Я. А. Пономарев 2 страница

каясила идей в поступательном развитии общества, когда оии связаны с практикой» (Георгиев, 1964).

Нетрудно заметить, что здесь Ф. И. Георгиев, кроме всего прочего, отождествляет психику (которую он называет свойством мозга) с общественно-историческим познанием.

Дальше того понимания, что психика есть субъективный образ объективного мира, Ф. И. Георгиев (1964) не желает двигаться. Он фактически продолжает доказывать истинность психофизического параллелизма, используя аргументы, вроде: «Мозг функционирует определенным образом под внешними воздействиями, иначе он не существует как орган живого организма».

Претензия Ф. И. Георгиева заключается в том, чтобы назвать психику идеальной, абсолютно противопоставить ее материальному за пределами направления гносеологических исследований. Ф. Г. Георгиев приписывает тем, кто рассматривает психику в онтологическом аспекте как явление материальное, «функциональную» точку зрения на взаимоотношение психического ,и физиологического, идущую от Маха. Однако, если восстановить справедливость, кто же окажется сторонником махи-стского «функционализма»? Тот, кто ищет причинные связи между психическим и физиологическим, или тот, кто заведомо отметает их, считая психику нематериальной субстанцией?

Таким образом, представление о психике как об отражении, несмотря на отрицание духовной субстанции, все же сохраняло возможность воспроизведения в психологической теории принципов традиционной психологии сознания и следующих из этого выводов. Поэтому непримиримое противоречие в основе подходов к пониманию природы психического — идеально психическое или материально — оставалось не снятым.

Представление о психическом как об идеальном резко отрицательно сказывалось и на развитии весьма плодотворного в своем существе принципа «единства сознания и деятельности», который получил в нашей психологической науке весьма широкое распространение.

Согласно этому принципу предметом психологического исследования должна стать не только психика человека, не только его «внутренняя духовная деятельность», но и сама деятельность, благодаря которой люди непосредственно преобразуют природу и изменяют общество. В целом это направление в развитии психологии было весьма прогрессивным и плодотворным. Оно приносило известные успехи в продвижении теоретической мысли психологов, но не смогло еще быть достаточно надежной теоретической основой для экспериментальных исследований, делающих принципиальный шаг вперед по сравнению с тем, что было достигнуто традиционной идеалистической психологией сознания. Согласно ретроспективному взгляду на этот принцип одного из его авторов — С. Л. Рубинштейна — «прии-

цип единства сознания и деятельности» представлял собой скорее требование, чем его реализацию (1959а).Понятия «сознание» и «деятельность» не были в нем достаточно дифференцированы и определены, они связывались чисто внешне, без определения характера их взаимоотношений. Преодолеть трудности, возникающие на пути реализации данного принципа, было невозможно и прежде всего потому, что субъективное отражение продолжало пониматься только как идеальное. Оно понималось, по выражению С. Л. Рубинштейна, как нечто переходящее в процессе осознания мира в человека и приобретающее в нем идеальную форму существования; затем это нечто при реализации помыслов субъекта, через его действие, каким-то образом должно было вновь перейти в окружающий мир и снова приобрести в нем материальную форму существования (Рубинштейн, 1959а). Такое понимание содержало в себе недопустимое смешение гносеологического и онтологического направлений исследования, подмену психологических понятий гносеологическими.

Весьма показателен в этом смысле сам характер попыток установить психологические взаимоотношения между психикой и деятельностью. Эти попытки шли чаще всего по линии «гносеологического детерминизма». Основной их задачей было указать на то, что первично и что вторично, что отображается и что является отображением. Иначе говоря, здесь явно, хотя и неосознанно, намечалась тенденция к отказу от онтологического анализа психики и к переходу в план основного философского вопроса. Поставленная проблема решалась примерно так: деятельность человека обусловливает формирование его психики, а последняя, осуществляя регуляцию человеческой деятельности, является условием ее выполнения. Необходимо специально отметить, что в этом положении заключено много ценного. Но, поскольку психика в данном случае понималась как идеальное сознание (т. е. как гносеологическая категория), никаких специфических онтологических характеристик психики дать было, естественно, невозможно и нельзя было представить, как идеальное могло осуществлять какую-либо регуляцию, как идеальное могло приводить к действию. Пресловутая психофизическая проблема Декарта о соотношении нематериальной души и материального тела сохраняла силу. Поэтому фактически понятие психики оставалось здесь лишь формальным включением, а его конкретное использование в приложении данного принципа к построению психологического эксперимента ничем не отличалось от интроспекционистского подхода, от подхода эмпири ческого параллелизма.

Поскольку материальная деятельность человека и идеаль ная психика оказывались образованиями, непосредственно несопоставимыми, а формально примат почти во всех психологических исследованиях принадлежал «психике», «психика» и дея. тельность разрывались. Психика (в контексте деятельности)

рассматривалась лишь как особая внутренняя, духовная, умственная, идеальная деятельность (продуктивная сторона психического, таким образом, не фиксировалась), психическое растворялось в ряде «умственных процессов», психологическая природа которых оставалась непонятной. Внешняя деятельность (т. е. деятельность, которая осуществляется непосредственно при помощи ног, рук, пальцев и т. п.) многими авторами вообще не связывалась с психической деятельностью. Она понималась лишь как необходимое условие последующего возникновения внутренней умственной деятельности. В лучшем случае допускалось, что внешняя специфически человеческая деятельность испытывает на себе регулирующее влияние психики в той мере, в которой она отражает условия, осуществляющие ее регуляцию (Рубинштейн, 1959, 1959а).

Иногда говорилось об особой психической деятельности, якобы существующей наряду со всеми прочими конкретными формами деятельности человека. Однако никто не мог, конечно, указать реальный факт, подтверждающий наличие такой особой психической деятельности. Это понятно, поскольку подобная деятельность не существует реально: она может быть выделена лишь в абстракции путем обобщения всех конкретных форм реальной деятельности человека и представляет собой не что иное, как абстрактную структуру этой деятельности.

Недопустимое сведение психики к идеальному приводило к целому ряду и других неразрешимых противоречий в анализе взаимоотношения психики и деятельности.

Например, чаще всего в основу понимания психического клалось действие. Именно действие рассматривалось как «клеточка», «ячейка» психического. В известном смысле это была очень правильная и плодотворная идея. Однако наряду с этим считалось, что психика всецело определяется воздействиями окружающих человека предметов¹⁰. Нетрудно понять причину такого вопиющего противоречия. Чувство реальности толкало психологов к утверждению жизненности действия, к пониманию его как источника всей психической жизни человека. Однако логика рассуждений, основанных на принятии исходного постулата об идеальности психики, вела к другому. Психика хотя и понималась в известном отношении как некоторый продукт действия (как она становится таким продуктом, об этом никто не говорил), но вместе с тем считалась идеальной, т. е. отображением вещей. Легко заметить, что отображение вещи, конечно, определяется самой вещью, которая отображена (выделяя образ, мы абстрагируемся и от его носителя, и от процесса его формирования). Тем самым сведение психики к отображению

¹⁰ Именно этот тезис пытался преодолеть С. Л. Рубинштейн, выдвигая в середине 50-х годов формулу: «Внешние причины действуют через внутренние условия» (Рубинштейн С. Л. Бытие и еознание. М., 1957, с. 10).

Стирало продуктивность попыток увидеть ведущую роль действия в формировании «психических явлений»".

Невозможность преодолеть данное противоречие породило по сути дела ничего не выражающее понятие, которое было Призвано заполнить пустоту между отображением и деятельностью. Это понятие — «активность»; она якобы имеет решающее значение во всей психической деятельности человека. Суть этой активности, конечно, не раскрывалась, да и не могла быть раскрыта, поскольку понятие «активность» отображало объективную реальность в резко искаженном виде. Такого рода активность выделяла действие человека из всего нормального ряда объективно реальных явлений, придавая его поведению беспричинный характер.

Нетрудно заметить, что все эти три положения (ведущая роль действия, однозначная зависимость психики человека от воздействий окружающих вещей и активность психики) несовместимы. Понятие активности психики исключает примат действия и само по себе необъяснимо в системе материалистических взглядов (подлинной причиной любых событий является взаимодействие, оно и есть то, что служит реальным основанием «активности»; различные формы взаимодействия проявляются как различные формы активности; в определенном смысле активность может быть понята как эффект аккумулированных взаимодействий); утверждение о том, что психика всецело определяется воздействием окружающих человека вещей, исключает понятие об активности психики и снимает примат действия.

Таким образом, сведение психики к идеальному приводило! к тому, что деятельность субъекта отрывалась от объекта и. противопоставлялась ему как проявление особой активности! субъекта, несводимой в принципе к какой-либо из форм материального (т. е. единственно объективно реального) взаимодействия.

Какова же главная причина ограниченного понимания психики материалистически мыслящими психологами, пытавшимися преодолеть пороки традиционной психологии сознания, но все же сводившими психическое к идеальному?

Причина эта порождена прежде всего неверно избранным направлением преодоления пороков интроспективной психологии, недостаточно расчлененным пониманием понятий «отражение», «идеальное» и связанным с этим непосредственным перенесением гносеологической теории отражения в онтологический аспект исследования. Последнее по существу равносильно недопустимой при гносеологическом анализе подмене философских понятий понятиями естественнонаучными. Психологи, вместо того чтобы строить психологическую науку на основе марксистско-ленинской теории отражения, в большинстве своих исследова-

Подробнее об этом см.: Пономарев Я. А. Психика _и интуиция. М., 1967.

№

иий непосредственно и неправомерно подменяли психологическую теорию теорией гносеологической.

Такая подмена ясно видна уже в весьма широко распространенном у нас утверждении об относительной противоположности материального и идеального, которое, несомненно, ошибочно. Оно противоречит ленинской мысли об абсолютной противоположности материи и духа в пределах основного гносеологического вопроса ¹² и разрушает смысл понятия «идеальное», которое только и обретает подлинное значение в абсолютном" противопоставлении материальному (как отображение материального). Описанная нами позиция С. Л. Рубинштейна, согласно которой идеальное не признается нематериальным, но и не отождествляется с материей, эклектична. В этой эклектике— основной недостаток данной позиции. Этот недостаток сквозит и в трактовке С. Л. Рубинштейном вопроса об отношении психического к физиологическому. Первое совершенно неправильно противопоставляется второму как идеальное материальному, как отображение отображаемому. Иначе говоря, здесь С. Л. Рубинштейн не преодолевает полностью декартовский тип противопоставления души телу, который с неизбежностью ведет к психофизическому параллелизму-

Мысль С. Л. Рубинштейна (1959а) о том, что вопрососоотношении материи и сознания, физиологических и психических явлений «сосредоточен в одном проблемном узле, ошибочна: это и есть роковое смешение гносеологического и онтологического аспектов исследований субъективного отражения. Очевидно, что в направлении основного вопроса философии сознание следует понимать не как объективно-реальную форму человеческой психики, а как продукт абстракции, как идеальное отображение бытия. В этом смысле сознание абсолютно противоположно материи. Всякие попытки говорить в этом плане об относительной противоположности идеального сознания и материи были бы повторением тех ошибок Дицгена, которые указаны В. И. Лениным (смешение отображения с отображаемым) ¹³.

Сведение психики к идеальному, отождествление психики с отображением — громадная ошибка. Оно приводит к крайне ложному пониманию психики как субстанции, к нарушению принципов материализма или же к игнорированию психики — к эпифеноменолизму.

Представление о психике как об эпифеномене во всех случаях связано с тем, что на место психики подставляется гносеологическая абстракция, которая, конечно, сама по себе ни на что воздействовать не может. Поэтому всякие утверждения об

¹² В. И. Ленин, рассматривая психику как отражение, не сводил отражение к идеальному субъективному образу объективного мира. Он подчеркивал, что в широком смысле общее свойство отражения присуще всей материи (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 91).

¹³ Там же, с. 256—263.

эпифеноменолизме психики следуют из ложной абсолютизации идеальности субъективного отражения, из подмены онтологического аспекта его рассмотрения гносеологическим аспектом. Попытки связать «идеальную психику», отображение с материей, с мозгом через ссылки на физиологический механизм отображения также совершенно не достигают цели. Физиологический анализ, конечно, является необходимой составной частью научного анализа субъективных явлений. Без него не могут быть поняты механизмы процесса субъективного отражения. Но физиологический анализ не охватывает всех самых существенных сторон субъективного отражения.

Это становится очевидным па основании довольно простых рассуждений. Например, если согласиться с распространенным мнением, по которому онтологическое исследование субъективного отражения сводится к исследованию физиологической деятельности мозга, то необходимо будет признать, что образы — это непосредственный продукт физиологической деятельности. Но тогда законы этой деятельности и есть законы формирования образа. Однако можно ли согласиться с таким утверждением? В гносеологическом направлении исследования субъективные явления выступают как образы, истинные или ложные, более отвлеченные или менее отвлеченные и т. п. Если же мы будем исследовать эти образы как физиологическую деятельность мозга, то обнаружим, что верный образ дает только здоровый мозг; действия ядов, отравляющих мозг, искажают образы. Но известно также, что и совершенно здоровый, нормально работающий мозг может давать ложные образы, иначе все ошибочные положения в науке следовало бы относить за счет патологических нарушений физиологической деятельности мозга. Значит, прямое соотнесение образа как отображения действительности с физиологической деятельностью мозга, необходимой для возникновения такого образа, неправомерно.

Следовательно, между гносеологическим и физиологическим анализом субъективного имеется пропущенное звено. Исследование этого звена и есть задача собственно психологического подхода к изучению субъективного. Для осуществления такого подхода прежде всего необходимо отказаться не только от сведения психики к идеальному, но и от того понятия деятельности, которое сложилось в условиях того сведения.

4. Психика как субъективное отражение, как динамическая модель. Ключом к преодолению исходного противоречия в трактовке природы «психического» (идеально оно или материально) служит для нас принцип двуаспектности в исследованиях любых форм отражения ^и:

¹⁴ Основу для понятия отражения составляет способность взаимной передачи и преобразования структур между взаимодействующими объектами. Отражение как всеобщее свойство материальных объектов есть определенная сторона взаимодействия, реакция (изменение, отпечаток, след) лю-

1) исследование отражения как стороны процесса и результата взаимодействия отражающей и отраженной материальных реальностей и

2) исследование отношения отображения к отображаемому.

Если иметь в виду отражение на социальном уровне организации (сознательное отражение у человека, регулирующее его деятельность, наука, искусство и другие формы общественного сознания), то два данных аспекта могут быть интерпретированы как онтологический (исследование бытия) и гносеологический (исследование отношения знания о бытие к самому бытию).

В знании, соответствующем онтологическому аспекту, отражение выступает как явление материальное. Однако в гносеологическом аспекте такое знание должно быть прежде всего подвергнуто соответствующей обработке, позволяющей «освободиться» от материальности отражения и увидеть в нем отображение, которое затем и исследуется под углом зрения установления структурного сходства данного отображения с какой-либо стороной отображаемой вещи. В таком аспекте отражение выступает как идеальное ^1б.

Мы уже неоднократно затрагивали в общих чертах вопрос о гносеологическом и онтологическом аспектах исследования. Здесь же мы подвергнем этот вопрос более детальному анализу.

Принцип двуаспектности применим к исследованию всех уровней отражения, в том числе и к субъективному отражению как к одному из таких уровней. В гносеологическом аспекте субъективное отражение рассматривается с точки зрения его

бой вещи (явления), взаимодействующей с другой вещью: эта реакция всегда находится в определенном соответствии или сходстве с какой-либо стороной воздействующей вещи. В основе этого сходства лежат законы взаимодействия вещей. Вследствие взаимодействия вещей отношение между ними имеет характер взаимоотражеиия: любая из иих объективно является одновременно отражаемой и отражающей по отношению к другой При определенных условиях возникают реакции особого типа — не на абсолютную величину вещественио-эиергетической стороны воздействия, а на их относительную величину и упорядоченность (организацию, структуру); при этом на первый план выступает одностороннее отношение одной вещи (как первичной, независимой) к другой, вторичной, зависимой от первой. Это — явления отражения в собственном смысле. Они реализуются на высоком уровне организации материальных систем, способных к самосохранению своей качественной определенности, целостности в изменчивой среде. В условиях Земли в число таких систем входят все живые сушества. (Подробнее об отражении см.: Пономарев Я. А., Тюх-тин В. С. Отражение.— «Философская энциклопедия», т. 4. М., 1967; Пономарев Я. А., Тюхтин В. С. Отражение как свойство материи. — «Современные проблемы теории познания диалектического материализма», т. 1. М., 1970.) ¹⁵ В целях терминологического облегчения формального разделения обоих аспектов исследования отражения, говоря об отражении в гносеологическом плане, в данной работе мы пользуемся одним из синонимов отражения— отображением. Этот синоним отражения нередко употреблял В. И. Ленин (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 66 и др.).

отношения к отображенной в нем действительности. Здесь его анализ непосредственно связан с основным вопросом философии и понятие «субъективное отражение» по своему смыслу уподобляется философским понятиям «сознание», «дух» и т. п. С этой точки зрения отражение выступает как вторичное, производное от материи, как отображение. Гносеологический анализ по самой своей сути требует рассмотрения отражения и материи как противоположных, поскольку предметом этого анализа является именно отношение бытия и сознания. Однако такое противопоставление правомерно лишь в пределах, которые определяют направление гносеологических исследований.

Поэтому нельзя ставить вопрос: идеально психическое отражение или материально? Оно и идеально (в гносеологическом аспекте) и материально (в онтологическом аспекте).

Основной смысл описанного выше разделения аспектов исследования отражения отчетливо обнаруживается при анализе отношения оригинал — копия.

Рассмотрим сначала наиболее элементарные случаи такого отношения. Возьмем два объекта — О и О¹, о которых известно, что они находятся в отношении оригинала и копии, например человека и фотобумагу, на которой этот человек запечатлен, лапу волка и ее отпечаток на снегу и т. п.

Обратим внимание на то, что отношение оригинал — копия может быть невыявленным, потенциальным. Это бывает в тех случаях, когда взятые нами вещи не сопоставляются друг с другом: по местности, где пробежал волк, никто не проходил; фотографией никто не пользуется и т. п. В таких обстоятельствах О и О¹ могут быть актуально весьма мало связанными. Например, в случае с фотографией и запечатленным на ней человеком их актуальная связь ограничивается только гравитацией, но в данном примере это никакого принципиального значения не имеет. При описанных условиях оба объекта (О и О¹), несомненно, материальны и об их идеальности не может быть и речи: О и О¹ существуют независимо от познающего субъекта.

Изменим обстоятельства. Рассмотрим случай, при котором связь О и О¹ (объектов, находящихся в отношении оригинал — копия) становится актуальной связью оригинал — копия, например когда охотник, рассматривая отпечаток лапы на снегу, определяет, что это след волка и т. п. Иначе говоря, чтобы сделать связь оригинал — копия актуальной, необходимо ввести в схему познающего человека. Актуальная связь оригинал — копия совершенно не соответствует, например, гравитационной связи. Она не материальна, т. е. не является объективной реальностью, существующей вне сознания. Материален лишь ее механизм, материальна форма ее выражения, форма ее объективации— вербальная или графическая, например — соответствующая линия на возможной схеме данного отношения. При этом существенно заметить, что данная вербальная форма, дан-

ное графическое выражение связи объединяет лишь модели объектов О и О¹, о которых идет речь. Сами по себе О и О¹ нисколько не изменили ни своей природы, ни своего взаимоотношения. Вне зависимости от познающего человека, от его сознания между О и О¹ актуальной остается лишь гравитационная связь.

Однако смоделированная на бумаге актуальная связь оригинал— копия в пределах принятых нами примеров, несомненно, адекватна действительности. На чем основана эта адекватность? Прежде всего на принятом нами условии о том, что О и О¹ во всех случаях потенциально связаны отношением оригинал— копия. Что же служит основанием потенциальной связи оригинал — копия? Таким основанием может быть только одно: происшедшее прежде взаимодействие О и О¹. В одном примере— это соприкосновение лапы волка со снежным покровом, в другом — столкновение фотонов, отраженных от лица человека, с эмульсией фотопленки, давшее возможность путем ряда преобразований получить портрет этого человека.

Лежащее в основе потенциальной связи взаимодействие в принципе может быть любого качества, любой формы. Необходимо лишь, чтобы воздействия одного объекта видоизменяли структуру другого объекта и тем самым фиксировали бы в этом видоизменении элементы своей собственной структуры. Такое видоизменение строго объективно, реально, независимо от познающего человека, от его сознания. Это материальное явление. Копией объекта О, его следом, отображением, образом, информацией о нем оно становится лишь в сознании человека, решающего познавательную задачу, устанавливающего, можно ли О¹ рассматривать как копию О.

Таким образом, актуальная связь оригинал — копия возникает при наличии двух основных условий.

Во-первых, ее возникновению должно предшествовать образование соответствующей потенциальной связи, складывающейся в ходе взаимодействия материальных реальностей.

Во-вторых, необходимо, чтобы продукт этого взаимодействия— потенциальная связь—стал предметом познавательного анализа человека.

Потенциальная связь оригинал — копия запечатлена в объекте О¹, содержащем в себе отпечаток О. Непосредственной основой потенциальной связи является не только природа О (объекта, оказавшего воздействие), но и собственная природа О¹ (т. е. того объекта, отпечаток на котором мы рассматриваем как копию оригинала).

Главной задачей познавательного анализа при образовании актуальной связи является освобождение отпечатка, содержащегося в объекте О¹, от собственной природы этого объекта. Иначе мы будем видеть не отпечаток О и О¹, а сам по себе объект О¹.

Поясним это на примере. Допустим, гражданину Н. поручили встретить приезжающего в его город человека, с которым до этого Н. лично не был знаком. Встречающего снабдили портретом гостя. Н., пользуясь портретом, ищет среди проходящих мимо пассажиров нужного человека. Любой портрет, которым Н. могли снабдить, всегда и во всех случаях должен быть вещью материальной. Он может быть либо написан маслом на холсте, либо нарисован карандашом на бумаге, тушью на стекле; это может быть гравюра на дереве или на металле, в конце концов просто фотография. Но какое имеет это для Н. значение при отыскании идущего в толпе гостя? Встречающий не обращает внимания на особенности материала, в котором запечатлено изображение, его интересует одно — сходство. Он практически отвлекается от всего прочего и рассматривает портрет лишь как копию искомого оригинала. Если он этого не сделает, то, образно говоря, в его руках окажется покрытый краской холст либо бумага, зачерченная карандашом, стекло, испачканное тушью, кусок поцарапанного металла или дерева, картон с черно-белыми пятнами.

Вместе с тем отпечаток нельзя реально отделить от несущего его объекта. «Освобождение» отпечатка от объекта — носителя возможно только в абстракции. Этим именно абстракция и отличается от реального, предметного анализа.

Иначе говоря, установление актуальной связи оригинал — копия предполагает абстрагирование отпечатка от собственной природы его носителя. При этом сама природа носителя отпечатка не изменяется. Вне сознания познающего человека О¹ остается материальным предметом. Однако для познающего человека в ходе решения им познавательной задачи О¹ по отношению к О выступает как копия, как идеальное, как образ О. Действительно, в О¹ нет ни грана О и вместе с тем О¹ в какой-то мере есть О. Портрет Ломоносова не есть, конечно, Ломоносов, но вместе с тем — это и Ломоносов, разумеется, лишь постольку, поскольку портрет есть копия оригинала, его отображение.

Таким образом, потенциальная связь оригинал — копия становится актуальной только в сознании познающего человека. Вне его сознания она вновь превращается в потенциальную связь. Актуальная связь оригинал — копия осуществляется посредством абстрагирующей деятельности человека.

Потенциальные связи оригинал — копия по своей природе могут быть бесконечно многообразны. Это разнообразие определяется тем, какие объекты вступают друг с другом во взаимодействие и какова форма данного взаимодействия. Однако соответствующие всему этому многообразию потенциальных связей актуальные связи всегда будут по своей общей природе одними и теми же, они всегда будут идеальными (нематериальными) связями.

Это утверждение не теряет силы и в случае, когда на место О¹ мы поместим высокоразвитое животное (О¹ — животное, в мозгу которого имеется динамическая модель ¹⁶ находящегося перед ним объекта О). Модель эта может соответствовать, например, восприятию предмета. Но пока мы не введем в схему познающего 'человека, идеальности не может быть: и взаимодействие, продуктом которого является модель предмета, и сама модель материальны. Идеальность возникает лишь в абстракции познающего человека, который сопоставляет отпечаток предмета в мозгу животного с самим 'предметом-оригиналом, т.е. производит познавательный анализ данного отношения.

Конечно, по сравнению с отпечатками, зафиксированными в предметах неживой природы, связь О—0'^ж"^вотное обладает известным своеобразием.

Во-первых, в неживой природе продуктивная сторона связи оригинал — копия не имеет какого-либо специфического значения для ее носителя. Например, снег ни в какой мере не «заинтересован» в отпечатке лапы волка. Иными становятся обстоятельства, 'когда носителем отпечатка какого-либо предмета оказывается, например, волк. Этот отпечаток приобретает для него жизненно важное значение: на нем основывается особая форма ориентирования в пространстве и времени, характерная для животного.

Основным условием, дающим право назвать одну вещь (систему) моделью другой, является присущее этим вещам (системам) отношение изоморфизма. Это отношение встречается в природе повсеместно. Оно является прямым следствием материального единства мира, проявляющегося во взаимодействии его систем. Результатом взаимодействия систем оказывается их взаимопревращение и развитие. Любое изменение одного объекта, полученное в итоге его взаимодействия с другим объектом, может рассматриваться как изоморфное отображение определенной стороны объекта О в объекте О¹. Следовательно, несущий это отображение объект О¹ включает в себя модель определенной стороны другого объекта — О. Введем некоторые терминологические пояснения. В известном смысле назвать объект О¹ моделью объекта О можно лишь тогда, когда модель уже сопоставлена гносеологически с оригиналом и в результате такого сопоставления установлено изоморфное отображение одной системы в другой. На этом основании О¹ можно рассматривать как носитель идеального отражения объекта О. Такое идеальное отражение и есть копия. Модель — это материальный объект, часть объективной реальности, существующей независимо от ее гносеологического сопоставления с оригиналом. Модель — объективный продукт взаимодействия О с О¹. Чтобы установить, является ли такой продукт взаимодействия, зафиксированный в О¹, моделью О, безусловно, необходимо произвести познавательное сопоставление объектов. Но необходимое сопоставление приведет к успеху лишь в том случае, если О' потенциально уже является копией О. Модели могут возникать и независимо от деятельности человека. Наличие естественных моделей дает право употреблять понятие «модель» в онтологическом аспекте. В этом смысле модель выступает как носитель копии. Установить же актуальную связь оригинал — копия возможно только путем абстракции. Поэтому понятие «копия» можно употреблять только в гносеологическом аспекте — копия всегда идеальна (по отношению к оригиналу). Объективно копия всегда представлена материальной моделью.