ТЕАТР И НАУКА

Но что общего у науки с искусством? Мы отлично знаем, что наука может

быть развлекательной, однако не все, что развлекает, может быть представлено

на сцене.

Когда я указывал на ту неоценимую службу, которую современная наука

(если правильно ее использовать) может сослужить искусству, в особенности

театру, я нередко слышал в ответ: искусство и наука - две высокоценные, но

совершенно различные области человеческой деятельности. Разумеется, это

общее рассуждение совершенно правильно, как и большинство общих рассуждений.

Искусство и наука воздействуют совершенно различным образом - это ясно. И

все же должен признаться, как бы дурно это ни звучало, что я, как художник,

не могу обойтись в своем творчестве без некоторых наук. Это утверждение

может возбудить во многих людях сомнение в моих художественных способностях.

Они привыкли видеть в поэтах удивительные, чуть ли не сверхъестественные

существа, которые с истинно божественной прозорливостью познают явления, для

познания коих всем другим нужно затратить множество усилий и труда. Конечно,

неприятно признаваться в том, что не принадлежишь к сонму осененных

благодатью. Но признаться в этом необходимо. Необходимо также опровергнуть и

мнение о том, будто научные усилия, в которых я признался, - лишь

простительные побочные занятия, за которые садишься вечером, после рабочего

дня. Ведь всем известно, что и Гете занимался естествознанием, и Шиллер -

историей, только принято добродушно считать, что это своего рода причуды

гения. Я не хочу с порога обвинять их обоих в том, что названные науки им

были нужны дли поэтического творчества, и, таким образом, как бы прятаться у

них за спиной; но про себя должен сказать, что мне науки нужны. И признаюсь,

я косо поглядываю на людей, о которых мне известно, что они не стоят на

уровне современных научных знаний, то есть, что они "поют как <птицы певчие,

как на ветке соловей", или так, как представляют себе соловьиное пение. Я не

хочу этим сказать, что отвергаю звучное стихотворение о вкусе камбалы или об

удовольствиях лодочной прогулки только потому, что автор его не изучал

гастрономию или навигацию. Однако я полагаю, что великие и сложные мировые

события не могут быть до конца поняты теми, кто не привлекает для познания

мира всех необходимых вспомогательных средств.

Предположим, нужно изобразить великие страсти или события, оказывающие

влияние на судьбы народов. Подобной страстью в наше время считают, например,

стремление к власти. Предположим, поэт, "почувствовав" это стремление, хочет

изобразить человека, стремящегося к власти. Как же он изобразит тот в высшей

степени сложный механизм, посредством которого в наше время можно завоевать

власть? Если его герой - политик, то как делается политика? Если он

коммерсант, то как делается коммерция? К тому же есть и такие писатели, в

произведениях которых напряженный интерес вызывает не столько устремление к

власти отдельных людей, сколько именно коммерция и политика! Как этим

авторам приобрести необходимые познания? Едва ли накопят они достаточные

познания, если будут только бродить и созерцать мир широко открытыми

глазами; впрочем, уже и это значительно лучше, чем если они просто будут

закрывать глаза в сладостном безумии. Основать такую газету, как "Фелькишер

беобахтер", или такую компанию, как "Стандарт ойл", - Дело весьма сложное, и

эти вещи нельзя просто навязать читателю безо всяких объяснений. Для

драматурга важной областью является психология. Принято считать, что если и

не каждый обыкновенный человек, то поэт, во всяком случае, способен без

специального изучения проникнуть в причины, побуждающие человека к убийству,

- поэт, "познавая самого себя", должен суметь дать картину душевного

состояния убийцы. Предполагается, что в таких случаях достаточно заглянуть к

себе в душу, да к тому же ведь существует еще и воображение. По ряду причин

я уже не могу питать сладкую надежду на такое удобное и легкое решение

вопроса. Не могу и в себе самом обнаружить все те побудительные причины,

которые, как явствует из газетных отчетов и научных исследований, удается

установить у людей. Как и судья при вынесении приговора, я не могу без

дополнительных изысканий составить себе исчерпывающую картину душевного

состояния убийцы. Современная психология - от психоанализа до бихевиоризма -

дает мне познания, помогающие совсем по-иному истолковать данный случай, в

особенности если я еще приму во внимание данные социологии, а также не

позабуду о политэкономии и истории. Могут сказать: но это же очень сложно. Я

вынужден ответить: конечно, это сложно. Быть может, мои оппоненты позволят

себя убедить и согласятся со мной в одном: имеется немало весьма примитивной

литературы. И все же они с большой озабоченностью спросят: не станет ли

после этого вечер в театре пугающе сложным и скучным? Отвечу: нет.

Сколько бы в произведении искусства ни заключалось научного знания, оно

должно быть полностью преобразовано в искусство. Усвоение его как раз и дает

ту радость, которая возбуждается произведением искусства. Во всяком случае,

если оно дает не такое наслаждение, какое приносит человеку научное

познание, все же известная склонность к глубокому проникновению в сущность

вещей, мечта о познании мира необходима, чтобы получить радость от

современного произведения искусства в нашу эпоху великих открытий и

изобретений.