Глава 40. Я просто стоял и не двигался, всё ещё шокированный тем, что совершил Никодимус.

Я просто стоял и не двигался, всё ещё шокированный тем, что совершил Никодимус.

Я попытался представить, что могло заставить меня совершить нечто подобное с Мэгги. И не смог. Не было ничего, абсолютно ничего на всём белом свете, что я бы не сделал ради защиты моего ребёнка.

«Разве ты не был готов перерезать горло её матери? — произнёс горькие слова голосок в моей голове. — Разве ты чем-то лучше?»

Да. Я был лучше. То, что я сделал со Сьюзан, было и её выбором тоже, и мы сделали это ради спасения Мэгги и, если уж на то пошло, ради десятков или сотен тысяч или миллионов будущих жертв, жизни которых унесла бы Красная Коллегия.

Ради чего Никодимус обрёк свою дочь на смерть? Этот золотой свет, заливавший комнату, он...

Ну, ладно.

Я, прямо скажем, не самый алчный парень, но...

Все мы непроизвольно сделали несколько шагов навстречу этому золотому свету. Даже Майкл.

— Вот и всё, — тихо произнесла Анна Вальмон.

Эшер сглотнула и нервно хихикнула.
— Как вы думаете, что там?

— Богатство и слава, малыш, — сказал я. — Богатство и слава.

— Дрезден, Эшер! — позвал нас Никодимус. — Проверьте путь на наличие любой магической защиты. Вальмон, ищите мины-ловушки. Дженосква будет сопровождать вас и окажет содействие в случае столкновения с каким-нибудь охранником.

— Я думал, когда пройдём через трое ворот, дальше будет чисто, — сказал я.

— Вся доступная мне информация, касающаяся этого места, ограничена списком хранящихся здесь предметов, — сказал Никодимус. — Если здесь есть какие-то мифические силы, я полагаю, что они вмешаются именно сейчас.

— Он прав, — согласилась Вальмон. — Нельзя считать себя в безопасности, пока не заберёшь добычу, не уберёшься восвояси и не сплавишь её.

— Майкл, идём со мной, — сказал я. — Просто на тот случай, если что-нибудь большое, плохое и вонючее попытается меня убить.

Дженосква испустил какое-то рассеянное рычание. Его глаза-бусинки блестели, отражая золотой свет.

— Конечно, — согласился Майкл. Он держал Амораккиус не в ножнах, а поперёк груди, наискосок, аккуратно сжимая в одной защищённой перчаткой руке лезвие меча и в другой — рукоять.

— Грей, прикрывайте нас сзади, — сказал Никодимус. — Если увидите кого-нибудь или чего-нибудь, дайте знак.

— Отсюда трудно будет дотянуться до моей добычи, — возразил Грей.

— Я вас сменю, когда Грааль будет у меня.

Грей кивнул, хотя и неохотно:
— Хорошо.

— Дрезден! — позвал Никодимус.

Я встал во главе, с Эшер по правую руку и Вальмон — по левую. Майкл и дженосква изображали два непарных держателя для книг, при этом я заметил, что дженосква не делал никаких угрожающих жестов и не издавал угрожающих звуков по отношению к владельцу Амораккиуса. Мечи имеют свойство вселять в настоящих злодеев настороженность.

Я потряс головой и сосредоточился на задаче. Медленно двигаясь вперёд и напрягая свои магические чувства, я искал любой намёк на обереги, заклинания, неизвестные силы или существа. Я чувствовал, что Эшер рядом со мной делает то же самое, хотя мои ощущения подсказывали, что она, говоря магически, была настроена на несколько иной диапазон частот. Она охотилась на более тонкие ловушки, иллюзии, психические эквиваленты мин. Ей было не под силу обнаружить так много вещей, как мне, но она наверняка превосходила меня в поиске того, что искала. Вальмон отцепила от своей сумки устаревший фонарик с лампой накаливания, такой, который вряд ли выйдет из строя в присутствии чародея, если только вокруг не начнёт носиться серьёзная магическая энергия. Она тщательно освещала всё вокруг, медленно водила по земле и вдоль стен впереди нас, ища тени от растяжек или нажимные крышки мин, или другие явно известные ей злодейские штуковины, что нужно было искать.

Шажок за шажком мы медленно прошли арку, а затем вошли в туннель. Я напряг свои чувства до предела.

Но ничего.

И тут мы оказались внутри сокровищницы Аида.

Она...

...э-э...

Представьте сокровища, накопленные Смаугом. А теперь представьте, что дракон страдал тяжёлой формой обсессивно-компульсивного расстройства и фантастически хорошим вкусом.

Получится бледная тень, которая не в силах описать то, что нужно видеть своими глазами, но это лучшее, на что я способен. Добавлю только, что глядя на хранилище сокровищ Аида, я почувствовал себя грязной вонючей крысой, прогрызшей себе дорогу в кладовую. Моё сердце понеслось вскачь. И я почти уверен, что зрачки в моих глазах исчезли и поменялись на значки доллара.

Свет в основном шёл из вытянутых рук двух двадцатифутовых золотых статуй, стоящих посредине комнаты. Я обошёл статуи сбоку, чтобы разглядеть детали каждой из них. Обе изображали тела трёх женщин, стоящих спина к спине, образуя треугольник, их руки были протянуты вперёд и вверх, ладони обращены к потолку. Одна из женщин была древней старухой. Другая — зрелой женщиной в полном расцвете сил. Третья — юной девушкой, только что вышедшей из детства. Пламя одной статуи горело золотисто-зелёным. Пламя другой — ледяным зелёно-голубым.

И стоило мне лишь взглянуть на них, как моё сердце вновь забилось быстрее.

Потому что я встречал каждую из этих женщин. Я узнал их лица.

— Это Геката? — пробормотала Эшер, глядя на статуи со страхом. — Триединая богиня перекрёстков?

Я сглотнул:
— А-а... Это... Да, может быть.

А ещё это могли быть Матери Лето и Зима, Мэб, Титания, Сарисса и Молли Карпентер. Но вслух я ничего такого не сказал.

Я с трудом оторвал глаза от статуй и заставил себя оглядеть остальную часть хранилища.

Размером комната могла сравниться с футбольным полем. Стены покрывала мозаика из платиновых и золотых треугольников, терявшихся где-то в вышине. Пол был выполнен из гладкого белого мрамора с прожилками чистейшего сверкающего серебра. Коринфские колонны поддерживали крыши десятков небольших выставочных павильонов, словно бы попавших сюда прямиком из Древних Афин. Некоторые из них возвышались над землёй футов на семь-восемь, и к ним вели лестницы из такого же бело-серебристого мрамора. Другие опускались вниз изогнутыми рядами, почти как греческий амфитеатр, только с витринами вместо сидений.

Я посмотрел на ближайшую... дарохранительницу. Или выставочный стенд. Или что бы это ни было.

Промежутки между колоннами были выложены золотыми слитками. Они были всего лишь фоном. Фоном!

Ближайший стенд был заполнен картинами итальянских мастеров эпохи Возрождения, объединённых идеей божественности и изображающих святых, Богородицу и Христа. Венециано. Донателло. Ботичелли. Рафаэль. Кастаньо. Микеланжело. Долбаный да Винчи. Где-то около пятидесяти картин, выставленных столь скрупулёзно, как если бы они должны были висеть в Лувре, в защитных футлярах, с освещением от странного вида фонарей, отлитых из бронзы, которые вообще не чадили.

Картины были обрамлены фигурно постриженной зеленью... но, приглядевшись повнимательней, я понял, что это не живые растения, а изумруды. Понятия не имею, как неизвестному мастеру удалось придать им такую форму. Чёрт побери, да я едва мог отличить их от настоящих растений. В центре павильона фонтан беззвучно изливал воду в сверкающий бассейн, но потом я понял, что это не вода, а бриллианты, крошечные и блестящие, они потоком сыпались вниз, производя впечатление жидкости.

В этом фонтане хватило бы бриллиантов, чтобы наполнить все наши рюкзаки и любые импровизированные ёмкости, которые мы могли бы сделать из одежды. Если забыть про изумруды. Если забыть про тонны золота. Если забыть про сотни миллионов долларов, которые можно было получить за бесценные предметы искусства и картины, которые наверняка давно были объявлены утерянными навсегда.

Это был только один из стендов. И, медленно окинув взглядом всё вокруг, я понял, что он был одним из самых скромных.

— Ладно, — вздохнула Эшер, широко раскрыв глаза. — Не знаю, то ли я сейчас в обморок упаду, то ли у меня будет оргазм.

— Ага, — просипел я. — Я тоже.

Вальмон первой стряхнула с себя благоговейное оцепенение, навеянное этим местом. Она подошла к бриллиантовому фонтану, расстегнула рюкзак и прозаичным жестом подставила его под струю, словно набирая ведро воды.

— Серьёзно? — спросила её Эшер. — И даже не взглянешь на остальной ассортимент?

— Самое высокое соотношение цены и веса, — лаконично ответила Вальмон. — И они достаточно маленькие, чтобы легко было носить с собой. Нет смысла брать то, что не сможешь продать, вернувшись домой.

— Но здесь так много всего, — опять вздохнула Эшер.

— Эшер! — сказал я. Через пару секунд я сказал уже громче: — Ханна!

— Эмм, да?

— Сходи скажи Никодимусу, что вроде бы всё чисто. Забираем то, за чем пришли, и валим отсюда.

— Точно, — сказала она. — Правильно. Сваливаем.
Она развернулась и поспешила из комнаты.

Я повернулся к Майклу с дженосквой и сказал:
— Мы с Вальмон быстренько осмотрим комнату по периметру, на всякий случай, вдруг тут ещё чего припрятано. Не бродите нигде, пока я не дам добро.

Майкл медленно кивнул. На свете не существовало рюкзака, достаточно большого для дженосквы. Но он нанизал несколько военных вещмешков на длинный крепёжный трос, который часто можно увидеть на дизельных фурах на шоссе.

— Давай, Анна, — сказал я. — Поищем ещё несколько мин-ловушек.
Я начал идти. Вальмон подхватила свой рюкзак и пошла за мной. Я поднял свой посох, пока мы шли, вызывая всё больше света, пока Вальмон не начала щуриться от него, и мы вышли из поля зрения всех остальных. Наши тени просто исчезли от настолько интенсивного освещения.

— Что за световое шоу? — спросила она меня.

— Доверься мне, — тихо сказал я и понизил голос до едва слышного шёпота, наклоняясь к её уху: — Когда всё начнется, держись ближе ко мне. Я тебя защищу.

Ее глаза распахнулись, и она быстро мне кивнула, ничего не ответив.

Я одобрительно кивнул, затем прислонил свой посох к ещё одной коринфской колонне, вливая в него достаточно воли, чтобы он светился ещё некоторое время. Затем я приложил палец к губам и поманил Вальмон следовать за мной.

Я срезал путь через несколько стендов, чтобы быстрее добраться до амфитеатра, затем спустился вниз, к площадке у ног двух огромных статуй.

Вальмон обернулась на мой ярко светящийся посох, внезапно догадавшись, зачем он был нужен.
«Смотрите все, Дрезден и Вальмон здесь! Далеко-далеко от основной части коллекции».

Сцена амфитеатра, в отличие от любого другого выставочного стенда, не поражала богатствами, фантастическими драгоценностями или ценными металлами. Она была абсолютно пустой и голой, с единственным блоком мрамора с серебристыми прожилками, поднимающимся примерно на четыре фута от самого центра площадки.

И на этом мраморе лежали пять простых вещей.

Древняя деревянная табличка, надпись на которой так поблёкла, что буквы уже нельзя было разобрать.

Венок, сплетённый из веток терновника.

Глиняная чашка.

Сложенная ткань.

Нож с деревянной рукояткой и листовидным лезвием.

Зачем красть одну бесценную священную реликвию, если можно забрать все пять?

И я точно знал, какая реликвия была нужна Никодимусу на самом деле.

Я повернулся к Анне и прошептал:
— Проверь-ка.

Она кивнула, опустилась на корточки и принялась тщательно осматривать блок, медленно двигаясь вокруг. А я тем временем потянулся к предметам своими чувствами, осторожно прощупывая их на предмет любых защитных чар.

Это была ошибка. Ловушек на этих предметах не было, но аура силы вокруг них опалила моё осознание так резко, словно я сунул палец в электрическую розетку. Я зашипел и откинулся назад, а мой мозг закипел от энергии, сосредоточенной в артефактах. В сравнении с их общей аурой гудящая мощь разбуженного Амораккиуса походила на тусклую лампочку.

— Господи, — выдохнул я, прежде чем вспомнил, что необходимо соблюдать тишину. — Это оружие, — я медленно огляделся вокруг. — Это не хранилище. Это арсенал.

Анна Вальмон не ответила.

Если быть точным, она даже не пошевелилась.

Я обошёл вокруг куска мрамора и увидел её, рассматривающую блок сзади со сосредоточенным выражением лица. Она была полностью заморожена.

Тут я осознал, что свет как-то изменился, и я посмотрел на огонь в вытянутых руках двух статуй Гекаты. Пламя тоже перестало мерцать. Оно не исчезло — оно просто застыло на месте.

Волосы на затылке не только встали дыбом, но и начали тихонько подвывать и затряслись в бешеной дрожи вместе со мной.

— Ты, разумеется, прав, — произнес низкий грохочущий голос за моей спиной. — Это оружейная.

Я медленно повернулся.

Человек в совершенно чёрном костюме стоял на сцене амфитеатра позади меня. Ростом семь футов без одного дюйма, с пропорциями профессионального спортсмена и благородными чертами короля-воителя. Его тёмные волосы падали назад гривой до самого основания шеи. Борода была совершенно чёрной, хотя и помеченной на подбородке единственной полоской серебра. Его глаза...

Я отдёрнул взгляд от этих пещер абсолютной непроглядной тьмы, прежде чем меня в них затянуло. Желудок скрутило, и внезапно мне пришлось сражаться с желанием блевануть. Или упасть. Или начать скулить.

— Чт...— я запнулся. — К-кт... эмм, в-в-вы...

— На самом деле, — сказал он. — Это <i>моя</i> оружейная, смертный.

— Я могу объяснить, — выпалил я.

Но прежде чем я попытался, Аид, Повелитель Подземного мира, греческий бог смерти, схватил меня за ворот плаща, и меня поглотило облако чёрного пламени.