КАК ИГРАТЬ КЛАССИКОВ СЕГОДНЯ?

Когда в не слишком гнилую эпоху загнивает какое-то не слишком гнилое

дело, то все находящиеся при этом живые люди считают своей обязанностью

способствовать еще большему загниванию, дабы как можно скорее это дело

похоронить. Действительно, сегодня наиболее жизнелюбивые люди, имеющие дело

с театром, в своей деятельности ограничиваются почти исключительно тем, что

портят театр. Я думаю, если начнут разыскивать тех людей, которые - помимо

моды - повинны в (неудержимом!) падении этого театра, то добровольно явятся

с повинной все же очень немногие - кроме нас. Мы считаем себя самым

выдающимся образом причастными к этому падению. Одной лишь постановкой

нескольких наших пьес сделано уже многое. Целые комплексы тем

дореволюционного театра, да еще целая готовая психология и почти все

относящееся к мировоззрению стали для большей части актеров и меньшей части

публики просто невыносимы. (После постановки "Разбойников" Пискатор сказал

мне, что ему хотелось добиться, чтобы люди, уходя из театра, заметили, что

сто пятьдесят лет - это не мелочь.) Не говоря уже об их саботируемой

условиями загнивания творческой деятельности, благодаря которой в старом

театре было пробуждено чувствительно его ранившее опасное желание новых и

авантюрных ходов мысли, само присутствие в зрительном зале нескольких

молодых людей действовало на старый театр просто раздражающе. Видя эти

несимпатичные и недовольные физиономии, выражавшие отвращение целого

поколения к устаревшим мыслям, театр во время исполнения своего обычного,

проверенного на успех репертуара приходил в невыразимо отрадную

неуверенность, которая получала передышку в совершенно бессмысленном

экспериментировании и таком сумасбродстве, которое при прежних порядках

считалось бы просто непристойным. Были сделаны открытия, и я думаю, что их

будут делать и впредь. Но любопытны открытия, сделанные на склоне лет. Люди,

как бы зацепившись за последний сук, изобретают все больше и больше, и

преимущественно пилы. Они могут выдумывать, что им заблагорассудится, но в

конце концов все равно получается пила; они могут как угодно владеть собой,

но их тайное желание слишком сильно, и неожиданно они замечают, что

подпиливают свой собственный сук. Каждая постановка совершенно старой и,

следовательно, уже бесконечное время - то есть с того момента, когда она не

была еще старой - ни разу не провалившейся пьесы оказывалась смертельным

прыжком, совершающимся на глазах затаившей дыхание публики. При всем этом

старый классический репертуар - независимо от того, что с ним вытворяли ради

хоть какого-то освежения, чем и доконали его окончательно, - оказался все же

достаточно хрупким и изрядно потраченным молью. В старой его форме его

поистине нельзя было отважиться предложить взрослым читателям газеты.

Действительно пригодной оставалась лишь сама тема. (Известные классические

пьесы, чистая материальная ценность которых недостаточна, в нашу эпоху уже

невыносимы.) Однако для упорядочения и для действенности этого материала

потребовались новые точки зрения. А позаимствовать их можно было только в

современной продукции. С помощью политической точки зрения можно было бы

какую-нибудь классическую пьесу превратить в нечто большее, чем наслаждение

воспоминаниями. Есть и другие точки зрения: их можно найти в современной

продукции. Говоря без обиняков, я считаю, что нет ни малейшего смысла

ставить пьесу Шекспира, пока театр не в состоянии производить впечатление

современной продукцией. Здесь не помогут никакие обходные пути. Нечего

надеяться, что из новейших пьес можно будет просто выковырять какие-то точки

зрения, чтобы затем применить их к старым, пьесам; таким путем их не

отыскать. Мне видится в мрачном свете будущее тех, кто хочет уклониться от

жестких требований нетерпеливого времени.

25 декабря 1926 г.