Глава 11.

— Вот, держи. — Ронан протягивает мне пачку бумажных полотенец. Я промокла до нитки: едва закончился ланч, как вдруг, ни с того ни с сего, небеса разверзлись, и начался ливень, согнав нас со своих мест и заставив бегать туда-сюда, спасая оставшуюся еду.

— Спасибо.

Вытираясь, я остро чувствую на себе его пристальный взгляд. Он ведет себя так весь день. Взгляды украдкой, улыбки, предназначенные мне одной, невинные прикосновения, воспламеняющие сильнее самых страстных предварительных ласк. Сладкое напряжение между нами нарастает, меня влечет к нему все сильнее, и с каждой секундой противостоять этому все сложнее. Серьезно, мысли путаются, когда я смотрю на него и представляю меж своих бедер его колючий подбородок… его чувственные губы… такие мягкие…

Боже, как же он меня возбуждает.

Встряхнув головой, я гоню неуместные мысли. Ничего этого не случится — я не позволю.

Пока я вытираю шею под подбородком, подходит кузен Ронана, обаяшка Брайан, и закидывает руку мне на плечо.

— Блэр, может, ну его, этого унылого засранца? Давай я покажу тебе, как надо отрываться.

— А у тебя получится? — шутливо интересуюсь я. Этот симпатичный парень, которому, наверное, и восемнадцати еще не исполнилось, весь день развлекал меня своими шуточками. Боюсь, правда, что Ронану, в отличие от меня, они не казались смешными.

— Конечно, мэм. Все будет в лучшем виде.

— Брайан, отвали. — В голосе Ронана слышны угрожающие нотки.

— А ну прекратили оба. — Мимо нас проходит Джеки — сестра Ронана и молодая мама Олли. Она отвешивает каждому подзатыльник и, закатив глаза, бормочет: — Мальчишки…

— Потом добавляет, уже обращаясь ко мне: — Блэр, если ты устала от избытка тестостерона в этой комнате, добро пожаловать ко мне на кухню. Можешь спрятаться там, пока не придет время выносить торт.

Я тяну с ответом, не решаясь принять ее приглашение. До сих пор все шло довольно гладко, потому что рядом был Ронан. Конечно, он не водил меня за ручку, но всегда держался поблизости. Его родные тоже делали все, чтобы мне было комфортно, обращаясь со мной как с членом семьи, но остаться с его сестрой наедине… это совсем другое. Придется разговаривать с ней, причем без буфера за спиной. А вдруг я ей не понравлюсь?

Когда я пришла и меня усадили за стол, поначалу было сложно уложить в голове то, что окружающие меня люди настолько дружны и так искреннее любят друг друга, ведь я выросла в совершенно другой обстановке. В нашем доме всегда было тихо и пусто, и во время дней рождений это чувствовалось особенно отчетливо. Подарки-то были… Но не было ни радости, ни объятий. Ничего.

Пока красивый и расслабленный Ронан с бутылкой пива в руке занимался грилем, я болтала с его дедушкой и его дядей, безобидным пошляком, который непрерывно подтрунивал надо мной. Смотрела, как Олли и его двоюродные братья и сестры с хохотом носятся вокруг стола, поливая друг друга из водяных пистолетов… а внутри обмирала от страха, боясь сделать или сказать что-то не то, отчего эти приятные люди разочаруются во мне, отвернутся от меня, как поступали до них очень многие. Впервые в жизни мне было не все равно, что обо мне подумают. Мне захотелось понравиться им, пусть даже я никогда больше их не увижу, и на один-единственный день узнать и прочувствовать, каково это — быть частью такой сплоченной любовью семьи, как семья Ронана.

И вот я стою перед его сестрой, смотрю в ее добрые глаза такого знакомого цвета и принимаю решение рискнуть.

— Конечно.

На кухне она предлагает мне сесть, а после начинает обмазывать ванильный торт потрясающим на вид кремом, явно занимаясь этим не в первый раз — настолько ловко и уверенно движутся ее руки.

— Хочу сказать тебе спасибо за то, что ты сделала в парке. Ронан рассказал мне, как Олли сбежал от Фрэнка, а ты за ним присмотрела. Ты даже не представляешь, как я тебе благодарна.

— О, не стоит. Я не сделала ничего особенного, просто поболтала с ним, вот и все. Мне даже не сразу показалось странным, что он гуляет без взрослых, а когда я собралась об этом спросить, нас уже нашел Ронан. Он жутко переволновался.

— Еще бы он не волновался. Слава богу, Олли не ушел слишком далеко. Как представлю, что могло случиться… мороз по коже. В общем, я рада, что ты пришла, Блэр. А мальчики так и вовсе счастливы. Оба.

Нервничая, я беру со стола салфетку с лицом Тора и начинаю обводить его пальцем.

— Я тоже рада, что пришла. — Собираюсь с духом и прибавляю: — У вас замечательная семья.

— Спасибо. А теперь расскажи-ка мне о себе. Ты учишься, работаешь? — Она бросает взгляд на мои дорогие туфли. — Красивые туфли, кстати.

Я откашливаюсь, пытаясь прочистить горло.

— Спасибо. Э-э… нет, не учусь. Работаю хостесс в Homme.

— Слышала об этом ресторане. Модное место.

— Ну да.

Она откладывает лопаточку, но сперва предлагает мне попробовать крем, я качаю головой, и тогда она пробует его сама.

— М-м… Вкусно вышло. Блэр, ты зря отказалась. И — да. Семья у меня действительно замечательная. В этом плане мне повезло. Как ты, наверное, уже догадалась, я мать- одиночка. В восемнадцать я связалась с одним взрослым парнем, он учился в колледже, жил в городе, ну ты понимаешь. — Она сухо улыбается. — Внимание, которое мне уделяли, походы по ресторанам, признания в любви… все это вскружило мне голову, и я решила, что люблю его. Однако через несколько месяцев я оказалась одна — беременная. Когда я сказала, что жду ребенка, он бросил меня да еще со словами, что ребенок наверняка не от него. Я не знала, что делать. Наши родители погибли в автокатастрофе, когда мы были маленькими, так что совета у матери я попросить не могла. Пришлось открыться бабушке с дедушкой. В общем, если бы не их с Ронаном поддержка, не знаю, где бы мы с Олли были сейчас.

— Мне ужасно жаль, что оно так вышло, — говорю я, глубоко взволнованная ее историей.

Она пожимает плечами, голубая бретелька платья скользит вниз.

— Да не стоит. Я получила хороший урок. Ты, наверное, удивляешься, зачем я тебе все это рассказываю. Не знаю, может, во мне говорит мамочка-наседка, но, Блэр, и я вовсе не хочу обидеть тебя…

— Когда человек начинает речь с таких слов, значит, он готовится сказать нечто оскорбительное, тебе так не кажется? Это как бы извинение наперед. Такая пощечина в перчатке.

Она смеется.

— А ты бойкая, Блэр. Молодец.

— Просто люблю честность.

— Хорошо, но возвращаясь к нашему разговору… Блэр, ты мне нравишься. В тебе нет того, что напрягало меня в девушках, с которыми Ронан встречался раньше. — Она поднимает руку, предупреждая мои возражения. — Я знаю, вы не встречаетесь, но мой брат запал на тебя и, похоже, крепко. Уж я-то вижу. С тех пор, как ты пришла, у него улыбка с лица не сходит. Что я хочу сказать: если рядом с ним ты просто коротаешь время в ожидании очередного парня на «мерсе», то лучше положи этому конец прямо сейчас. Я знаю своего братика. Если он любит, то любит всем сердцем и отдает всего себя, целиком. Только взгляни, как он относится к Олли. Как не все отцы к родным сыновьям. Я понимаю, что лезу не в свое дело, но он многим пожертвовал ради нас, поэтому присматривать за ним и оберегать — моя святая обязанность. Пусть даже рискуя показаться тебе ненормальной или перепугать раньше времени.

Я опускаю глаза. Салфетка на коленях разорвана в клочья. И когда я успела?

— Ты переживаешь за брата, это естественно.

— Точно.

Я поднимаю голову и смотрю ей в глаза.

— Честно говоря, не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

— Ничего. Не надо ничего говорить, просто прими к сведению.

***

Самую сильную неловкость за вечер я переживаю в момент, когда Олли подбегает ко мне и за руку уводит к столу, где собрались все его родственники.

— Можно сесть к вам на колени?

Я знаю, что сейчас произойдет. Брайан уже тянется к выключателю, из кухни вот-вот выплывет сияние зажженых свечей. Близится самая тяжелая для меня часть, главная причина, почему я не хожу на подобные праздники: вынос торта и дурацкая именинная песня, которую я не могу петь без комка в горле после первого же куплета, без обжигающих слез в глазах.

Нельзя — хочу я ответить Олли. Я хочу встать, развернуться и выскочить за дверь. Я хочу убежать от воспоминаний об одной одинокой девочке в ее шестой, седьмой, восьмой день рождения — список можно продолжить, — которой не досталось долбаного торта, потому что ее родители поленились его купить. Я хочу убежать от воспоминаний о детях, которые не приглашали меня на свои дни рождения, зато потом демонстративно болтали о них передо мной.

Но ничего этого я не делаю. Как всегда, я подавляю болезненные воспоминания.

— Конечно, Олли, — говорю на удивление ровно, несмотря на все свое внутреннее смятение.

Олли забирается ко мне на колени. Комната погружается в темноту, гости готовятся петь. Когда я обнимаю Олли за плечи, Ронан склоняется ко мне, и мою кожу опаляет его горячее дыхание.

— Замри. Хочу сфотографировать тебя, — шепчет он и мягко целует за ухом, отчего мои чувства приходят в еще больший беспорядок.

Не успеваю я ответить или как-то отреагировать, как меня ослепляет вспышка камеры. А потом все происходит разом и одновременно. Люди вокруг начинают петь ту самую песню, Олли стискивает мою ладонь, его тельце напрягается в радостном предвкушении, а может, это я сама напрягаюсь — от страха. Ошеломленная, поднимаю глаза, смотрю на улыбки на лицах, на отражение любви в глазах, и тут перед нами ставят торт. В темноте пляшут огоньки свечей. Лицо Олли расцветает улыбкой, становится серьезным и важным. А я смотрю на все это и никак не могу уместить в голове. Сцена обычная только для тех, кто привык к такому, но не для меня.

До краев переполненная эмоциями, я сижу, не шевелясь от страха проснуться и понять, что все это мне приснилось. Я боюсь, что вот-вот открою глаза, и праздник исчезнет, а я вновь превращусь в ребенка, рыдающего в своей постели. Но по мере того, как мое тело — и душу — обволакивают целительные ощущения, я осознаю, что все происходящее реально. Что я не сплю. Но этот момент не мой. Это волшебное переживание не мое. Оно чужое, как абсолютно все в моей жизни.

Я гоню эту мысль, пока она не успела укорениться в сознании. Гоню прочь реальность и печальные истины, чтобы они не испортили один-единственный день, когда я позволила себе сбросить маску и перестать волноваться о том, что принесет с собой завтра. И я присоединяюсь к хору голосов, хотя глаза щиплет от слез, а горло сжимается так, что я едва могу петь. Впервые за долгое время я не одна, и меня окружает счастье.

После того, как Олли задувает свечи, а Брайан включает свет, мой взгляд тотчас падает на Ронана, словно все это время я знала, где он стоит. Окружающие звуки медленно гаснут, члены его семьи забыты… Мы смотрим друг другу в глаза.

Я улыбаюсь. Он улыбается.

И все остальное в эту минуту неважно.