Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


Утраченное доверие




На правах рекламы: http://ficbook.net/readfic/990131

У Кёнсу совсем не остается времени на ненависть. Кто бы мог подумать? Уж точно не он сам, потому что всю свою сознательную жизнь Кёнсу считал, будто соткан из ненависти, и она его питает, придаёт сил, сопровождает циничным холодом любую мысль в голове. Но ничто не питает организм так, как обыкновенная еда, и теперь Кёнсу прекрасно об этом знает, потому как вынужден завтракать дважды, ведь первый его завтрак всякий раз оказывается на дне унитаза минут через пятнадцать после приёма пищи.

Кёнсу считает себя первоклассным манипулятором. Конечно, у него было не самое радужное детство, зато родители в нём души не чаяли, а половину выпускного класса он провёл, греясь в лучах бесконечной истерики ненавистного Чонина. Да уж, он определённо профессионал, но это существо внутри него... по сравнению с ним, Кёнсу — ничто. Это ютящееся тепло под слоем кожи, мышц и костей, в самом деле, манипулятор от бога.

— Когда ты расскажешь мне, кто отец? — Чанёль не так уж и часто задает этот вопрос, по крайней мере, пытается.

— Никогда. Это не имеет теперь никакого значения, — отвечая, Кёнсу пытается улыбаться искренне, но туповатый с виду Чанёль куда проницательнее, чем может показаться на первый взгляд.

Когда Чанёль в ответ просто обнимает Кёнсу, тепло и крепко, крохотный внутренний манипулятор сжимает в незримых ладошках, казалось бы, несуществующее сердце. Он заставляет его испытывать странные чувства, и Кёнсу совершенно точно знает, что Чанёль — его первый настоящий друг.

Вот о чём Кёнсу не имеет понятия, так это о том, нормально ли это — будучи беременным от одного парня, каждый вечер лежать в кровати другого, листая ту кучу нелепых книжек о том, как вести себя будущим отцам, которую Чанёль накупил в ближайшем книжном. Как дурак. Здесь есть всё, начиная от каталогов одежды и заканчивая дурацкой йогой для беременных.

— На чем только люди не пытаются делать деньги, — ворчит Кёнсу, когда разглядывает одну из иллюстраций к йоге, и от одного только этого изображения начинает подташнивать и кружиться голова.

— Молчать, — строго обрывает Чанёль и, перевернувшись на кровати и поправив указательным пальцем очки, зачитывает: — "Если вас слишком часто мучает тошнота, то следует увеличить время сна". Всё, завтра никаких занятий, детка.

— Прекрати читать эту третьесортную литературу! — фыркает Кёнсу и толкает друга в плечо. — И кто ты такой, чтобы мне указывать?

— Ну, так как ты всё ещё не сказал мне, кто папочка, я решил, что могу взять на себя ответственность, — смеется Чанёль.

— Не смешно, — отвечает Кёнсу и хмурит брови.

— А кто сказал, что я смеюсь? — передразнивает Чанёль, и Кёнсу с ужасом и паникой находит в его словах серьёзность.

— Не глупи, Чанёль, это не твой ребёнок.

— Но я могу усыновить его, — пожимает плечами, а Кёнсу в ответ прикусывает нижнюю губу, потому что не может заставить себя злиться. — Я мог бы полюбить тебя.

— Я ужасный человек, — тихо начинает он, — я хотел убить собственного ребёнка.

Чанёль хмурится в ответ, а Кёнсу про себя хмыкает. Слова, сорвавшиеся с губ, даются ему большой ценой, ценой щемящей в груди боли, сожалений и пустых надежд, но это вынужденная мера. Кёнсу совсем-совсем не хочет, чтобы Чанёль всё-таки разочаровался в нём, но эту его доброту надо остудить прежде, чем она прогрессирует в безумие.

— Кёнсу, — нежный голос парня как звук точащегося ножа, теплые ладони, захватившие в плен щёки, Кёнсу сжимает губы, и у него сводит челюсть. — Ты замечательный человек, который станет отличным отцом. И если ты ещё хоть раз, чёрт тебя подери, заикнешься о чём-то подобном, я выкраду твои документы и отнесу в загс.

— Дурак! — не привыкший к такому обращению Кёнсу толкает Чанёля в плечи и отодвигается настолько далеко, насколько это ему позволяет кровать. — Откати яйца, Пак Чанёль, если не хочешь остаться без них.

А после они смеются, скидывают стопки книг на пол и засыпают в одной кровати. Но ночью Кёнсу просыпается вспотевшим, сползает с нагретой постели на холодный пол и сворачивается клубочком, прикусывая ладонь, чтобы не застонать в голос. Кёнсу пытается отвлечься на размеренное дыхание Чанёля, вспоминает его слова о том, что он — замечательный человек, прекрасный отец, но с каждым новым вздохом верится всё меньше.

В такие моменты, находясь не один, но в полном одиночестве под прицелом внутренних монстров, он практически не находит в себе любви. Нет ничего прекрасного и таинственного в том, что с ним происходит. Есть только пугающий жар вдоль всего тела и бешеное сердцебиение, отдающееся пульсацией в висках, а ещё — страх. Кёнсу захлебывается страхом, не в силах представить, что будет делать дальше, что скажет родителям, когда они приедут навестить, как оправдается перед Чонином, когда скрывать беременность станет невозможно...

Как и куда ему сбежать от проблем, от боли, от постоянной ревности?

Ответ только один, и Кёнсу ненавидит свою проницательность.

От себя не убежишь.

И потом, — решает Кёнсу, поднимаясь с пола и на ватных ногах добираясь до раковины с прохладной водой, — как он посмотрит в глаза своему ребёнку, если посмеет сбежать?

— Всё в порядке? — интересуется проснувшийся Чанёль, выглядывая из-под одеяла.

— Спи уже, у тебя завтра семинар, — шепчет в ответ Кёнсу, забираясь с ногами в свою постель, где пока ещё прохладное одеяло приятно обволакивает кожу. Он утыкается мокрым лицом в подушку и голос теряется в складках ткани: — Всё в порядке.

В конце концов, Кёнсу не хочет думать и беспокоиться о том, что случится дальше. Уже через несколько месяцев его жизнь должна так круто и навсегда поменяться, что надо быть полнейшим идиотом, чтобы упустить шанс насладиться тем, к чему так привык, хотя бы в такой искаженной форме.

***

— Я сегодня к Чунмёну, ты ведь не против?

Кёнсу сначала роняет вилку, потом чуть не роняет изо рта пережёванный лист салата, но в итоге совладает с собой и проглатывает, хотя вроде как не собирался. Он выпучивает глаза и смотрит на Чанёля так, словно... он знает?

— В-в-в смысле? — заикаясь, начинает Кёнсу, но, откашлявшись, переходит на пониженные интонации: — Почему я должен быть против?

— Ну, просто мне в последнее время кажется, что ты избегаешь его, — говорит Чанёль и несильно стучит по спине чуть не подавившемуся парню. — Я тебя не виню, мне тоже не очень комфортно с этим Чонином и его друзьями. Вернее, Чонин ещё ничего, но Бэкхён... А ты чего так разволновался?

— Я? Я не волнуюсь, — быстро отвечает Кёнсу, но участившееся дыхание не говорит в его пользу. — Конечно, ты должен поехать, — не давая возможностей Чанёлю развить тему, добавляет он. — И почему ты, вообще, спрашиваешь меня?

— Потому что ты моя жёнушка! — гордо выкрикивает Чанёль и душит в объятиях ошалевшего парня.

И правда, думает Кёнсу, прощаясь на пороге с Чанёлем на целую ночь, почему он просто не может влюбиться в этого придурковатого, но надежного парня с большими и уютными руками? Почему, вместо того чтобы утешить безответно влюбленного Чанёля, он предпочитает растворяться в болезненной любви к Чонину?

Любить Чонина.

Самое страшное, что заставил осознать Кёнсу его собственный ребёнок-манипулятор.

Кёнсу не зря ненавидел течку. И детей. И Чонина.

Но теперь он любит своего ребёнка и Чонина; и Кёнсу, когда не пытается скрыть свои настоящие чувства под фальшивой маской сожалений, благодарен небесам даже за то, что они сделали его омегой и подарили такое чудо.

Кёнсу следует биться в истерике, умело заталкивая чувства в стеклянный шар внутри себя, как делал последние несколько лет, откуда никто не мог выудить хотя бы частичку настоящего До Кёнсу. Чонин был к этому близок, но нет. Кёнсу следует проклинать ребёнка, который умудрился с легкостью разбить этот шар, осколки которого больно вонзились в самые уязвимые места. Кёнсу следовало бы сделать многое, но он только пожимает плечами и принимает истину такой, какая она есть. И в этом нет ничего удивительного. В глубине души он всегда знал.

***

Не нужно было Чанёлю уходить. Чанёль обладает какой-то уникальной способностью не давать Кёнсу делать глупости, когда находится поблизости. Серьёзно, за весь тот месяц, что они провели бок о бок, у Кёнсу даже мысли не возникало о том, чтобы поговорить с Чонином. Ладно, возникало. Но по крайней мере во все предыдущие разы Кёнсу не пробирался ночью в неосторожно, как всегда, не запертую дверь небольшой одиночной комнаты Чонина.

Господи, зачем-зачем-зачем, — раздаются панические мысли в голове Кёнсу, —зачем он пришел сюда? Запах Чонина повсюду, и маленький предатель внутри заставляет тело ныть, словно тоже ощущает. Кёнсу осторожно подходит ближе к кровати и опускается на пол, разглядывая груду подушек, в которые зарылся Чонин. Рука касается живота, и Кёнсу про себя умоляет ребёнка хотя бы немного успокоиться, хотя до конца не уверен в том, что он имеет к этому хоть какое-то отношение.

Кёнсу правда не хочет лишать своего малыша отца, но ещё меньше он хочет, чтобы Чонин оставался с ним из жалости. Он утыкается лбом в матрац, но тут же жалеет об этом.

Как он понял, что любит Чонина? Всё просто настолько, что иногда становится смешно. Потому что Кёнсу знает, что ничего бы не боялся, будь Чонин рядом. И этого достаточно, боже, этого уже много.

— Кёнсу?

Пока Кёнсу поднимает голову, услышав хриплый заспанный голос, он подбирает как минимум десять вариантов эффектного побега и ещё больше оправданий своему внезапному визиту. Но стоит только впиться широко распахнутыми глазами в глаза Чонину, скользнуть по растрёпанным волосам, кожей ощутить тепло, исходящее от гладкой смуглой кожи, как Кёнсу перестает чувствовать пол под ногами и, отчаянно повинуясь порыву, рискует.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шепчет он, уткнувшись в действительно теплый живот парня, — пожалуйста, выслушай меня.

Чонин замирает и напрягается, когда ладони Кёнсу забираются ему под рубашку, и он, прикусив губу, смотрит вверх.

— Перестань, — шепчет Чонин, пытаясь отодвинуть от себя насмерть вцепившегося в него Кёнсу. — Отпусти.

— Нет, Чонин, я, — сбивчиво бормочет тот в ответ, когда уже оказывается на расстоянии вытянутой руки от желанного тела, сбитый с толку резким и обидным отказом, к которому он не привык. — Да послушай же...

— Я не хочу быть плохим парнем, Кёнсу. Больше не хочу. Я был таким с тобой, и вот к чему всё привело.

— Но я люблю тебя, — говорит Кёнсу, уже не сдерживая слез, а его руки разгребают подушки, чтобы снова потянуться к Чонину. — Я так люблю тебя, — с отчаяньем в голосе, словно ухватываясь за последнюю возможность, произносит он и утыкается носом в колени парня, тут же пачкая их слезами. — Чёртов ублюдок...

Кёнсу знает, что это подло, мерзко, не по правилам, но он снова забирается на Чонина и покрывает его шею сухими поцелуями. Когда дело касается Чонина, он не может заставить себя быть честным — это слишком большая цена. Он успевает подумать о том, что так правильно. Кёнсу хочется просыпаться и засыпать именно в этих объятиях, потому как, возможно, только так он перестанет просыпаться среди ночи в холодном поту, а если и проснётся, то искать утешение далеко не нужно.

— Кёнсу, перестань, — уже умоляет Чонин, зарываясь пальцами в волосы омеги, — боже, ты сводишь меня с ума...

— Я так сильно люблю тебя, — выдыхает Кёнсу в шею Чонина и слегка прикусывает кожу, удивляясь тому, как легко слова сходят с губ.

Чонин тихо стонет и неосознанно царапает пальцами, забравшимися под чужую футболку, мягкую нежную кожу. Ресницы Кёнсу подрагивают, как крылышки грёбанной бабочки, а на самых кончиках собираются влажные слёзы. Пальцы впиваются глубже, и с губ слетает тихий стон удовольствия. Чонин, словно получив пощечину, отшатывается и облизывает губы, к которым Кёнсу так и не успел прикоснуться.

— Что?..

— Уходи, — жестоко отрезает Чонин.

Кёнсу задерживает воздух в легких так сильно, что на шее проступают вены, а пальцы моментально холодеют и сжимаются в невнушительные кулачки. Во взгляде Чонина читается отчуждение и странная злость, и Кёнсу кажется, что его ненавидят так сильно, как никогда прежде. Когда он всё-таки вспоминает, как дышать, то понимает.

Конечно, он больше не нужен Чонину. У него теперь есть тот, кто предназначен судьбой, кто добрый и понимающий, кто действительно заслуживает всей той заботы, что Чонин может подарить.

Контроль над чувствами Чонина, который Кёнсу так обожал, растаял быстрее, чем он смог от этого отвыкнуть. Пусть даже это всегда было лишь иллюзией. Тогда любовь — тоже иллюзия?

— Серьёзно, уходи, — Чонин не даёт ему времени на то, чтобы найтись с ответом. — Пойми меня, Кёнсу, — уже мягче добавляет он, и Кёнсу готов поклясться, что голос в этот момент дрожит, — я больше не могу доверять тебе. Мне бы хотелось, чтобы это было правдой, но я запрещаю себе так думать.

— Но я никогда не обманывал тебя, — плача, отвечает Кёнсу, а после зажимает искривившийся рот ладонью, когда тошнота подступает к горлу.

— Я не знаю, — шепчет Чонин и, взяв в ладони лицо парня, встряхивает головой. — Я уже ничего не знаю, поэтому, пожалуйста, оставь меня в покое.

— Хорошо, — выдавливает из себя Кёнсу и, сжавшись всем телом, даже пальцами на ногах, поднимается с кровати. — Как скажешь, Чонин...

Он старается не смотреть ему в глаза и не оглядываться, пока поправляет майку и делает несколько кривых шагов по направлению к двери. Всё, о чем думает Кёнсу, это как не упасть прямо здесь, он даже не слышит, как Чонин зачем-то зовёт его по имени, потому что хлопок двери полностью разделяет их, создавая последний непреодолимый рубеж.

Уже в комнате Кёнсу зажимает в руках одеяло, чтобы приглушить крики и всхлипы, но как назло голос пропадает, а слёзы будто высыхают, не давая даже шанса на то, чтобы выплеснуть накопившуюся боль. Кёнсу прижимается щекой к прохладному полу в надежде передать хотя бы частичку сводящего с ума жара. Задыхаясь от обиды и осознания того, что во всём виноват лишь только он сам, Кёнсу на несколько минут теряет нить размышлений, а когда очухивается, то истерика осторожно отступает.

“Я примчусь к тебе с утра, женушка, так что не смей пытаться готовить завтрак самостоятельно”, — просит Чанёль в своем сообщении, когда Кёнсу, вытирая остатки слез, берёт телефон.

Кёнсу улыбается, хотя несколькими минутами ранее решил бы, что никогда в жизни не заставит себя сделать что-то подобное. Голова гудит от духоты и жары, а желудок настоятельно просится куда-нибудь в сторону туалета, где можно без труда опустошиться.

Жаль, в очередной раз думает Кёнсу, что он не может выблевать своё сердце. И он совсем не обижается на Чонина, разве что только капельку. Потому что Чонин заслуживает лучшего и большего, чем маленький озлобленный омега, залетевший в какие-то восемнадцать, которому даже нельзя верить.

Да Кёнсу сам себя ни за что бы не полюбил, представься ему шанс познакомиться со стороны. Даже собственный ребёнок только и может, что мучить его головными болями, тошнотой и нужными правильными мыслями. Разве это проявление любви?

“Я убью тебя, если ты не выспишься”, — отправляет в ответ Кёнсу и кладёт тяжёлую голову на подушку.

Он не хочет, чтобы Чонин был с ним из жалости. Чонин заслужил того, чтобы любить, и если это не он... то Кёнсу попытается справиться и с этим. В конце концов, он заслужил.

Кто бы мог подумать, что До Кёнсу превратится в мазохиста? Уж точно не он сам.


Stado

На правах рекламы: http://ficbook.net/readfic/990131
Не проверено (~◔◡◔)~

Будучи отнюдь не хулиганом, Чанёль всё равно знает, куда бить, чтобы выбить на хрен всю дурь из головы. Вот только костяшки пальцев, сжавшихся в кулаки, белеют, а по телу проходит мелкая неприятная дрожь, и он мажет мимо носа прямиком в скулу.

Но это ничего.

Так тоже больно.

***

Странно, наверное, наслаждаться чужим горем. Но Чанёль отчасти наслаждается. Иногда он корит себя за откровенное малодушие и всё-таки не может избавиться от прилипшего к рассудку четырёхмерного счастья, ежедневно подпитываемого страданиями Кёнсу. Нет, конечно, будь у него выбор, и, ни на мгновение не задумываясь, Чанёль бы отправился в прошлое и надел на друга пояс верности прежде, чем случится непоправимое.

Просто Чанёль считает, что с судьбой особо не поспоришь. И если случай так захотел, то грех жаловаться. Поэтому Чанёль радуется не тому, как тяжело его маленький сосед переносит нежелательную беременность, а тому, что впервые за всю свою — не станем кривить душой — спокойную жизнь он сталкивается с тем, что переворачивает всё с ног на голову.

Впервые Чанёль чувствует, что необходим кому-то, и Кёнсу, которому он необходим, становится необходим ему как воздух.

Чанёль, что всегда был предан собственным привычкам, учится многим новым вещам. Например, подниматься среди ночи и гладить широкой ладонью спину, скрючившуюся над унитазом. Или избавиться от пристрастия к хорошо приправленной и вредной еде. Ещё Чанёль узнаёт, как иногда быть строгим, растекаясь глубоко внутри бесхребетной умилённой амебой. Когда самочувствие соседа более-менее налаживается — не без редких истерик, конечно, — он привыкает внимательно следить за Кёнсу, потому что попросить о помощи тому, конечно же, в голову не придёт.

У Чанёля появляются новые, собственные привычки.

Смотреть на спящего Кёнсу и думать, что так и должна, наверное, выглядеть любовь. Трогать мягкие волосы, пока он медленно открывает глаза и жмурится от яркого солнечного света. С нетерпением ждать, когда плоский живот станет слегка округлым.

— Даже не думай об этом, нет-нет-нет, — из глубокой задумчивости Чанёля выводит мелодичный, пусть даже очень сердитый голосок Исина.

— О чём? — хмурится он, предвкушая очередную поучительную лекцию от друга. Они познакомились ещё в детстве, потому что каждое лето ездили в один и тот же лагерь, а теперь, учась в одном городе, могли встречаться в разы чаще.

— Я снисходительно отнёсся к тому, что ты решился помогать какому-то залетевшему приятелю, но, Чанёль, это же не серьёзно. Ты же не собираешься связываться с ним, верно? — поучительность сменяется надеждой.

— А почему нет? — с вызовом интересуется Чанёль, даже не потрудившись отрицать своих серьёзных намерений.

— Потому что не надо в чужих проблемах забываться, — Исин непримиримо фыркает, вскидывая брови и тем самым прощаясь с невинным образом местного ангелочка. — В мире ещё полно симпатичных омежек, которые, к слову, не лишены рассудка настолько, что забывают о контрацепции.

— Он мне действительно нравится! Он хрупкий и ужасно милый, правда иногда может быть пугающим, но...

— Я без понятия, — грубо обрывает Исин. — Твоего ужасно милого я не видел, прячешь от меня и прячь дальше.

— Ну, Си-и-ин, — канючит Чанёль, — ты же знаешь, я обещал ему не говорить.

Исин картинно вдыхает и успевает бросить: “Делай как знаешь, только не приставай больше ко мне с этим”, прежде чем вскакивает и визжит, разливая содержимое своей чашки. Кипяток пропитывает джинсовую ткань, так что ничто теперь не может спасти беднягу от ожогов. Отпрыгавшись и отвизжавшись, Исин с выражением дикой озлобленности на лице оборачивается к источнику своих бед. Им оказывается весьма ошарашенный хорошо сложенный парень, напоминающий сексуального школьного хулигана.

— Ты... — стонет Исин, обмахивая ладонями свои обожжённые коленки, пока Чанёль с открытым ртом и выпученными глазами наблюдает. — Ты должен был приехать завтра!

— А ты не рад? — от вины, которая мгновение назад заполняла взор, нет в голосе и следа, а парень начинает казаться раздраженным. — И что это за парень? Развлекаешься, пока я работаю?

На лице Сина растерянность, а затем он хмурится и снова стонет, присаживаясь на корточки. Чанёль бы рассмеялся, потому что это действительно забавно — этот парень в кожанке с шипами и татуировкой на груди просто подошёл со спины, чтобы сделать сюрприз, но Исин вдруг начинает издавать звук, напоминающий хныканье, и странный парень моментально теряет свой злобный вид.

— Ты такой тупой, Тао, — жалобно ноет Исин, отбиваясь от настойчивых рук, норовящих сгрести его в охапку. — Заявился, напугал, обжёг мне все к херам колени, а теперь обвиняешь в изменах! Да пошёл ты на хер!

Чанёль думает, что ему пора домой, потому что даже самые безудержные истерики Кёнсу не выглядят так неловко.

Парню, кажется, Тао хватает минуты, чтобы обвить весьма внушительными руками тело Исина и успокаивающе покачать его из стороны в сторону, без конца спрашивая, что он может сделать, чтобы заслужить прощение. Это ещё более неловко, и Чанёль решает, что как-нибудь в другой раз у него ещё представится шанс познакомиться с парнем Исина, о котором он до этого дня и знать не знал. В любом случае, жаркий и беспощадный поцелуй на глазах несчастного недотраханного Чанёля весьма ясно дал ему понять, что пора валить.

Как жаль, что он, погрузившись в свои мысли, не слышал поручения, которое дал Исин своему Тао взамен на прощение.

— Не обессудь, чувак, но так решила моя крошка, — в духе хулигана (оказывается, не только видок у него такой) оправдывается Тао, пока Исин роется в кармане у прижатого щекой к стене Чанёля.

— Что? Нет, Исин, блядь, только попробуй, и я тебя убью! — кричит Чанёль, когда понимает, с какой целью его со всей присущей ему тупой эпичностью опустили ниже плинтуса.

— Ну-у, — смеясь, тянет Син, запрыгивая на стойку и хватаясь за металлический шест, к которому она крепится (как хренов стриптизёр, проносится в голове Чанёля). — Посмотрим, как выглядит твой ненаглядный. Наверняка, очень... О!

Чанёль отряхивается, пытаясь придать лицу самое убийственное выражение, на которое только способен, хотя что-то подсказывает, что на Тао такое не сработает. В любом случае, злость куда-то испаряется под диктовку предчувствия какого-то пиздеца, когда Чанёль видит, как меняется взгляд Исина с игривого на обеспокоенный, когда фотография Кёнсу отражается в его зрачках.

— Вот блядь! Жизнь меня к такому не готовила, — наконец, говорит он и, облизнув губы, жестом подзывает к себе Тао.

Реакция Тао примерно такая же: выпучивает глаза, раскрывает рот, а после зажмуривается, несколько раз мотает головой, чтобы снова ошарашено застыть.

— Да что такое?! — раздраженно бросает Чанёль.

— Это Кёнсу, — по-прежнему обращаясь к Тао, говорит Исин, — я в шоке.

— Откуда ты знаешь Кёнсу? — упавшим голосом интересуется Чанни, предчувствуя водоворот подставы в животе.

— Мы учились в одном классе, — отвечает Исин и садится прямо на барную стойку, а после тяжело вздыхает. — Ох, прости, Чанёль, мне просто нужно это переварить. Как? Почему? Его родители хотя бы в курсе? Хотя нет, ты же говорил, что нет. Тао, не молчи, скажи что-нибудь!

— А я-то что? — вскидывает брови Тао, облокачиваясь о поверхность столешницы и возвращая себе равнодушный вид. — Я с ним никогда даже не разговаривал, хотя пару раз видел, как он в подсобке тра... молчу, — парень хотел было хихикнуть, но под напряженным взглядом своего бойфренда даже мысль не закончил.

— Это ни хрена не смешно, — сердито фыркает Син, касаясь ладонью плеча Чанёля. — Хотя что ты там в подсобке делал, вел кого-то потрахаться? После того, как разбил мне сердце, да?

— Я был идиотом, хватит напоминать мне об этом при любом удобном случае! — Тао снова решает взорваться, но Чанёль, уставший, униженный и ни хера не понимающий, опережает его:

— Да вы заткнётесь уже оба, нет?! Успокойтесь и выкладывайте мне уже всё, что знаете о Кёнсу!

Исин ещё раз нахмурился, подаваясь вперед, на что Тао только коротко его поцеловал в знак примирения, а Чанёль картинно закатил глаза. Наконец, Чжан прочистил горло и, ненадолго задумавшись, потёр ладонями мокрые штаны, нахмурился, а потом и заговорил.

— Ну, о До Кёнсу, как мне кажется, не так много людей могут что-то внятное сказать. И я, к сожалению, в их число не вхожу. Хотя мне никогда особо и не хотелось, — задумчиво начал Исин. — Ничего загадочного в этом нет. Кёнсу был ужасно нелюдимым, кажется, первое время с ним пытались подружиться, но он шарахался ото всех, не знаю, это было давно. В любом случае, Кёнсу был одиночкой. Ни в чём не участвовал, никому не помогал — ничего интересного, серьёзно.

У Чанёля как-то не укладывалось в голове, ведь он помнил милого и веселого Кёнсу, которого встретил за неделю до первого учебного дня. Конечно, та милашность не имеет ничего общего с тем Кёнсу, который чуть не убил собственного ребенка, но даже такой Кёнсу был хорошим человеком, Чанёль это знает. Но характеристика, данная Исином, сквозит если не неприязнью, то уж точно каким-то чувством отчужденности и даже осуждения.

— У него не было друзей? Даже парня? — не унимается Чанёль. — Должно же быть что-то, — сам не зная на что надеясь, добавляет он.

— Ну, если и были друзья, то вне школы, — пожимает плечами Исин. — А парень... был, конечно, если это можно так назвать. Но я до сих пор думаю, что там что-то не чисто.

— Всё чисто, — смеется Тао. — Как я уже говорил, видел их не раз в подсобке тра... ладно, молчу.

— То есть хочешь сказать, что Чонин, которому все эти годы до Кёнсу дела не было, вдруг взял и влюбился в этого тихоню? Ты точной тупой, Тао!

Чанёль рычит, раздраженно подбирая в голове те самые слова, которые смогут раз и навсегда разучить эту парочку препираться, как два упрямых барана, но спустя каких-то пару мгновений из головы улетучивается все к чертям.

— Стоп... — хрипло просит Чанёль. — Повтори, что ты сказал.

— Что? — Исин, который уже замахивается, чтобы шлёпнуть Тао по груди, вздрагивает и непонимающе хлопает глазами.

— Как ты сказал звали парня Кёнсу?

— Не парня, а...

— Как, блядь?! — вскрикивает Чанёль, хлопая ладонью по столу, и Исин останавливает Тао, возмущенного такой дерзостью.

— Чонин. Ким Чонин. Был у нас один плохиш-альфа, приятель Тао, смуглая кожа, сексуальные шмотки, ходили всех направо и налево...

Исин продолжает говорить, используя интерес Чанёля в целях отомстить Тао. Чанёль больше не слушает. Ебать, думает он, разворачиваясь и подходя к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха. Чанёлю очень хочется, чтобы это оказалось неправдой, но с каждой новой секундой мозг с бешеной скоростью обрабатывает тяжелые знания, свалившиеся ему на голову.

Ну, решает он, когда головокружение отпускает, по крайней мере... это многое объясняет. Объясняет то, почему Кёнсу не хочет проводить время с Чунмёном даже больше, чем сам Чанёль. Объясняет, почему Кёнсу перестает ходить в столовую под предлогом, что там слишком воняет едой. Объясняет, почему Кёнсу иногда плачет по ночам и думает, что Чанёль его не слышит. Объясняет даже тот тяжелый взгляд, которым Кёнсу провожает Лухана и Минсока, которые живут в соседней комнате.

И всё это охренеть как бесит.

Чанёль чувствует острую необходимость поговорить с Кёнсу прежде, чем он убьет Чонина. Этого ублюдка, который просто пользовался Кёнсу, а после бросил его с ребёнком под сердцем, а теперь ещё и ошивался возле Чунмёна, самого близкого друга Чанёля.

И если он не собирается прощать Чонину Кёнсу, то уж Чунмёна точно не простит.

— Заткнись, или я выебу тебя так, что неделю сидеть не сможешь! — кричит где-то за захлопнутой дверью Тао, когда Чанёль мчится к лифту.

***

— Чанёль, пожалуйста, не шуми, я пытаюсь поспать.

Заспанный, дико усталый Кёнсу выглядывает из-под вороха одеял и подушек, которыми не может не обложиться всякий раз, когда оказывается в постели. Чанёль застывает на пороге комнаты с открытым ртом, и его решимость тает на глазах быстрее, чем снег на раскалённом металле. Слова, заготовленные в процессе поездки в такси, застревают в горле, когда Кёнсу сжимается в комок и стонет.

Единственное, что окончательно останавливает Чанёля, это слова доктора, звенящие в голове. Слова о том, что Кёнсу слишком страдает, и его тяжёлое состояние напрямую связано с тем, как протекает беременность. У Кёнсу болит душа, и его телу тоже постоянно плохо.

Чанёлю хочется плакать от жалости, но он лишь сжимает зубы и выдавливает подобие улыбки, стараясь не думать об улыбающемся лице чёртова Чонина. Он садится на кровать соседа и по привычке гладит его волосы, разглаживает и убирает непослушные пряди за ушко. Кёнсу поворачивает голову и вопросительно поднимает бровь вверх.

— Что-то случилось? — интересуется он.

— Нет, — машинально отвечает Чанёль, грустно улыбаясь. — Всё в порядке.

— Прости, но... — Кёнсу виновато хмурится, — ты не мог бы оставить меня одного ненадолго... Мне очень плохо, пожалуйста, не хочу, чтобы ты видел меня таким постоянно.

Чанёль быстро соглашается, но замирает у двери, прислонившись к поверхности ухом, чтобы убедиться в том, что Кёнсу действительно тихо скулит в подушку. Рука Чанёля, которая минуту назад ласково касалась темных с рыжим оттенком волос, сжимается в твёрдый кулак, а ноги сами несут его в сторону людного места навстречу гневу, который просится наружу.

***

Чанёль знает, что, несмотря на промах, он ударяет сильно и больно. Его удар сопровождается повисшим молчанием, а потом чьим-то возмущенным вскриком. Он забывает о стыде и опасности быть серьёзно наказанным и снова подается вперед, чтобы схватить за шкирку Чонина, упавшего на пол, потому что одной оплеухи ему явно мало.

Чанёль краем глаза замечает, как Чунмён бросается к Чонину и придерживает его за плечи, пока тот сплевывает на пол кровью и пытается сфокусировать взгляд. Под тишину, чередующуюся с верещанием Бэкхёна, Чанёль теряет толику своей уверенности, и кто-то успевает этим воспользоваться. Его ладони перехватывают раньше, чем они достигают бренного тела Чонина.

— Твою мать, Чанёль, ты что творишь? — сердитый, удивлённый, но всё такой же мелодично-низкий голос Криса раздаётся над ухом, когда его широкая грудь прижимается к напряженной спине Чанёля.

Он не собирается отвечать ни на этот вопрос, ни на ругань Бэкхёна, ни даже на вопросительный взгляд преподавателя, который уже делает тяжелые шаги по направлению к ним, чтобы прекратить это безобразие. Чанёль ничего не видит, кроме Чонина, слизывающего кровь с губы, он поднимает голову, и они, наконец, сцепляются взглядами.

Чанёль делает ещё одну попытку вырваться, но Крис сдавливает сильными руками его грудную клетку настолько крепко, что это отдаётся глухой болью в рёбрах. А быть может, у Чанёля просто болит сердце от несправедливости.

— Ты с ума сошел? — хрипло и зло спрашивает Чонин, успокаивающе сжимая дрожащую ладонь Чунмёна, и у Чанёля болит уже не только сердце, но и нервы. — За что? — недоумевает Ким, а Чанёль недоумевает от того, что в его голосе искреннее желание узнать, что же, блядь, такого случилось.

— За что? — холодно интересуется Чанёль, делая последнюю безрезультатную попытку вырваться, после чего обвисает во вражеских объятиях Криса. — Делаешь вид, что ничего не знаешь, да?

— Ты о чем? — упавшим голосом отвечает Чонин, а Чанёль старается не смотреть в испуганные глаза лучшему другу. — Что такого я должен знать, за что получаю по первое число?

— О Кёнсу.

Чонин меняется в лице и быстро поднимается, тактично отодвигая руку удивлённого Чунмёна. “Пошли поговорим”, бросает Ким через плечо, и только тогда Крис чуть ли не под честное слово соглашается расцепить руки. Бэкхён по-прежнему что-то верещит, но Чанёль лишь глубоко вдыхает воздух и растерянно выдаёт подобие улыбки лучшему другу, которому, возможно, разбивает жизнь.

Просто Чанёль по-другому не может.

— Говори, — начинает Чонин, делая первую затяжку, когда они оказываются на лестнице.

— Что я должен сказать? — морщась от запаха сигаретного дыма, раздраженно отвечает Чанёль, удивляясь тому, как оставляет его желание врезать ещё пару тройку раз в эту наглую морду, хотя ненависть никуда и не девается.

— Ты знаешь о нашем прошлом, — закатив глаза, говорит Чонин, прислоняясь к стене. — Не стану спрашивать, как, теперь это не важно. Я понимаю, Чанёль, какое впечатление мог произвести на тебя, но... — Чанёлю кажется, или этот парень теряется, потому что его ладонь монотонно то сжимается, то разжимается. — Между мной и Кёнсу всё кончено, и если у меня всё ещё остались чувства, клянусь, даже в мыслях не было предавать Чунмёна. Поэтому, пожалуйста, хотя я никогда не просил о чём-то подобном, дай мне ещё один шанс, Чанёль.

“Что это было?” — только и может подумать Чанёль, когда Чонин, окутанный сигаретным дымом, заканчивает свою речь.

Если мозг Чанёля не подводит, то всё сказанное Чонином может означать только одно...

Он понятия не имеет.

Чанёль устало сползает по стене и, запрокинув голову, закрывает глаза и глубоко вдыхает воздух, прося у небес ещё хоть капельку терпения, самообладания и разума, чтобы принять верное решение.

Терпение на исходе, нервы ни к чёрту (самообладание? — ха-ха), зато решение приходит само собой.

— Прежде чем просить меня о шансе, — измученно произносит он, не понимая, как ещё в начале этого грёбанного дня мог быть почти счастливым, — ты должен встретиться с Кёнсу. Прямо сейчас. Не спрашивай, — говорит он, игнорируя попытки Чонина задать вопрос. — Он в нашей комнате. Не откладывай, потому что потом будет поздно.

Чонин кивает и, потушив сигарету, делает несколько шагов по ступеням лестницы вверх. Он останавливается и оборачивается, задумчиво хмурясь.

— Это то, из-за чего ты ударил меня? — спрашивает он, облизывая губы, и Чанёль разглядывает скулу, где на покрасневшей коже где-то уже проглядывается синева.

— Да, — отвечает он.

Чонин срывается с места и бежит вверх.

***

Кёнсу благодарен Чанёлю за всё, что он уже сделал и продолжает делать для него. Но иногда Чанёль... просто невыносим. Когда дышит за спиной, как Чонин, когда гладит кончиками пальцев его волосы, как Чонин, когда слегка надавливает на кожу, убирая растрёпанные волосы за уши, а в этот проклятый раз он решил ещё и пропахнуть сигаретным дымом, совсем как Чонин!

В такие моменты, хотя Чанёль такого не заслуживает, Кёнсу просто не может не быть грубым.

Пытаясь справиться с подступающим к горлу комом, Кёнсу затыкает нос ладонью и, поворачиваясь, ворчит, несмотря на всё ещё влажные глаза:

— Я же просил тебя оставить меня одного хотя бы ненадолго. И почему от тебя пахнет куревом, ты ведь знаешь, что у меня ужасный токсикоз...

Кёнсу хочет откусить свой длинный болтливый язык.

У него на кровати не Чанёль. И это похоже на кошмарный сон.


Поделиться:

Дата добавления: 2015-09-14; просмотров: 56; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты