Глава 10. Закат и рассвет.

— Ты точно уверена? — беспомощно спросила Луна.

Уже раз в двадцатый, наверное. За последние тридцать минут.

Панси сжала зубы и медленно выдохнула. Что за идиотская привычка постоянно сотрясать воздух бестолковыми фразами? Откуда это — в ней? В Луне, которая даже человеком, по слухам, была достаточно неадекватным, чтобы не перенимать от окружающих каждую дурную привычку — только потому, что «так принято»?

— Нет, я просто к себе внимание привлекаю, — процедила она. — Сколько раз ответить еще, чтобы ты угомонилась?

На лице Лавгуд появилось до оскомины привычное уже выражение — как будто ее только что хлестнули по щеке, и теперь она пытается скрыть, что ей больно. Панси утомленно поморщилась. Мерлин, ну вот — опять…

— Я беспокоюсь… — пробормотала Луна. — Еще же рано — Снейп говорил, во второй половине ноября…

— Предлагаешь сдвинуть ноги поплотнее и подождать еще пару недель?

У Лавгуд мгновенно задрожали губы. Даже не обиженно — жалобно, как у ребенка, беззащитного перед напором чужой злобы и агрессивности.

Замечательно — я снова злобный агрессор, раздраженно подумала Панси.

— Вот и заткнись… — уже тише буркнула она, вставая и осторожно выпрямляясь.

Взгляд Луны тут же снова наполнился тревогой

— Ходить со схватками вредно! — убежденно заявила она, кидаясь к подруге, чтобы подхватить за талию. — Ты лучше ложись, правда. Может, Снейпа позвать?

— Снейпу здесь делать нечего, — проворчала Панси, потирая поясницу. — До ночи, по крайней мере…

— И ты до ночи так и будешь мучаться? — ужаснулась Луна.

Панси оперлась о стол и утомленно уставилась на нее — в упор. В последнее время Лавгуд, казалось, задалась целью доказать, что способна нести куда большую ахинею, чем может представить самый изощренный логический ум. Она что, издевается над нами? — беспомощно подумала Панси. Или и вправду категорически перестала соображать?

— Есть другие варианты? — сквозь зубы осведомилась она.

У Луны были очень странные глаза — какие-то будто припорошенные пылью, хотя вроде и не застывшие. Они двигались, смотрели, даже выражали что-то…

Но в них больше не билась живость. Та самая, что так притягивала Панси когда-то, что делала Лавгуд единственной, уникальной и неповторимой. Та, что превращала ее из рассеянного лунатика в милое, любящее, требовательное существо.

Луна разучилась требовать — и, наверное, давно уже перестала любить. Мы всего лишь помним, что нас что-то когда-то связывало, почти равнодушно отметила Панси. Да и память тоже стирается. Еще немного — и, наверное, даже больно не будет. Вообще ничего не будет.

Между нами.

Вспышка боли в очередной раз заставила стиснуть зубы и, зажмурившись, резко вдохнуть.

— М-м! — одновременно вскрикнула Луна, утыкаясь лбом ей в плечо.

Почему-то это вызвало почти ярость — Панси едва удержалась, чтобы не влепить девчонке пощечину. Если ты даже закрыться уже не в состоянии — какого черта ты торчишь здесь, рядом со мной? — захотелось прокричать прямо в побледневшее лицо Лавгуд.

— Вон отсюда… — прошипела Панси, отталкивая ее, как только снова смогла говорить. — Катись куда угодно, чтоб я тебя даже…

Луна подняла голову — сжатые, почти белые губы и потемневшие глаза.

— В этом замке нет мест, где я тебя не услышу, — чуть слышно проговорила она. — Мне… без разницы — останусь я здесь или засяду на крыше. Извини, я постараюсь больше не кричать.

Панси остолбенела — даже боль, кажется, на долю секунды перестала напоминать о себе. То есть, как это — нет мест? И почему именно — мои ощущения? Или, упаси Мерлин, не только мои?..

— Раньше у тебя хватало ума закрываться, — машинально заметила она, окидывая Луну обеспокоенным взглядом.

— Никогда не хватало, — устало качнула головой та. — Просто слышала не так ярко, вот и все. Извини, правда, я…

Панси нетерпеливо выдохнула — и Луна мгновенно заткнулась, выдав виноватую улыбку.

— Я все равно не уйду, — упрямо повторила она — и потянула ее за руку. — Пойдем, помогу лечь. Снейп говорил — ходить вредно.

— Когда он тебе что мог сказать? — утомленно поморщилась Панси.

— Я его спрашивала, что делать — на случай, если его не окажется в замке, — пожала плечами Луна. — Давно, еще летом.

Постель определенно оказалась плохой идеей. Не самой лучшей уж точно. Ворочаясь и комкая простыни, Панси мысленно поставила себе зарубку — открутить Снейпу голову, как только появится возможность. Нашел кому указания выдавать…

Свернувшаяся в клубок на краю кровати Лавгуд вызывала слишком смешанные чувства. Она раздражала совершенно точно — Панси хоть и понимала умом, что пытаться уйти от источника боли Луне бессмысленно, но интуитивно все равно упиралась в убеждение, что, когда тебе плохо, лучше держаться от всех подальше. Тем более — от тех, кому тоже неважно. Иначе обоим хуже станет.

И при этом — было почти невозможно не чувствовать благодарности. За мягкую ладошку, обвившуюся вокруг запястья. За попытки напоить восстанавливающим силы зельем. За монотонную болтовню.

— Тебе страшно… — вдруг рассеянно пробормотала Лавгуд — и подняла голову. — Страшно, да?

Панси нервно хмыкнула и отвернулась.

— Ну да, — помолчав, согласилась она. — В первый раз все страшно.

Тем более, что неизвестно, как переживет роды Луна. Может, попросить Снейпа бурное прошлое вспомнить? — пришла отчаянная мысль. Пожиратели Смерти и без палочек должны неплохо драться уметь. Один хороший удар — и Лавгуд весь процесс без сознания проваляется… Вообще, хорошая мысль… Или, может, зельем каким напоить… Сонным, к примеру. Чтоб до утра.

Мерлин, как плохо, что нет Малфоя, в очередной раз мысленно выругалась Панси. Драко бы точно придумал, что делать…

Боль снова скрутила низ живота. Панси почувствовала, как сжимаются на ее руке пальцы Луны.

— Ты — сильная, — негромко сказала Лавгуд, перебираясь ближе и прижимаясь лбом к ее плечу. — Тебе нечего бояться… Вы с Гарри такие — никогда ничего не боитесь… Только вечно сами об этом забываете…

— Даже не напоминай мне про Гарри, — пытаясь отдышаться, фыркнула Панси. — Паникер чертов. Малфой его хоть как-то в узде держал… А теперь даже думать боюсь, какую он здесь бучу устроит… Тоже заорет — рано, рано, еще две недели…

— Устроит — выгоним, — глухо откликнулась Луна. — Можем вообще не впускать, пусть под дверью результат караулит.

— Ты, что ли, не впустишь? — Панси снова охнула и задышала сквозь зубы.

— Снейпа попросим? — после долгой паузы предложила Лавгуд.

Она действительно больше не вскрикивала — терпела молча, только тихонько вздрагивала. Это было ужасно, отвратительно и неправильно — то, что Луна все еще оставалась здесь, и то, что это выглядело так, словно…

Словно этих месяцев отчуждения между ними и не было. Словно быть рядом и делиться чем-то, когда еле дышишь сама, для нее все еще естественно и привычно.

Хотя нет — все это как раз было правильным. Настоящим. Царапало то, что Лавгуд хотелось держать рядом и не отпускать — несмотря на боль, которую невольно ей причиняешь. Пусть даже избавить ее от боли ты все равно не сможешь, но сейчас тебе больно, а ты ее — держишь.

Несмотря на то, что сама всегда заявляла громче всех — когда плохо, лучше быть одному. Иначе превратишься в вампира и даже не заметишь, когда и как это произошло.

— Снейп и Поттер — противостояние века на пороге моей спальни!.. — смеясь сквозь прерывистые вдохи, проговорила Панси. — Стоило пройти через все это, чтобы посмотреть на такое шоу…

Лавгуд тоже усмехнулась — нервно, по-прежнему сжимая ее ладонь. В камине отчаянно трепетало пламя, разгоняя сгущающийся сумрак.

— Может, пора позвать? — прошептала Луна. — Уже подряд почти же…

Иногда она становилась такой назойливой — хуже вредного насекомого. Панси тяжело дышала, глядя на пляшущие тени на потолке.

— Зови… — устало выдохнула она. — К черту, пусть и так спасибо скажет, что сразу не дергали…

Лавгуд прижалась губами к ее виску.

— Мне страшно, — зажмуриваясь, зачем-то повторила Панси. — Если честно, просто ужас, как…

— Я знаю, знаю, — шепнула Луна. — Я скоро вернусь. Туда и обратно.

— Ну, так катись уже…

— Ага…

Но, как только она поднялась с кровати и, вздохнув, с хлопком аппарировала из спальни, почему-то тут же стало холодно.

Панси потерла лоб и сжала край подушки. Чертов Малфой — нашел время уехать. Чертов Поттер с его выходками.

Чертова Лавгуд… Наверняка ведь не догадается и Грэйнджер позвать…

* * *

Шон Миллз ненавидел ночи сильнее, чем что бы то ни было в своей жизни — и уже почти ненавидел саму эту жизнь. За слишком долгие дни, за изменившиеся взгляды ребят, которые был бы счастлив не замечать. За слишком короткие вечера, которых ждешь с такой силой, что почти не можешь заставить себя наслаждаться ими.

Ожиданием тоже можно убивать — вдруг подумал он сегодня, после того, как едва пережил бесконечный день, а Крис, сославшись на усталость, вообще не вышел в гостиную.

Впрочем, наставник и выглядел как-то неважно — напряженный и вымотанный куда больше, чем вчера и позавчера — но даже это уже почти ничего не меняло. Молча развернувшись, Шон ушел в свою спальню, едва удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Кристиан не выносил беспорядочных негативных эмоций.

Опустившаяся на замок ночь в очередной раз заглянула в глаза и беззвучно спросила — а только ли негативных? Может быть, все это — иллюзии, а на самом деле тебе просто нечего ждать?

Убивать можно и сомнениями, беспомощно подумал Шон, прижимаясь щекой к подушке. Даже мистер Драко говорил, что сомнения убивают разум. Что нельзя поддаваться…

Вот только противиться им, глядя каждую ночь покрасневшими от бессонницы глазами в потолок, не хватало никаких сил. Где берут их те, кто осмеливается любить? — спрашивал он сам себя и не находил ответа. Как они выживают в этом кошмаре?

Пойди и спроси, — настойчиво шепнула ночь. Ты же знаешь — она ответит на любые вопросы. Она никогда тебя не обманывала — и не обманет и впредь, даже после того, что ты сделал.

Шон зажмурился и зарылся лицом в основательно измятую уже подушку. Ночами все выворачивалось наизнанку, и то, что днем выцветало, прячась в углах от упрямой мальчишеской жажды и веры, теперь возвращалось обратно, а вера беспомощно истончалась и таяла. И память о том, как однажды он влепил Дине Торринс пощечину, утомившись терпеть поток ее на этот раз совершенно бессмысленных и оскорбительных домыслов, ночами начинала вгрызаться в Шона хуже бешеных волкулаков.

И больше всего сбивало с толку то, что Дина даже не разозлилась тогда. Так и стояла, прижимая ладонь к покрасневшей щеке и сочувственно глядя на него, задыхающегося от едва сдерживаемой ярости.

Может, и впрямь лучше пойти и найти ее? — в тысячный раз подумал Шон, садясь на кровати и потирая разгоряченный лоб. Мерлин, хотя бы просто — побыть рядом с тем, кто, наверное, и впрямь во всем этом хоть что-нибудь понимает. Не оставаться у нее — просто поговорить. Или, что еще лучше — помолчать… О Крисе. Обо всем. Пока я тут наедине сам с собой умом не тронулся.

Это же невозможно — ждать, ждать, из месяца в месяц, каждый день только и делать, что ждать, и видеть, как тебя то притягивают, то отталкивают… Я хочу быть с ним, кусая губы, в отчаянии подумал Шон. Не так, как сейчас, и не так, как было всегда. Я хочу быть нужным ему, хочу знать об этом — наверняка. Хочу слышать от него подтверждения. Неужели это так преступно и невыполнимо — получать хоть что-то? Я больше не могу просто ждать. И отказаться от него — тоже не могу…

Дверь спальни тихонько скрипнула, и Шон едва успел изумленно вдохнуть, оборачиваясь, как цепкая ладонь улеглась на его плечо.

— Ты не спишь? — почему-то шепотом спросил Кристиан, глядя ему в глаза.

Это было настолько невероятно — видеть его здесь, почти ночью, после того, как он уже ушел спать — что Шон только открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

— Это хорошо… — почти беззвучно продолжил Крис.

Его ладонь скользнула по щеке Шона, спустилась к шее — невозможно близкая. Нереальная. Пальцы легли на затылок, слегка притянули ближе.

— У нас мало времени… — все так же завороженно проговорил Кристиан, не сводя с него пристального и одновременно спокойного взгляда.

Мало для чего? — хотел было спросить Шон, но слова вылетели из головы. Мгновенно, как только щеки коснулись чужие губы — не бегло и сухо, как перед сном на прощание, а медленно, упорно заскользили по скулам, вниз, и от ощущения прерывистого дыхания на своей коже тут же бешено забухало сердце и потемнело в глазах.

— Мальчик мой… — шептал Крис, покрывая его лицо неспешными поцелуями, и Шон задрожал, поняв, что вторая ладонь согревает ему спину. — Малыш… Хороший мой, умница моя…

Шон был поражен настолько, что смысл слов до него, кажется, толком не доходил. Я не сплю? — беспомощно спрашивал он сам себя, вцепляясь в отвороты мантии, стискивая их до боли в костяшках, задыхаясь и боясь проснуться прямо сейчас.

— Мы сделали это, малыш, — кажется, Крис даже тихонько смеялся, зарываясь в его волосы, в его шею, обнимая его плечи. — Мы молодцы с тобой, мы справились… Теперь все будет хорошо, слышишь…

— Что?.. — наконец непонимающе простонал Шон, деревенея в непривычно — и почему-то пугающе — настойчивых руках.

— Пойдем, — Крис ласково, но властно потянул его за собой.

По гостиной разливался яркий, слепящий свет — стоящая на полу трансфигурированная лампа теперь сияла так, что Шон рефлекторно поморщился.

— Что это? — остановившись, как вкопанный, тупо спросил он.

Кристиан обернулся, окидывая его внимательным взглядом.

— Нам пора, — мягко сказал он. — Это всего лишь означает, что нам пора, — медленные, вкрадчивые шаги, и снова ладонь заставляет слегка запрокинуть голову, поглаживая шею, а дыхание обжигает лицо. — Нам с тобой. Тебе и мне, Шонни.

Шон, как завороженный, смотрел на него, на лампу, на письменный стол, с которого исчезли все книги, на погасший камин, и опять — на него, не понимая уже вообще ничего.

А потом Крис снова наклонился и поцеловал его в уголок губ — и все вопросы выветрились из головы в одно мгновение. Шон просто потянулся и, наконец, сделал то, о чем думал уже много недель — обнял наставника за шею, обвил ее обеими руками, прижимаясь к нему и снова чувствуя, как в легких тут же заканчивается воздух.

— У нас всего минут двадцать… — шептал Крис, целуя его лицо. — Пойдем, защита снимется ненадолго, и только земная, но я тебя вытащу, я смогу, если ты очень захочешь, если мы — вместе… Эти маги чертовски неглупы, Шонни — чувства действительно имеют значение, представляешь? Двое могут становиться одним, если могут воспринимать себя, как единое целое… И, значит, я прижму тебя к себе — вот так — и вытащу, у нас обязательно все получится, слышишь… Я все просчитал, они только одного не учли — рождение ребенка это не голая физиология, это энергетически как маленькая смерть для матери, за которой потом — новая жизнь… То есть, земной барьер снимется, как если бы Паркинсон умерла на эти двадцать минут. И мы выйдем отсюда, малыш. Вместе.

Шон слышал все, что он говорил, но от слова «вместе» смысл терялся, доходя какими-то обрывками, и губы Кристиана скользили по его коже, и от прикосновения горячих рук на спине перехватывало дыхание, и отчаянно хотелось то ли вырваться, то ли целовать в ответ, а еще больше — чтобы Крис не останавливался, не отступал от него, не смотрел снова своим испытующим взглядом, под которым никогда не получалось решиться уже ни на что.

— Нам больше не придется прятаться… — выдохнул Кристиан, отстраняясь и глядя ему в глаза, задумчиво проводя большим пальцем по губам парня. — Поверь мне, теперь я знаю, куда нам идти. Где мы будем нужны.

— Где? — еле дыша, шепотом спросил Шон.

— Не только Поттеру кричать о предназначении, — снова улыбнулся Эббинс. — У каждого из нас есть — свое, и я больше никому не позволю сбивать нас с толку. Это место было нужно, чтобы понять… многое… Но больше нам здесь нечего делать.

И его губы — снова, так близко, что от этого почти страшно. Негромкий хлопок аппарации — и холод обрушивается, едва не сбивая с ног.

— Пойдем, — настаивал Кристиан, беря его за руку.

Шон растеряно обернулся — они стояли в десятке шагов от ворот, справа и слева шумели деревья парка, а за их спинами возвышался мрачный и огромный, поблескивающий огнями замок. Кое-где светились окна — наверное, ребята еще не спят, оцепенело подумал Шон.

Он вытащил ладонь из хватки цепких пальцев раньше, чем успел обдумать собственный жест.

Крис нетерпеливо обернулся.

— У нас мало времени, — раздельно повторил он. — Аппарировать за ворота нельзя, но мы сможем выйти. Тебе нужно только вспомнить, чего именно ты хочешь. И почувствовать это, Шон. Больше ничего от тебя сейчас не требуется.

Видимо, в его лице было что-то не так, потому что Кристиан подошел ближе и, притянув его к себе, снова зарылся пальцами в его волосы, массируя кожу на затылке, перебирая пряди.

— Ты хороший мальчик, — утвердительно проговорил он. — Ты просто устал и запутался… Но теперь все будет хорошо, я тебе обещаю. Я буду рядом, Шонни, всегда. Нам больше не от кого прятаться и некому лгать. Помнишь, я обещал о тебе заботиться? Ты — мой воспитанник. Слышишь? Я никогда от тебя не откажусь — теперь я обещаю и это. Мы будем вместе, как ты хотел, и ни одному из нас больше не придется стыдиться того, кто мы есть.

В его голосе снова прорезалось плохо скрываемое напряжение — такое привычное и такое несовместимое с тем, что он говорил и делал сейчас, что Шон, дернувшись, вывернулся из объятий. Не так. Мерлин, только — не так! Он же снова не чувствует, только слова произносит! — вопило что-то внутри, едва не срываясь на крик вслух.

— Шон, время, — напомнил Крис. — Прекрати упрямиться, мне сейчас не до игр…

— Я не пойду, — пугаясь звуков собственного голоса, выпалил тот — а потом слова вдруг покатились сами, одно за другим. — Ты никогда не спрашивал меня, хочу ли я вообще уезжать отсюда!

Кристиан нахмурился.

— Спрашивать? — переспросил он. — Я — твой наставник, и я отвечаю за твое будущее. Ты уходишь со мной, это не обсуждается.

Шон вспыхнул и, машинально делая еще один шаг назад, сжал кулаки. Это что — вот это и есть правда? Она — вот такая? Или Крис опять глобально не в духе и несет что попало, лишь бы побольнее ткнуть за непослушание?

Ты же сам на все ответил сейчас, усмехнулась проклятая ночь. Послушание — вот все, что ему нужно от тебя. Послушный щенок, а не ты сам. Правда, не удивительно, что Дина совсем не ошиблась, называя тебя щенком?

И ты знал, что она права, еще тогда — и именно за это ударил ее, не так ли?

— Я никуда не пойду… — дрожащие губы едва слушались. — Ты сам сказал — я должен хотеть быть с тобой, чтобы…

Крис тяжело вздохнул — спокойный и собранный, как всегда.

— Извини, малыш. Значит, нам остается второй вариант.

Короткого замаха Шон толком и не увидел.

Одно мгновение — и голова словно взорвалась болью, мир крутанулся перед глазами и выключился, погружая Шона Миллза в беспамятство.

* * *

В жизни Северуса Снейпа не раз бывали моменты, когда он искренне подозревал, что Гарри Поттер — специально созданное стихией воплощенное воздаяние за его грехи. Но в том, насколько эти подозрения небеспочвенны, окончательно убедился только сегодня, пусть и прожил с ним и его семьей бок о бок почти полгода.

Гарри снова его удивил. Тем, что не стал устраивать панику, не выказал ни единым жестом ни одного признака присущей ему, по мнению Снейпа, неизлечимой психопатичности — и даже так и не полез со своими чудовищными советами. Плохо это было или хорошо, свойственно ему или нет, но сейчас Северус благодарил Мерлина за невесть откуда взявшуюся способность Поттера просто ждать и терпеть, если другой возможности пережить ситуацию все равно не предвидится.

Все отцы в последние часы перед рождением ребенка, так или иначе, превращались в неразумных детей приблизительно дошкольного возраста — в этом Северус был твердо уверен. Можно кричать, лезть под руку колдомедику, напиваться, бегать кругами или сидеть, отрешенно уставившись в одну точку — суть переживаний мужчины все равно всегда одинакова. Он едва ли не сходит с ума, слыша крики своей жены и не имея возможности ничем облегчить ее участь — и это нормально, это настолько естественно, что почти что, наверное, правильно.

Все равно по-другому никогда не бывает.

Как оказалось — не в этой семье.

— Поттер, вздумаете выкинуть там хоть какой-нибудь финт в своем духе… — предупреждающе начал было Снейп, остановив Гарри перед дверью в спальню Панси.

Чертов мальчишка только отчаянно улыбнулся, беспомощным жестом взъерошив волосы.

— Я доверяю тебе, Северус.

Вот, собственно, и все. Теперь Гарри молча сидел на полу, в изголовье, напряженно глядя на тяжело дышащую Паркинсон. Сжав в ладони ее пальцы, гладил запястье, время от времени опуская голову и утыкаясь лбом в ее макушку. Кажется, иногда даже что-то там бормотал. В любом случае — это был первый раз, когда Снейп поймал себя на невольном, почти мимолетном… ну, нет, не восхищении… но уж точно — признании — его выдержки. Гарри на удивление и впрямь больше помогал, чем мешал — и Северусу, и самой Панси.

Хотя бы тем, что не добавлял нервозности и не служил дополнительным поводом для отвлечения внимания.

Одной Лавгуд хватало с лихвой.

Проклятая девчонка забилась в угол, сжавшись там в растрепанный, несчастный комочек, и скулила, обхватив голову и раскачиваясь из стороны в сторону. Даже Панси обходилась без криков и лишних стонов, послушно дыша и тужась. Луна стонала за двоих.

Северус отдавал себе отчет в том, что такое — эмпат, и, хотя сбивчивые объяснения девушек превратили ситуацию в чуть менее идиотскую, с каждой минутой он все отчетливее ловил себя на желании все-таки плюнуть на доводы и вышвырнуть Лавгуд за дверь.

Если ей все равно, где страдать, то им всем — включая Панси — не все равно, видят они эти страдания или нет. В конце концов, Луна банально нервировала, всхлипывая и скуля буквально под носом, и — нет, Северусу было совершенно наплевать на эфирные муки эмпата, Лавгуд все равно даже зельями сейчас не поможешь, но — такой идиотизм только в семье Поттера и возможен! Рожает одна, а на полузадушенный крик исходит рядом другая.

Хорошо, хоть сам Поттер сегодня чудеса вменяемости демонстрирует. Ведь может же брать себя в руки, когда захочет! Интересно — лет на десять пораньше захотеть упрямство мешало?

За Грэйнджер хотелось вознести хвалу Мерлину и расцеловать дюжину соплохвостов. Перестав доказывать каждую минуту, что она не глупее других, и, наконец, заткнувшись, бледная и сосредоточенная Гермиона только молча сновала по комнате, выполняя негромкие указания, четкая, собранная и — о, радость! — даже не очень озлобленная.

Не то чтобы Северуса это как-то особенно волновало — но Панси чужие эмоции чувствовала очень отчетливо, и только негатива ей сейчас не хватало. И так удивительно неплохо держится девочка… Хотя — что в этом удивительного? Это же Паркинсон. В отличие от той же Грэйнджер — действительно скала, а не женщина. Живой пример разницы между «быть» и «казаться»…

Лавгуд за спиной в очередной раз сдавленно вскрикнула — и Снейп едва сдержался, чтобы не рявкнуть на нее, с силой сжав челюсти и выдохнув несколько раз.

— Северус, не надо, — открыл рот тут же поднявший голову Гарри. — Пожалуйста. Пусть сидит, если хочет…

Снейп устремил на него долгий презрительный взгляд. В глазах Поттера плескалась почти безмятежность — если, конечно, отбросить зажатый в глубине контролируемый страх и нечеловеческое напряжение.

— Ты не понимаешь, — с нажимом проговорил Гарри. — Это важно — и для нее, и для Панси…

— Можно… не говорить обо мне… в третьем лице?.. — дыша сквозь зубы, процедила Паркинсон.

— Можно не отвлекать нас обоих разговорами? — неприветливо поинтересовался у Гарри Снейп. Поттер снова уткнулся лбом в ладонь девушки, и Северус отвел взгляд. — Мне не кажется, что это разумное поведение — вот и все. Ты вполне можешь считать иначе, и завтра утром я с удовольствием с тобой об этом поспорю. Если захочешь. Так что либо заткнись — либо вон отсюда, хоть один, хоть оба.

От Грэйнджер отчетливо повеяло рьяной поддержкой — пусть даже она по-прежнему молчала, сжав губы — и почему-то это остудило пыл Снейпа куда лучше, чем любые просьбы и объяснения.

Да я просто сам весь на нервах, вдруг с ужасом понял он. Докатился. Даже Поттер пока еще чудеса выдержки демонстрирует…

Все дело в том, что это — Панси, и твои руки именно в ее крови, а не абстрактной пациентки, признался сам себе Северус. Или в том, что в ее чреве — сын Драко, и хочется благодарить всех святых за то, что он, как все нормальные люди, пытается двигаться вперед головой, а не чем попало. Что, впрочем, даже странно, если брать в расчет, что этот ребенок, возможно, гипотетически, несмотря на всю уверенность Малфоя, все-таки — сын Поттера…

— Умница, давай, хорошая моя, вот так, еще чуть-чуть… — негромко, но настойчиво повторял он, и Панси задыхалась, зажмурившись и так стиснув ладонь Гарри, что Северус время от времени поглядывал, не превратилась ли еще правая рука Поттера в бесформенную лепешку.

От земного мага при подобных нагрузках и не того можно ожидать, а предъявленный Малфою искалеченный Гарри вряд ли будет соответствовать выполненной просьбе Драко присмотреть за его любовником. Не то чтобы Северус так уж был бы яростно против… но обещание есть обещание.

Лавгуд уже стонала, не останавливаясь — короткими выдохами, в такт дыханию Панси, хотя Снейп мог бы поклясться, что в сторону Паркинсон девчонка даже не смотрит. Чертовы эмпаты, мрачно подумал он. Вот же проклятье такое на голову…

Он все равно не понимал, зачем торчать рядом и заставлять Панси слушать, какую боль она невольно причиняет подруге. Тем более — зачем делать это в такой момент. У Паркинсон силы тоже не бесконечны.

— Жаль… — вдруг отчетливо выдохнула Панси, хватая ртом воздух. — Жаль, что ты… не занималась… фехтованием… Это я… виновата…

Бредит, что ли? — машинально удивился Снейп.

— Она бы все равно не смогла, как вы с Драко, — неожиданно мягко сказал Поттер, целуя ее спутанные волосы. — Отстраняться умеют только логики, Пэнс. Я тоже не умею толком, хотя Драко на меня столько лет потратил… Да и у тебя долго не получалось…

Панси коротко кивнула, и, глядя на них, Северус в очередной раз задумался, правильно ли сделал, что не сообщил Малфою о преждевременно начавшихся родах. Хотя, в общем-то, ведь обещал держать его в курсе событий.

Не захотел наблюдать за метаниями еще одного будущего отца на грани нервного срыва, тут же ответил он сам себе. Утром отправлю Драко сову, вот и все. Незачем его волновать — ничего непоправимого без него не случится.

Если, конечно, Лавгуд не свихнется от болевого шока, пришла тут же холодная мысль.

Или я — от ее воплей, откидывая со лба волосы, устало подумал Снейп.

* * *

Непроглядно черное звездное небо — иногда это все, что нужно для счастья, вздыхая, отрешенно подумала Дина, запрокидывая голову. Вечность бы так лежать — тонуть, падая в звезды, в густой, прохладный осенний воздух. Тишина — и замершее, теплое, почти волшебное предвкушение. Разве нужно что-то еще?..

— Вау! — жарко выдохнул над ухом знакомый низкий голос. — Какие маги на дороге валяются!

Тишина взорвалась, звеня и расплескиваясь на мельчайшие капельки. Дина фыркнула, прикрывая глаза — по плечам скользнули нетерпеливые руки, сгребли в охапку, вырывая из сладкого оцепенения, и горячее, угловатое тело бесцеремонно навалилось сверху.

— Не на дороге, а на скамейке, — безуспешно пытаясь вырваться, сквозь смех возразила она. — Слезь, ты мне ногу отдавишь.

— И никаких тебе жарких объятий, — горестно покачал головой взъерошенный, как измотанная сова, Алан, и, вздохнув, подпер кулаком подбородок. — Не слезу. Ничего не могу с собой поделать — обожаю валяться на красивых женщинах.

Дина покатилась со смеху.

— Замерзнешь же, — глядя на нее сверху вниз своими пугающе теплыми глазами, добавил он. — Чего тебе в замке не сидится?

— У меня, может, свидание тут, — вытирая выступившие слезы, ответила Дина. — Лежу и жду очередного несмелого любовника. А ты мне клиентуру распугиваешь.

Алан улыбнулся и медленно провел кончиками пальцев по линии ее бровей. Мерлин, какой он обалденный, когда вот так улыбается, завороженно подумала Дина, ловя губами его ладонь. От него просто с ума сойти можно, наверное — если он любит тебя. Если все это — для тебя одного, всегда. Каждый день.

— А я сегодня дежурю, — задумчиво проговорил Алан. — Только спать хочется — жуть. Решил выйти, встряхнуться на холодке…

— Да не такой уж и холодок, — хмыкнула Дина.

— Ты отморозишь себе что-нибудь нужное, — недовольно отметил он.

— Ты меня отогреешь, — безмятежно пожала плечами она.

С Аланом любой разговор — перепалка. Но и в ней тоже можно находить свое, непередаваемое удовольствие — если просто любить это бесшабашное чудо, не пытаясь его упорядочить.

— У мисс Панси схватки еще днем начались, — негромко пояснила Дина. — К их крылу даже приближаться жутко…

В глазах Алана мелькнула тень понимания — он вообще очень многое понимал без ненужных слов, интуитивно. Всегда умел видеть суть и чувствовать собеседника… если, конечно, дело не касалось того единственного, кто был для него действительно важен. Рядом с ним у парня, казалось, способность мыслить отшибало мгновенно — до сих пор.

Хотя, с другой стороны — если Алан дежурит, то совершенно очевидно, кто именно сидит сегодня на вахте, согревая в ладони сигнальный кристалл. И наверняка при этом всеми силами старается придать себе независимый вид, будто и нет ему никакой разницы, в чьей руке сейчас — второй такой же.

Дэнни — умница, улыбнулась Дина собственным мыслям. Даже я здесь никогда не могла толком слов найти, чтобы до этой парочки достучаться… Интересно, что и кому надо сделать, чтобы они научились когда-нибудь не только находиться в радиусе прямой видимости, но и действительно быть вместе? Чтобы хоть один из них решился отбросить страх показаться смешным и довериться другому?..

Словно услышав ее мысли, Алан смутился и, наконец, выпрямился и уселся рядом, бесцеремонно укладывая ноги Дины на свои колени. В руке блеснул прозрачными гранями кусок хрусталя — парень подбросил его, ловко поймав, и снова принялся машинально вертеть в пальцах, не убирая другую руку с талии девушки.

— Дети — это страшно, — убежденно заявил он. — Даже не потому, что люди. Просто… — он задумался.

— Просто надо очень любить, чтобы захотеть родить своему мужчине ребенка, — медленно сказала Дина. — Не то чтобы это было так уж страшно — просто любить.

Алан бросил на нее быстрый взгляд и, поставив локоть на спинку скамейки, подпер голову ладонью.

— А вы что решили? — с кажущейся небрежностью поинтересовался он. — В смысле… ну, ты говорила…

— Фил считает, что девятнадцать лет — это нормальный возраст, — со вздохом сообщила Дина. — А восемнадцать — еще слишком рано. В общем, все сводится к тому, что он за меня волнуется, и…

— Да тебе девятнадцать через пару месяцев стукнет, — фыркнул Алан. — Уж подождите, делов-то.

— Подождем, — философски заметила Дина. — Хотя, вообще-то — через четыре, а не через пару… Мы пока даже по поводу пола никак договориться не можем. Я бы хотела сына, он хочет дочку. Я ему говорю — ну и чему я ее научить смогу? Как минет правильно делать?

Алан, прыснув, уронил лицо на сгиб локтя и совершенно неприлично расхохотался.

— Вот он тоже только ржать вместо ответов горазд… Говорит — найдешь, чему научить…

Прюэтт со стоном покачал головой.

— Слушай, я с вас балдею просто… — он все еще смеялся. — Не думал, что ты так скромно оцениваешь свои таланты.

— О, да, — вздохнула Дина, поднимая глаза к небу. — Настоящий талант кого хочешь в заблуждение введет…

Она потянулась и села, сложив руки на коленях. Вот теперь уже и впрямь чувствуется, что — холодновато.

— Пойдем погуляем, что ли, — шепнул Алан, заправляя ей за ухо выбившуюся прядь волос. — Или в замок аппарируем, там по горячему винцу дерябнем.

— Алкоголик, — беззлобно усмехнулась Дина. — Тебе нельзя, ты на службе.

По лицу парня пробежала легкая тень. Нести «службу» ему явно было куда приятнее, чем вспоминать о том, какие причины вынудили магов ее организовать.

Интересно, он понимает, что, если бы не его инициатива и не его горячность, народ раскачивался бы до слежки за Кристианом до скончания века? — задумалась Дина. Всех ведь на уши поставил — даже Мэтт изволил оторваться от своих расчетов и следящий амулет смастерить.

Алан умел быть просто невероятно убедительным — естественно, пока дело не касалось Сами-Знаете-Кого.

— Сколько еще нам так караулить, как думаешь? — устало осведомился он, отворачиваясь. — Шон вчера проговорился, что какую-то стекляшку, заряженную на стихию Земли, у Эббинса видел. Какой-то Ритуал эта сволочь там по любому затевает… Только Миллз об этом разговаривать не захотел.

— И со мной не захотел, — эхом откликнулась Дина. — Но, я думаю, все равно захочет. Он такой… — она пощелкала пальцами и вздохнула, — напряженный, я не знаю, в последнее время. Как будто на грани срыва… Не выдержит, придет — куда денется. Не сегодня, так завтра сорвется и прибежит. Я уж ему и так, и сяк намекала, что — пусть приходит…

— Так это ты его тут ждала? — понимающе улыбнулся Алан.

Дина пожала плечами.

— Я же чувствую, что он колеблется. Что-то Кристиан ему втирает там, видимо, и крепко втирает… А тут — не, я просто на звезды смотреть люблю…

— Что бы они там ни планировали, без призыва стихии все равно не обойдется, — резюмировал Алан. — Так что, как только Эббинс дернется хоть что-то с ней вытворять, эта штука сработает, — он снова подбросил на ладони сигнальный кристалл. — И я наконец-то лично оторву ему голову.

Фигушки, мрачно подумала Дина. Если эта штука сработает, то ты, как положено и как договаривались, сперва должен будешь позвать Натана — и я не я буду, если он пустит тебя под руку разъяренного земного мага. Скорее уж сам кому хочешь головы поотрывает…

— Все, встали, — решившись, сказала она. — У меня уже задница отмерзает…

— Я никуда не пойду!.. — донесся вдруг из-за деревьев срывающийся мальчишеский голос.

Побледнев и переглянувшись, Алан и Дина одновременно сорвались со скамейки, ломанувшись на звук прямо через кусты, не тратя время на поиски ближайшей обходной тропинки.

С первых ноток было понятно, что голос принадлежит Миллзу.

— Ты никогда не спрашивал меня, хочу ли я вообще уезжать отсюда! — истерически выкрикнул Шон.

Следом раздалось до оскомины знакомое бормотание Кристиана — Дина узнала бы эти скрипучие интонации, даже нежась в глубоком сне.

Проклятые ветки будто специально норовили хлестнуть по лицу, вынуждая прикрываться руками и отворачиваться. Где-то слева шипел и ругался не отстающий от нее Алан.

— Я никуда не пойду!.. — упрямо повторил Шон, и теперь Дина отчетливо слышала дрожь в его голосе.

Запыхавшиеся, они вылетели на широкую аллею, упирающуюся в ворота замка. Кристиан, хоть и внешне спокойный, возвышался над сжавшим кулаки напряженным парнем как хищный, разъяренный ворон, и до них — еще футов сто, не меньше…

Рядом сквозь зубы выругался Алан — обернувшись, Дина увидела толчками струящуюся по его руке кровь, стекающую в рукав куртки и мимо, на землю. Из окровавленной ладони торчали поблескивающие осколки стекла, еще минуту назад бывшего сигнальным кристаллом.

Умница, перевела дух девушка. Разбить — это быстрее всего, так точно мгновенно услышат…

Быстрое движение Кристиана она уловила уже краем глаза — и задохнулась, глядя, как Шон валится мешком от точного удара в висок.

— Вот сука, — прошипел Алан, не сводя с Эббинса горящего взгляда. — Никак, сволочь, наружу выйти собрался?..

— Бежим, — выдохнула Дина, хватая его за рукав. — А то точно свалит…

Договаривала она уже на бегу. Хорошо, что разозленному, как бешеный гиппогриф, Алану команды в таком состоянии никогда особо не требовались.

* * *

— Ходи, — мрачно усмехаясь, сказал Натан. — Или уже иди спать, если вырубаешься.

Сидящий напротив Доминик бросил на него снисходительный взгляд и уставился на доску. Ну, конечно — теперь он будет делать вид, что вовсе только что не зевал с самым блаженным видом.

А вид был, в общем-то, тот еще. Потрепанный, смятый, благодушный — и именно что блаженный. По-другому и не назовешь…

— Нет уж, — критически оглядывая фигуры, возразил Дом. — Спасибо, ребята, но… я лучше здесь посижу.

— Вот она — нелегкая судьба стихийного мага! — патетически воскликнул развалившийся на полу с книгой Брайан. — Тебя стоит использовать как наглядное пособие для куколок, наивно мечтающих о большой и чистой любви.

Доминик рассеянно улыбнулся и, поколебавшись, передвинул вперед ферзя, снимая с доски ладью противника. Натан подавил ухмылку — эту ловушку он расставлял уже добрый десяток ходов.

— Меня не надо использовать, — наставительно проговорил Дом. — Мне надо иногда давать отдыхать — иначе я перестану функционировать. И вы останетесь без одного из старших магов. Школа определенно от этого пострадает — даже если только в короткой перспективе.

У него был такой расслабленно-медлительный тон, что Натан не удержался и покачал головой, потирая лоб кончиками пальцев и пряча за ними лицо.

— Ты выглядишь, как ходячее олицетворение понятия «затраханность», — проворчал он. — Трудно утверждать, что новый образ жизни пошел тебе на пользу.

Доминик оторвал от доски слегка расфокусированный взгляд и всеми силами попытался выразить, насколько обозначенное понятие никоим образом и близко ему не соответствует. Получалось плохо.

— Сжалься, О’Доннел, — фыркнул Брайан. — Негоже выговаривать тому, кто не в состоянии тебе толком ответить. Два огненных мага по твою душу — и ты бы, сдается мне, в шахматы уже вряд ли смог бы играть. А наш бедный Дом, как видишь, еще хотя бы пытается.

Рэммет, не выдержав, наконец, засмеялся, откидываясь на спинку кресла.

— Типичная помощь и поддержка собратьев по разуму! — с упреком заявил он. — Их не интересует ничего, кроме личной жизни товарища. Стихии на вас нет, ублюдки — что, просто спросить прямо сложно, если так подробностей хочется?

— Ходи уже! — с тоской протянул Натан. — Чудовище наше затраханное. Магами огненными и работой непосильной.

Дом только усмехнулся, но на этот раз — самодовольно. Натан его понимал.

— Как там эта ваша? — уже тише спросил он. — Которая с крыши свалилась?

— Лорин? — рассеянно отозвался Доминик, снова глядя на доску. — Хорошо… Завтра на работы, наверное, выпущу. А то так и будет теперь высоты бояться до бесконечности…

— Ибо нечего было тщиться изображать то, на что руки не доросли! — наставительно сообщил Брайан.

Ему определенно наскучило целый вечер таращиться в книгу

— Скорее уж — крылья, — добродушно пошутил Натан. — Слушай, а как именно вас там летать учат, что она так навернулась?

Взгляд Доминика мгновенно из расслабленного превратился в отстраненно-колючий — каким и был всегда.

— Никак не учат, — невыразительно буркнул он. — Просто некоторые идиотки однажды решают попробовать, и у них не всегда получается.

— Зато другие идиоты, я слышал, кидаются их ловить, и у них получается очень даже вполне, — подал голос Брайан.

— Или это и есть форма обучения? — поинтересовался Натан. — Одного сталкивают с крыши, а кто-нибудь, кому больше всех надо, тут же бросается следом и по дороге к земле выясняет, что умеет летать?

Доминик тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы.

— Вот поэтому ты и не старший маг, О’Доннел, — устало проговорил он. — Тебе пока еще не больше всех надо…

— Каждому — свое, — пожал плечами тот, вертя в пальцах маленький сигнальный кристалл.

Что бы Рэммет ни говорил, Натан точно знал, что именно надо ему самому. И почему.

— Кому-то — огненные маги аж в двойном размере и непристойно счастливая рожа, а кому-то — шахматы и занудство, — как бы между делом пробормотал Брайан, снова уставившись в книгу.

Сволочь, мысленно констатировал Натан, забирая с доски ферзя Доминика.

— Шах, — мягко заметил он. — Убавим счастья на рожах героев отечества и спасителей прекрасных дам.

Доминик, не отрываясь, смотрел на него — будто пытался то ли увидеть что-то, то ли, наоборот, внушить взглядом.

— Сейчас будет мат, если не перестанешь таращиться, — предупредил его Натан. — Никакие заслуги не спасут.

— Дурак ты… — покачал наконец головой Дом. — Причем, похоже, тотальный.

— О-о, мыслительный процесс проснулся! — снова фыркнул Брайан. — А я-то думал, огненные маги способны любые мозги напрочь высушить.

Рэммет перевел на него внимательный взгляд.

— Способны, — спокойно согласился он. — Именно поэтому я предпочитаю хоть иногда немного посидеть в тишине, ты не поверишь.

Брайан открыл было рот, чтобы, по всей видимости, возразить еще что-нибудь, как вдруг кристалл в ладони Натана взорвался, брызнув во все стороны ливнем цветных осколков.

— Алан… — испуганно выдохнул он, вскакивая с кресла.

— Где? — почти одновременно выкрикнул Доминик, хватая его за руку.

Натан зажмурился, считывая вспыхнувшую в голове при разрыве кристалла картину.

— Ворота! — отрывисто сказал он — и, выхватив палочку, бросил нужное заклятье на зачарованный амулет, стоящий на книжной полке.

Кто еще не спит или изволит проснуться — те их сами найдут.

Он аппарировал, в последнюю секунду почувствовав, как за плечо ухватилась еще чья-то ладонь — видимо, успевшего когда-то оказаться рядом Брайана.

И машинально вцепился в налетевший на него маленький вихрь, оказавшийся бледной и взволнованной Диной.

— Пусти! — прошипела та, выворачиваясь. — Он же свалит сейчас!

Диспозицию Натан оценил сразу, в два беглых взгляда — у ворот стоял Эббинс, у его ног темнело чье-то тело — судя по всему, Шона Миллза. Слева от Дины Брайан вцепился в барахтающегося и вырывающегося Алана.

— Стоять! — приказал Доминик, выставляя вперед палочку.

Кристиан рывком обернулся.

Бесполезно, почти мгновенно осознал Натан. На Аваду не хватит ни одного из нас, заклятьями стихийного мага не взять, и даже если мы всей толпой… бегом…

До него было футов тридцать — всего ничего, вот только до ворот ему — пара шагов.

До ворот, за которые он, если верить Дине и собственным глазам, совершенно точно знает, как выйти. И собирается это сделать.

Увидев их, Эббинс предсказуемо дернулся было к выходу… но почему-то остановился, и тут же стало понятно, почему — когда он наклонился и одним движением поднял с земли бесчувственное тело, перехватывая обеими руками.

— Сволочь! — выкрикнула Дина — и, оттолкнув остолбеневшего Натана, рванулась вперед.

— Куда! — рявкнул ей вслед Алан — его голос невозможно спутать ни с чьим — и Натан увидел только мелькнувший вслед за ней силуэт.

Наверное, им не хватало именно этого крика — или того, что хоть кто-то начал что-нибудь делать — потому что всех троих сорвало с места мгновенно. Но в том, что, даже потеряв драгоценные секунды, да еще и с ношей на плече Эббинс все равно успевает сделать шаг до того, как они настигнут его, Натан не сомневался.

Врезавшаяся в Кристиана на полном ходу уже у самых ворот Дина едва не сбила того с ног, мужчина покачнулся, по инерции отступая назад, и она прыгнула на него, как кошка, заставляя рухнуть на землю. Они покатились по гравию дорожки, и следующим, что увидел Натан, была мелькнувшая в воздухе рука Дины с зажатой в ладони палочкой.

После этого несколько секунд он не видел вообще ничего, потому что удар о расширяющуюся им навстречу сферу, судя по сдавленным стонам, едва не вырубил всех четверых.

Проморгавшись, Натан понял, что стоит на коленях рядом с мерцающей оболочкой и, упираясь в нее ладонями, с замирающим сердцем повторяет про себя — умница, ох, умница — заклятья Эббинса ведь и впрямь не возьмут… А теперь Крис и ей ничего сделать не сможет, сфера не исчезнет, пока Дина ее не снимет, и заклятьями девчонку тоже не взять, ей даже удар его стихии вреда причинить не сможет…

Дина задыхалась, в ее руке дрожала палочка, а взгляд, направленный на медленно поднимающегося с земли остолбеневшего от такой наглости Кристиана, пылал открытой, искренней ненавистью. Если бы кто-то рассказал о таком Натану час назад, он в жизни бы не поверил, что добрейшее существо Дина Торринс способна смотреть на кого-то — вот так.

Кристиан, казалось, и не замечал этого — он смотрел не на нее, а куда-то вправо, ей за спину, с такой пугающей решимостью, что у Натана на миг перехватило дыхание. Невольно проследив за взглядом, он увидел распростертого на земле Шона, которого оттеснило расширяющейся сферой от Дины и Эббинса так же, как и всех остальных. Парень, судя по всему, медленно приходил в себя — сейчас он слабо шевелил головой, пока даже не пытаясь подняться.

— Черта с два ты его заберешь! — тяжело дыша, торжествующе процедила Дина — и оглянулась на Брайана.

Почему-то именно на него.

У нее был очень странный взгляд — Натан не понял, что именно мелькнуло в нем, в самом выражении лица бледной и задыхающейся девчонки. Он только отчетливо ощутил, как ему не нравится то, что она сейчас чувствует.

Где-то слева глухо замычал, мотая головой, Доминик, а рядом с ним поднялся с земли Алан и, пошатываясь, упрямо рванулся к Миллзу — Натан почувствовал, как в спину пахнуло знакомым теплом, когда он мелькнул сзади, и цепкие пальцы на мгновение сжались на плече, словно Алан пытался о него опереться — так, будто с легкостью делал это изо дня в день. Будто это было возможно — между ними.

Позднее Натан тысячи раз прокручивал в голове все, что случилось у ворот Уоткинс-Холла в ту ночь, пытаясь вспомнить, где и когда ситуация окончательно вышла из-под контроля, в чем именно он допустил ошибку — и всегда приходил к мысли, что, если это и произошло, то именно в эту долю секунды. Когда еще можно было что-то изменить, он отвлекся и перестал анализировать ситуацию, позволив себе оцепенеть от этого простого прикосновения. Он забыл и об Эббинсе, и о Дине, на миг задохнувшись от такого естественного и такого бесконечно невозможного жеста доверия и поддержки — и упустил момент, когда Алан оказался рядом с Шоном и наклонился к нему.

Потому что именно тогда окончательно разъярившийся Кристиан выдохнул — и ударил, одним безмолвным криком, одним стуком сердца, одной сплошной темно-зеленой волной.

Тело отреагировало само, бросаясь следом, наперерез чужой атаке — Натан чуть ли не впервые в жизни не контролировал вообще ничего, ни собственных действий, ни реакций, ни чувств — весь мир сузился до склонившейся угловатой фигуры, бледного профиля, закушенных губ, и ничто больше не имело значения. Только медленно оборачивающийся Алан — и отчаяние. И бешеный, парализующий страх.

Они успели одновременно — налетевший и сбивший мальчишку с ног Натан и накрывший их, всех троих, ревущий вихрь.

Боль в почти животном крике Алана, они катятся, и небо мелькает, сменяясь чернотой земли, что-то с силой врезается в затылок — неважно, ничто не важно, только запрокинутое мальчишеское лицо и невозможно, пугающе близкое сейчас, знакомое глазу до мельчайших черточек тело, которое Натан, задыхаясь, вжимал собой в промерзлую землю.

Край сознания смутно ловил чьи-то крики, гибкую фигуру Доминика, когда-то успевшую оказаться рядом с Шоном, но все это тоже было — неважно, потому что вырывающееся сбивчивыми толчками дыхание Алана опаляло щеки, а, значит, он был еще жив, значит, его задело только чуть-чуть — в это хотелось верить до раздирающего легкие крика. В это невозможно было не верить.

Алан, застонав, качнул головой и прижался щекой к земле — наверное, вряд ли он вообще понимал, кто именно с силой стискивает его ледяными от испуга руками — но это тоже почему-то было неважно. Сейчас Натан с трудом мог бы вспомнить, где они оба находятся и что происходит там, где кончаются они оба — он и этот мальчишка.

Глаза Алана расширились, он сдавленно выдохнул — и задышал, все быстрее и быстрее, глядя куда-то в сторону. Там кто-то кричал, там бился о сферу, отбивая кулаки, отчаянно выплевывающий ругательства Брайан, и раздавались негромкие хлопки аппарации — один за другим, много, очень много. Но это не имело значения.

Потому что в самых живых на свете черных глазах распростертого на земле Алана испуг сменился ужасом — а потом начал медленно застывать остекленевшей, остановившейся пустотой.

* * *

Жгучая, давящая боль пульсировала уже по всему телу, и Луна давно запуталась, где именно находится ее источник. На какой-то стадии становится совершенно не важно, что болит и почему — за неким пределом терпимости не важно уже вообще ничего.

Боль растворяется в тебе, ею дышишь и в ней существуешь, и становится странно, что когда-то могло быть по-другому. И бывает ли — или это всего лишь мечты. Глупые, бесплодные фантазии, от которых только хуже, которым нельзя поддаваться, даже думать о них — невозможно.

Сквозь гул в ушах доносилось тяжелое дыхание Панси — Луна вздрагивала от каждого выдоха, но это тоже было не важно, потому что Пэнс не кричала, только глухо стонала, а, значит, ей действительно легче от того, что рядом есть кто-то, кто забирает часть боли себе.

Почему-то Луна была абсолютно уверена, что это — так.

Почти рассерженная сосредоточенность Гермионы штопором вгрызалась в виски, но по сравнению со безграничной самоуверенностью Снейпа воспринималась как ничего не значащая мелочь. Северус раздражал бы до слез, будь Луна способна сейчас на эмоции — для них попросту не осталось сил — а так его слепота только отзывалась гулкой и бессильной глухой беспомощностью.

Он совершенно не видел, что происходит с Гарри. Он думал — Гарри спокоен и держит себя в руках, раз тихо сидит у изголовья Панси и не подает лишний раз голоса, покорно держа ее за руку. Снейп даже не пытался заметить, что Гарри скован страхом — парализующим, отчаянным и бездонным, как засасывающая пропасть.

Что он ни на секунду не верит в то, что сегодняшняя ночь закончится хорошо для них всех. Он словно знал с самого начала — Панси не переживет роды, ребенок тоже не выживет, и только с ним одним ничего опять не случится, он будет вынужден жить с этим из года в год, топя себя в чувстве вины и стыда. Как всегда.

Ему было так больно, что это почти заглушало боль Луны. Хотя чувствовать Гарри таким, отчаявшимся, смирившимся и покорившимся еще до того, как он вошел в спальню Пэнс, видеть, как сейчас он варится сам в себе, сломанный и отчаявшийся, где-то так глубоко, что только ей одной, беспомощному эмпату, и слышно, было еще мучительнее. Чувствовать — и не иметь возможности хотя бы попытаться помочь и ему тоже.

Да еще и слышать наивную радость Снейпа, что вечно безудержный Поттер, наконец, научился контролировать своих демонов…

Мерлин, да он вообще ни черта не видит, беспомощно выдыхая, подумала Луна. Вбил себе в голову, что справится с любыми непредвиденными обстоятельствами — и не рассматривает даже мельчайшую вероятность, что весь мир не может быть ему по зубам. Это Снейп-то, самый рассудительный маг на свете — после Панси, пожалуй, хотя гиблое это занятие — зачем-то их сравнивать… А сейчас ужас же, во что превратился, причем давно уже превратился — необдуманные безрассудные предложения, слепая вера в собственную удачу да яростный, бьющий наружу темперамент, как только сдерживает такое в себе до сих пор — непонятно…

Это не Северус, вдруг отчетливо ощутила Луна. Я больше не боюсь его — он всего лишь так же вспыльчив и импульсивен, как Гарри Поттер когда-то. Так же страстно предан тем, кого любит, так же любит тех, кого жаждет защитить… Нет больше холодного и расчетливого Снейпа, таскающего собственный ад за собой — в себе — слизеринца, ставившего выживание выше, чем смысл жизни. Маг, чьи руки сейчас в крови Панси, не причинит боль никому из нас — он способен сострадать, и чувствовать, и желать… и любить… И это — не Северус. О, Мерлин. Невозможно измениться — настолько. Без видимых на то причин всего за несколько месяцев.

И тот, кто безропотно склонил голову напротив него — не Гарри. Это перепуганное, оцепеневшее существо, уже сейчас оплакивающее и нас всех, и самого себя, не может быть жизнерадостным и жизнелюбивым Поттером. Утонувший в своих страхах и отчаянии, которое не пробивается ни подбадриванием Снейпа, ни прерывистым шепотом Панси, он не может понять, что все хорошо. В том мире, где он живет, все плохо. Всегда. И не может быть по-другому…

На какую-то долю секунды все перепуталось и пришло чудовищное, дикое ощущение, что в изголовье Панси застыл Северус — как всегда, забившийся в раковину брони из собственных страхов, а тот, кто успокаивающе говорит сейчас Пэнс что-то ласковое и подбадривающее — это Гарри. Что именно в его, а не Снейпа, таком знакомом, мягком и низком голосе с чуть грубоватой хрипотцой звучит улыбка, в которой все — и нежность, и тепло, и забота. Все, что в ней было всегда.

Я схожу с ума, закрывая глаза, отрешенно подумала Луна. Никогда, вроде, раньше с ума не сходила… Может быть, та, кто сидит сейчас здесь, это тоже — не я?..

Волна — чуждая и одновременно невыносимо знакомая — ударила мгновенно, едва не вышибив остатки сознания. Луна задохнулась, прижав кулаки ко рту и вдавливаясь затылком в стену — в распахнувшихся глазах застыл ужас. Ее едва не выкрутило дугой — больше от того, что значил обрушившийся удар, чем от его силы.

Она уже чувствовала его — когда больше двух лет назад едва вытащила захлебывающегося кошмарами Дэнни, а вслед за ним умер Льюис. Смерть стихийного мага — это то, что, ощутив один раз, уже никогда не забудешь.

— Они… о… — непослушные губы не поддавались, как назло начав снова дрожать. — О, Мерлин…

В голосе Снейпа прорезались резкие командные нотки — почти миновав истеричную стадию осознания и неверия — он тоже услышал, беспомощно повторяла себе Луна, он тоже, он не мог не услышать, такое по всем до единого здесь долбануло, не могло быть иначе… Потом в гул вплелся другой голос — Северус то ли спорил с Гарри, то ли лихорадочно раздавал указания, но разобрать слова уже никак не получалось, потому что боль перешла на стадию непрерывного раздирающего кошмара, и Луна завизжала, закрыв уши ладонями и уткнувшись в колени.

Впервые за этот бесконечный вечер боль показалась ей избавлением, почти заслонив лицо, которое — это Луна знала наверняка, всем своим существом — в живых больше никто из них не увидит. Уже поздно… уже не помочь…

Звучная пощечина на долю секунды оглушила, заставив задохнуться от всхлипа. Перед ней маячило лицо Снейпа — тот внимательно вглядывался в нее, будто мысленно ставил диагноз.

— Действительно, мисс Лавгуд, зря вы пренебрегали фехтованием… — буркнул он, поднимаясь с колен.

— Ворота главного входа! — в голосе Гарри прорвавшейся истерики точно хватало.

Луна тихо завыла, прислоняясь щекой к стене. Хлопка двойной аппарации она почти не услышала — все заслоняли мучительные стоны Панси, и взгляд заметался, выхватывая куски реальности, один за другим — дрожащий от напряжения кулачок, сжавший простыни, спина Гермионы, нервные движения ее рук, тревога в каждом ее жесте… Мысли смешались в один бесформенный, горький комок.

Это не я, я просто эмпат, я не умею отстраняться… это не Гарри… при чем здесь фехтование?.. это не Северус… почему Грэйнджер так напугана, если все хорошо?.. это не я… я просто эмпат… Мерлин, за что, ну почему мы не умеем вытаскивать мертвых… только не… так несправедливо… это не я…

— Пэнс, твою мать, не смей! — вдруг взвизгнула Гермиона, наклоняясь над Панси, и Луна с ужасом увидела, как кулачок разжимается, выпуская простыни из безжизненных пальцев. — Не смей, еще совсем чуть-чуть! Ну же!..

Это не я, оцепенело повторила Луна, вцепившись в одну-единственную мысль и не отводя воспаленного взгляда от побелевшей ладони Панси. Это — не я. Это просто боль. Не моя. Просто чертова боль, которая мешает пошевелиться, которой я позволяю… Но это — не я.

— Панси!.. — Гермиона поднесла что-то к ее лицу, но, видимо, эффекта не получилось, потому что пальцы даже не дернулись, и боль не становилась меньше. — Ну Панси же… — в ее голосе появились слезы.

Она не может заклятьем… — тупо подумала Луна. Ну, конечно — она не может… даже Гарри, просто сидя рядом, помогал больше, все равно тоже что-то оттягивал… О, черт…

Грэйнджер все еще двигалась, совершала какие-то действия, пытаясь привести Панси в чувство, кажется, хлопала по щекам, но все это медленно отодвигалось куда-то, все дальше и дальше. Это не я, стиснув зубы, беспомощно повторила Луна. Мерлин, помоги мне — я не могу думать обо всем этом. Я подумаю утром, завтра, когда угодно — это не моя смерть и не Панси. Все, что творится сейчас у главных ворот, в чем варятся Гарри и Северус, где остывает тело одного из лучших магов школы, все это — не я.

Я только наблюдаю за чужими кошмарами из своего угла. И только мне решать, что чувствовать, а что нет. Я не хочу больше чувствовать — пусть хоть весь мир задохнется в собственных корчах, это его корчи, а не мои.

Они больше тоже — не я.

— Лавгуд, я тебя убью сейчас просто нахрен — сделай же уже что-нибудь! — прошипела откуда-то Гермиона — и Луна изумленно обнаружила, что почти доползла до того самого кулачка, он совсем рядом, а перепуганный и заплаканный вид идет Грэйнджер куда больше, чем обычное снисходительное высокомерие.

Вжаться лбом в ладонь Панси было так одуряющее здорово, что Луна сама чуть не потеряла сознание. Пальцы дрогнули, сжимаясь — и боль снова накатила толчками.

Но почему-то это больше не было страшно. Луна чувствовала ее, как и прежде, но ощущение, что боль терзает не ее, а кого-то другого, все равно больше не проходило. Это не я, улыбаясь сквозь слезы, повторила она. И не мое. Мое — здесь.

Тишину разорвал пронзительный детский крик.

* * *

Спать хотелось немилосердно — до того самого момента, пока сигнальный кристалл не взорвался в ладони О’Доннела. С этой секунды Доминик забыл обо всем — даже о многодневном недосыпе. Будто и не было нескольких бесконечных суток, наполненных яростными воплями Тони, его постоянной руганью с Кэти и спорами до хрипоты. Будто и не было попытки вытащить Кэтрин в общую гостиную два дня назад, после которой МакКейн впервые вышел из себя настолько, что в их спальне от жара и крика полопались стекла. Утихомиривать тогда пришлось сначала его, потом вставшую в позу праведного негодования Кэти, а потом снова Тони — видимо, решившего для закрепления эффекта повторить вспышку гнева на бис.

Доминик с трудом понимал корни такой истерической привязанности Тони — к воспитаннице, да и к нему самому. МакКейн ревновал их обоих — в том числе и друг к другу — так бешено, словно пять минут без любого из них выжигали его дотла.

В первые дни он не успокаивался вообще — даже когда они оба были рядом, Тони все равно находил причины для переживаний. Потом стало чуть легче — лучший парень на земле Дэнни Аркетсон смущенно признался, что оглушительная сразу после посвящения связь потом и должна начать утихать и понемногу ослабевать. Доминик был чрезвычайно благодарен стихии за это правило. В противном случае ему самому в самом обозримом будущем грозил нервный срыв.

Мысль о том, что Тони так изводится, скорее всего, именно от невозможности остаться с ним наедине, потому что каждый раз при этом начинает, в свою очередь, изводиться от отсутствия Кэтрин в обозримом пространстве и беспокойства — то ли за нее, то ли за того, кто попадется ей под руку — Доминику в голову приходила все чаще. Кэти и впрямь отличалась не то чтобы свободой нравов… скорее, она просто привыкла хватать и стискивать в объятиях все, что покажется ей способным на отклик.

В последнее время Дому казалось, что в прошлой, человеческой жизни ей нечасто приходилось надеяться на эти самые отклики. Она определенно все еще что-то доказывала — и сама себе, и окружающим — и не было в мире, наверное, существа, что смогло бы отказаться от нее, когда она хотела его получить. Доминику хватало собственного опыта, чтобы в чем-то понимать обоснованность ревности Тони. От Кэтрин невозможно было отвернуться… даже не потому что — женщина. И не в сексе дело, и это так очевидно, стоит лишь взглянуть на нее. Просто…

Просто каждый раз, когда она смотрела на тебя — вот так, исподлобья, чуть склонив голову, без легкомыслия и стеснения, пронизывающе, откровенно, в самую суть, как в тот первый вечер в коридоре — что-то ломалось внутри, какой-то барьер, отделяющий допустимую вежливость от не оправданной знакомством или близостью, но от того не менее настоящей — искренности… Это было так похоже на Тони. То, что умела Кэт. Так похоже — будто один и тот же маг в разных обличьях, то в мужском, то в женском.

Доминик не смог объяснить этого МакКейну — зато непонятным образом прекрасно смог донести до Кэти. Она только хохотала потом, как сумасшедшая, и повторяла — ну ты влип, парень. Ну ты влип, с нами обоими.

Почему-то Кэтрин сразу все поняла — про них с Тони. Я, наверное, извращенка, рассеянно сообщила она однажды. Ты-то почему не ревнуешь? — спросил тогда Дом, памятуя о собственничестве огненных магов, а она только пожала плечами и ухмыльнулась. Ты же свой. Это же ты, чего тут перетирать, Тони не с кем попало там, где-то, а — с тобой. Я его понимаю, как никто, можно сказать — что за вопросы?

Доминик не нашелся тогда, что ответить. С Кэти всегда было и сложно, и просто — вроде и говорить ничего не надо, а вроде и ясного ничего, если вдуматься.

Как и с Тони.

Может, они поэтому друг друга выносят только от койки до койки? — мрачно подумал Дом, передвигая ладью по шахматной доске. А как только кончают — так тут же снова скандал. Они не просто похожи — кое-что в них, кроме как отражением друг друга, чем-то другим даже сложно назвать. А в чем-то — разные совершенно…

Иногда он задумывался о том, как это было бы, если бы они… ну, втроем… Как мистер Драко со своими — впрочем, тех вообще четверо…

Но такие мысли никогда ничем не заканчивались. Представить Тони и Кэтрин в одной постели с ним, одновременно — на ум тут же начинали приходить разбитые вазы, вылетевшие стекла и взорванная мебель…

…А жаль.

Прятаться от Тони уже достало. Равно как и — прятаться от Кэти… при том, что она хотя бы — знала.

И только мечтательно закатывала потом глаза, чего МакКейн, при всей его параноидальной подозрительности, слава Мерлину, в упор не замечал.

Все ленивые размышления тут же закончились, когда разлетелся кристалл. Они так долго ждали этого — каждый по отдельности, все вместе, с упрямой убежденностью зная, веря — дождутся — что, когда это случилось, мыслей не осталось вообще никаких. Только невесть откуда взявшаяся отточенная собранность и четкая, пусть и не проговариваемая, цель — не позволить этой твари совершить ничего из того, что он там собирается.

Потом был крик Натана, и аппарация, и оглушающий удар о расширяющуюся сферу Дины — вот на черта было такую огромную ставить, а! — мелькнула досадная мысль, потому что звон в голове сейчас точно был не к месту и не ко времени.

Он больше не вырвется, мрачно подумал Доминик, глядя на задыхающегося Эббинса. Снять сферу может только тот, кто ее поставил, и даже прорви его стихия — Дине все равно ничего…

И тут Кристиан ударил — Доминик мог поклясться, что неосознанно, что Эббинс, чертов холодный расчетливый плут, в кои поры действительно потерял контроль над собой — только из-за того, что кто-то приблизился к Шону.

Алан. Черт!

Дом бросился вперед, уже видя, что Натан успевает раньше, что Прюэтту больше ничего не грозит — его задело совсем чуть-чуть, даже шевелится до сих пор, а мозгов