Методические указания. При рассмотрении первого вопроса мы обращаемся к общему философскому процессу «преодоления метафизики»

При рассмотрении первого вопроса мы обращаемся к общему философскому процессу «преодоления метафизики», в котором соединяются традиции, ведущие свою родословную от Г. Фреге (Л. Витгенштейн, Р. Карнап, Дж. Остин, У. В. Куайн), с одной стороны, и от Ф. Ницше и М. Хайдеггера (М. Фуко, Ж. Деррида) – с другой. Если классическая философия в основном зани­малась проблемой познания, т. е. отношениями между мышлением и вещественным миром, то практически вся западная новейшая философия переживает своеобразный поворот к языку, поставив в центр внимания проблему языка, и поэтому во­просы познания и смысла приобретают чисто языковой характер. В результате и критика метафизики принимает форму кри­тики ее дискурса. Постструктурализм задает образец отношения с метафизическим дискурсом. Выявляя во всех формах духовной деятельности человека признаки «скрытой, но вездесущей» метафизики, постструктуралисты выступают, прежде всего, как ее тотальные критики. Так, дляФуко знание не может быть нейтральным или объек­тивным, поскольку всегда является продуктом властных отноше­ний. Вслед за Фуко постструктуралисты видят в современном обществе, прежде всего, борьбу за «власть интерпретации» различ­ных идеологических систем.

Такая установка лежит в основе того способа социокультурного бытия, который маркируется как постмодернизм. При рассмотрении данного вопроса необходимо обратить внимание на то что постмодернизм прежде всего выступает как характеристика оп­ределенного менталитета, понимания возможностей человека, его места и роли в окружающем мире и самих понятий мир, человек, культура.

Он складывается как реакция на тоталитаризм идеологии модерна. Теоретики постмодернизма постоянно подчеркивают кризисный характер постмодернистского сознания, считая, что своими корнями оно уходит в эпоху ломки естественнонаучных представлений рубежа XIX—XX вв. (или глубже), когда был существенно подорван авторитет как позитивистского научного знания, так и рационалистически обоснованных ценностей буржу­азной культурной традиции. Сама апелляция к здравому смыслу, столь типичная для критической практики идеологии Просвеще­ния, стала рассматриваться как наследие «ложного сознания» буржуазной рационалистичности. В результате все то, что называ­ется «европейской традицией», воспринимается постмодернистами как традиция рационалистическая, или, вернее, буржуазно-рационалистическая, и тем самым как неприемлемая.

В работах теоретиков постмодернизма были радикализированы главные постулаты постструктурализма и деконструктивизма и предприняты попытки синтезировать соперничающие общефило­софские концепции постструктурализма с практикой деконструктивизма.

На нынешнем этапе существования как самого постмодер­низма, так и его теоретического осмысления с уверенностью мож­но сказать лишь то, что он оформился под воздействием опреде­ленного «эпистемологического разрыва» с мировоззренческими концепциями, традиционно характеризуемыми как модернистские.

Отказ от рационализма и осененных традицией и религией ве­ры в общепризнанные авторитеты, сомнение в достоверности на­учного познания, т. е. картины мира, основанной на данных есте­ственных наук, приводит постмодернистов к эпистемологической неуверенности, убеждению, что наиболее адекват­ное постижение действительности доступно не естественным и точным наукам или традиционной философии, опирающейся на систематически формализованный понятийный аппарат логики с ее строгими законами взаимоотношения посылок и следствий, а ин­туитивному поэтическому мышлению с его ассоциативностью, об­разностью, метафоричностью и мгновенными откровениями инсайта. Причем эта точка зрения получила распространение не только среди представителей гуманитарных, но также и естествен­ных наук: физики, химии, биологии и т. д. Это специфическое ви­дение мира как хаоса, лишенного причинно-следственных связей и ценностных ориентиров, мира децентрированного, предстающего сознанию лишь в виде иерархически неупорядоченных фрагмен­тов, и получило определение постмодернистской чувстви­тельности.

Практически все теоретики постмодернизма отмечают то зна­чение, которое имел для становления их концепций труд Ж.-Ф. Лиотара «Постмодернистский удел». Точ­ка зрения Лиотара заключается в том, что «если все упростить до предела, то под «постмодернизмом» понимается недоверие к «метарассказам». Метарассказом он обозначает все те «объяснительные системы», которые, по его мнению, орга­низуют буржуазное общество и служат для него средством само­оправдания: религию, историю, науку, психологию, искусство (иначе говоря, любое «знание»). Для французского исследователя «век постмодерна» в целом характеризуется эрозией веры в «великие метаповествования», в «метарассказы», легитимирую­щие, объясняющие и «тотализирующие» представления о реально­сти. С его точки зрения, сегодня мы являемся свидетелями раз­дробления, расщепления «великих историй» и появления множест­ва более простых, мелких, локальных «историй-рассказов». Смысл этих «крайне парадоксальных» по своей природе повество­ваний — не узаконить, не легитимизировать знание, а «драматизировать наше понимание кризиса». Характеризуя науку постмодерна, Лиотар заявляет, что она занята «поисками нестабильностей»; например, «теория катастроф» Рене Тома прямо направлена против понятия «стабильная система». Детерминизм сохраняется только в виде «маленьких островков» в мире всеоб­щей нестабильности, когда все внимание концентрируется на «единичных фактах», на «несоизмеримых величинах» и «локальных» процессах. В результате господствующим признаком культуры «эры по­стмодерна» оказывается эклектизм, который «является нулевой степенью общей культуры.

При рассмотрении проблем кризиса идентичности необходимо иметь в виду общую ситуацию постмодерна в обществе и ее осмысление в философии. Как путь намечаемый Симоной де Бовуар и как и путь Р. Генона и Дугина – это попытки найти иной, минующий глобальность ситуации постсовременности путь.