И ИХ УМСТВЕННЫЙ СКЛАД

§ 1. Классификация последователей социализма. Общая связь между разными категориями социалистов. Необходи-

мость раздельного изучения разных групп последователей социализма.

§ 2. Рабочие классы. Ремесленники и чернорабочие. Различие социалистических представлений у этих классов. Пси-

хология парижского рабочего. Его смышленость и дух независимости. Его превосходство над классом чиновников. Бес-

печный и импульсивный характер этого рабочего. Его художественное чутье. Его консервативные инстинкты. Его общи-

тельность и отсутствие эгоизма. Наивная простота его политических взглядов. Чем представляется ему правительство?

Класс парижских рабочих окажется наиболее неподатливым к восприятию социализма,

§ 3. Правящие классы. Успехи сентиментального социализма в образованных классах. Причины этих успехов. Зарази-

тельность примера, влияние страха, скептицизма и равнодушия.

§ 4. Полуученые и доктринеры. Что такое полуученый? В каком случае можно быть одновременно и полуученым и

весьма образованным? Полуученый, воспитанный на книгах, всегда останется чуждым окружающей его действительно-

сти. Быстрое развитие социализма в среде полуученых. Гибельная роль высших учебных заведений и их питомцев. Док-

тринеры. Их непонятливость и наивность.

§ 1. КЛАССИФИКАЦИЯ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ СОЦИАЛИЗМА

Понятие о социализме охватывает весьма разнообразные теории, и на первый взгляд, очень противоречивые. Армия

последователей этих теорий не имеет почти никакой другой взаимной связи, кроме ненависти к существующему

порядку вещей и неопределенных стремлений к новому идеалу, который должен улучшить положение и заменить

старые верования. Хотя все эти последователи дружно идут к разрушению наследия прошедших времен, но оду-

шевлены они весьма различными чувствами.

Только при отдельном изучении главнейших их групп можно несколько выяснить их психологию и, следова-

тельно, их восприимчивость к новым доктринам.

Социализм, казалось бы на первый взгляд, должен приобрести больше всего последователей в низших слоях на-

рода и особенно среди рабочих. Новая идея является в самой простой и, следовательно, самой общепонятной фор-

ме: поменьше работы и побольше наслаждений. Взамен _____неопределенного заработка, часто нищеты в старости, под-

чинения фабричным правилам, подчас очень тяжелым, им обещают создать такое обновленное общество, в кото-

ром, при новом распределении богатств всемогуществом государства, работа станет отлично оплачиваться и очень

облегчится.

Перед такими блестящими и так часто повторяемыми обещаниями, казалось бы, низшие классы не могут коле-

баться, особенно тогда, когда, имея право посредством всеобщего голосования выбирать законодателей, они дер-

жат всю власть в своих руках. Тем не менее они колеблются. То, что наиболее бросается в глаза в настоящее вре-

мя, это не быстрота распространения пропаганды новых доктрин, а, напротив, относительная его медленность.

Нужно изучить, что сейчас мы и сделаем, разные категории приверженцев социализма, чтобы понять это различие

влияний его в разных средах.

Мы последовательно рассмотрим с этой точки зрения следующие категории: рабочие классы, правящие классы,

класс так называемых полуученых и доктринеров.

§ 2. РАБОЧИЕ КЛАССЫ

Психология рабочих классов, в зависимости от ремесла, места и среды, слишком разнообразна для того, чтобы мог-

ла быть изложена подробно. На это потребовалось бы очень долгое и утомительное исследование, требующее

большой наблюдательности, почему, вероятно, и не было сделано попыток в этом направлении.

Я ограничусь изучением рабочего класса вполне определенного, а именно парижского. Рабочий класс Парижа я

мог изучить с некоторой основательностью. Парижские рабочие представляют особый интерес, так как именно в

Париже всегда происходят наши революции. Последние удаются или не удаются в зависимости от того, имеют или

не имеют вожаки за собой парижский рабочий класс.

Этот интересный класс содержит в себе, очевидно, много разновидностей; но подобно естествоиспытателю,

описывающему общие характерные черты данного рода, присущие всем относящимся к нему видам, мы коснемся

лишь характерных свойств, общих большинству наблюдаемых разновидностей.

Существует, однако_____, одно подразделение, которое необходимо отметить с самого начала, чтобы не соединять

вместе элементы слишком различающиеся. В самом деле, в рабочем классе наблюдаются две резко отличающиеся

категории, каждая со своей особой психологией: чернорабочие и ремесленники.

Класс чернорабочих — самый низший по умственным способностям, но и самый многочисленный. Он — не-

посредственный продукт развития машинного производства и растет с каждым днем. Совершенствование машин

стремится все к большей автоматичности работы, и, следовательно, уменьшает все более и более степень умст-

венных способностей, необходимую для ее выполнения. Роль фабричного рабочего только и ограничивается тем,

чтобы постоянно направлять проход какой-нибудь нитки или проталкивать сквозь зубцы какие-либо металличе-

ские пластинки, которые сами складываются, выковываются и чеканятся. Обиходные предметы, например про-

стые фонари для освещения рвов и канав, стоящие всего 5 су, составляются из 50 разных частей, из них каждая

выделывается специальным рабочим, который ничего другого и не будет делать в течение всей своей жизни. Такая

легкая работа роковым образом и оплачивается плохо, тем более что для ее исполнения имеется много конкурен-

тов, женщин и детей, так же способных на нее. Незнакомый ни с какой другой работой, чернорабочий находится

поневоле в полной зависимости от директора фабрики, на которой работает.

Социализм более всего может рассчитывать на чернорабочий класс потому, во-первых, что он наименее умст-

венно развит, а во-вторых — потому что он и менее обеспечен, и поэтому поневоле увлекается всеми доктринами,

обещающими улучшить его положение. Этот класс никогда сам не начнет революции, но послушно примкнет ко

всякой.

Рядом или, вернее, значительно выше этой категории стоят ремесленники. К ним принадлежат рабочие на по-

стройках, в механических мастерских, занятые промышленными искусствами и в мелкой промышленности: плот-

ники, столяры, цинковщики, литейщики, электротехники, маляры_____, декораторы, каменщики и т. д. У них каждый

день новая работа, представляющая новые затруднения, для преодоления которых нужно размышлять, что способст-

вует умственному развитию.

Эта категория — самая распространенная в Париже; ее, главным образом, я и буду иметь в виду в последующем ис-

следовании. Психология этой категории особенно интересна, так как характер ее вполне определенный, чего нет в

большинстве других социальных категорий.

Парижские ремесленники составляют касту, из которой редко кто пытается выйти. Сын рабочего желает, чтобы

его сыновья оставались рабочими, мечта крестьянина и мелкого служащего — изменить общественный статус сво-

их сыновей.

Мелкий чиновник презирает ремесленника, но последний относится к первому еще с большим презрением, счи-

тает его лентяем, лишенным способностей. Он сознает, что уступает чиновнику в щегольстве одежды, в утонченно-

сти манер, но зато считает себя значительно выше в отношении энергии, деятельности и смышлености, что очень

часто так и бывает. Ремесленник преуспевает только благодаря своим достоинствам, чиновник — благодаря выслу-

ге лет. Чиновник ничего не представляет вне своей корпорации. Ремесленник — самостоятельная единица, имею-

щая цену сама по себе. Если ремесленник хорошо знает свое дело, он уверен, что для него найдется работа везде,

тогда как чиновник не может иметь такой уверенности; поэтому этот последний всегда дрожит перед своим началь-

ством, которое может лишить его места. Ремесленник, напротив, имеет гораздо больше достоинства и независимо-

сти. Чиновник не способен действовать вне узких рамок известных правил, и вся его служба состоит в соблюдении

этих правил. Ремесленник, наоборот, каждый день встречается с новыми затруднениями, которые возбуждают в нем

предприимчивость и наводят на размышления. Наконец, ремесленник, лучше оплачиваемый, чем чиновник, и не

имеющий надобности в одинаковых с ним расходах на внешнюю атрибутику, может вести гораздо более широкую

жизнь. Мало-мальски способный ремесленник 25 лет от роду может без затруднений зарабатывать столько, сколько

служащий по торговой или административной части может получить лишь через 20 лет службы. Не ремесленник, а

чиновник — настоящий современный пария, вот почему последний является всегда ярым социалистом. Но, впро-

чем, он социалист не особенно опасный: почти не имея возможности бастовать и вступать в синдикаты, постоянно

опасаясь потерять место, он принужден скрывать свои мнения.

Психологические особенности, к описанию которых я сейчас приступлю, настолько общи, что могут быть отне-

сены к большей части парижских ремесленников одной и той же расы. Но к рабочим разных рас эти описания не

подойдут в силу того, что влияние расы гораздо сильнее влияния среды. Я покажу в другой части этого труда, на-

сколько отличаются англичане от ирландцев, работающих в одной и той же мастерской, т. е. в одинаковых внешних

условиях. То же самое мы легко увидели бы и в Париже, если бы сравнили парижского рабочего с итальянским или

немецким, работающими в одних и тех же условиях, т. е. подчиняющимися одинаковым влияниям обстановки.

Оставляя в стороне это исследование, мы ограничимся только указанием, что эти влияния расы ясно сказываются на

парижских рабочих, пришедших из некоторых провинций, например из округа Лиможа. Многие из указанных ниже

психологических черт характера совершенно чужды этим последним. Лиможский рабочий воздержан, терпелив,

молчалив, не любит ни шума, ни роскоши. Не посещая ни кабаков, ни театров, он только и мечтает скопить некото-

рую сумму и вернуться к себе в деревню. Он ограничивается небольшим числом ремесел, тяжелых, но очень хоро-

шо оплачиваемых (например, каменщика), и в этих ремеслах им очень дорожат за его воздержанность и исполни-

тельность.

Установив эти основные начала и эти подразделения, мы рассмотрим теперь психологию парижских рабочих,

имея в виду преимущественно ремесленников. Вот самые характерные черты их умственного склада.

Парижский рабочий приближается к первобытным существам по своей легко воспламеняющейся натуре, по

своей непредусмотрительности, по неспособности владеть собой и своей привычке руководствоваться только ин-

стинктом минуты; но он одарен художественным и подчас критическим чутьем, весьма утонченным под влиянием

среды, в которой он живет. Вне своего ремесла, которое он отлично исполняет, не столько, однако, в отношении

точности отделки, сколько в отношении вкуса, он рассуждает мало или плохо и почти недоступен другой логике,

кроме логики чувств.

Он любит жаловаться и браниться, но жалобы эти более пассивны, чем активны. В сущности он очень консерва-

тивен, большой домосед и не терпит перемен. Безразлично относясь к политическим доктринам, он всегда легко

подчинялся всякому режиму, лишь бы во главе его стояли люди, имеющие престиж. Генеральский мундир всегда

возбуждает в нем некоторое почтительное волнение, которому он почти не может противиться. Он легко поддается

фразам и престижу, а отнюдь не доводам разума.

Он очень общителен, ищет компании товарищей и только для того и посещает винные лавки — настоящие на-

родные клубы. Не потребность в спирте привлекает его туда, как многие думают. Вино только предлог, который,

конечно, может обратиться и в привычку, но собственно не вино притягивает рабочего в кабак.

Если он уходит в кабак от семьи, как буржуа в клуб, то это происходит от того, что домашняя обстановка не

имеет ничего особенно притягательного. Жена рабочего, или, как он ее называет, хозяйка, обладает несомненными

качествами: она бережлива и предусмотрительна, но ничем другим не интересуется, кроме своих детей, ценами на

продукты и покупками. Совершенно недоступная общим идеям и страстным рассуждениям, она принимает участие

в них только тогда, когда кошелек и буфет пусты. Она, конечно, уже никогда не подала бы голос за стачку только из

принципа.

Частые посещения винных лавок, театров, общественных собраний парижским рабочим вызываются его по-

требностью в возбуждении, общительности, в волнении и упоении фразами и шумными спорами. Разумеется, по

мнению моралистов, он поступил бы лучше, оставаясь благоразумно дома. Но для этого ему нужно было бы иметь

вместо своего умственного склада рабочего мозг моралиста.

Политические идеи иногда захватывают рабочего, но он почти никогда ими не проникается. Он способен на

один миг стать бунтовщиком, дойти до неистовства, но никогда не может обратиться в фанатика идеи. Он слишком

легко поддается минутному увлечению, чтобы какая-либо идея могла укорениться в нем. Его неприязнь к буржуа

сеть чаще всего неглубокое напускное чувство, происходящее просто от того, что буржуа богаче его и лучше одет.

Надо очень мало знать парижского ремесленника, чтобы предполагать в нем способность горячо преследовать

осуществление какого-либо идеала, социального или другого. Идеал у рабочего если и бывает, то менее всего рево-

люционный, менее всего социалистический и самый что ни на есть буржуазный: всегда маленький домик в деревне,

с условием, чтобы он был неподалеку от винной лавки.

Он очень доверчив и великодушен. Он очень охотно, и нередко стесняя себя во многом, дает у себя приют своим

товарищам в затруднительном положении и постоянно оказывает им множество мелких услуг, каких светские люди

при тех же обстоятельствах никогда не оказали бы друг другу. Он не имеет никакого эгоизма и в этом отношении

стоит значительно выше чиновника и буржуа, эгоизм которых, напротив, очень развит. С этой точки зрения он за-

служивает симпатии, которой буржуа не всегда достоин. Развитие эгоизма в высших классах, как надо полагать,

есть непременное следствие их состоятельности и культуры и, притом, пропорциональное этим данным. Только

бедняк действительно готов всегда подать руку помощи, так как только он может действительно чувствовать, что

такое нищета.

Это отсутствие эгоизма, при той легкости, с какою рабочий готов восторгаться личностями, успевшими его оча-

ровать, придает ему способность жертвовать собой если не ради торжества какой-либо идеи, то, по крайней мере,

ради вожаков какого-либо движения, сумевших завоевать его сердце. Свежая еще в памяти затея Буланже дает по-

учительный в этом смысле пример1.

Парижский рабочий охотно подсмеивается над религией, но в душе чувствует к ней бессознательное почтение.

Его насмешки никогда не относятся к самой религии как верованию, а только к духовенству, которое он считает как

бы частью правительства. Свадьбы и похороны без участия церкви редки в парижском классе рабочих. Брак, заклю-

ченный только в мэрии, не удовлетворяет его. Его религиозные инстинкты, склонность подчиняться каким бы то ни

было верованиям, политическим, религиозным или социальным, трудно искоренимы. Такая склонность когда-

нибудь послужит залогом успеха социализма, который в сущности не что иное, как новый символ веры. Если про-

паганда социализма среди рабочих удастся, то отнюдь не потому, как думают теоретики, что рабочие удовлетворят-

ся его обещаниями, а под влиянием бескорыстной преданности, которую проповедники социализма сумеют в них

возбудить.

Политические понятия у рабочих — самые простые и крайне наивные. Правительство для него — это таинст-

венная неограниченная власть, которая по произволу может повышать или понижать заработную плату, но вообще

враждебная рабочим и благоприятствующая хозяевам. Всякие свои невзгоды рабочий считает непременным следст-

вием ошибок правительства, и потому легко соглашается на его смену. Впрочем, он очень мало заботится о том,

какого собственно рода и устройства это правительство, признавая только, что оно вообще необходимо. По его

1 Имеется в виду движение за пересмотр республиканской конституции 1875 года и роспуск парламента, воз-

главленное генералом Жоржем Буланже в 1887–1889 г.г.

мнению, то правительство хорошо, которое покровительствует рабочим, способствует повышению заработной

платы и притесняет хозяев. Если рабочий проявляет симпатию к социализму, то только потому, что видит в нем пра-

вительство, которое повысило бы заработок, сократив число рабочих часов. Если бы он мог себе представить, какой

системе регламентации и надзора социалисты предполагают подчинить его в том обществе, о котором он мечтает,

он тотчас же сделался бы непримиримым врагом новых доктрин.

Теоретики социализма полагают, что хорошо знают душу рабочих классов, а в действительности они очень мало

ее понимают. Они воображают, что вся сила убедительности заключается в аргументации и в рассуждениях. В дей-

ствительности же, ее источники совсем иные. Что остается в душе народа от всех их речей? Поистине, очень мало.

Если умело расспросить рабочего, считающего себя социалистом, и оставить при этом в стороне избитые, искусст-

венные фразы, банальные, машинально повторяемые им проклятия капиталу, то обнаружится, что социалистиче-

ские идеи рабочего представляют собой какую-то неопределенную мечту, очень похожую на мечты первых христи-

ан. В далеком будущем, слишком далеком для того, чтобы произвести на него достаточно сильное впечатление, ему

мерещится наступление царства бедных, бедных материально и духовно, царства, из которого тщательно будут

исключены богатые, богатые деньгами или умственными способностями.

Какими средствами эта отдаленная мечта может осуществиться — рабочие о том вовсе не думают. Теоретики,

очень мало понимая их душу, не подозревают, что социализм, когда он захочет перейти от теории к практике,

именно в народных слоях встретит самых неотразимых врагов. Рабочие и еще более крестьяне, имеют столь же

развитую, как и у буржуа, склонность к собственности. Они очень желают увеличить свое имущество, но с тем,

чтобы самим по своему желанию распоряжаться плодами своего труда, а не предоставлять это какой-нибудь обще-

ственной организации, даже если бы эта организация обязывалась удовлетворять все потребности своих членов. Это

чувство сложилось веками и всегда встанет несокрушимой стеной перед всякой серьезной попыткой коллективиз-

ма.

Несмотря на буйный, порывистый нрав рабочего, готового всегда примкнуть к зачинщикам революции, он

очень привязан к старине, большой консерватор, он очень самовластен и деспотичен. Он .всегда приветствовал тех,

кто разрушал алтари и троны, но еще одушевленнее приветствовал тех, кто их восстанавливал. Когда случай делает

его хозяином какого-либо предприятия, он держит себя, как неограниченный монарх, значительно более тяжелый

для своих бывших товарищей, чем хозяин буржуа. Генерал дю Барайль описывает следующим образом психологию

рабочего, переселившегося в Алжир, чтобы сделаться там колонистом, роль которого попросту заключается в при-

нуждении туземцев работать из-под палки: «он проявлял все инстинкты феодальных времен; выйдя из мастерских

большого города, он говорил и рассуждал, как сподвижники Пипина Короткого или Карла Великого или как рыца-

ри Вильгельма Завоевателя1, которые выкраивали себе обширные поместья во владениях завоеванных народов».

Всегда насмешливый, подчас остроумный, парижский рабочий ловко схватывает комическую сторону вещей и в

политических событиях преимущественно ценит забавную сторону или слишком резкие проявления какого-либо

события. Его очень забавляют нападки депутата или журналиста на какого-либо министра, но мнения, защищаемые

министром и его противниками, мало интересуют рабочего. Споры с перебранками его занимают, как спектакль в

Амбигю2. К рассуждениям с разными доводами он совершенно равнодушен.

Этот характерный склад ума проявляется также в приемах и манере споров у рабочего, и их можно наблюдать в

политических народных собраниях. Он всегда разбирает не значения данного мнения, а только достоинства того,

кто это мнение излагает. Его может увлечь только личный престиж оратора, а не рассуждения его. Он не нападает,

собственно, на мнения оратора, который ему не нравится, а набрасывается исключительно на самую личность ора-

тора. Честность противника в споре сейчас же подвергается сомнению, и этот противник должен считать себя сча-

стливым, если его просто обзывают негодяем и, кроме брани, он не получит в голову чего-либо другого. Споры в

политических собраниях, как известно, неизменно сводятся к диким перебранкам и потасовкам. Это, впрочем, по-

рок расы, а не исключительно рабочего класса. Многие не могут слушать человека, высказывающего несогласное с

их взглядами мнение, и не оставаться внутренне убежденным, что он круглый идиот или гнусный злодей. Понима-

ние чужих идей было всегда недоступно для людей латинской расы.

Импульсивный, беззаботный, подвижный и буйный характер парижских рабочих всегда им мешал вступать в

сообщества, как делают то английские рабочие при больших предприятиях. Эта упорная неспособность делает их

беспомощными при отсутствии общего над ними руководительства и в силу только этого обрекает их на вечную

опеку. Они ощущают неисцелимую потребность иметь над собой руководителя, которого они могли бы беспре-

станно делать ответственным за все, что с ними случается. И в этом опять видна особенность расы.

Единственным вполне осязаемым результатом социалистической пропаганды в рабочих классах явилось рас-

пространение среди них того мнения, что они эксплуатируются своими хозяевами и что с переменой правительства

их заработок увеличится одновременно со значительным сокращением работы. Консервативные инстинкты боль-

шинства из них препятствуют им, однако, вполне согласиться с этим мнением. На выборах в палату депутатов в

1893 году на 10 миллионов избирателей только 556.000 голосовали за депутатов-социалистов, и таковых оказалось

1 Пипин Короткий и Карл Великий — франкские короли. Вильгельм Завоеватель — король Англии. Прослави-

лись политикой экспансии.

2 Амбигю — название одного из парижских театров.

только 49. Такой маленький процент, увеличившийся только, по-видимому, на выборах в 1898 году, показывает, как

прочны консервативные инстинкты рабочего класса.

Есть, впрочем, основная причина, которая будет чрезвычайно препятствовать распространению социалистиче-

ских идей (по крайней мере, у парижских рабочих). Число мелких собственников и мелких акционеров среди ра-

бочего класса имеет повсюду наклонность возрастать. Как бы ни был мал домик, как бы ни была незначительна

акция или даже часть акции, они преобразовывают своего владельца в расчетливого капиталиста и изумительно

развивают его инстинкты собственности. Как только рабочий обзаведется семьей, домашним очагом и сделает

некоторые сбережения, он тотчас же делается упорным консерватором. Социалист и особенно социалист-анархист

чаще всего холост, без домашнего очага, без семьи и без средств, т. е. кочевник, а кочевник всегда, во все эпохи

истории, был необузданным варваром. Когда экономическая эволюция обратит рабочего в собственника хотя бы

самой небольшой части той фабрики, на которой он работает, его понятия об отношении между капиталом и тру-

дом изменятся в корне. Доказательством тому могут служить некоторые фабрики, где такое преобразование уже

сделано, а также и сам склад ума крестьянина. Крестьянину вообще живется значительно тяжелее, чем городскому

рабочему, но крестьянин в большинстве случаев владеет пашней и уже по этой простой причине почти никогда не

бывает социалистом. Он бывает им только тогда, когда в его неразвитой голове зародится мысль о возможности

поживиться пашней соседа, не уступая, разумеется, своей.

На основании изложенного можно сказать, что парижские рабочие, на который так много рассчитывают социа-

листы, окажется именно менее всего восприимчивым к социализму. Пропаганда социалистов возбудила разные

вожделения и ненависть, но новые доктрины неглубоко запали в душу народа. Весьма возможно, что вследствие

какого-либо из тех событий, за которые рабочий всегда делает ответственным правительство, например, продолжи-

тельная безработица или иностранная конкуренция, ведущая к понижению заработной платы, социалистам удастся

вербовать в ряды революции рабочих, но эти же самые рабочие живо пристанут к цезарю, который явится, чтобы

подавить эту революцию.

§ 3. ПРАВЯЩИЕ КЛАССЫ

«Много содействует успеху социализма, — как пишет де Лавелей (de Laveleye), — то обстоятельство, что он по-

немногу охватывает образованные классы».

Причины тому, как думаем мы, различны: заразительность модных вероучений, страх, потом — равнодушие.

«Большая часть буржуазии, — пишет Гарофало1, — хотя и смотрит с некоторой боязнью на социалистическое

движение, думает, что теперь это движение уже неотразимо и неизбежно. В том числе есть чистосердечные натуры,

наивно влюбленные в идеал социалистов и видящие в нем стремление к царству справедливости и всеобщему сча-

стью».

Это не что иное, как выражение поверхностного, неразумного чувства, воспринятого, как нечто заразительное.

Принимать политическое или социальное воззрение только тогда, когда, по зрелом размышлении, оно оказывается

соответствующим действительности, есть такой умственный процесс, к какому, по-видимому, не способно боль-

шинство латинских умов. Если бы мы при этом проявляли хотя бы незначительную часть того здравого смысла и

обдуманности, какими пользуются последний лавочник при заключении торговых сделок, то мы не были бы, как

теперь, в вопросах политики и религии под властью моды, обстановки, чувств, и, следовательно, не блуждали бы по

воле событий и мнений, господствующих в данный момент.

Эти модные мнения составляют одну из главных причин принятия или непринятия доктрин. Для громадного

большинства людей нет других причин. Страх перед мнением глупцов представлял собой всегда один из важных

факторов истории.

В настоящее время социалистические стремления значительно более распространены среди буржуазии, чем в

народе. Они распространяются в ней с особой быстротой в силу простой заразительности. Философы, литераторы и

артисты покорно примыкают к движению и деятельно содействуют его распространению, ничего, впрочем, в нем не

понимая.

«Скажем без преувеличения, — пишет Бурдо, — что в палате из 50 депутатов-социалистов найдется, пожалуй,

дюжина знающих в точности, что они понимают под словом «социализм», и способных объяснить это толково.

Даже те, которые принадлежат к сектам, возникшим под влиянием разных теорий, упрекают _____друг друга в невежест-

ве... Большая часть социалистов, даже среди вожаков, — социалисты по инстинкту; социализм для них есть энер-

гичная формула выражения недовольства и возмущения».

Театр, книги, картины все более и более пропитываются чувствительным, слезливым и смутным социализмом,

вполне напоминающим гуманитаризм правящих классов времен революции. Гильотина не замедлила им показать,

что в борьбе за жизнь нельзя отказываться от самозащиты, не отказываясь вместе с тем и от самой жизни. Историк

будущего, видя всю легкость, с какой высшие классы в настоящее время все более и более выпускают из рук ору-

жие, с полным презрением отметит их прискорбную недальновидность и не пожалеет их.

1 Рафаэль Гарофало — знаменитый итальянский криминалист, один из основателей школы позитивной кри-

минологии. Основной труд «Криминология» (1885).

Еще один двигатель социализма в среде буржуазии — это страх. «Буржуазия, — пишет только что упомянутый

мною автор, — страшится; нерешительная, она идет ощупью и надеется спастись посредством уступок, забывая,

что это как раз один из безумейших приемов политики и что нерешительность, мировые сделки, желание угодить

всем суть недостатки характера, за которые, в силу вечной несправедливости, мир всегда жестоко наказывал, силь-

нее, чем за преступления».

Последнее из чувств, о котором я говорил, равнодушие, если и не содействует прямо распространению социа-

лизма, то облегчает его, мешая бороться с ним. Скептическое равнодушие или, как говорят, «наплевательство» есть

серьезная болезнь современной буржуазии. Когда воззвания и нападки возрастающего меньшинства, горячо доби-

вающегося осуществления какого-нибудь идеала, встречают на пути только равнодушие, можно быть уверенным,

что торжество такого меньшинства близко. Кто злейший враг общества — тот ли, кто на него нападает, или тот, кто

даже не дает себе труда его защищать?

§ 4. ПОЛУУЧЕНЫЕ И ДОКТРИНЕРЫ

Полуучеными я называю тех, кто не имеет других знаний, кроме книжных, и, следовательно, не _____имеет никакого

понятия о действительной жизни. Они — продукт наших университетов и школ, этих жалких «фабрик вырожде-

ния», с гибельной деятельностью которых нас познакомил Тэн1 и многие другие. Профессор, ученый, студент

нередко многие годы и очень часто на всю жизнь остаются полуучеными. Молодой англичанин, молодой амери-

канец, который уже 18-ти лет от роду объездил свет, познакомился с технической деятельностью и умеет обхо-

диться сам собою, — не полуученый и никогда не будет неудачником. Он может быть очень мало сведущ в грече-

ском и латинском языках или в теоретических науках, но он выучился рассчитывать только на самого себя и руко-

водить собой. Он владеет той дисциплиной ума, той привычкой размышлять и рассуждать, каких никогда не

давало одно чтение книг.

Самые опасные последователи социализма и иногда даже самые злые анархисты набираются именно в беспоря-

дочной толпе полуученых, в особенности из окончивших курс лицеев, не нашедших себе дела бакалавров, сетую-

щих на свою участь учителей, оставшихся без казенных мест, университетских профессоров, считающих свои на-

учные заслуги непризнанными. Последний казненный в Париже анархист был кандидат на поступление в политех-

ническую школу, не нашедший никакого приложения своим бесполезным поверхностным знаниям, и вследствие

того ставший врагом общества, не сумевшего оценить его достоинства, естественно жаждавший заменить это обще-

ство новым, среди которого выдающиеся способности, какие он признавал в себе, найдут свое применение. Недо-

вольный полуученый — самый злостный из всех недовольных. Недовольство это и порождает частое проявление

социализма среди некоторых кругов, например, среди народных учителей, поголовно считающих себя недостаточно

оцененными.

Быть может, среди учителей начальных школ и особенно профессоров высших учебных заведений социализм наи-

более всего находит приверженцев. Глава французских социалистов — бывший профессор. В газетах оттенили тот

поражающий факт, что желание этого профессора-социалиста читать в Сорбонне курс о коллективизме было под-

держано 16 профессорами против 37.

Роль, какую играет в настоящее время этот класс полуученых в латинских странах в отношении развития социа-

лизма, становится крайне опасной для общества, среди которого они живут.

Совершенно чуждые всякой действительности, они, вследствие этого, не способны понять искусственные, но

необходимые условия для возможности существования общества. Общество, управляемое ареопагом профессоров,

как мечтал о том Огюст Конт, не продержалось бы и шести месяцев. В вопросах, имеющих общий интерес, мнение

специалистов в области литературы или науки отнюдь не более, а, весьма часто, гораздо менее ценно, чем мнение

невежд, если этими последними являются крестьяне или рабочие, по своей профессии соприкасающиеся с действи-

тельностью жизни. Я уже настаивал на этом положении, которое представляет собой наиболее серьезный довод в

пользу всеобщей подачи голосов. Очень часто со стороны толпы и редко со стороны специалистов проявляются

политический ум, патриотизм и чувство необходимости защищать общественные интересы.

Толпа часто соединяет в себе дух своей расы и понимание ее интересов2. Она в высокой степени способна к са-

моотверженности, к жертвам, что, впрочем, не мешает ей быть иногда бесконечно ограниченной, хвастливой, сви-

репой и готовой всегда поддаться обольщению самых пошлых шарлатанов. Толпой, без сомнения, управляет ин-

стинкт, а не разум, но разве бессознательные поступки не бывают очень часто более высокими, чем сознательные?

Безотчетные машинальные действия нашей физической жизни и громадное большинство таких же действий на-

шей духовной жизни по отношению к действиям сознательным представляют собой такую же громаду, как водяная

масса всего океана относительно волн на его поверхности. Если бы непрерывное течение этих бессознательных

1 Тэн И. Происхождение современной Франции. Т. 5. Глава III (СПб, 1907).

2 Мы имели поразительный пример этому в знаменитом деле, которое недавно произвело во Франции столь

глубокий разлад. Тогда как значительная часть буржуазии жестоко нападала на армию с бессознательностью чело-

века, яростно подтачивающего фундамент своего жилища, народные массы инстинктивно приняли ту сторону, на

которой были истинные интересы страны. Если бы эти массы также обратились против армии, то мы, может быть,

претерпели бы междоусобную кровавую войну, необходимым следствием которой было бы вторжение неприятеля.

действий остановилось, человек не мог бы прожить и одного дня. Бессознательные элементы нашей психики пред-

ставляют собой просто наследие всех приспособлений, созданных длинным рядом наших предков. В этом-то насле-

дии и сказываются расовые чувства, инстинкт своих потребностей, которому полунаука очень часто дает ложное

направление.

Неудачники, непонятые, адвокаты без практики, писатели без читателей, аптекари и доктора без пациентов, пло-

хо оплачиваемые преподаватели, обладатели разных дипломов, не нашедшие занятий, служащие, признанные хо-

зяевами негодными, и т. д. — суть естественные последователи социализма. В действительности они мало интере-

суются собственно доктринами. Все, о чем они мечтают, это создать путем насилия общество, в котором они были

бы хозяевами. Их крики о равенстве и равноправии нисколько не мешают им с презрением относиться к черни, не

получившей, как они, книжного образования. Они считают себя значительно выше рабочего, тогда как в действи-

тельности, при своем чрезмерном эгоизме и малой практичности, они стоят гораздо ниже рабочего. Если бы они

сделались хозяевами положения, то их самовластие не уступило бы самовластию Марата, Сен-Жюста или Робеспь-

ера — этих типичных образцов непонятых полуученых. Надежда сделаться тиранами в свою очередь, после долгой

неизвестности, пережитых унижений, должна была создать изрядное число приверженцев социализму.

Чаще всего именно к этой категории полуученых и принадлежат доктринеры, сочиняющие в ядовитых произве-

дениях печати теории, которые подхватываются и пропагандируются наивными последователями. Они как будто

идут во главе своих солдат, а на самом деле только следуют за ними. Их влияние больше кажущееся, чем действи-

тельное: они, в сущности, только облекают в шумные, бранные фразы стремления, не ими созданные, и придают им

такую догматическую форму, которая дает возможность главарям на них опираться. Их книги становятся иногда

какими-то священными; их никто никогда не читает, но из них можно приводить, как доказательство, заглавия или

обрывки фраз, воспроизводимых в специальных журналах. Неясность их сочинений составляет, впрочем, главное

условие их успеха. Как Библия для протестантских пасторов, сочинения эти для тех, кто верит, представляются как

бы прорицательными книгами, которые стоит только открыть наудачу, чтобы найти там решение любого вопроса.

Итак, доктринер может быть очень сведущ, но это ничуть не мешает ему оставаться крайне наивным и лишен-

ным здравых понятий, и вместе с тем очень часто недовольным и завистливым. Заинтересованный только одной

стороной вопросов, ум его остается чуждым ходу событий и их последствиям. Он не способен понять сложность

социальных явлений, экономические законы, влияние наследственности и страстей, которые управляют людьми.

Руководствуясь только книжной и элементарной логикой, он легко верит, что его мечтания могут изменить ход

развития человечества и управлять его судьбой.

Больше всего он верит в то, что общество должно так или иначе измениться в его пользу. Что действительно его

заботит — это не осуществление социалистических доктрин, а водворение во власти самих социалистов. Ни в какой

религии не было так много веры в народных массах и так мало ее у большинства главарей.

Разглагольствования всех этих шумных доктринеров очень туманны; их идеал будущего общества очень химе-

ричен; но что уже совсем не химерично — это их страшная ненависть к современному обществу и их горячее

желание разрушить его. Но если революционеры всех времен были бессильны что-нибудь создать, им было не

очень трудно разрушать. Ребенок может легко сжечь сокровища искусства, для накопления которых потребова-

лись целые века. Таким образом, влияние доктринеров может вызвать революцию победоносную и разрушитель-

ную, но дальше этого оно не может идти. Неискоренимая потребность быть под чьим-либо управлением, которую

всегда проявляла народная толпа, привела бы быстро всех этих новаторов под власть какого-либо деспота, которо-

го, впрочем, они же первые стали бы восторженно приветствовать, как доказывает то наша история. Революции не

могут изменить дух народа; вот почему они никогда ничего не порождали, кроме полных иронии изменений в

словах и поверхностных преобразований. И, однако, из-за таких-то ничтожных перемен человечество столько раз

было потрясено и, без сомнения, будет и впредь подвергаться тому же.

Чтобы резюмировать роль разных классов в разрушении общества у латинских народов, можно сказать, что док-

тринеры и недовольные, созданные школой, действуют, главным образом, расшатывая идеи, и служат, вследствие

порождаемой ими умственной анархии, самыми ядовитыми агентами разрушения; что буржуазия помогает своим

равнодушием, страхом, эгоизмом, слабостью воли, отсутствием политического смысла и инициативы, и что народ-

ные слои будут действовать революционным образом, довершая разрушение здания, уже шатающегося на своем

основании, как только оно будет достаточно потрясено.