ВСЕМ ЛИ ПО НРАВУ РАССУЖДЕНИЯ О НРАВСТВЕННОСТИ?

Люди всего лучше водятся за нос моралью.

Ф. Ницше

Когда слишком много начинают говорить о добре и морали — это не к добру.

Сейчас стало модным рыдать у микрофонов на всех кафедрах, сценах, эстрадах, экранах о «кризисе морали», об опасном упадке нравственности, о том, что наше общество нравственно больно, что что-то надо менять, делать и т. д. и т. п. И прошлый кровавый кризис и продолжающийся хаос вроде бы наглядно показывают, что у любого дела должна быть нравственная основа, без которой оно, даже с благими намерениями, превращается в нечто противное замыслу и уродливое по исполнению и плодам. И считают хорошим тоном присоединить свой голос к нестройному хору вновь и вновь твердящих о необходимости и важности для жизни нравственных устоев, которые в XX веке — увы! — не устояли. Но когда подходит необходимость найти причины и какие-то совместные основания к действию, сразу начинается отпад и распад единомышленников.

О добродетели заманчивее и безопаснее рассуждать в общем смысле, нежели быть добродетельным.

И когда эти рассуждения становятся слишком избитыми, пустопорожними, нравоучительно-нудными и назойливыми, начинается противодействие. Людям не нравится, когда их вызывают на беседу о «нравственном облике» и «читают мораль». Они не верят завизированным начальством «моральным кодексам», справедливо видя в них средство давления и подчинения. Не любят обсуждать то, что считают касающимся только их совести, глубоко личным, сокровенным.

И этому стойкому нежеланию имеется, видимо, основание. У человека есть какое-то нравственное чутьё, которое, как ему кажется, подсказывает, что такое хорошо и что такое плохо. Часто человек ошибается, и всё же в нём глубоко сидит уверенность, что нравственные вопросы лучше решать самому. И этим же чутьём он чует фальшь и опасность морализаторства.

Нравственные нормы могут как поддерживать жизнь, так и разрушать её, и механизм этот очень тонок. Сколько раз в истории из-за пренебрежения нравственным содержанием средств высокие цели устроения всеобщей справедливости и счастья оборачивалась попранием всяких прав, оскорблением, ограблением и истреблением людей! И часто всё это оправдывалось и делалось искренне — из высшей морали!

Но ещё чаще — из различных корыстных соображений с приляпанными моральными завитушками. Если вслушаться, о добре больше говорят злодеи, о любви — прелюбодеи, о мире — завоеватели, о справедливости — лицемеры, о свободе — тюремщики.

У морали слишком большие возможности для подчинения и принуждения людей. Представим: некто силой закабалил человека, отнял у него собственность и жену, узаконил его рабство и потом убеждает раба в нравственном долге ненасилия, нестяжания, целомудрия... Всякому здравомыслящему человеку это справедливо покажется несправедливостью. А если создалась долгая привычка такого подчинения и сами угнетаемые стали считать подчинение нравственным? Тогда должен прийти человек, который побудит людей взглянуть по-новому на вечные заповеди. И это очень и очень многим не понравится. Официозно нормированная мораль всегда противодействует нравственным поискам передовых людей, ибо их мысль и поведение идут наперекор общественным ожиданиям и привычкам. Врагов у такого человека будет не меньше, а может быть и больше, чем у проповедника самого гнусного аморализма.

Сущность и ценность нравственности поэтому лучше и, может быть, точнее выступает в парадоксах её ниспровергателей, чем в проповедях и толстенных трактатах воспитывающих восхвалителей и защитников.

Все вроде бы хотят жить среди добрых, отзывчивых, щедро помогающих ближнему, разумных, самоотверженных... Но действительно ли это так? Разве торговцы алкоголем, наркотиками, оружием, многообразными товарами или доступом к своим половым органам заинтересованы в том, чтобы люди были разумны, незлобны, нестяжательны и целомудренны? Разве власть, держащаяся на той или иной степени принуждения, заинтересована в совершенном ненасилии? Разве для нового русского или старого американского богатея убедительны призывы к нестяжанию? Разве милиционеры, полицейские, военные, работники ВПК заинтересованы в том, чтобы потерять работу и зарплату? Или обыватели не испытывают нечто вроде раздражения, когда встречаются с монахом, ибо он своим существованием как бы укоряет их в их несовершенстве? Оказывается, не только некоторые выродки, подонки или «великие инквизиторы» не заинтересованы в этом, но огромное количество людей, так или иначе связанных своим благополучием с совсем не идеальным общественным порядком.

Нравственность, может быть, и нужна для общества, но не слишком. О Махатме Ганди один английский политик как-то сказал, что власть имущие должны осторожно подходить к человеку, не стремящемуся к чувственным удовольствиям, богатству, комфорту и похвалам. А один из учёных мужей даже высказал это напрямую: «Слишком много нравственности — болезнь»[4]. И юридически слишком много нравственности может быть преступным (всегда гоняли пророков, богоискателей, блаженных, святых, ибо они разрушают устоявшиеся привычки, предрассудки и веру в официозную религию и государственные институты).

Моралью как оправданием стадности всегда пользовались для того, чтобы усмирить или умерить творческого или опережающего время человека. Сплошь и рядом мораль применяли для того, чтобы как следует измарать противника, лишить его моральной и иной поддержки и уморить вконец. Даже общечеловеческие ценности можно превратить в служанку сугубо эгоистических интересов, как, например, учит нас политика Запада в последнее время. Сейчас косяком пошли «гуманитарные войны», прикрываемые моральным маревом и оглушающим ором о моральных принципах и правах человека. Двойная мораль западной демократии не видна, пожалуй, только западным обывателям, устроившим для себя довольно удобную жизнь и не собирающимся поступаться даже крохами её ради кого-то.

Чуть ли не монопольно находящиеся в руках развитых западных стран средства массовой информации денно и нощно мощно внушают, что лучшие общечеловеческие ценности — это западные ценности, построенные на протестантской культуре, потребительском и юридическом сознании и политико-экономических интересах Запада. Но это далеко не единственная, да и далеко не лучшая возможность раскрытия лучших качеств человека и взаимопонимания человечества. Более того, такие «однополюсность» и «одноцветность» опасна и вредна, что уже сказывается в нарастании напряжённости и конфликтности в мире. Ибо угрожающее сокращение разнообразия — и животного, и растительного мира, и мира идей — одинаково гибельно для биосферы и для жизни человечества.