Глава 19. Молчание

Ненависть, как запущенная раковая опухоль, разъедает человеческую личность и отнимает все жизненные силы.

(Мартин Лютер Кинг)

Мы стали парой, и об этом узнали все. Но как же болезненно было слышать о том, что никто не верил в продолжительность этих отношений. Во-первых, все знали, какие недолгие отношение бывали у меня, а так же у Ирвинга. Нас никто не считал серьезными. Во-вторых, все помнили наши ожесточенные схватки полугодовой выдержки, с которых потешались все и даже почти перестали удивляться. А в-третьих, я ведь была ледышкой Флекс, Ирвинга же все знали, как весельчака и душу компании. И как же мне хотелось крикнуть им, что мы уже давно вместе, а никто об этом даже не догадывался.

Но мое недоверие к Ирвингу сослужило моему сердце плохую службу, так как некоторые в открытую заявляли, что это временное сумасшествие для нас двоих. То девушки не оставляли попыток флиртовать с ним, и, конечно же, это не случалось, когда я была рядом, но стоило мне отойти, и возле него появлялся рой девушек. То они названивали ему домой, и мне уже надоело объяснять этим тупым курицам, что я делаю у него дома. Как можно было забыть, что первоначально здесь жила я?

Это настолько сильно било по моим нервам, что я теперь ночами не спала, думая, ну когда же Ирвинг снова отдалится от меня, не назвав причины, уйдет к другой. К любой другой, которая звонила к нам домой. А если я и спала, то эти ситуации мне снились. Рашель постоянно твердила мне о том, что я нагружаюсь ненужной информацией, и ничего такого произойти не может – потому что у Ирвинга до этого было несколько месяцев, чтобы найти другую, когда мы не были вместе. И все же, он выбрал меня, снова и снова доказывая, что ему нужна я. Но Рашель не знала всего о наших отношениях. И я тоже не знала всего, что мне было необходимо, чтобы ему верить. Он так же трепетно дотрагивался до меня, как когда раньше встречался с другими.

Каждый новый день поведение Ирвинга разуверяло меня в моих страхах. Но то, что он молчал о многом из прошлого, оставляло место для сомнений. И оставляло место для того, чтобы злобные сплетни оставались оседать в моей душе, собираясь в ком.

Отрава, смешанная из чужих слов, взглядов, моих снов, переживаний и непрощенного прошлого, текла по моим венам. Но я молчала, ни слова не говоря Ирвингу. Просто не могла что-либо ему сказать, боясь, что это заставит его отступить. Я боялась всего, и все меня пугало.

Иногда Ирвинг замечал мою опустошенность, и несколько раз я сделала ошибку, натянув при этом радостную улыбку. Он же это заметил, хотя не подал виду. Вроде бы хороший случай рассказать толком, что меня тревожит и снедает, но язык словно прилипал к небу, и я глупо улыбалась, скрывая грусть. После такого, Ирвинга одновременно мучил гнев и чувство вины. Он не мог совсем не догадываться, в чем причины такого поведения, и все же, так же, как и я, молчал.

Я начала бояться того, что скоро снова его возненавижу. Но все забывалось, стоило ему обнять меня и прижать к себе. Тогда страхи отступали. Ведь Ирвинг показывал, что я одна и единственная, к тому же, показывал он это не только мне, но и всем остальным. Тоненький голосок недоверия и страха отступал. И я опять готова была ждать сколько угодно, когда Ирвинг заговорит о прошлом. Когда расскажет то, что я хотела знать.

Я ожидала нашего первого официального свидания, так, как когда-то Рождества, особенно, когда оно немного перенеслось. Какое-то неосязаемое таинство, что было для меня в Рождестве с приходом ночи, теперь проявилось в ожидании вечера пятницы. Я ничего толком не знала о том, куда он хочет пойти, и немного волновалась. Мама по этому поводу начала суетиться, словно это выпускной, а не свидание.

Нервное настроение передалось от нее и ко мне, хотя, ну что в этом свидании будет особенного? Мы и так уже гуляли несколько недель под пристальными взглядами всех окружающих, словно никого кроме нас в городе нет. Даже некоторые туристы были посвящены в наши планы и наши отношения. Словно я и Ирвинг были еще одной достопримечательностью города.

Я надела одно из тех скромных шерстяных платец, что покупала мне мама в надежде на то, что однажды я стану похожа на девочку, воспитанницу какого-нибудь дорогого пансионата. Оно было не таким уж и серым, если учесть, что сидело на мне идеально, обрисовывая линии тела. С пальто и сапожками на каблуке, я выглядела не как ученица вообще, а как студентка какого-нибудь колледжа. Как сказала бы Рашель, со мной вполне можно было пойти в любой бар Кардиффа.

Ирвинг оделся не в брюки и в костюм, как предлагала мама, потому что отец, именно так одевался на свидание к ней когда-то. Хотя, он и теперь так одевался, если им удавалось куда-либо сходить вдвоем. Нет. Ирвинг надел темно-синие джинсы, светлую рубашку и жилетку, а сверху, так же как и я, наше школьное черное пальто. Мы были словно реклама школьных форм. Но какая-то слишком сексуальная – я не то нимфетка, ни то Лолита. И Ирвинг, выкопанный Гаспар Улель, только похож сам на себя, но с тем же сексуальным взглядом и манерой смотреть на окружающих.

Как странно было ехать на свидание, зная, что вернемся то мы в один и тот же дом, вместе. Вряд ли такие свидание бывали у простых людей. Возможно, у кого-то кто уже давно женат, но так делают свою жизнь разнообразней.

Выбор Ирвинга по ресторану меня порадовал. Было лишь одно заведение, куда я всегда любила ходить, но мы редко бывали там с родителями. Кажется, я всего лишь один раз упоминала об этом Ирвингу. Но он запомнил, и мне было приятно. На этот вечер все страхи полностью забылись.

Нам было весело. Мы говорили о смешных моментах из своего детства. И, конечно же, из детства своих сестер и брата, так как Ирвингу, как и мне, приходилось следить за Майей в младенческом возрасте. Впрочем, я занималась малыми и теперь, в отличие от Ирвинга, который решил, что мама справиться с воспитанием сестры лучше, чем он. А он просто ее время от времени баловал. Как-то плавно мы начали рассуждать об этом, с некоторой ностальгией, по тому, как они начали вырастать, и то, что это было трудно, теперь уже забывалось.

Вскоре я завела разговор о его бывших девушках, и Ирвинг рассмеялся немного натянуто и тут же решил, что нам пора домой. Сначала я хотела воспротивиться, но как оказалось, стрелки часов уже доходили почти до 12.

Вечер был именно таким, как я и ожидала, но мне не хотелось, чтобы он заканчивался тем, как мы разойдемся по своим комнатам.

- Посидим во дворе, - попросила его я, и Ирвинг, уже отойдя от вопроса о девушках, тут же повлек меня за дом. Обняв меня, он сел на одну из качелей, где уже ни единожды у нас были разговоры. Самый первый ничем хорошим не закончился, но все же, это место ставало для меня особенным, как и пляж, где мы впервые вместе купались, и та скала, где мы поцеловались. Но ведь теперь все было по-другому.

- Почему ты спросила про девушек? – неожиданно сказал Ирвинг, и это вырвало меня из теплоты моих мыслей и его рук.

- Не знаю… - пожала плечами я, но, помолчав секунду-другую, поняла, что не обязательно теперь что-то скрывать или умалчивать, если есть вещи, которые меня интересуют. – Не знаю, может это просто ревность.

Ирвинга на миг недоверчиво воззрился на меня.

- Ты ревнуешь меня к бывшим подружкам?!! – рассмеялся он, рукой заставляя посмотреть ему в лицо. Я слабо улыбнулась, уже зная, что я сейчас скажу. Наверное, я еще в ресторане знала, зачем спрашивала, но не решалась даже себе признаться.

- Не так… не совсем так… - покачала головой я и напряглась, когда его рука стала более жестче на моем предплечье. – Я тебя постоянно ревную ко всем, потому что,… потому что я не знаю на чем стою!

- То есть? – непонимающе спросил меня Ирвинг. Его голос заледенел, стал холоднее вечернего воздуха. Мы вмиг стали почти чужими. И то, что я сидела у него на коленях, усложняло ситуацию. Но мне не было куда деться и, тем более, отступать. Я сказала то, чего и сама страшилась, но ведь это было так. Я не доверяла ему, а он, конечно же, старался и, все же, не мог полностью изменить всего того, что было.

- Ты так и не рассказал мне, почему мы раньше не могли быть вместе. Ты ведь ненавидел меня. Ты меня ужасно ненавидел, но потом… ты и я… - я замолчала, видя, как его глаза все холодеют, а лицо становиться каменным. Но я все равно собиралась договорить, пусть он даже лопнет от злости. - И я каждый день жду, когда ты снова отвернешься. Так почему мне не ревновать?

- Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь, - тихим угрожающим голосом сказал он, а я даже и не думала испугаться. Мне было все равно, как блестят его глаза от гнева.

- Вот именно! – воскликнула я, словно он подтвердил мои слова. – Я не понимаю, о чем говорю, и не знаю, а почему? Да потому что ты ничего не объясняешь!!!

- Я не могу, - тихо сказал он и опустил ненадолго свое лицо. – Я пока что не могу. Но ты должна мне верить.

Я смотрела на него и видела в темноте, как гнев борется в нем со стыдом, и не могла понять, что же происходит внутри него. Сколько времени мы уже были вместе, а я до сих пор не была уверена, что понимаю, какие мысли крутятся в его голове. И особенно я не понимала этого сейчас, когда он говорил тихим умоляющим голосом.

- Не могу. Пока что, - твердо повторила его слова я. У Ирвинга было намного больше причин верить мне, чем у меня, верить ему.

Ирвинг поднялся на ноги, держа меня на руках, и я чувствовала, как в нем закипает злость, от тех слов, что я произнесла. Из-за того, что я не верила ему, и не собиралась этого делать, пока. Все дело было в том, что он не получал того, что хотел. А хотел он моего доверия, да и при том же, просто и уже!

- Я никогда не лгал, так почему тебе мне не верить? – покачал головой Ирвинг, и я слышала, как в его голосе снова появляются пустые нотки. Он поставил меня на ноги, и теперь, чтобы смотреть ему в глаза, мне приходилось задирать голову. Подняв на него глаза, я на некоторое время замолчала, чтобы собраться с мыслями. Я знала, как прозвучат мои следующие слова, но не стала себя останавливать. Нельзя только давать Ирвингу, иногда стоит что-то брать и себе от этих отношений.

- Да ты прав. Но все дело в том… наверное… что я до сих пор не могу простить тебя и понять, - теперь Ирвинг опустил свою голову. Но я пыталась заглянуть ему в глаза, чтобы видеть все чувства, что промелькнут там. – Вспомни, ты ведь пользовался мной, а я позволяла. И какое здесь может быть доверие?

- И что ты теперь от меня хочешь? – Ирвинг очень быстро перешел к более агрессивному поведению, свойственному виноватым людям. Лучшая защита - нападение. – И что завтра, каждый раз, когда ко мне перед игрой будет подходить девушка, ты будешь ревновать?

Я даже сама не заметила как ловко Ирвинг увел меня от настоящего вопроса, и того, что я пыталась ему сказать. Проблема других девушек меня тоже тревожила.

- Смотря на то, как они к тебе будут подходить, - съязвила я в ответ на его снисходительный тон. Да, недолго между нами продолжалось романтическое настроение. На миг я даже пожалела, что начала все это, можно было отложить разговор. Но, в то же время, сколько я еще могла все это откладывать? Все это в скором времени может сделать из меня нервную стерву, и это в неполных 18 лет! Как-то нечестно, когда у всех остальных девушек и женщин есть на это немного больше времени и замужество.

Лицо Ирвинга скривилось в улыбке, после которой я вмиг стала стервой, и эту улыбку я видела уже много месяцев назад. Что-то такое язвительное и унижающее, я словно снова вернулась в первый день, когда Ирвинг появился возле моего дома. Нечто среднее между ненавистью и презрением. Но вот ко мне ли относилось это презрение?

- И как же им позволено общаться со мной, объясни наперед, чтобы я знал, на какой дистанции от них стоять.

- Не говори со мной в таком тоне, словно я навязчивая дурра, - отскочив от него как ошпаренная рявкнула я, поздно сообразив, что говорить нужно тише, ведь была уже ночь. А Ирвинг, словно не видя моей злости и не слыша того, что я говорю, ставал лишь более саркастичным.

- Вот если ее руки будут на моей шее, думаю тогда и можно начинать истерить! Честное слово, у меня даже руки чешутся, поступить так тебе назло! Ведь я мерзавец, который тебя использовал, то есть пользовался!

При этих словах сердце болезненно сжалось, и я отвернулась, чтобы вытереть слезы, но Ирвинг почти тут же обнял меня. Слишком жестко и отчаянно, а так же болезненно, чтобы я не могла даже пытаться избавиться от его рук.

- Прости… что я такое говорю, сам не знаю. Это все со злости, поверь. Пусть пройдет эта игра, и потом… потом поговорим. Ты ведь придешь на игру?

Я молчала, борясь в себе с той болью, что Ирвинг вечно причинял мне. И молчала, когда он снова спросил, пойду ли я на игру. Тогда Ирвинг развернул меня к себе, как всегда, поступив так, как считает нужным. Но он не учел всего того, что может прочитать на моем лице – злость, боль и упрямство. Мой вид поразил его.

- Прости, - еще раз тихо повторил он, приближая свои губы к моему виску.

- Не знаю, смогу ли придти, - тихо отозвалась я, скрывая внутренний протест, против всего, что он творил со мной, и как пытался манипулировать. – У Этни тоже матч, если помнишь.

- Это означает, что тебя завтра лучше не ждать? – обреченно вздохнул он, возможно впервые понимая, что я могу сердиться, и сердиться по-настоящему на все то, что он делал. – Я понимаю. Я заслужил. Обещаю, мы поговорим с тобой обо всем, что ты захочешь.

Мне так хотелось раскричаться на него за то, что теперь он строил из себя покорного и хорошего, и я на его фоне казалась такой дурочкой-истеричкой. Но Ирвинг, как всегда приблизил меня к себе, взял мое лицо в ладони и легонько поцеловал. Первым ощущением на этот жест был протест, но его губы, такие теплые, не смотря на холод, были слишком знакомыми и любимыми. Как много я вытерпела за то, чтобы иметь право называть их своими.

- Это не значит, что я приду на игру или перед ней, - все же сказала я, отрываясь от Ирвинга. Я была злой на него, расстроенной и, все же, несколько возбужденной этими губами. Но моя гордость сегодня явно была со мной, давно пора было ее найти.

- Я знаю, – смиренно пробормотал Ирвинг.

В доме было тихо, родители наверняка уже давно спали, и перед тем как пойти спать, я все же позволила Ирвингу поцеловать меня. Но была еще слишком зла и обиженна, чтобы отвечать на его поцелуи по-настоящему. Его слова о девушках горели в моем мозгу, словно лихорадка.

Свиданье, пусть оно и было первое, не закончилось кроватью. Так что, в этом доме спало двое счастливых людей – мои родители. Троим было все равно. Но мучились лишь мы с Ирвингом.