Мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом.

Слова малой кровью, могучим ударом больше всего нравились мне.

Надо сказать, что помимо этих песен, которые создавали у меня патриотическое настроение, я был знаком с нашими вооруженными силами и у меня имелись некоторые личные впечатления.

Дело в том, что моя мать до войны служила в кадрах Красной армии в должности старшего военфельдшера, на петлицах ее гимнастерки красовались три кубика и медицинская эмблема – чаша со змеей, что вызывало во мне гордость. Непосредственно перед войной мать служила в военном автомобильном училище, и в 1940году я выезжал с ней в летние лагеря этого училища, которые находились недалеко от железнодорожной станции Дудергоф, ныне Можайск

(направление на Гатчину). Примерно в пяти километрах от станции Дудергоф находилась деревенька Саксолово.

Дорога пролегала вдоль гряды холмов, видимо они представляли собой моренную гряду , оставленную когда-то ледником. Так вот, там же по дороге была проложена трасса для тренировки танкистов, и я видел, как вдруг, появляется на вершине холма танк, быстро спускается и с ревом забирается на крутой откос следующего холма. Видно было, какую мощь развивает танк, и как искусно управляет машиной водитель-танкист. Это производило на меня очень сильное впечатление, даже мурашки по спине бежали.

Кроме того я присутствовал на учениях, в которых непосредственно были задействованы курсанты, видел, как они мастерски преодолевают препятствия, владеют оружием, демонстрируют приемы рукопашного боя, бегают кроссы по пересеченной местности во всей амуниции – все это производило на меня неизгладимое впечатление и вселяло веру в мощь наших вооруженных сил.

Поэтому сообщение о начале войны не слишком меня расстроило, можно сказать, что по малолетству я был немного наивен. Мне-то казались наивными люди, поспешившие за продуктами после услышанного сообщения, но дальнейшие события показали, что наивен был именно я.

Я вернулся домой и сообщил матери и бабушке, что началась война. Никакой паники они не проявили, но подошли к этому известию, конечно, серьезнее меня. Мать, как военнослужащая, участвовала в политзанятиях, на которых разъясняли, что наша страна, в случае нападения, готова к активной обороне. Военная доктрина нашего государства такова, - если враг на нас нападет, мы встретим его на своей границе, дадим жесткий отпор, нанесем ему контрудар, сметем его с нашей земли и окончательно добъем его на его же территории. Поэтому я был убежден, что нападение немцев будет отражено.

Итак, началась война, но в то время от Ленинграда она была еще далеко, и никто не мог предположить, что будет в дальнейшем, что город ожидает блокада и сопутствующие ей неописуемые бедствия.

Я в те времена был большой любитель географии и покупал разные географические карты. Вот бабушка достала одну из этих карт – большую карту Советского Союза, отделила от нее ту часть, где была показана западная территория нашей страны и прикрепила ее к стене. Затем заготовила много маленьких флажков из черной и из красной бумаги, насаженных на иголки с булавочными головками. Предполагалось, что черными флажками мы будем отмечать города и населенные пункты, захваченные немцами, а

красными флажками – территории, отвоеванные нашей армией у врага. Бабушка регулярно покупала газеты с сообщениями Совинформбюро и отмечала на карте ход событий.

Надо сказать, что сообщения Совинформбюро, были выдержаны в патриотических тонах и, хотя там говорилось о потере нашими войсками городов, но как что-то непоправимое это не воспринималось. Сообщалось, что наши войска организованно отошли на заранее подготовленные позиции, по радио мы слышали об этом из уст Левитана, который читал новости своим хорошо поставленным голосом. Я, конечно, уже понимал всю серьезность положения, но о какой-то надвигающейся катастрофе я не думал в это время.

Вскоре до нас стали доходить слухи об эвакуации отдельных горожан. Причем слово «эвакуация» тогда было в новинку и некоторые произносили его как «вакуация».

Надо сказать, что разговоров панического характера мне не приходилось слышать даже на кухне нашей коммунальной квартиры. Почему? Думаю объяснить это так. Как известно в 1937году начались репрессии, стали ездить «воронки», и ходили разговоры о том, что людей по ночам увозят в НКВД и они не возвращаются. А с началом войны в печати, по радио клеймили позором паникеров, трусов, поэтому люди

опасались говорить на эти темы и передавать какие-то сообщения, которые кто-то мог подслушать и донести на них. Вот, наверное, поэтому получилось так, что война к Ленинграду подкралась как-то внезапно и мы поняли, что немцы рядом, когда началась канонада в середине сентября, и когда полетели первые артиллерийские снаряды. Это уже было прямым доказательством того, что враг тут, рядом.

В начале войны возникла на короткое время анархия с продовольствием. Люди стали в больших количествах скупать все продукты. Но длилось это недолго, довольно быстро была введена карточная система, причем не только в Ленинграде, а по всей стране. Надо сказать, что на первых порах эта карточная система не была «голодная», как произошло позже, т. е. карточки давали на все виды продуктов и нормы были вполне достаточные, чтобы не испытывать чувства голода. С течением времени нормы стали уменьшаться, и сам ассортимент продуктов в магазинах стал оскудевать, но до самого начала блокады голода не было, кроме того фактически до сентября можно было купить овощи и картошку на колхозных рынках.

В городе началась подготовка к возможным налетам вражеских бомбардировщиков. На разных пустырях, в скверах появились зенитные орудия, зенитные прожектора, появились аэростаты заграждения.

У нас на Малой Посадской перед окнами стали часто проходить отряды девушек в военной форме. Они удерживали большие баллоны-газгольдеры, которые были наполнены газом легче воздуха, не знаю точно водородом или гелием. Газгольдеры были предназначены для заполнения газом аэростатов заграждения. Кроме того появились акустические установки для прослушивания неба. На платформе автомобиля ЗИС-5 находилась установка, состоящая из четырех больших рупоров, рупоры располагались крестообразно – два по вертикали и два по горизонтали. Расстояние между рупорами где-то от двух до трех метров. Все эти четыре рупора были направлены в одну сторону, а вся установка с рупорами могла вращаться на 360градусов. Управлял установкой солдат, который сидел в кресле, вращавшемся вместе с установкой. Кроме того все рупоры могли поворачиваться от нуля до 90 градусов, т.е. от нуля до зенита, короче говоря вся эта установка могла быть направлена в любую точку небосклона. Солдат-оператор сидел в наушниках, а наушники были подключены к рупорам. Задачей этого оператора было установить сам факт приближения вражеского самолета и определить направления его полета, когда не было хорошей видимости. Как работала установка? Оператор поворачивал рупоры до

тех пор, пока слышимость в правом и левом ухе выравнивалась. Так он устанавливал рупоры по горизонтали, потом то же самое проделывал с рупорами по вертикали. Таким образом, установка определяла акустическим способом направление на вражеский самолет и дальше уже сопровождала его в полете. Данные о направлении передавались расчетам зенитных орудий или расчетам прожектористов, если все происходило в темное время.

Самим прожектористам трудно было найти самолет, если они не знали направления, поэтому данные с акустической установки очень помогали им.

Если прожектора находили вражеский самолет, ему уже невозможно было вырваться из перекрестия лучей прожекторов, не помогали никакие маневры, тем более, что тяжелые бомбардировщики, в отличие от истребителей, маневрировать и не могли. Дело было за зенитчиками – они должны были успеть сбить самолет, пока он пролетал хорошо освещенный.

Надо сказать, что полеты вражеских самолетов в Ленинграде начались уже в августе 1941года. Они летали и днем на большой высоте, но не бомбили. Видимо это были разведчики, которые фотографировали город и готовили данные для будущих бомбардировок. Зенитчики пытались эти самолеты сбивать, что получалось у них редко из-за

большой высоты полета самолетов, для зенитных пушек того времени это было трудной задачей. Дело в том, что помимо направления, необходимо было точно знать высоту полета самолета. Попасть неуправляемым снарядом непосредственно в самолет, летящий на большой высоте, задача практически невыполнимая. Поэтому методика была такая – на каждом снаряде специальным ключом зенитчики устанавливали высоту полета самолета, которую они перед этим определяли по своей методике. Тогда взрыв снаряда должен был произойти не при контакте с самолетом , а в непосредственной близости с ним и самолет должен был быть поражен взрывной волной и осколками.

Задача сложная и, чтобы сбить один самолет, расходовалось много снарядов, но все равно не всегда его удавалось сбить. Уже после войны я читал статистические данные, из которых узнал, что для того, чтобы сбить самолет таким способом, зенитчики использовали в среднем 600 артиллерийских зенитных снарядов.

Я, пятнадцатилетний мальчишка, да еще с такими шапкозакидательскими настроениями, живо интересовался всей описанной военной техникой.

Подготовка велась и по другим направлениям. Например, к нашему дому привезли большое количество песка и кликнули клич всем работоспособным

выйти на лестницу с ведрами и выстроиться цепочкой с первого по шестой этаж. Ведра с песком мы передавали по цепочке на чердак, где песок рассыпали, а также заполняли им ящики. Это делалось для предстоящей борьбы с вражескими зажигательными бомбами.

Вот еще один забытый эпизод на эту тему. Наша промышленность выпустила много светящихся нагрудных значков, предполагалось, что когда в городе будет полное затемнение, люди будут носить эти самосветящиеся значки, чтобы не сталкиваться. Надо сказать, что значки светились плохо, а абсолютной темноты в общем- то и не было, поэтому использовались они мало. Кроме того началась массовая операция по заклейке всех окон бумажными полосками крест накрест для того , чтобы при бомбежках стекла могли выдерживать ударную волну. Я тоже заклеил таким образом стекла в окне нашей комнаты. Затем я повесил на окно шторку из плотной синей бумаги для затемнения, эти готовые шторки продавали в магазинах. Подходил я к защите и затемнению окон очень ответственно и всегда следил, чтобы не было щелей, и свет не пробивался наружу.

Во всех подъездах и для освещения номеров домов были ввинчены синие слабосветящиеся лампочки. Вот такая подготовка проводилась в начале войны в Ленинграде.

Восьмого сентября замкнулось кольцо блокады, была первая массированная бомбардировка, первые пожары, в частности в первый же день сгорели продовольственные Бадаевские склады. Началась блокада.

Вот что мне хотелось рассказать о своем вхождении в войну.