ГЛАВА ШЕСТАЯ Ученики

На всех этапах пути Иисуса, о которых мы размышляли до сих пор, знаменательным было то, что Иисус выступает не один, а вместе с «мы» новой семьи, которую Он собирает Своей вестью и Своими делами. Мы видели, что это «мы» с самого начала складывалось как нечто универсальное: оно основывается не на происхождении, а на союзе с Иисусом — воплощением живой Торы Господней. Это «мы» новой семьи не бесформенно. Внутреннее ядро новой семьи составляют те, кого Иисус призывает к Себе, делая их в особом смысле избранными, ибо именно им предназначено нести людям Его весть и определять строй и облик новой семьи. Именно для этого Иисус создал круг из двенадцати призванных. Звание «апостол» изначально не ограничивалось только этим кругом, но впоследствии оно все больше соотносилось с ближайшими учениками: так, например, у Луки понятие «апостол» используется только применительно к Двенадцати. Нам нет нужды здесь погружаться в многосложную историю слова «апостол»; мы хотим только прислушаться к важнейшим текстам, чтобы проследить, как складывалось сообщество ближайших учеников Иисуса.

В этой связи главным текстом для нас становится третья глава Евангелия от Марка (Мк 3:13–19). История призвания апостолов начинается здесь такими словами: «Потом взошел на гору, и позвал к Себе, кого Сам хотел» (Мк 3:13). Предшествующие этому события происходили у моря, и вот теперь Иисус восходит на «гору», символизирующую собой место Его общения с Богом, Он поднимается ввысь, оставляя внизу повседневные труды и дела. Лука, сообщая о том же, еще больше усиливает этот момент: «В те дни взошел Он на гору помолиться, и пробыл всю ночь в молитве к Богу. Когда же настал день, призвал учеников Своих, и избрал из них Двенадцать, которых и наименовал Апостолами» (Лк 6:12–13).

Призвание учеников связано с молитвой; они словно бы сотворяются непосредственно в молитве, в общении с Отцом. Таким образом призвание Двенадцати наполняется глубочайшим богословским смыслом: оно происходит во время беседы Сына с Отцом, это и есть его исток. Именно в этом контексте следует понимать слова Иисуса: «Итак молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Мф 9:38). «Делателей» жатвы Бога нельзя просто набрать, как работодатель набирает себе работников; они должны быть испрошены у Бога в молитве и Самим Богом призваны на служение. Этот богословский аспект еще более отчетливо звучит в тексте Евангелия от Марка: Он «позвал к Себе, кого Сам хотел» (Мк 3:13). Невозможно самого себя объявить учеником Иисуса: это результат избрания по воле Господней, пребывающей в полном согласии с волей Отца.

Далее в тексте Евангелия от Марка идет следующее: «И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были и чтобы посылать их на проповедь» (Мк 3:14). Прежде всего, мы должны остановиться на выражении «поставил из них двенадцать», которое для нас, сегодняшних, звучит необычно. В действительности Евангелист опирается здесь на терминологию Ветхого Завета, использовавшуюся, когда речь шла о назначении священства (ср. 3 Цар 12:31; 13:33), и тем самым уподобляет апостольство священническому служению. То, что каждый избранный назван затем поименно, соотносит их, кроме всего прочего, с пророками Израиля, которых Бог называет по имени, так что апостольское служение предстает как соединение священнического и пророческого служения (Feuillet, 178). «Он поставил из них двенадцать»: двенадцать было в Израиле символическим числом, связанным с числом сыновей Иакова. От них пошло двенадцать колен Израилевых, от которых, впрочем, после изгнания осталось лишь колено Иуды. Таким образом, число двенадцать отсылает к истокам Израиля и одновременно возвещает надежду — надежду на то, что Израиль обретет свое былое единство и двенадцать колен будут собраны снова.

Двенадцать, обозначая число колен, является одновременно вселенским числом, в котором выражается всеобщность вновь зарождающегося народа Божия. Двенадцать апостолов предстают как отцы-прародители разных колен этого универсального народа, к апостолам восходящего. В Апокалипсисе, в видении Нового Иерусалима, символика числа двенадцать раскрывается в ярких картинах, складывающихся в сияющий образ, который помогает странствующему народу Божию через будущее понять свое настоящее, проникаясь духом надежды: в образе «двенадцати Апостолов Агнца» сливаются воедино прошлое, настоящее и будущее (Откр 21:9—14).

К этому же ряду относится пророчество, в котором Иисус, отвечая на вопрос Нафанаила, приоткрывает Свою тайну: «отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (Ин 1:51). В этом откровении Иисус предстает как новый Иаков. Сон патриарха, когда ему привиделась доходящая до небес лестница, по которой поднимались и спускались ангелы Божии, — этот сон стал явью, воплотившись в Иисусе. Сам Иисус есть «врата небесные» (Быт 28:10–22), Он — истинный Иаков, Сын Человеческий, родоначальник последнего, Нового Израиля.

Вернемся теперь к нашему тексту Евангелия от Марка. Иисус призывает Двенадцать для исполнения предназначения двоякого рода: «чтобы с Ним были и чтобы посылать их на проповедь…» (Мк 3:14). Они должны быть с Ним, чтобы узнать Его, обрести то знание о Нем, которое не может просто так открыться каждому, ведь люди видели Его только со стороны и, хотя считали Его пророком, великим Учителем, не могли распознать в Нем Единственного (ср. Мф 16:13–14). Двенадцать учеников должны быть с Ним, дабы увидеть Его единение с Отцом и стать свидетелями Его тайны. Это те, как скажет Петр перед избранием нового апостола Матфия, «которые находились с нами во всё время, когда пребывал и обращался с нами Господь Иисус» (Деян 1:21). То есть, иначе говоря, им предстояло пройти путь от внешнего к внутреннему союзу с Иисусом. Вместе с тем, однако, они были призваны для того, чтобы стать посланниками Иисуса, Его «апостолами», которые понесли бы Его весть по миру, сначала заблудшим овцам дома Израилева, потом же до самого «края земли» (Деян 1:8). Быть «вместе» и одновременно быть «посланным» куда-то — эти два как будто взаимоисключающих понятия тем не менее оказываются тесно связанными друг с другом. Двенадцать призванных должны научиться так быть с Ним, чтобы оставаться с Ним и тогда, когда окажутся у «края земли». «Быть с Ним» означает причастность к Его посланию, к Его посланничеству, составляющему суть Его бытия, и потому изначально включает в себя значение «быть посланником».

На какие труды посылает их Иисус? «На проповедь, и чтобы они имели власть <…> изгонять бесов» (Мк 3:14). Евангелист Матфей чуть более подробно излагает содержание возложенной на них миссии: «Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь» (Мф 10:1).^[41] Первое задание, таким образом, состоит в проповедовании: в том, чтобы донести до людей свет Его слова, весть Иисуса. Апостолы прежде всего евангелисты: подобно Иисусу, они возвещают Царство Божие и собирают тем самым людей в новую семью Бога. Но возвещение Царства Божия — это не просто слова, не только проповедь. Это событие, ведь и Сам Иисус — событие, воплощенное Слово Божие. Возвещая о Нем, апостолы приближают встречу с Ним.

Проповедовать в мире, находящемся во власти сил зла, означает бороться с этими силами. «Главное, чем озабочены посланники Иисуса, продолжающие Его дело, — очищение мира от бесов, созидание новой жизни в Духе Святом, избавляющем от одержимости» (Pesch, 205). И действительно, античный мир, как это убедительно показал Анри де Любак, воспринял прорыв христианской веры как освобождение от страха перед демонами — страха, который пронизывал все сферы жизни, несмотря на весь античный скептицизм и всю просвещенность, и то же самое повсеместно происходит сегодня там, где христианство сменяет старые родовые религии, поглощая их по мере преобразования заложенного в них положительного начала. Всю мощь этого прорыва мы чувствуем в словах Павла, когда он говорит: «Нет иного Бога, кроме Единого. Ибо хотя и есть так называемые боги, или на небе, или на земле, так как есть много богов и господ много, но у нас один Бог Отец, из Которого все, и мы для Него, и один Господь Иисус Христос, Которым все, и мы Им» (1 Кор 8:4–6). В этих словах заключена очистительная сила — великий экзорцизм, очищающий мир от злых духов. Какое бы множество богов ни пребывало в мире, есть только один Бог, и только один Бог владычествует над нами. Если мы принадлежим Ему, то все другое не властно более над нами, ибо лишается ореола божественности.

Мир представляется здесь как устроение, основанное на рациональном начале: он произошел из вечного разума, и только этот созидающий разум обладает подлинной властью над миром и в мире. Только вера в единственного Бога дает освобождение и действительно «рационализирует» мир. Там, где эта вера исчезает, мир лишь кажется более рациональным. В реальной жизни человеку приходится сталкиваться с силой случая, не поддающейся точному определению; именно на этом строится «теория хаоса», отказывающая миру в наличии рациональной структуры и ставящая человека перед тьмой, которую сам человек не способен развеять и которая неизбежно устанавливает предел рациональности мира. Экзорцизм, «изгнание бесов», то есть несение миру света «ratio», рожденного вечным творящим разумом, его спасительной благостью и к вечному разуму все возвращающего, — в этом и заключается главная непреходящая миссия посланников Иисуса Христа.

Святой Павел в Послании к Ефесянам подходит к этой теме несколько с другой стороны и говорит об очистительном характере христианства следующее: «…укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских, потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф 6:10–12). Генрих Шлир так объясняет это описание христианской «брани», звучащее для нас сегодня весьма неожиданно и даже странно: «Враги — не конкретные люди, не я сам, это не плоть и кровь. Борьба идет на более глубоком уровне. Она направлена против несметного множества беспрестанно нападающих противников, которых никак не уловить, у которых нет собственных имен, которые скрываются за коллективными обозначениями, которые обладают изначальным превосходством над человеком, превосходством, состоящим в их особой позиции, в том, что они пребывают в „поднебесных“ высотах, далекие и недосягаемые, ибо их „место“ — в самой атмосфере бытия, которую они вокруг себя создают, формируя ее по собственному разумению; и все эти враги как один исполнены смертельной всепоглощающей злобы» (Schlier, 291).

Едва ли кто-нибудь станет отрицать, что это описание приложимо и к нашему сегодняшнему миру, в котором христианин подвержен опасному воздействию анонимной атмосферы — всего того, что «витает в воздухе» и призвано убедить человека в смехотворности и нелепости веры. И точно так же едва ли кто-нибудь станет отрицать, что духовный климат повсеместно отравляется и оттого превращается в угрозу не только достоинству человека, но и самому человеческому существу. Отдельно взятый человек, равно как и отдельные человеческие сообщества, оказываются в отчаянном положении, ибо, судя по всему, никто не может противодействовать таким силам. Христианин знает, что и ему не совладать с этой угрозой. Но ему, вступившему в союз с подлинным властителем мира, даруется по вере его «всеоружие Божие», обладая которым он, соединившись со всем Телом Христовым, может противостоять этим силам, твердо зная, что Господь вернет нам, хранящим веру, чистый воздух, чистое дыхание — дыхание Создателя, дыхание Святого Духа, через которое только и может исцелиться мир.

Матфей добавляет к заданию «изгонять нечистых духов», возложенному на апостолов, еще одно: задание исцелять.^[42] Двенадцать посылаются, дабы «врачевать всякую болезнь и всякую немощь» (Мф 10:1). Врачевание, исцеление — важный аспект апостольской деятельности и всей христианской веры в целом. Ойген Бизер называет христианство даже «терапевтической религией» — религией исцеления. Если вдуматься, именно это составляет глубинное содержание «избавления», «спасения». Способность изгонять демонов и освобождать мир от их темной угрозы во имя единого и истинного Бога исключает всякое магическое толкование исцеления, ибо, прибегая к магическому целительству, человек как раз и отдает себя неведомым таинственным силам. Магическое целительство неизменно связано с особым искусством обращать зло на другого, прибегая к помощи «демонов». Владычество Бога, Царство Бога означает как раз поражение этих сил, лишение их власти, благодаря вмешательству Единого Бога, Который несет добро, Который Сам есть добро. Сила исцеления, данная посланникам Иисуса Христа, противостоит призрачному духу магии; она изгоняет «нечистых духов» и из области светской медицины. В чудесах исцеления, совершенных Господом нашим и двенадцатью апостолами, Бог являет нам Свою благость и Свою власть над миром. Эти чудеса по сути своей знаки, указующие на Самого Бога и побуждающие двинуться навстречу Богу. Только подлинное единение с Ним может принести человеку подлинное исцеление.

Таким образом, чудеса исцеления, сотворенные Иисусом и Его учениками, являются лишь частью их общего дела, совершаемого ради гораздо более значимой цели, исполненной гораздо более глубокого смысла: ради «Царства Божия», ради того, чтобы Бог стал Владыкой — в нас и в мире. Подобно тому как экзорцизм изгоняет страх перед демонами и передает мир, произошедший от Божественного разума, во владение разума человеческого, точно так же и исцеление, творимое по воле Божией, является одновременно призывом верить в Бога и употреблять силы разума на дело исцеления. При этом под разумом всегда имеется в виду открытый разум, который воспринимает Бога и который поэтому воспринимает и человека как единство тела и души. Тот, кто действительно хочет исцелить человека, должен рассматривать его как такое единство и знать при этом, что подлинное исцеление может дать только любовь Божия.

Вернемся теперь снова к тексту Евангелия от Марка. Сказав о цели послания, Евангелист называет двенадцать призванных по именам. Мы уже говорили о том, что такое именование каждого по отдельности соотносит их призвание с миссией пророков. Бог знает нас по именам, Он зовет нас по именам. Здесь мы не можем останавливаться на отдельных фигурах этого круга Двенадцати, чтобы рассмотреть их в общем контексте Библии и библейской традиции. Для нас гораздо важнее состав этого круга, который был весьма неоднороден.

Двое из этой группы принадлежат к партии зелотов: Симон, которого Лука называет «Зилот^[43]» (Лк 6:15), а Матфей и Марк — «Кананит» (Мф 10:4; Мк 3:18), что, как показали новейшие исследования, означает то же самое, что «зелоты»; сюда же относится Иуда Искариот. Слово «Искариот» может означать просто «человека из города Кариот», но может характеризовать его и как сикария, представителя радикальной ветви зелотов. Зелоты, «ревнители закона», обязанные своим названием слову «zelos» — «ревностная приверженность», видели свой идеал в великих «ревнителях» истории Израиля, начиная от Финееса, убившего на глазах всей общины идолопоклонствующего израильтянина (Чис 25:6—10), Илии, повелевшего на горе Кармил умертвить пророков Вааловых (3 Цар 18), и заканчивая Маттафием, родоначальником Маккавеев, который поднял восстание против эллинского царя Антиоха, вознамерившегося истребить веру Израилеву, и начал с того, что убил неверного «мужа Иудеянина», соглашателя, изъявившего готовность принести по приказу царя публичную «идольскую жертву» (1 Макк 2:17–28). Зелоты видели в этих исторических фигурах, в этих великих «ревнителях» своих учителей, храня верность которым они считали своим долгом с той же непримиримостью бороться теперь против римского господства.

И здесь же, в кругу Двенадцати, мы видим Левия Матфея, который был сборщиком пошлин, мытарем, обслуживавшим государственную власть, и который в силу своего положения воспринимался как презренный грешник. Ядро группы Двенадцати составляют рыбаки с берегов Генисаретского озера: Симон, которого Господь, как сообщается в Евангелии, нарек именем Кифа, что означает «камень» (греч. Петр), возглавлял, судя по всему, целую «артель» (ср. Лк 5:10), куда кроме него входил его старший брат Андрей, а также Иоанн и Иаков, сыновья Зеведея, которым Господь дал имя «Воанергес», то есть «сыны громовы» (Мк 3:17), — обозначение, на основании которого исследователи иногда причисляют обоих также к сторонникам зелотов, что представляется, однако, неубедительным. Скорее в этом обозначении слышится намек на их пылкий нрав, который достаточно явно проступает в Иоанновом Евангелии. И наконец, сюда же входят двое с греческими именами, Филипп и Андрей, к которым обратятся впоследствии те из пришедших на праздник Пасхи, что говорили на греческом языке, и скажут, что им хочется видеть Иисуса (Ин 12:21–22).

Мы можем предположить, что все двенадцать призванных были правоверными иудеями, чаявшими спасения Израиля. Но по своим взглядам, по тому, что они думали о конкретных путях Спасения, это были совершенно разные люди. Можно себе представить поэтому, как трудно было постепенно обратить их на новый, таинственный путь Иисуса, какое сопротивление нужно было постоянно преодолевать, — какого очищения требовало, например, рвение зелотов, чтобы оно в конечном счете слилось воедино с той «ревностью» Иисуса, о которой нам сообщает Евангелие от Иоанна (Ин 2:17): Его «ревность», Его «рвение», находит свое предельное выражение в принятии Креста. Именно эта разность происхождений, характеров и взглядов делает Двенадцать олицетворением Церкви всех времен и того бремени, что лежало на них, призванных очищать людей и ревностно собирать их воедино во имя Иисуса Христа.

Из всех евангелистов только Лука сообщает о том, что Иисус собрал еще одну группу, состоявшую из семидесяти учеников, которым было дано то же задание, что и Двенадцати (Лк 10:1—12). Так же, как и число двенадцать, число семьдесят (или семьдесят два, в рукописях встречаются оба варианта) является числом символическим. На основании Второзакония (Втор 32:8) и Книги Исхода (Исх 1:5) можно сделать вывод о том, что число семьдесят считалось числом народов мира. Книга Исхода говорит о том, что в Египет за Иаковом последовало семьдесят человек: «всех же душ, происшедших от чресл Иакова, было семьдесят» (Исх 1:5); а во Второзаконии, если обратиться к последней, ставшей общепринятой версии прочтения восьмого стиха тридцать второй главы, сообщается: «Когда Всевышний давал уделы народам и расселял сынов человеческих, тогда поставил пределы народов по числу сынов Израилевых», то есть по числу членов дома Иакова, последовавших за ним в Египет. Таким образом, рядом с двенадцатью сыновьями, заложившими основу Израиля, оказываются еще семьдесят, представляющих целый мир, но сохраняющих так или иначе связь с Иаковом и Израилем.

Это предание отсылает к легенде, лежащей в основе так называемого Послания Аристея, рассказывающего о том, как в III веке до Р. X. был изготовлен перевод Ветхого Завета на греческий язык силами семидесяти (или семидесяти двух, по шесть представителей от двенадцати родов Израиля) ученых, осененных особой благодатью Святого Духа. Легенда представляет этот труд как событие, открывающее веру Израиля другим народам.

И действительно, на закате античного мира так называемый «Перевод семидесяти толковников» (Септуагинта) сыграл решающую роль в деле обращения многих колеблющихся к Богу Израиля. Мифы прежних времен уже утратили к тому моменту свою убедительность; философский монотеизм не обладал достаточной силой, чтобы помочь человеку установить связь с Живым Богом. Вот почему многим образованным людям монотеизм Израиля, который не был продуктом философского учения, но был результатом исторического развития веры, помогал обрести нового Бога. Во многих городах постепенно начал складываться круг «богобоязненных», благочестивых «язычников», которые не могли и не хотели стать полноценными иудеями, но все же ходили в синагогу, чтобы принять участие в богослужении и тем самым приобщиться вере Израиля. Именно к этому кругу лиц была в первую очередь обращена изначальная миссионерская христианская проповедь, именно в этом кругу она получила свое распространение: отныне эти люди могли целиком и полностью отдаться Богу Израиля, ибо этот Бог стал через Иисуса — как возвещал Павел — истинным Богом всех людей; отныне, веря в Иисуса, Сына Божия, они могли стать частью Божия народа. То, что Лука говорит не только о союзе Двенадцати, но и о группе из семидесяти учеников, имеет совершенно ясный смысл: он указывает на универсальный характер Евангелия, предназначенного для всех народов земли.

В этом месте представляется уместным упомянуть еще одно сообщение евангелиста Луки, стоящее особняком. В восьмой главе (1–3) он сообщает нам о том, что, когда Иисус отправился вместе со своими учениками на проповедь, Его сопровождали женщины. Евангелист называет три имени и добавляет: «и многие другие, которые служили Ему имением своим» (Лк 8:3). Разница между ученичеством Двенадцати и ученичеством женщин очевидна; у них совершенно разное предназначение. При этом, однако, Лука ясно пишет о том, что так или иначе варьируется и в других Евангелиях: в ближайший круг последователей Его веры входили «многие» женщины — их преданное следование за Иисусом имело важное значение для формирования общины верующих. Особенно ярко это проявилось при Кресте и Воскресении Господнем.

Здесь, наверное, стоит обратить внимание и на некоторые другие особенные черты евангелиста Луки: подобно тому, как он не исключает из сферы своего внимания женщин, точно так же он постоянно держит в поле зрения и бедняков, являясь в этом смысле евангелистом обездоленных.

С особым пониманием он относится и к иудеям; мы не найдем у него тех страстей, которые начали бушевать в связи с отпадением новой Церкви от синагоги и которые оставили свой след и у Матфея, и у Иоанна. Примечательной в этом смысле представляется мне данная Лукой концовка истории о молодом вине и старых мехах. У Марка мы читаем: «Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут; но вино молодое надобно вливать в мехи новые» (Мк 2:22); сходным образом звучит этот текст и у Матфея (Мф 9:19). Лука передает нам весь ход разговора в том же ключе, но только в конце добавляет: «И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого, ибо говорит: „старое лучше“» (Лк 5:39), — что можно с большой долей уверенности прочитать как выражение сочувствия к тем, кто желал бы и дальше пить «старое вино».

И наконец, чтобы завершить разговор об особенностях евангелиста Луки и его Благовествования, отметим еще один момент, о котором мы уже не раз говорили: именно он обращает пристальное внимание на молитву Иисуса, являющуюся источником Его вести и Его деяний; именно он показывает нам, что все дела и слова Иисуса проистекают из внутреннего единения с Отцом, из беседы Отца и Сына. Если мы твердо верим в то, что Священное Писание богодухновенно, тогда мы должны быть уверены и в том, что эти отдельные, особенные детали благовествования Луки доносят до нас в первозданном виде существенные черты образа Иисуса.