Сказано было — А Я говорю вам

От Мессии ожидалось, что он принесет с собою обновленную Тору — свою Тору. Именно на это, вероятно, намекает Павел в Послании к Галатам, когда говорит о «законе Христовом» (6:2): его пламенная речь в защиту свободы от закона достигает своего апогея в пятой главе, начинающейся словами: «Итак стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал 5:1). В тринадцатом стихе он снова повторяет эти слова: «К свободе призваны вы, братия», но добавляет при этом: «только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу» (Гал 5:13). И тут он раскрывает, что такое свобода — свобода, ведущая к добру, свобода, подчиняющаяся Духу Божию; именно это подчинение Духу Божию и есть способ освобождения от закона. Далее Павел показывает нам, в чем, собственно, состоит свобода духа и с чем она несовместима.

«Закон Христов» — это свобода. К такому парадоксальному выводу подводит Послание к Галатам. Эта свобода наполнена конкретным содержанием, она имеет особую направленность и потому вступает в противоречие с тем, что создает только видимость свободы человека, ибо в действительности обращает его в раба. «Тора Мессии» представляет собой нечто совершенно новое, иное, но именно поэтому она и является «исполнением» Торы Моисея.

Этой теме посвящена бо́льшая часть Нагорной проповеди (Мф 5:17—7:27). За программным вступлением, где сформулированы заповеди блаженств, следует, так сказать, изложение Торы Мессии. По адресной направленности и внутреннему посылу эти слова перекликаются с Посланием к Галатам апостола Павла: Павел обращается к христианам из иудеев, которые начали колебаться и задаваться вопросом, не лучше ли было бы все же и далее придерживаться Торы в том ее понимании, какое бытовало прежде.

Эти сомнения касались в первую очередь обрезания, постов, всей совокупности правил, относящихся к чистоплотности, и соблюдения субботы. Павел усматривает в этих умонастроениях возврат к старому в ущерб тому новому, что принес свершившийся мессианский переворот, то есть утрату того главного, что принес этот переворот, сущность которого состоит в универсализации Благовестия, дабы Бог Израиля действительно — в полном соответствии с пророчествами — был донесен до всех народов, дабы Он был явлен им как их Бог, Единственный и Единый.

Теперь не «плоть» имеет решающее значение, не кровное родство с Авраамом, но «дух» — принадлежность к наследию жизни и веры Израиля через общность с Иисусом Христом, который «одухотворил» Закон, тем самым сделав его общим для всех жизненным путем. В Нагорной проповеди Иисус обращается к своему народу, к Израилю, как к первопреемнику обетования. Но, передавая ему новую Тору, Он показывает, что с нею Израиль и все другие народы могут войти в новую большую семью Бога.

Матфей писал свое Евангелие для христиан-иудеев и, шире, для иудейского мира, чтобы дать новую жизнь тому величайшему импульсу, который был задан Иисусом. Через его Евангелие Иисус снова и снова обращается к Израилю. Во времена Матфея это обращение было адресовано в первую очередь евреям-христианам, которым через это открывалась непрерывность истории взаимодействия Бога и человечества, начинающейся от Авраама, и одновременно то новое, что в этой истории совершилось вследствие переворота, осуществленного Иисусом; это должно было помочь им найти свой жизненный путь.

Что же такое эта Тора Мессии? Уже в самом начале мы обнаруживаем слова, которые являются как бы заголовком ко всему последующему, своеобразным ключом к пониманию целого, — в этих словах, которым мы не устаем удивляться, ясно и абсолютно однозначно говорится о верности Бога Самому Себе и верности Иисуса вере Израиля: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф 5:17–19).

Речь идет не о нарушении, а об исполнении, и непременным условием этого исполнения является умножение, а не умаление праведности, как говорит далее об этом Иисус: «Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф 5:20). Означает ли это, что речь идет о законопослушании, доведенном до крайнего ригоризма? Что еще, кроме этого, может подразумевать такое преумножение праведности?

Если в самом начале нового прочтения Торы, когда повторяются ее основные, сущностные элементы, основной акцент делается на абсолютной верности Закону, на нерушимой преемственности, то в дальнейшем Иисус, говоря об отношении Торы Моисея к Торе Мессии, использует принцип антитезы: сказано было — а Я говорю вам. «Я» Иисуса возводится в такой ранг, в какой не смел себя возвести ни один законоучитель. И толпа чувствует это: Матфей ясно говорит нам, что народ «испугался» (Мф 7:28),^[29] столкнувшись с таким учительствованием. Он учит не так, как это делают раввины, а как «власть имеющий» (Мф 7:29; ср. Мк 1:22; Лк 4:32). При этом, разумеется, дело не в риторике речей Иисуса, а в Его открытом притязании на то, чтобы Самому возвыситься до законодателя, до Бога. «Испуг» в данном случае (в экуменическом переводе на немецкий это слово, к сожалению, смягчено и передано как «растерянность») — это испуг именно оттого, что человек дерзает говорить с высоты самого Бога. Либо Он незаконно посягает на величие Бога, что было бы кощунством, либо Он, что кажется совершенно непостижимым, Сам действительно равен Богу.

Как же нам следует понимать эту Тору Мессии? Какой путь она указывает нам? Что говорит она нам об Иисусе, об Израиле, о Церкви, о нас самих и что говорит лично нам? В поисках ответа на эти вопросы неоценимую помощь мне оказала уже упоминавшаяся выше книга еврейского ученого Якоба Нойснера «Раввин беседует с Иисусом. Еврейско-христианский диалог».

Нойснер, верующий иудей и раввин, выросший в окружении христиан, католиков и протестантов, преподает в университете вместе с христианскими богословами, относясь с большим уважением к вере своих коллег-христиан и одновременно сохраняя глубокую убежденность в верности иудейского истолкования Священного Писания. Его глубокое уважение к христианской вере и верность иудаизму побудили его к тому, чтобы искать разговора с Иисусом.

В своей книге он мысленно присоединяется к толпе учеников на «горе» в Галилее. Он внимает Иисусу, сравнивает Его слова со словами Ветхого Завета и текстами раввинистического иудаизма, содержащимися в Мишне и Талмуде: он рассматривает эти тексты как отражение первоначальных устных свидетельств, которые дают ключ к толкованию Торы. Он слушает, сравнивает и сам вступает в беседу с Иисусом. Его глубоко трогают величие и чистота услышанного, но вместе с тем его смущает тот радикализм, который он обнаруживает в самой сути Нагорной проповеди. Он следует за Иисусом в Иерусалим, слышит, как в словах Иисуса повторяется тот же круг тем, как они развиваются далее. Он постоянно силится понять, постоянно испытывает волнение от величия Его вести и постоянно беседует с Иисусом. Но в конце концов принимает решение не следовать за Ним. Он остается при «вечном Израиле» (Neusner, 162).

Мысленный диалог раввина с Иисусом показывает, как вера в Слово Божие, в Священное Писание, снимает временны́е рамки и переводит все в план беспрерывного настоящего: Священное Писание погружает раввина в одно время с Иисусом, и оно же приводит Иисуса в наше нынешнее время. Этот разговор ведется с большой откровенностью и прямотой. Он выявляет всю остроту различий, но ведется при этом с позиций глубокой любви: раввин принимает инакость вести Иисуса и расстается с Ним, но, сделав выбор, он строго следует правде и потому не испытывает ненависти, а сохраняет неиссякающую силу все примиряющей любви.

Попытаемся теперь осмыслить основные моменты этой беседы, дабы познать Иисуса и лучше понять наших братьев-иудеев. Центральная тема, как мне кажется, очень наглядно раскрыта в одной сцене, которая представляется мне едва ли не самой яркой в книге Нойснера. Автор, погруженный во внутреннюю беседу с Иисусом, сопровождает Его на протяжении целого дня, а затем удаляется на молитву и чтение Торы вместе с иудеями, жителями небольшого городка, чтобы там, мысленно перенесясь назад через тысячелетия, обсудить услышанное с местным раввином. Раввин зачитывает фрагмент из Вавилонского Талмуда: «Рабби Салмай предложил нам следующее толкование: 613 заповедей было дано Моисею… затем пришел Давид и свел их к одиннадцати заповедям (Пс 14)… затем пришел Исайя и сократил их до шести заповедей (Ис 33:15)… затем пришел пророк Михей и сократил их до трех (Мих 6:8)… затем пришел пророк Аввакум и свел все заповеди к одной, как написано (Авв 2:4): „…праведный верой своей жив будет“»^[30] (Ibid., 113 f.).

В книге Нойснера далее вдет следующий диалог: «„Значит, Иисус, муж ученый, учит, как написано?“ — спросил меня рабби. Я ответил: „Не совсем, но приблизительно“. Рабби: „А что он опустил?“ Я: „Ничего“. Рабби: „А что он тогда привнес от себя?“ Я: „Себя“» (Ibid., 114). Вот то главное, что испугало верующего иудея Нойснера в вести Иисуса, вот та главная причина, по которой он не хочет следовать за Ним и остается при «вечном Израиле»: «Я» Иисуса, составляющее сердцевину Его вести и придающее всему новое направление. Нойснер цитирует в этом месте в качестве доказательства того, что Иисус «привнес» Себя, слова Иисуса, обращенные к некоему богатому молодому человеку: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф 19:21). Совершенство, святость, подобная святости Бога, как того требует Тора (Лев 19:2; 11:44), заключается теперь в том, чтобы следовать Иисусу.

Нойснер говорит о таинственном приравнивании Иисуса Богу, которое совершается в Нагорной проповеди, исключительно с осторожностью и почтением, но его анализ, однако, показывает, что именно это и есть тот момент, в котором весть Иисуса принципиально расходится с верой «вечного Израиля». Нойснер берет три основные заповеди Декалога и рассматривает то, как их представляет Иисус: это заповеди о почитании родителей, о соблюдении святой субботы и, наконец, о Святости Господа. В результате Нойснер приходит к тревожному выводу, что Иисус, судя по всему, призывает отказаться от соблюдения этих трех основополагающих заповедей и вместо этого последовать за Ним.