Я. А. Пономарев 1 страница

прос, который решался в духе дуализма. В сфере психологии эта же проблема выступала фактически как психофизиологическая и решалась с позиции эмпирического параллелизма. Необходимость объяснения механизма взаимосвязи психологических и физиологических явлений тем самым отбрасывалась, что и давало возможность сохранить за психическим статус идеального. Поэтому в вопросе взаимоотношения традиционной психологии со смежными с ней областями знания и не могло быть никакой определенности.

2. Психика как система сочетательных (условных) рефлексов. Позиция, возглавляемая Г. И. Челпановым, уже в те годы имела активных противников, прежде всего в лице В. М. Бехтерева.

В. М. Бехтерев видел полную несостоятельность эмпирического параллелизма. Как стихийный материалист, он отбрасывал представление об идеальной, психической субстанции и успешно вел борьбу с идеалистической трактовкой психического.

Огромным вкладом В. М. Бехтерева в науку является коренное видоизменение взгляда на отправной, кардинальный психологический факт. Таким фактом выступило поведение живых систем (включая и человека), т. е. специфические для них формы ориентации во времени и пространстве. Соответственно этому резко менялся и класс описываемых психологией явлений. В основу объективной психологии (названной позднее рефлексологией) была положена идея И. М. Сеченова о рефлекторной природе психики. Психика рассматривалась как некоторые виды сочетательных (или, по Павлову, условных) рефлексов. Однако, как и у И. П. Павлова, психологическое и физиологическое в рефлекторной деятельности не было расчленено⁴. Это оказалось одним из существенных недостатков бехтеревской трактовки психического как материального. К аналогичным недостаткам следует отнести и явный недостаток знаний, которыми владела наука того времени. Например, естествознание не могло еще предложить какой-либо, пусть даже самой примитивной, специфической модели регуляции сознательной деятельности человека (впервые такая модель была предложена в 30-х годах И. П. Павловым в его гипотезе о второй сигнальной системе). В силу этих причин В. М. Бехтерев еще не смог осмыслить явления внутреннего, субъективного мира человека, т. е. класс тех событии, которые описывались традиционной психологией сознания (отрицать же их реальность было явно невозможно). Он, как и И. П. Павлов, просто отбросил их. Поэтому и традиционное представление о психике не могло быть полностью преодолено. Такого рода слабости рефлексологической позиции дали позднее Л. С. Выготскому основание сказать: «Такие антиподы,

* Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Психология творческого мышления. М., 1960; он же. Знание, мышление и умственное развитие. М., 1967.

как объективист Бехтерев и субъективист Бюлер, одинаково признают, что мы ничего не знаем о биологической функции психики, но что нельзя допустить, что природа создает лишние приспособления, и что раз психика возникла в процессе эволюции, она выполняет какую-то, хотя нами совершенно непонятную, функцию» (Выготский, 1930).

Последующему закреплению взглядов В. М. Бехтерева в советской психологической науке повредило и то, что он не владел марксистским пониманием общества. Это явилось одной из причин резкой гипертрофии сферы охвата реальности средствами принятого подхода, расширения его «зоны действия», приписывания ему всеобщего характера. Вместе с тем недостаток взглядов ученого в значительной мере зависел и от несоответствия представления о предмете психологии природе психического, явно имевшего место в науке того времени и связанного с вовлечением в сферу этого предмета явлений, выходящих за пределы актуальности психологических законов.

Несмотря на отмеченные недостатки бехтеревской позиции, она принесла в свое время несомненную пользу, подрубив корни субстанционализации психического. Труды В. М. Бехтерева оказали существенное влияние на развитие понимания психического в середине 20-х годов. В борьбе с идеализмом в психологии на близкие к В. М. Бехтереву позиции тогда встали П. П. Блонский, К. Н. Корнилов, Л. С. Выготский и др.

Особый интерес среди идей этого периода представляют мысли Л. С. Выготского, высказанные им в статье «Сознание как проблема психологии поведения». В этой работе отчетливо выражено стремление продуктивно использовать двадцатилетний опыт изучения высшей нервной деятельности, накопленный к тому времени И. В. Павловым.

Наиболее глубоко материалистическая позиция психологов относительно психики была сформулирована в 1930 г. Л. С. Выготским в очерке «Психика, сознание и бессознательное». Этот очерк как бы подвел итог тем несомненным достижениям советской психологической теории, к которым она шла в 20-х годах.

Очень важной заслугой Л. С. Выготского оказалось включение в психологическую науку ленинского принципа, чрезвычайно значимого для ее материалистического развития, указывающего пределы адекватности понятия «идеальное» и открывающего путь к расчленению гносеологического и онтологического аспектов «психики». Опираясь на положение В. И. Ленина о том, что противопоставление психического и физического абсолютно необходимо, но лишь в пределах, которые определяются направлением гносеологических исследований, и что за этими пределами оперировать с противоположностью материи и духа, физического и психического, как с абсолютной противоположностью, было бы громадной ошибкой⁵, Л. С. Выготский

* Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 259.

(1930) подчеркнул, что точка зрения психологии—как раз «реально научная», онтологическая. Абсолютное противопоставление психического и физического в психологии недопустимо: «Насколько в гносеологическом анализе мы должны строго противопоставлять ощущение и объект, настолько в психологическом анализе мы не должны противопоставлять психологический процесс и физиологический».

Подлинный предмет психологии, согласно Л. С. Выготскому,— целостный психофизиологический процесс. Только внутри его психическое приобретает свое значение и смысл. Выделить психическое из этого процесса можно лишь искусственно, путем абстракции.

Неразрешимость психофизической проблемы для старой психологической науки обязана идеалистическому подходу, при котором психическое вначале неправомерно вырывалось из целостного психофизиологического процесса, часть которого оно составляет, а затем психическому приписывалась самостоятельная роль — существование наряду с процессами физиологическими и помимо их.

Верно, данная характеристика психики не выходила за пределы утверждения включенности психического процесса в единый психофизиологический процесс. «Диалектическая психология,— писал Л. С. Выготский (1930),— не смешивает психические процессы и физиологические, она признает несводимое качественное своеобразие психики, она утверждает только, что психофизиологические процессы едины»⁶. Но как выступает психическое в «реально научном» аспекте, каковы специфические черты психического и физиологического, какова их связь, приводящая к единству в составе психофизиологического процесса, не раскрывалось. Видимо, конкретная реализация выдвинутого методологического подхода еще не была найдена. Психика рассматривалась только как процесс, а не как специфическая материальная структура.

В начале 30-х годов материалистическая трактовка психического, начатая В. М. Бехтеревым, была почти полностью устранена. Она была объявлена «механистической» и попала в то время под огонь критики, не менее интенсивный, чем тот, который в начале 20-х годов был направлен на идеалистическую концепцию Г. И. Челпанова.

К сожалению, критики «механицизма» в то время еще не овладели полностью диалектическим материализмом, в том числе и ленинской теорией отражения, поэтому и сама эта критика велась с ошибочных позиций — чаще всего с тех же старых, хотя и несколько видоизмененных, позиций эмпирического параллелизма. Поэтому многие несомненно прогрессивные материали-

⁶ Единые в психофизиологическом смысле процессы, обеспечивающие высшие формы поведения человека, Л. С. Выготский предлагал называть психологическими в отличие от психических в их традиционном смысле.

стические направления исследований относились тогда к механицизму, к вульгарному материализму. Это распространялось, например, и на оценку сеченовского научного наследства, и на павловское учение об условных рефлексах.

Фактически подлинным основанием обвинения бехтеревского направления в механицизме служило не вскрытие того, что рефлексология сводит более сложную форму движения к более простой, а убеждение противников рефлексологии в идеальности психического. Механицизм рефлексологии усматривался в том, что рефлексологические взгляды давали право рассматривать психическое как некоторую форму движения материи. Именно против этого и выступали противники рефлексологии: они категорически отвергали правомерность рассмотрения психического как формы движения материи, утверждая нематериальность психического.

3. Психика как отображение. Критика рефлексологии привела к образованию нового, противоречивого взгляда на природу психики, согласно которому психика трактовалась как отображение, как идеальный субъективный образ объективного мира.

В начале 30-х годов целым рядом психологов была выдвину-та прочно закрепившаяся затем формула, где психика определялась как субъективное отражение действительности. Сама по себе трактовка психики как субъективного отражения была важным и прогрессивным шагом в борьбе с идеализмом в психологии. Взгляд на психику как на отражение отбрасывал ложное утверждение о существовании особой духовной субстанции, противоположной материи, т. е. разрушал дуалистическую основу идеалистической психологии сознания. Однако понятие «отражение» не 'было в то время достаточно осмыслено выдвинувшими эту формулу и подхватившими ее психологами. Отражение сводилось ими к понятию об идеальном субъективном образе, рассматривалось лишь как отображение.

Противоречивое представление о психике как об отображении надолго закрепилось в нашей психологии. Подтверждение этому можно найти во многих учебных пособиях, где излагаются наиболее устоявшиеся и общепризнанные точки зрения. В них психика определяется как субъективное отражение объективной действительности. Правда, вслед за такой формулировкой обязательно следует другая, в которой говорится, что психика есть функция мозга. Однако отношения между этими двумя характеристиками психики должным образом не выявляются. По существу психика чаще всего понимается лишь как идеальное. В такой трактовке она абсолютно противопоставляется материи. Однако, помня указание В. И. Ленина о том, что психическое и физическое абсолютно противоположны только в пределах основного вопроса философии, т. е. вопроса об отношении бытия и сознания, и за этими пределами оперировать

с противоположностью психического и физического как с абсолютной противоположностью было бы громадной ошибкой, некоторые авторы пытаются снять такую противоположность. Для этого в качестве связующего звена между абсолютно противоположным материи идеальным субъективным образом объективного мира и материей ставится физиологический механизм отражения действительности мозгом. При этом предполагается, что наличие такого механизма приводит к тому, что различие материального и идеального приобретает в данном случае уже не абсолютный, а относительный характер, так как ощущения, восприятия, представления, мысли, чувства, желания и т. п., понимаемые как явления идеальные, трактуются вместе с тем как результат деятельности материального органа — мозга⁷.

Данные недостатки психологической теории, в частности понимания природы психического, отчетливо выявились в начале 50-х годов в 'связи с широким обсуждением взаимоотношения психологии и физиологии высшей нервной деятельности.

Рассматривая в то время состояние психологической теории, А. А. Смирнов резко подчеркивал ее слабость, отставание от общего хода развития науки.

И в наиболее крупных обобщающих и теоретических работах, и в учебниках, и в учебных пособиях по психологии, говорил А. А. Смирнов (1953), наряду с правильными теоретическими положениями, непосредственно взятыми из трудов классиков марксизма-ленинизма, имеются непреодолимые остатки идеализма, субъективизма, интроспекционализма, разного рода дуалистические положения. Несмотря на декларирование материалистического положения о психике как функции нервной системы, продукте мозга, психические процессы рассматриваются в известной мере как своеобразные непонятные ^илы, как чисто созерцательные акты, не связанные >с деятельностью человека, не зависимые от практики людей. Все это ведет к далеко идущим и тяжелым для психологической науки последствиям, тормозит ее развитие, мешает ей стать подлинно материалистической наукой.

Все выступления 'советских психологов в то время были единодушно нацелены против противопоставления сознания рефлекторной деятельности мозга, против идеалистического толкования психических процессов, против дуалистических идей о том, что сознание находится где-то «выше» и «вне» рефлекторной деятельности мозга, против идеализма с его основным тезисом о самостоятельности и первичности психики, имевших место в нашей психологической теории 30—40-х годов.

Позитивная позиция подавляющего большинства психологов сводилась в то время к формальному признанию того, что пси-

⁷ См., например: «Психология. Учебник для педагогических институтов», изд. 4-е и 5-е.

хическая деятельность есть высшая нервная деятельность. Однако такая позиция была противоречива. Она включала в себя множество всякого рода оговорок, часто вообще отвергающих ее как определенную позицию.

Например, С. Л. Рубинштейн (1953), утверждая, что «психическая деятельность есть высшая нервная деятельность», здесь же добавлял, что имеется в виду «не отрицание относительного различия материального и психического, субъективного, идеального, а признание неотделимости психического от материального— от мозга и его материальной нервной деятельности».

Таким образом, утверждение об идеальности (нематериальности) психики, рассматриваемой в ее отношении к деятельности мозга, продолжало сохраняться.

С одной стороны, подчеркивалось, что не существует никакой вообще психики, отделенной от ее материальных физиологических механизмов, что метафизическая теория двух начал — духа л тела — не выдерживает критики. С другой стороны, утверждалось, что идеальная сторона может воздействовать на материальную. Хотя здесь же оговаривалось, что такое воздействие осуществимо только в форме физиологических механизмов, равно как и наоборот: все вообще мыслимые-влияния извне на психику человека непосредственно .идут через мозг⁸.

Правда, были и другие позиции.

Среди них в первую очередь следует упомянуть взгляд К. Н. Корнилова (1953), считавшего, что, базируясь на физиологии высшей нервной деятельности и ее закономерностях, психология имеет свои собственные закономерности, несводимые к их базису.

Психологическое и физиологическое есть формы движения материи. Психика обладает своеобразием потому, что она является более сложной формой движения м.атерии, отличной от той формы движения материи, которую изучает физиология.

К сожалению, этот весьма перспективный взгляд не привлек к себе в то время должного внимания психологов, а сам автор не развил его затем достаточно подробно, не внес в него необходимых уточнений и не конкретизировал его.

С большой точностью были направлены в цель критические замечания, высказанные А. Н. Леонтьевым. Главное, что непосредственно тормозило развитие нашей психологической науки, он видел в непреодоленных у нас до сих пор концепциях психофизического параллелизма и эпифеноменализма. А. Н. Леонтьев (1953) считал, что этим концепциям может быть противопоставлено понимание психического, идущее от И. М. Сеченова и И. П. Павлова. Оно состоит в том, что психологические процессы составляют не «сторону» рефлекторной деятельности

⁸ «Материалы совещания по психологии». М., 1953, с. 196.

мозга, а ее продукт. Решающим для понимания природы психологического является выяснение роли деятельности, связывающей человека с миром специфической для человека связью; без этого нельзя подойти к пониманию специфики психологии. Недооценка роли деятельности приводит к тому, что психология приобретает созерцательный характер: это не психология человека, как субъекта практики, в широком смысле слова, а субъекта, лишь пассивно подвергающегося внешним воздействиям, что ведет к неправильному пониманию причинности в психологии. Сознание определяется бытием людей. Однако бытие нельзя отождествлять с понятием «внешние условия». Существенной и ближайшей основой мышления, всего сознания является как раз деятельность, направленная на изменение человеком природы, а не одна природа как таковая. Вместе с тем деятельность людей находит свое внешнее выражение в промышленности, и психология, для которой эта книга закрыта, не может стать действительно содержательной и реальной наукой. Поэтому на психику необходимо смотреть как на продукт развития реальных связей человека с окружающей действительностью, его действий, формируемых обучением и воспитанием; необходимо исходить из того, что деятельность человека и есть то, в чем реально выражается единство человека и его среды, т. е. общественных условий, в которых он живет (Леонтьев, 1953).

Несмотря на целый ряд весьма ценных положений, касающихся природы психического и выдвинутых в связи с обсуждением взаимоотношения психологии и физиологии высшей нервной деятельности, необходимо признать, что в то время наша психологическая наука в целом не была еще окончательно подготовлена к решительному продвижению вперед в решении этого вопроса. Высказанная тогда критика существующих теорий, несомненно, имела большое значение. Она размывала следы влияния эмпирического параллелизма, незаметно вошедшего в нашу психологическую науку. Однако постулат о возможности воздействия идеального на материальное не был еще окончательно преодоленным.

Как это неоднократно бывало и прежде, в первой половине 50-х годов на передний план психологической теории выплыл антипод эмпирического параллелизма — примитивное сведение, редукция психического к нервному. Наиболее выпукло это положение было сформулировано в получившей тогда большую известность статье В. М. Архипова «О материальности психики и предмете психологии» (1954). «Психическое тождественно нервному,— утверждал В. М. Архипов,— поэтому законы высшей нервной деятельности являются законами динамики 'психических состояний, а научный анализ психики может быть только анализом материального нервного процесса». В этой статье допускались грубые философские ошибки. Например, «объясняя» мысль В. И. Ленина о пределах абсолютной противоположности

7.2

материи и духа, физического и психического, В. М. Архипов писал: «Мысль Ленина очень ясна: материя существовала вечно, до того как появились существа, обладающие сознанием. Сознание же возникло на определенной ступени развития материи». По мнению В. М. Архипова, В. И. Ленин говорил о невозможности отождествления мысли и материи потому, что мысль возникает на определенной ступени развития материи. В. М. Архипов считал, что всей материи психика противостоит как одна из ее конкретных форм и только потому мысль следует считать вторичной. Это — недопустимая ошибка. Бытие первично, а сознание вторично не только потому, что сознание возникает в ходе развития материи. Бытие первично, потому что по отношению к сознанию оно является источником ощущений, представлений, понятий и т. п., а сознание вторично, производ-но, так как оно является отображением бытия. Это и есть гносеологический подход — сознание вторично в том, что оно отображает бытие.

Статья эта подлила масла в огонь. Она не .имела никакого отношения к диалектико-материалистическому рассмотрению вопроса о природе психического. Однако она «вооружила» лагерь защитников абсолютной идеализации психического (т. е. современный эмпирический параллелизм), поскольку все дальнейшие попытки понять психику как явление материальное, далеко не столь примитивные, а, наоборот, вполне соответствующие духу диалектического материализма (например, ,идеи в работах Н. В. Медведева (1960, 1963, 1964), а также у некоторых других авторов), совершенно необоснованно отождествлялись с работой В. iM. Архипова и тем самым «опровергались».

В 50-е годы большой вклад в разработку проблемы психического внес С. Л. Рубинштейн. Он сделал весьма существенный шаг на пути преодоления эмпирического параллелизма, на пути преодоления абсолютной идеализации «психического». Это видно уже по названию его фундаментального труда — «Бытие и сознание» (1957), которому дан подзаголовок «О месте психического во всеобщей связи явлений материального м,ира». Как в этой, так и в последующей его работе («Принципы и пути развития психологии», 1959), выдвинуто немало ценных положений. Но, к сожалению, эти ценные мысли заключены лишь в отдельных фрагментах текста.

В основу подхода к проблеме С. Л. Рубинштейном было положено утверждение относительной противоположности идеального и материального. Это сохраняло в силе традиционную психофизическую проблему. Рассматривая ее, С. Л. Рубинштейн прежде всего подчеркивал, что к ней приводит предварительное осознание своеобразия психического как идеального, осознание его качественного отличия от физического как материального. Здесь С. Л. Рубинштейн предупреждал, что своеобразие это нельзя подчеркивать слишком резко; история науки показыва-

ет, что одностороннее противопоставление психического физическому уже не раз раскалывало мир надвое. А мир в действительности един. Бго единство заключается в материальности. «Онтология, то есть учение диалектического материализма о бытии, выдвигает именно это положение как основное. Из него исходят те, кто все чаще и настойчивее утверждают, что Психическое материально. Сторонники этой точки зрения, получившей в последнее время некоторое распространение в нашей философской литературе, замыкаются в онтологическом плане и не дают себе труда соотнести его с гносеологическим.

С другой стороны, те, кто исходят в рассмотрении проблемы материи и сознания из гносеологического плана, справедливо утверждают, что психическое — идеально, поскольку оно — образ вещи, не сама вещь, а ее отражение. Это правильное положение. Однако оно не дает исчерпывающего решения основного вопроса, пока гносеологический план не соотносится с онтологическим, с диалектико-материалистическим учением о 'бытии >и не учитываются требования, из этого исходящие. Требования эти заключаются в том, чтобы не выводить психическое как идеальное за пределы материального мира, не допускать обособления идеального от материального ,и внешнего дуалистического противопоставления одного другому» (Рубинштейн, 1959а).

Сильные стороны взглядов С. Л. Рубинштейна заключены в его стремлении понять мышление как процесс взаимодействия познающего субъекта с познаваемым объектом. В работе «Принципы детерминизма и психологическая теория мышления» С. Л. Рубинштейн (1959) показывает ограниченность старого детерминизма (особенно характерного для бихевиористской схемы «стимул — реакция»),'согласно которому внешние причины непосредственно определяют эффект оказываемого ими воздействия независимо от свойств и состояний того субъекта, на которого эти воздействия направлены. Такому 'пониманию детерминизма С. Л. Рубинштейн противопоставляет его диалекти-ко-материалистическое понимание, ядро которого формулируется в положении: «Эффект воздействия одного явления на другое зависит не только от характера самого воздействия, но и от природы того явления, на которое это воздействие оказано; иначе говоря, эффект воздействия одного явления на другое опосредствуется природой последнего (Рубинштейн, 1969). Согласно С. Л. Рубинштейну, специальным выражением этого детерминизма в психологии является рефлекторная теория Сеченова— Павлова. «Все явления в мире взаимосвязаны. Всякое действие есть взаимодействие, всякое изменение одного явления отражается на всех остальных и само представляет собой ответ на изменения других явлений, воздействующих на него. Всякое воздействие одного явления преломляется через внутренние свойства того явления, во взаимодействие с которым оно вступа-

ет. В этом выражается одно из основных свойств бытия. На

этом основано диалектико-материалистическое понимание детерминированности явлений как их взаимодействия и взаимозависимости».

Прилагая эти ценные идеи к анализу психологической теории мышления, С Л. Рубинштейн, однако, не раскрывал их с достаточной 'подробностью, считая, что именно они раскрыты им в книге «Бытие и сознание». Но этого не было достаточно.

В последующие годы в нашей философской литературе отчетливо выразились две основные позиции. Одну из них составили взгляды противников сведения психического к идеальному, например взгляды Н. В. Медведева (1960, 1963, 1964, 1964а), Ф. Ф. Кальсина (1957), В. Ф. Сержантова (1958) и др.⁹ Другую— утверждения активных защитников такого сведения, например Ф. Г. Георгиева (1964), В. В. Орлова (1960), В. Н. Кол-бановского (1964) и др.

Конечно, между этими полюсами не трудно найти взгляды, тяготеющие к середине и в известном смысле поддерживающие позицию, заложенную С. Л. Рубинштейном. Вместе с тем большинство представителей этих взглядов все резче и резче ставили действительно центральные проблемы природы психического и искали их последовательное материалистическое решение.

Например, Н. П. Антонов (1964) так говорил об этом: «Пришло время решать все эти вопросы, выдвигаемые современным ходом развития естествознания и философии. Прав Н. В. Медведев, когда указывает, что простым повторением формулы марксизма — сознание есть свойство мозга, отражение бытия — мы этих вопросов не решим. Жизнь требует движения вперед и не дает топтаться на месте, повторяя старые истины».

Совершенно иной подход к вопросу был у сторонников сведения психического к идеальному. Рассмотрим для примера позицию Ф. М. Георгиева.

Этот автор тоже выступал против ошибочного сведения психического к физиологическому. Но как? Он утверждал, что психическое несводимо к физиологическому как идеальное к материальному. Ф. И. Георгиев откровенно абсолютизировал идеальность психического. Он категорически утверждал, что «воля», «душа» или «психика» — нематериальные силы и именно благо-

⁹ Ценные, плодотворные мысли, существенно углубляющие понимание природы психического, развивались в те годы А. Н. Леонтьевым в его работах «Об историческом подходе в изучении психики человека» (1959), «О механизмах чувственного отражения» (1959) и др. Существенное значение для развития диалектико-материалистического взгляда на природу психического имели исследования А. Р. Лурия, Б. Г. Ананьева, Л. М. Веккера и Б. Ф. Ломова и др. Однако все эти исследования в основном посвящены другим проблемам. Поэтому в них не содержится необходимой полемики относительно тех идей, касающихся природы психического, которые высказывались тогда главным образом не психологами

даря этому они влияют на поведение, регулируют деятельность. Он 'был категорически против того, что в онтологическом аспекте субъективное отражение выступает как явление материальное и только благодаря своей материальности влияет на поведение.

Ф. И. Георгиев перечислял аргументы, по его мнению, обычно приводимые в защиту якобы ошибочных взглядов на «психику»: «1. Каким образом, оставаясь на позициях материалистического монизма, можно объяснить, что материальное, чувственное, пространственное может породить нематериальное, непространственное? 2. Сознание есть особая форма движения материи. Но как может идеальное быть формой материального? Если мышление не есть форма движения материи, то как же оно может воздействовать на физиологические материальные процессы в организме, приводящие в движение, например, руки людей, вооруженные орудиями труда и изменяющие определенным образом внешний мир? 3. Если психика не материальна, то какова же ее роль в жизнедеятельности организма? Идеальное не может влиять на материальное, ибо оно не является энергией. Но в таком случае остается необъяснимым сам факт возникновения психики, ее необходимость. 4. Возникновение психического как нематериального явления есть нарушение закона сохранения и превращения энергии. 5. Если психика не материальна, то она не может быть предметом чувственного, значит и логического, познания. О самом факте существования психики как идеальном мы не можем ничего знать» (Георгиев, 1964).

По сути дела все аналогичные вопросы вставали в свое время и перед Декартом. Для .их разрешения Декарт использовал гипотезу о шишковидной железе (эпифезе), которую раскачивает нематериальная душа. Как же поступает Ф. И. Георгиев 300 лет спустя?

«Психика возникает на определенной ступени развития материи,— констатирует он, — являясь «свойством движущейся материи». Она есть функция мозга, отражение действительности. Историческая практика есть основа возникновения, формирования и развития психики, критерий адекватного отражения человеком внешнего мира. В этом... заключается диалектико-матери-алистический монизм». Но кто же все-таки раскачивает железу?

Ф. И. Георгиев подчеркивает, что «недопустимо отождествлять особое качественно своеобразное свойство мозга (психическое) с самим мозгом». Для того чтобы понять, что это за свойство, «достаточно напомнить фундаментальное положение И. П. Павлова о сигнальных функциях коры головного мозга, с которой внутренне связано психическое. Именно потому, что психика, идеальное, имеет реальное значение для индивида, она активно воздействует как на практическую деятельность человека, так и на работу самого мозга. Хорошо известна вели-