию девушек в «Варшавянке». Новая для меня работа инструктора-руководителя отнимала много времени, но я не унывал. Огромное удовлетворение доставили мне резко улучшившиеся результаты и победы моих учениц. Большим приобретением для секции была Стася Валасевич. Она была из большого спорта, ее прекрасно встретили руководство клуба и товарищи по спорту. Мывсе старались создать приятную атмосферу для нашей знаменитой спортсменки.

Раз уж я заговорил о Стасе Валасевич, не могу удержаться и не рассказать забавную историю из ее жизни. Стася родилась в деревне Янув под Рыпином на Куявах. Легенда гласила, что когда Стасе было всего полгода, она уже бегала. Ее бабушка рассказывала, что однажды она оставила маленькую Стасю барахтавшейся на полу, а недалеко от нее стоял горшок со сметаной. Малышка заметила горшок, подползла к нему и опустила пальчик в сметану. Увидев, что малышка проказничает, бабушка крикнула на нее. Девочка испугалась, впервые поднялась на ножки и стала убегать.

После этого кого может удивить, что Стасю в 1932— 1936 годах называли самой быстрой женщиной в мире! Ничего удивительного. Она начала тренироваться, когда ей было... всего полгода!

Наверное, все истории о Стасе заняли бы слишком много места в книге. Позволю себе лишь еще одну. Стася возвращалась из Америки в Польшу. В столице Франции ей непременно захотелось потренироваться. Ее привезли на стадион, предназначенный только для женщин. Там она познакомилась с чемпионкой Франции Радидо, которая тогда была сильнейшей легкоатлеткой Европы. Французы не узнали Стасю; было это в 1930 году, когда она не была еще так знаменита. Радидо торжественно предложила Стасе два метра форы в беге на 100 м. Стася с улыбкой ее поблагодарила. Кончилось тем, что француженка проиграла. Она пришла к финишу, отстав от Стаси на два метра.