Соотношение в истории науки и искусства

Формы познания прошлого. Прежде всего: только ли через историческую науку люди познают свое прошлое? Или, иными словами: является ли наука единственной формой познания прошлого? Очевидно, что это не так: существуют и другие формы исторического познания.

Одной из самых старых форм является историческая традиция: передававшиеся изустно и впоследствии записанные мифы, легенды, народный эпос — например «Илиада», «Одиссея», «Песнь о Роланде», «Песнь о Нибелунгах», русские былины.

Другая форма познания людьми прошлого — мемуары (В. Г. Белинский писал, что мемуары еще не история, а только материалы для нее; Л. В. Гулыга — что автобиография еще не биография, а только источник к биографии).

Широко распространенной формой познания прошлого является искусство — художественная литература (в том числе исторические романы), живопись, скульптура, прикладное искусство, фото, кино, телевидение. Средневзятый человек, не являющийся историком, забывает давно изучавшиеся им школьные учебники по истории, а прошлое ассоциирует с теми произведениями искусства, которые оказали на него особенно сильное эмоциональное воздействие (скажем, Людовика XIII с Ришелье и Людовика XIV с Мазарини он вспоминает по романам Дюма, время Великой французской революции или наполеоновскую эпоху — по полотнам Давида, Отечественную войну 1812 года — по батальной живописи В. В. Верещагина и по толстовской эпопее «Война и мир», революцию 1905 года — по эйзенштейновскому «Броненосцу Потемкину» и т. д.).

Все эти формы познания прошлого — донаучные или ненаучные.

Обратимся далее, исходя из данного выше определения предмета истории, к научной форме. Для начала припомним, что такое наука, какие труды можно отнести к научным, где знание перерастает в науку?

Что такое наука. При отнесении тех или иных трудов к научным нельзя руководствоваться формальными признаками или критериями: объемом труда, сложностью изложения, принадлежностью автора к ученым-профессионалам, наличием у него ученых титулов или наград и т. п.

Нелепо думать, что толстый труд научен, а тонкий — ненаучен, что научность труда определяется сложностью изложения и потому понятно изложенный труд вызывает сомнение в его научной ценности, хотя со времен Канта такая традиция в Германии, кажется, наметилась. Академик Александр Данилович Александров говорил: то, что я академик, еще ни о чем не говорит, и неважно, был ли Ньютон академиком, Лобачевский — кавалером ордена св. Анны, Бор — лауреатом Нобелевской премии, а важно то, что человек сделал: Менделеев — это система Менделеева, Дарвин — это теория эволюции...

При безусловном отнесении К. Маркса к ученым, в том числе в области исторической науки, показаниями для этого являются не объем и сложность «Капитала» (равным образом не является противопоказанием отсутствие у него ученых титулов и наград), а лишь глубина исследования и осмысления — прежде всего капиталистической формации.

Наука — это форма сознания, которой присущи: строгая доказательность; не образное, а точное мышление [16]; лежащее в её основе теоретическое сознание; едва ли не главный признак науки — в кажущемся хаосе явлений она выясняет какие-то закономерности, устанавливает определенные законы (например, сколько бы люди ни наблюдали, ни рассказывали, ни рисовали падение на землю различных предметов или живых существ, эти повествования и изображения до Ньютона нельзя отнести к рангу науки, а закон тяготения Ньютона — это наука [17]).

Таким образом, для всякой науки, в том числе исторической, характерны глубина исследования и осмысления материала. Поскольку история занимается прошлым, критерием при определении ее научности является глубина исследования и осмысления прошлого, и с этой точки зрения, например, «История» Геродота — донаучные исторические знания, книга же «Грибоедов и декабристы» М. В. Нечкиной — наука.

Когда история стала наукой. В Древнем мире и в Средние века история как знания о прошлом существовала, но науки истории еще не было. Задачи её сводились к пересказу некоторых событий прошлого для развлечения и поучения читателей. Пересказ был без анализа и выяснения смысла событий, морализирующие поучения — упрощенными: везде искали аналогии между современностью и стариной, прямо призывая подражать хорошим примерам прошлого и избегать дурных.

Лишь в конце Средневековья и начале Нового времени, при значительном прогрессе в производительных силах и умственном развитии, постепенно складываются «основные элементы научной истории: более глубокое понимание ею своих задач и разработка строго научных методов исследования исторических свидетельств. Слияние этих элементов привело к превращению истории в науку» [18].

Превращение исторических знаний в науку не было одномоментным явлением, происшедшим в определенном году. Историческое знание становилось наукой постепенно, по мере исследования материала, с рождением критики исторических источников, формированием теории познания.

Ф. Энгельс полагал, что история стала наукой на рубеже XVIII—XIX веков [19]. В советское время эта граница нередко отодвигалась почти на полвека вперед с указанием, что в подлинную науку историю превратил марксизм. К настоящему времени проявилась обратная тенденция — трактовать как науку уже исторические знания XVIII века [20]. Разумеется, в XVIII веке история начала превращаться в науку. Поскольку, однако, в XVIII веке, несмотря на успехи исторического знания, в описаниях прошлого оставалось много небылиц, сохранение указанного Энгельсом рубежа представляется заслуживающим внимания.

Опровержение антиисторического скепсиса. В течение всего XIX века, вплоть до его конца никому в голову не приходило сомневаться в том, что история является наукой. Более того, история была в XIX веке самой уважаемой наукой, царицей наук. XIX век даже называли «историческим веком», «золотым веком исторической науки».

Однако в самом конце XIX века возник так называемый «антиисторический скепсис»: некоторые историоософы стали сомневаться в возможности адекватного постижения историей прошлого, больше того, стали доказывать, будто история вообще наукой не является. Эти историософы классифицировали науки не по их предмету, то есть содержанию, а по методу и в зависимости от метода делили все науки на две группы: номотетические и идиографические.

Номотетические науки (от греч. nomos закон) изучают повторяющиеся явления с помощью генерализирующего, или обобщающего, метода. Обобщая, номотетические науки отыскивают, выводят, устанавливают законы. Физика, биология, другие естественные и технические науки являются науками номотетическими.

Идиографические науки (от греч. idios — своеобразный, особый) с помощью индивидуализирующего метода изучают неповторяющиеся явления и поэтому не могут выводить законы. Таковы науки о культуре, в частности история, изучающая неповторяющиеся, единичные, только раз случившиеся явления. (Только раз перешел Цезарь Рубикон, а Суворов через Альпы. Ничего в истории как будто не повторяется. Даже если бы Цезарь перешел Рубикон вторично, это было бы совсем другое историческое явление: не тот был бы Цезарь — в другом возрасте, весе, настроении; не тот был бы Рубикон, — еще Гераклит заметил, что нельзя дважды вступить в один — неменяющийся! — поток; изменилось бы и время, и цели, и количество переходящих Рубикон солдат и т. д.) Эти единичные, индивидуальные, неповторяющиеся явления можно более или менее подробно описать, выведение же из них законов невозможно. Но если история как идиографическая наука лишь описывает явления, если она лишь скользит по их поверхности и не способна проникнуть внутрь, не способна выводить законы, то какая это вообще наука? Строго говоря, ее таковой считать нельзя. История как наука «исчезает».

Подобные рассуждения представляются состоятельными лишь на первый взгляд. Для их критики важно учитывать диалектику соотношения единичного и общего.

Единичность исторических фактов всегда относительна. В каждом из единичных явлений прошлого содержатся элементы общего, которые можно вычленять (выносить за скобки, находить общий знаменатель) и таким образом выявлять закономерности общественного развития.

Является ли история искусством. Некоторые историки не только лишают историю ранга науки, но и причисляют ее к искусствам. Они выдвигают при этом следующие аргументы. Прежде всего — многовековая традиция. В представлении древних история была искусством.

Древние греки верили, что от брака бога Зевса и богини памяти Мнемозины родилась муза истории Клио, которая стала одной из девяти муз, окружавших бога солнца, света и искусств Аполлона. На протяжении столетий история являлась отраслью литературы, одним из литературных жанров — подобно эпосу или новелле. Немыслимо представить себе Вольтера лишь как историка: он был литератором, использовавшим и исторический жанр. Шиллер был, прежде всего, поэтом и драматургом, писавшим и на исторические темы и даже являвшимся профессором истории.

Постепенно история отпочковалась от литературы — прежде всего в Англии и во Франции — и приблизительно с конца XVIII века, как мы уже говорили, стала наукой. Но отголоски отношения к истории как к разновидности литературного творчества отчетливо слышны еще в первой половине XIX века. Никто не удивлялся пребыванию — правда, в течение короткого времени — Н. В. Гоголя в должности адъюнкт-профессора всеобщей истории, как, впрочем, и рецензиям литературного критика В. Г. Белинского на труды по истории, в которых, поскольку они рассматривались как разновидность литературы, обязательно отмечались их стиль, композиция, интересность и вообще художественные достоинства. Знаменитый историк французской школы Реставрации Огюстен Тьерри утверждал: «...на мой взгляд, всякое историческое сочинение есть произведение искусства в той же мере, что и учености: забота о форме и стиле здесь нужна не меньше, чем изучение и критика фактов» [21]. Он блестяще реализовал этот постулат в своих трудах [22], и нельзя не согласиться с Н. Г. Чернышевским, назвавшим Тьерри «гениальным писателем» [23].

Сторонники отнесения истории к литературе ссылаются также на общность преследуемой ими цели: сделать человека гуманнее.

Решающий убедительный аргумент противников отнесения истории к искусству: при общности цели они коренным образом расходятся по методам ее достижения: у историков на первом плане историческая правда с точным воспроизведением событий, литераторы добиваются того же с помощью образности, вымысла.

Итог размышлений на тему, является ли история искусством:

— да, история ближе естественных и точных наук к искусству; да, она также может оказывать на людей эмоциональное, этическое, воспитательное влияние; да, если понимать под искусством мастерство и талант изложения;

— однако прямой и итоговой ответ звучит безоговорочно отрицательно: нет, попытки отождествления истории с искусством абсурдны: история обязана восстанавливать точную картину прошлого и не может быть отнесена к искусству с его правом на вымысел.