Глава десятая. Когда Джейсон вел меня обратно к джипу, чья-то машина взвизгнула колесами по асфальту

Когда Джейсон вел меня обратно к джипу, чья-то машина взвизгнула колесами по асфальту. Я только мельком видела ее, пока она не вылетела на улицу, но узнала. Очевидно, Ронни везла их обоих домой, но ссора не окончена. Ладно, не мои проблемы. Видит Бог, мне хватит личных проблем и без того, чтобы встревать в чужие. Конечно, бывает, что не хочешь во что-то лезть, а приходится.

– Меня домой не подвезут?

Спрашивал Луис Фейн, д-р Луис Фейн, хотя докторская у него не по человеческой биологии, а по биологии летучих мышей. Он исследовал адаптацию малой бурой ночницы к жилищам человека. Вышло так, что исследование летучих мышей, уже другого вида, привело его в пещеру, где на него напала крыса-оборотень. Вот так он и стал покрываться мехом раз в месяц.

– Легко! – ответили мы с Джейсоном в унисон.

Луи улыбнулся:

– Вообще-то мне одной машины хватит, но спасибо обоим.

Глаза его, по-настоящему черные, а не темно-темно-карие, как у меня, не соответствовали улыбке. Они все еще были злыми.

– Он живет по дороге к «Цирку», – напомнил Джейсон.

– Ладно, – кивнула я. Посмотрела на Луи и хотела спросить, о чем они спорили, и не захотела спрашивать. В порядке компромисса я задала вопрос: – Все у вас нормально?

Он покачал головой.

– Ронни тебе завтра, наверное, позвонит и расскажет. Я думаю, ты вполне можешь знать заранее, может, что-нибудь ей втолкуешь.

Я слегка пожала плечами.

– Не знаю. Ронни бывает здорово упряма.

Джейсон заржал:

– Прикольно слышать, как ты кого-то обвиняешь в упрямстве!

Я мрачно на него глянула и спросила Луи:

– Ты точно хочешь ехать домой с этим комиком, а не с нами?

Он покачал головой:

– Джейсону по дороге.

Он так и не сказал мне, о чем был спор. Напомнить или ну его?

– Вы хотите без меня поговорить? – спросил Джейсон.

– Если ты не против, – вздохнул Луи.

– Ладно, попрощаюсь с Микой и Натэниелом и буду ждать возле своей машины.

Он помахал мне рукой и отошел.

Второй – нет, третий раз за сегодняшний вечер я стояла в прохладной тени в задушевной беседе уже с третьим мужчиной. Который не был даже моим любовником, постоянным или случайным.

– Что случилось, Луи?

– Я сегодня предложил Ронни выйти за меня замуж.

Многого я могла ожидать, но к этому была не готова абсолютно. У меня отвисла челюсть. Когда я смогла захлопнуть пасть и притвориться, что ко мне вернулся разум, я спросила:

– Чего ж тогда вы поссорились?

– Она отказалась.

Это он сказал, не глядя на меня. Уставился в пространство, сунув руки в карманы брюк, что безнадежно портило линию костюма, но руки надо было куда-то девать.

– Она отказалась, – повторила я, будто не расслышала.

Он посмотрел на меня:

– Ты удивлена?

– Ну, вообще-то я помнила, что у вас все хорошо.

Честно говоря, последний разговор, когда Ронни мне что-то рассказывала, состоял в основном из хихиканья, поскольку посвящен был сексу. Мы все друг другу выкладывали, как умеют только женщины, и выяснилось, что у нее с Луи секс не хуже, чем у меня с Микой. То есть чертовски хорош. Ронни по ошибке решила, что раз я с Микой, значит, я бросила Жан-Клода. Когда она выяснила, что одно из другого не следует, то отнеслась к этому без восторга. Она никак не могла примириться, что я встречаюсь с нежитью. Разборчивая она, Ронни. Но шуточки шуточками, а ее неприязнь к Жан-Клоду осталась неколебимой. И с тех пор мы не очень много общались.

– Все действительно чудесно, Анита. Вот почему это так... – он поискал слово, остановился на таком: – обидно!

– Так я не поняла, действительно вам было хорошо?

– Я тоже так думал – может быть, ошибался? Да нет, черт возьми, не мог я так ошибиться. Лучшие два года моей жизни. Не было лучшего начала дня, чем проснуться с нею рядом. И я хочу, чтобы каждый день так начинался. Что ж тут плохого?

– Ничего, Луи.

– Тогда зачем же так ругаться, как я от нее еще никогда не слышал за эти два года?

Темные глаза смотрели требовательно, будто я знаю ответ, просто ему не говорю.

– Я утром позвоню Ронни, если она мне раньше не позвонит. И поговорю с ней.

– Она сказала, что ни за кого не хочет замуж. Сказала, что если бы за кого-нибудь вышла, то это был бы я, но не хочет выходить. Не хочет.

Такое страдание слышалось в его голосе, что больно было ушам.

– Я тебе сочувствую. – Чуть было не взяла его за руку, но решила, что не надо, и сказала: – Может, вы просто могли бы жить вместе?

– Это я тоже предложил. Предложил жить вместе, пока она не станет готова на большее.

Он снова уставился в темноту, будто не хотел, чтобы я видела его глаза.

– И на это она тоже сказала «нет»?

– Она не хочет лишиться независимости. Независимость – это одна из черт, за которые я ее особенно люблю.

– Я знаю, – сказала я с сочувствием, поскольку ничего другого предложить не могла.

Он посмотрел на меня:

– Знаешь – значит, сможешь ей сказать?

– Я все сделаю, чтобы убедить ее, что ты не собираешься подрезать ей крылья.

– В этом дело? Она просто боится, что я посягну на ее свободу?

– Я не знаю, Луи. Честно говоря, спроси ты меня раньше, я бы сказала, что она скажет «да».

– Ну уж.

Он пристально посмотрел на меня. Посмотрел так, будто хотел в моих глазах прочесть секреты мироздания. Я уж предпочла бы, чтобы он пялился в темноту, чем искал ответов у меня на лице. Не знаю, что могла бы подсказать ему темнота, но я – точно ничего.

– Да, Луи, так бы я и сказала. В последний раз, когда я ее видела, она была счастлива, как никогда.

– Так я не обманывал себя? – спросил он, все еще глядя на меня этим незащищенным, вопрошающим взглядом.

– Нет, Луи, не обманывал.

– Так в чем же дело? В чем?

Я пожала плечами, но что-то надо было и сказать, потому что Луи не сводил с меня глаз.

– Я не знаю. Извини.

Очень это казалось недостаточно – «извини», – но ничего другого я не могла дать.

Он кивнул, несколько поспешно, отвернулся и снова уставился в темноту. Я знала, что он не видит сейчас церковного двора, заборчика. Он просто смотрит в темноту, чтобы какое-то время не видеть ничьих взглядов, но как-то меня это нервировало. Не по себе было от понимания, что его чувства так сильны, что надо их прятать, чтобы я не видела. Напомнило мне, как Дольф отвернулся на осмотре места преступления. В общем, скрывали они одно и то же – страдание.

Луи снова повернулся ко мне. В глазах его была боль, и мне труда стоило не отвернуться самой. У меня есть правило: когда кого-то что-то мучает, самое меньшее, что я могу сделать – не отвернуться.

– Кажется, твой любимый сюда идет.

Я оглянулась – Мика шел к нам. В обычной ситуации он бы не стал прерывать, но сегодня время поджимало. Время и ardeur никого не ждут. Я бы попыталась объяснить это Луи, но не была уверена, знает ли он про ardeur, а я очень не люблю объяснять, что это такое. Слишком остается впечатление... странное, как минимум.

– Вы давно живете вместе с Микой? – спросил он.

– Месяца четыре.

– Вы с Ронни не очень общались с тех пор, как он к тебе переехал?

Я прикинула.

– Да, похоже. Ей не нравится, что я продолжаю встречаться с Жан-Клодом.

Луи смотрел в сторону идущего к нам Мики, и взгляд его был задумчив.

– Может, не в этом дело.

– А в чем?

– В том, что с тобой кто-то живет. Может, это ей и не по нраву.

– Она сказала, что все дело в моем романе с вампом.

– Ронни много чего говорит, – сказал он уже мягче, не так сердито, скорее озадаченно. Потом встряхнулся, как вылезшая из воды собака, и сумел улыбнуться. Глаза остались грустными, но все равно уже лучше. – Может быть, ей трудно видеть, как ты себя кому-то посвящаешь настолько сильно.

Я пожала плечами, потому что не думала, что дело в этом, но и разуверять его не стала.

– Не знаю.

Он снова улыбнулся, и темные глаза были как переполненные озера безнадежности.

– Едешь домой, Анита, и радуешься этому.

Я успела увидеть блеснувшие в его глазах слезы.

Что мне было делать? Обнять его? Будь он моей подругой, я бы так и сделала, но ведь он был мужчина, а мне хватило уже на сегодня осложнений. И я поступила как свой парень – неуклюже похлопала его по спине. Перешла бы я после этого к настоящему объятию – не знаю, потому что сзади подошел Мика.

– Извините, что помешал, но мы уже почти час стоим на парковке.

Очень деликатный был способ мне напомнить, что меньше часа отделяет нас от мига, когда ardeur вырвется на поверхность.

– Пошли, Луи, проводим тебя до машины Джейсона.

Он кивнул, будто не доверял собственному голосу, и очень старался не проходить под фонарями парковки. Мика притворился, что вообще ничего исключительного не происходит. Я притворилась, что не видела слез. Просто вела его под руку туда, где стоял рядом со своей машиной Джейсон.

Джейсон открыл пассажирскую дверь и вопросительно глянул на меня через плечо Луи.

Я стала было трясти головой, но тут Луи меня обнял. Внезапно, резко, так что у меня дыхание захватило. Я подумала, что он хочет что-то сказать, но нет. Он просто обнял меня, и я обхватила его руками, поддержала, потому что не могла этого не сделать. Когда я уже вроде бы нашла какие-то слова, он отступил на шаг. Он плакал, пока меня держал, но я не услышала ни единого звука – только крепость его рук и беззвучные слезы.

Он моргнул и странно улыбнулся Мике, почти что всхлипнул:

– Как ты уговорил ее к тебе переехать?

– Я к ней переехал, – ответил он спокойным, ровным голосом, каким говорят с испуганным ребенком или слишком эмоциональным взрослым. Однажды я у него слышала такой голос, и обращен он был ко мне. – И это она меня попросила.

– Счастливец, – сказал Луи, и вложил в это слово многое.

– Я знаю.

Мика обнял меня за плечи и чуть отодвинул меня, освобождая Луи место, чтобы он мог сесть в машину.

Луи снова кивнул, слишком быстро.

– Счастливец.

Он сел в машину, и Джейсон закрыл за ним дверцу. Потом наклонился ко мне и спросил:

– Что случилось?

Не моя тайна, но нехорошо было отправлять Луи с Джейсоном, Джейсона не предупредив.

– Это его тайна, не моя, ты уж извини. Скажем, у него был трудный вечер.

Луи постучал в окно, и мы с Джейсоном оба вздрогнули. Мика либо видел движение, либо у него нервы получше наших. Джейсон отодвинулся, давая Луи открыть дверь.

– Ребята, не трудитесь шептаться так близко к машине. Мне все слышно.

– Извини.

– Не за что, он же видел ссору. Ты ему расскажи, тогда мне не придется.

И Луи снова закрыл дверь, положил голову на подголовник, и у него из глаз покатились безмолвные слезы.

Мы отвернулись, будто стыдно было смотреть. Кажется, мы не так бы смутились, будь он голым.

– В чем дело? – спросил Джейсон.

– Он сделал Ронни предложение, и она отказалась.

У Джейсона отвисла челюсть, как у меня до того.

– Ты шутишь!

– К сожалению, нет.

– Но это же такая счастливая пара, каких я в жизни не видел!

Я пожала плечами:

– Я могу только сообщить, но не объяснить.

– Черт побери, – сказал Джейсон. Обернулся к машине, к Луи. – Я его отвезу домой.

– Спасибо.

Джейсон улыбнулся тенью своей обычной улыбки.

– Я же не могу его с тобой отправить. Это же чертовски осложнило бы ситуацию.

– Чего?

Мика поцеловал меня в висок:

– Если возникнет ardeur, когда Луи будет в машине...

– Мотайте, ребята, – сказал Джейсон. – Все будет окей.

Я чмокнула его в щеку.

– Ты храбрее меня, Гунга Дин.

Он засмеялся:

– Это же неточная цитата из Киплинга?

– Не совсем точная, но все равно правда.

Внезапно он снова стал серьезным. Совсем не по-джейсоновски.

– Не знаю, храбр я или нет, но я его доставлю прямо в дом.

– Нам пора, – сказал Мика и повел меня к нашему джипу.

Я все оглядывалась, пока Джейсон садился в машину. Луи сидел неподвижно, откинув голову. Издали даже не видно было, что он плачет.

Мика притянул меня к себе, обнял за плечи. Я уткнулась в него, пропустила руку ему вокруг талии, и мы подошли к джипу, тесно прижимаясь друг к другу. Я рада была, что он со мной. Рада, что вместе домой поедем, рада, что «дом» – это было для нас обоих.

Натэниел стоял, облокотившись на джип, и ждал нас. Руки он держал за спиной.

У него, помимо сношений, еще было много «потребностей», которые я даже еще хуже удовлетворяла, если только это возможно. Он ощущал покой, когда его связывают, когда его бьют. Покой. Я как-то спросила, почему это доставляет ему удовольствие, и он тогда выбрал это слово – покой. Чувство безопасности.

Как могут связанные за спиной руки вызывать чувство безопасности? Что хорошего – дать кому-то причинить тебе боль, пусть и небольшую? Не догоняю. Просто не догоняю. Может, если бы я это как-то поняла, я бы меньше боялась дойти до конца с Натэниелом. Что если мы с ним переспим по-настоящему, и этого будет мало? Что если он будет подталкивать меня к тому, что мне... страшновато? Он – подчиненный, я – доминант. Это значит, что я за все отвечаю? Что мы должны делать то, что я говорю? Нет. Я слишком мало знаю, чтобы понять Натэниела, и иногда – других леопардов, потому что Натэниел – не единственный среди них с нестандартными увлечениями. У подчиненного есть волшебное слово, и как только он его произнесет, игры кончаются. Так что в конечном счете, какими бы иллюзиями власти ни тешил себя доминант, а это подчиненный определяет, насколько далеко что зайдет и где остановится. Я думала, что контролирую Натэниела, потому что он подчиненный, но сегодня стало ясно, что это уже не так. Вожжи не у меня в руках. Я не знаю, что станется со мной, с Натэниелом или с Микой. И от этой мысли было страшно, так что я задумалась всерьез. Что если я найду Натэниелу новое место в жизни? Новый дом? Новую жизнь?

Это я и ворочала в голове, пока шла к машине. Подумала, не отправить ли его домой с кем-нибудь другим, чтобы он в чью-то чужую жилетку плакал. И более того, я обдумывала вариант залезть под одеяло, имея с одной стороны только Мику, а с другой – никого. Сейчас у Натэниела есть своя сторона кровати. До сих пор до меня это как-то не доходило. Или я не давала себе до этого дойти. Мы все вместе перечитывали вслух «Остров сокровищ». Для нас с Микой это было возвращение к любимым книжкам детства, а для Натэниела вообще почти все книги были в новинку. Ему никогда никто книг на ночь не читал. Никогда никто не давал ему книжек. Что же это за детство – без книг и сказок? Я знала, что у него был старший брат, который умер, и отец, который умер, и мать, которая тоже умерла. Что они умерли – я знала, но не знала ни от чего, ни когда, – знала только, что он был еще маленький. Он не любил об этом говорить, и мне не нравилось выражение его глаз, когда говорить приходилось, так что я не нажимала. У меня нет права нажимать, раз я не его женщина. Не любовница. Я – всего лишь Нимир-Ра, и рассказывать мне свою биографию он не обязан.

Я подумала, что если Натэниела не будет в кровати, он не услышит продолжения. Не услышит, что случилось, когда Джим узнал, кто такой на самом деле этот добродушный негодяй Джон Сильвер. И мысль о том, что Натэниела не будет с нами, когда мы дочитаем приключение до конца, обожгла – будто одновременно заболели сердце и желудок.

Натэниел открыл дверь и придержал ее передо мной, потому что когда ardeur так близко, мне лучше за руль не садиться. Он держал дверь и был просто нейтрален, когда я прошла мимо. Я не знала, что делать, и потому тоже осталась нейтральной. Но когда я села и пристегнула ремень, я поняла, что мне его будет не хватать. Не потому, что жизнь моя идет легче с ним, чем без него, а просто – скучать по нему буду. Мне будет недоставать запаха ванили на подушке, тепла его тела в постели, путаницы его волос – живого спутанного одеяла. Если бы этого хватило, я бы просто выставила его после чтения в его комнату. У него была комната, где было все его барахло, только его там не было. Но я не могла так поступить и чувствовать, что поступаю честно.

Он плакал, когда умерла Шарлотта – из «Паутинки Шарлотты». А зрелище, как он плачет над мертвой паучихой, я бы ни за что не пропустила. И это была идея Натэниела – посмотреть все старые фильмы про чудовищ. Вы не жили, если не смотрели «Человек-волк» (1941), «Проклятие вервольфа» (1961) и «Вервольф» (1956) в компании оборотней. Они стучали по экрану, кидались поп-корном и выли – иногда в буквальном смысле, – глядя, как киношники изображают жизнь, которую они слишком хорошо знают. Леопарды жаловались, что у волков куча фильмов, а у них, леопардов, если не считать «Люди-кошки», так вообще ни одного. Вервольфы знают вариант восьмидесятых годов, но почти ни один не знал оригинала из пятидесятых. Мы запланировали еще один киновечер, чтобы посмотреть обе версии сразу. Я точно знала, что почти все время будет шумное веселое возмущение, как оба эти фильма попадают пальцем в небо, и иногда – жутковатая тишина, когда киношники случайно угадают правду. Ладно, это они будут жутковато молчать, а я – смотреть, как они смотрят на экран.

Я ждала этого вечера. И сейчас попыталась увидеть, как оно будет без Натэниела. Когда он не будет ходить в кухню и обратно, принося поп-корн и газировку, не будет требовать, чтобы стаканы ставили на подставки. Не будет сидеть на полу у моих ног, полночи держа голову у меня на колене, полночи водя рукой мне по икре. Без сексуального подтекста – просто ему лучше, когда он ко мне прикасается. И в парде, и в стае от прикосновений всем лучше. Бывает такое личное и близкое без секса. В самом деле бывает, просто для меня это необычно.

Эта мысль вернула меня к текущей проблеме. Забавно, какие извивы выкидывает мысль. Сегодня, когда ardeur снова вылезет, что я буду делать? Могу, конечно, выгнать Натэниела к нему в комнату, вполне законно, потому что завтра мне тоже надо будет кормиться. Могу оставить его на десерт. Но мы оба будем знать, что дело не в этом. Не его я сохраняю, а себя спасаю. От чего спасаю – мне не до конца понятно. Но явно дело во мне, а не в нем.

Он не хочет, чтобы его спасали. Нет, не так. Он думает, что я его уже спасла. Все время я обращалась с ним как с принцем, который должен найти свою принцессу, но все это неправда. Он сам – принцесса, и я его спасла. В глазах Натэниела я и есть принц в сверкающих доспехах, и мне только надо перейти черту, и мы будем жить долго и счастливо.

Беда в том, что я никому не принц и никому не принцесса. Я – всего лишь я, и нет у меня никаких доспехов, тем более сверкающих. Я вообще не из волшебной сказки. И в «долго и счастливо» тоже не верю. Вопрос в том, верю ли я вообще в «счастливо»? Ответить бы на этот вопрос – и все тревоги побоку, да вот не получается ответить. Так что, пока Мика вел машину через октябрьскую темь, я все еще не знала, что буду делать, когда проснется ardeur. Я уже и не знала, что правильно будет сделать. Правильно – это же когда помогаешь кому-то, а неправильно – когда делаешь кому-то больно? И часто ли мы выбираем правильное потому, что оно правильное? Мне всегда неловко было молиться Богу насчет секса – в любом контексте, но сейчас я молилась, пока мы ехали, потому что других вариантов не было. Ответа я не получила, да и не ожидала его. У меня много есть парапсихических способностей, но, слава Богу, умения говорить с Ним напрямую среди них нет. Если вы думаете, что это не так уж страшно, перечитайте Ветхий Завет. Ответа не было, но не в этом суть – хуже, что я не ощутила того мира, что обычно во время молитвы.

Зазвонил мой сотовый. Я вздрогнула, и пульс забился в горле так часто, что я не сразу смогла ответить.

– Анита, Анита, ты меня слышишь? – спросил женский голос.

Марианна. Она живет в Теннеси и служит варгамором у стаи Дуба. Очень старомодное название и очень редкая работа – она колдунья, которая помогает стае разбираться с метафизическими проблемами. У большинства стай варгаморов сейчас нет – слишком это старомодно. Может быть, мода на нью-эйдж введет в моду и эту должность.

И еще она помогает мне управляться с моими способностями. Единственный экстрасенс, которого я знаю и которому верю. Оборотней она знает почти так же хорошо, как и я – в чем-то лучше, в чем-то нет. Но мне с этими способностями нужен кто-то вроде наставника, и она ближе всего к этому понятию.

– Марианна, до чего же я рада тебя слышать! Что случилось?

– Я вдруг почувствовала неодолимое побуждение тебе позвонить. Что там у тебя?

Видите? Действительно экстрасенс. Я хотела все объяснить, но за моей спиной сидел Натэниел. Что мне было делать – сказать, чтобы он заткнул уши и напевал, пока я буду говорить?

– Несколько неловкая ситуация.

– Мне угадывать?

– Если хочешь.

Она замолчала на несколько секунд, но угадывать не стала. Либо пустила в ход свою колдовскую интуицию, либо вытащила карту – карту таро, я имею в виду.

– Я смотрю на Рыцаря Кубков – обычно это карта Натэниела.

Я отнеслась скептически – по меньшей мере, – когда Марианна впервые вытащила колоду, чтобы, как она сказала, «читать». Но ее чтения были так точны, что жутко становилось. Когда она впервые это делала, картой Натэниела был Паж Кубков, карта для ребенка или очень молодого юноши. Но недавно он получил повышение в Рыцари Кубков.

– Да, это так.

Молчание. Я знала, что она раскладывает гадание. Она старалась заставить меня пользоваться картами, посмотреть, есть ли у меня способности к гаданию, но в моих глазах карты оставались просто красивыми картинками. Мои способности лежат не в той области.

– Король Жезлов, Мика, тоже сейчас с тобой.

Это не был вопрос.

– Да.

Я представила себе ее длинные седые волосы, увязанные в хвост, как они висят за спиной, а она в свободном платье сидит на кровати по-турецки, потому что уже поздно. Она стройная и сильная, и тело ее не подстать волосам или тому факту, что к шестидесяти ей ближе, чем к пятидесяти.

– Дьявол, искушение. Ты еще не питала ardeur?

Поначалу у меня от этого ее умения мурашки бежали по коже, но потом я привыкла. Просто она это умеет. Она не косится на меня за то, что я умею поднимать зомби, а я спокойно отношусь к ее умению сказать, что происходит за сотни миль от нее. Иногда, как вот сейчас, это даже бывает удобно.

– Еще нет.

– Жрица, у тебя есть вопрос ко мне?

– Да.

– Ты не делаешь глупости вроде попытки выбрать между Микой и Натэниелом?

– Спасибо на добром слове.

– Я здесь ни при чем, Анита, ты сама усложняешь себе жизнь.

Я вздохнула.

– Ну, да, в общем, правда, но не совсем, и не в том смысле.

– Хорошо, напускай таинственности.

– Не в том смысле, в котором ты имеешь в виду, – наконец нашла я слова.

– То есть ты не пытаешься бросить одного ради другого.

– Нет.

– Что ж, это хорошо. – На этот раз молчание длилось дольше. – Я перестаю угадывать, я разложила карты.

Марианна предпочитает читать карты, ничего не зная о проблеме. Она подозревает, что если слишком много обсуждать, то можно повлиять на гадалку, раскладывающую карты.

– Тебя я положила в середину, Королева Мечей. Прошедшее – это пятерка пентаграмм, оставленная в стороне, на холоде, не отвечающая твоим нуждам. Божественное – шестерка кубков. Это может быть кто-то из твоего прошлого, входящий в твою жизнь, с кем у тебя сильная связь. Будущее – Король Кубков, карта Натэниела. Обыденное – четверка пентаклей, Скупец, держащийся за то, что уже не помогает тебе вести мирную жизнь. Сейчас прочтем соединительные карты.

Она на секунду замолчала, думая, или молясь, или что там еще нужно, чтобы карты с ней говорили. Пока что мне все было понятно, кроме шестерки кубков.

– Соединитель обыденного с прошедшим – карта Любовника. Иногда в жизни случается такое, что ты боишься сердечной раны или боишься оставить кого-то или что-то. Прошедшее с божественным соединяет Король Жезлов, обычно это карта Мики, но это может быть какая-то энергия, какой-то мужчина в твоей жизни. Божественное с будущим объединяет двойка мечей – тебе предстоит сделать выбор, и ты считаешь его трудным, но если ты снимешь с глаз повязку, то сможешь видеть, и у тебя есть то, что нужно, чтобы снять повязку. Будущее с обыденным соединяет Рыцарь Жезлов, другой мужчина твоей жизни. Ты действительно привлекаешь массу мужской энергии.

– Не нарочно, – начала я...

– Помолчи, я не закончила. Поверх Скупца лежит шестерка мечей, невидимая помощь или помощь из духовного источника. Поверх оставленного на холоде лежит десятка пентаклей, счастливый процветающий дом. Гм! Король Скипетров и шестерка кубков стоят сами по себе, но двойка мечей пересекается с Королевой Жезлов. Карта Натэниела перекрещена с десяткой кубков – счастливый дом, истинная любовь. Рыцарь жезлов перекрещен с Дьяволом, искушением.

– Ладно, я почти все поняла, но кто этот Рыцарь Жезлов, и почему он перекрыт искушением? И кто такая Королева Жезлов?

– Я думаю, что это ты.

– Я всегда была Королевой Мечей.

– Может быть, это меняется. Может, ты обретаешь силу или становишься сама собой.

– Я давно стала сама собой.

– Пусть будет по-твоему.

– Пытаюсь.

– Я бы сказала, что Любовники и четверка скипетров – это твой жених из колледжа, который тебя бросил. Это переживание сделало из тебя Скупца в эмоциях. Тебе нужно уйти от этого. Твой дом – пятерка пентаклей, холод, но сейчас это счастливый процветающий дом. Тебе вскоре будет предложен тяжелый выбор, как-то он связан с твоим прошлым. Карта Мики говорит о том, что он тебе помог залечить какие-то из старых ран, потому что он – мост между прошедшим и божественным.

– То есть он – дар божества?

– Не надо дешевых острот, Анита. Когда вселенная, или Бог, или Богиня, – название выбери сама, – дает тебе кого-то, кто столько приносит тебе добра, и сразу, будь благодарна. А не придирайся к словам.

Марианна хорошо меня знала.

– А Рыцарь Жезлов?

– Кто-то новый, или кто-то прежний, но которого ты увидишь в новом свете. Это будет соблазн, но жезлы означают силу, значит, это будет соблазн применить силу или обрести силу, а не что-то, связанное с отношениями.

– Марианна, мне и без того хватает соблазнов.

– Ты сегодня начала расследование нового дела?

– А что?

– Я почувствовала необходимость вытащить еще одну карту. Это оказалась восьмерка мечей – связанная женщина с повязкой на глазах, окруженная мечами. Женщина, погибшая сегодня ночью.

Я стараюсь не звонить Марианне, когда занимаюсь расследованием – по многим причинам, и вот одна из них. У меня от этого мурашки по коже, а у нее – кошмары.

– Пятерка скипетров. Будет множество конфликтов по этому делу, и еще будут смерти. Но карта Судьи говорит, что виновные будут наказаны, и дело раскрыто, хотя и не без потерь. Восьмерка пентаклей? Странно. В деле участвует кто-то, бывший когда-то твоим учителем. Старше тебя. Ты знаешь, кто это может быть?

Я прикинула, не Дольф ли, но это не подходило.

– Наверное, не знаю.

– Эти люди еще не участвуют, но они придут. И тебе помогут.

– Почему ты так уверена, что будут еще убийства?

– А ты разве нет? – спросила она, и по тону я поняла, что она слушает голоса, мне не слышные.

– Да, и у меня такое же чувство.

– Верь своим чувствам, Анита.

– Постараюсь.

– Наверное, ты уже почти дома.

Я не стала спрашивать, откуда она знает, что мы уже подъехали. Она бы даже не смогла мне сказать, наверное – парапсихические явления не слишком вяжутся с азбучной логикой А – Б – В. У них сразу переходы от А к О, причем никаких дорог между этими буквами на карте не показано.

– Да, уже дома.

Мика послал мне воздушный поцелуй и вышел из джипа. Я услышала, что Натэниел тоже выбрался с заднего сиденья. Закрыв дверцы, они оставили меня одну в темном, затихшем вдруг автомобиле. И в этой тишине раздался голос Марианны:

– Да, еще одно. Только что я получила вот такое сообщение: «Ты знаешь, что тебе делать. Почему ты спрашиваешь меня?» Анита, это не я тебе говорю, ты же знаешь, что я тебе всегда готова дать совет. Чей еще совет ты спрашивала?

Я открыла рот, закрыла снова.

– Я молилась.

– Насколько я тебя знаю, ты молишься только тогда, когда у тебя нет других вариантов. Было бы лучше, если бы молитва для тебя не была последним средством.

Как она это спокойно, по-деловому! Вы молились. Бог не может подойти к телефону, Он оставит сообщение у вас на автоответчике. Ну и ну.

Я облизала вдруг пересохшие губы, и спросила:

– И тебя не пугает, что ты только что приняла для меня сообщение от Бога?

– Ну, не прямо от Него. Он же это переслал.

И опять спокойный тон. Ничего особенного.

– Марианна!

– Да?

– У меня иногда от тебя мурашки по коже!

Она рассмеялась.

– Ты поднимаешь мертвецов и убиваешь нежить, и ты испугалась меня?

В такой формулировке это действительно было глупо, но все равно правда.

– Скажем так: я рада, что у тебя твои парапсихические силы, а у меня мои. И так у меня серьезное чувство вины и без того, чтобы предсказывать будущее.

– Не вини себя ни в чем, Анита, а следуй своему сердцу. Нет, это была королева Скипетров, а не Кубков. Так что следуй своей силе, пусть она отведет тебя туда, где тебе надлежит быть. Верь себе, и верь тем, кто рядом.

– Ты же знаешь, я никому не верю слепо.

– Мне ты веришь.

– Ну да, но...

– Перестань ты в этом ковыряться, Анита. Твое сердце – не рана, в которую нужно лезть и смотреть, не сходит ли струп. Ты можешь исцелиться от старой боли, если позволишь этому случиться.

– Так мне все твердят.

– Если все твои друзья говорят одно и то же, и твое сердце говорит то же самое, а спорит только твой страх, так перестань упираться.

– Я не слишком хорошо умею сдаваться.

– Да, я бы сказала, что это ты хуже всего умеешь. Отдать то, что тебе уже не служит, не защищает и не помогает, не значит сдаться. Это значит вырасти.

Я вздохнула:

– До чего же я не люблю, когда ты так осмысленно говоришь!

– Не любишь, но на это надеешься.

– Да.

– Иди в дом, Анита, иди в дом, и делай свой выбор. Я сказала все, что имела сказать, и теперь все в твоих руках.

– А вот это я больше всего ненавижу, – ответила я.

– Что именно?

– Что ты не пытаешься меня убеждать. Ты только сообщаешь факты, говоришь, какие у меня варианты выбора, и отпускаешь.

– Я могу давать наставления, но не приказы.

– Я знаю.

– Сейчас я вешаю трубку, а ты пойдешь в дом. Потому что не будешь же ты спать в машине.

Телефон умолк.

Марианна была права, как всегда. Я злилась на нее за то, что она просто дает мне информацию и помогает думать, но не говорит, что делать. Конечно, попытайся она мною командовать, я бы не потерпела. Я всегда выбираю сама, и чем настоятельнее меня подталкивают, тем сильнее я эти подталкивания игнорирую, поэтому Марианна не подталкивает никогда. Вот тебе информация, вот тебе варианты выбора, а теперь будь взрослой девочкой и выбирай сама.

Выбираясь из джипа, я надеялась оказаться достаточно взрослой для предстоящего выбора.