Приятного чтения!

Другой год, другой День Посещений.

Два года назад, когда я был новобранцем, я притворялся, будто Дня Посещений не существует, и прятался в спортзале с боксерской грушей. Я проводил там так много времени, что дни спустя от меня был слышен запах пыли и пота. В прошлом году, когда я впервые учил новобранцев, я поступил так же, хотя Зик и Шона пригласили меня вместо этого провести день с их семьями.

В этом году у меня есть дела поважнее, чем долбить грушу или хандрить по поводу семейных неудач. Я направляюсь в диспетчерскую.

Я иду через Яму, обходя слезные воссоединения семей и взрывы смеха. Семьи всегда могут воссоединиться в День Посещений, даже если они из разных фракций, но через некоторое время они часто перестают приходить. "Фракция выше крови", в конце концов. Большая часть смешанной одежды принадлежит семьям перешедших: сестра-эрудит Уилла, одетая в светло-голубой, искренние родители Питера в белом и черном. Ненадолго задерживаю взгляд на родителях Питера и думаю: неужели они сделали его таким? Но, кажется, людей не всегда так легко судить.

Я должен быть на задании, но я останавливаюсь рядом с пропастью, облокачиваясь на перила. В воде плавают обрывки бумаги. Теперь, когда я знаю, где расположены вырезанные из камня ступени на противоположной стене, я могу разглядеть их сразу, а также замаскированный проем, который ведет к ним. Я слегка улыбаюсь, думая о ночах, которые я провел с Шоной и Зиком на тех камнях, иногда разговаривая, а иногда просто сидя и слушая, как течет вода.

Я слышу звук приближающихся шагов и оглядываюсь через плечо. Ко мне идет Трис, держа под руку одетую в серое женщину из Отречения. Натали Прайор. Я застываю, внезапно отчаянно испытывая желание сбежать - что, если Натали знает, кто я, откуда родом? Что, если она случайно обмолвится об этом здесь, в окружении всех этих людей?

Она никак не сможет меня узнать. Я не похож на мальчика, которого она знала, изможденного и забитого, зарытого в ткани.

Подойдя на достаточно близкое расстояние, она протягивает руку.

- Здравствуйте, меня зовут Натали. Я мать Беатрис.

Беатрис. Это имя ей так не подходит.

Я беру руку Натали и пожимаю ее. Мне никогда не нравилось рукопожатие бесстрашных. Оно слишком непредсказуемое - никогда не знаешь, как сильно сжать, сколько раз потрясти.

- Четыре, - говорю я. - Приятно познакомиться.

- Четыре, - повторяет Натали и улыбается. - Это прозвище?

- Да, - отвечаю я. И меняю тему.

- Ваша дочь неплохо справляется здесь. Я наблюдаю за ее тренировками.

- Приятно слышать, - говорит она. - Я знаю кое-что об инициации бесстрашных и беспокоилась за нее.

Я мельком смотрю на Трис. На щеках появился румянец - она выглядит счастливой, словно визит матери положительно на нее влияет. Впервые я могу оценить, насколько она изменилась с тех пор, как я увидел ее первый раз, взбирающуюся на деревянную платформу, хрупкую на вид, как будто от столкновения с сетью она могла разбиться вдребезги. Она больше не выглядит хрупкой, со следами синяков на лице и с новой решительностью в том, как она стоит, будто она готова ко всему.

- Вам не стоило волноваться, - отвечаю я Натали.

Трис смотрит в другую сторону. Я думаю, она все еще зла на меня за то, что я задел ее ухо тем ножом. Чувствую, я не должен ее винить.

- Ты почему-то выглядишь знакомым, Четыре, - произносит Натали. Я бы подумал, что ее комментарий простодушен, если бы не взгляд, будто бы тянущий меня вниз.

- Не знаю, с чего бы это, - отрезаю я так холодно, как только могу. - Не в моих привычках водиться с отреченными.

Она реагирует не так, как я того ожидал, без удивления, страха или злобы. Она просто смеется.

- Мало кто водится в наше время. Я не принимаю это близко к сердцу.

Если она и узнала меня, она не собирается об этом говорить. Я пытаюсь расслабиться.

- Что ж, не буду мешать воссоединению, - говорю я.

Записи камер наблюдения у меня на мониторе переключаются с холла в Пайер на дыру, образованную четырьмя зданиями, вход в Бесстрашие для новичков. Вокруг дыры собралась толпа, они спускаются вниз и вылезают обратно, я полагаю, чтобы проверить сетку.

- Не участвуешь в Дне Посещений? - Мой наставник, Гас, стоит у меня за плечом, потягивая кофе из чашки. Он не так уж стар, но у него уже есть лысина на макушке. Оставшиеся волосы он стрижет коротко, даже короче, чем я. В мочках ушей вставлены большие диски.

- Не думал, что увижу тебя до конца обучения.

- Решил, что с таким же успехом могу сделать что-нибудь полезное.

На мониторе все выбрались из дыры и стоят рядом с ней, повернувшись спиной к одному из зданий. Темная фигура медленно движется к краю крыши над дырой, пробегает несколько шагов и прыгает. Мой желудок сжимается, словно падаю я сам, и фигура исчезает под мостовой. Я никогда не смогу привыкнуть смотреть на это.

- Похоже, они весело проводят время, - замечает Гас, снова делая глоток кофе. - Тебе, конечно, всегда рады здесь, если ты пришел поработать во внеурочное время, но нет ничего криминального в том, чтобы ты просто повеселился, Четыре.

И он уходит.

- Так мне и говорили, - бубню я.

Я оглядываю комнату контроля. Она почти пуста - в День Посещений мало кто нужен для работы, обычно это самые старшие. Гас оглядывает свой экран. Двое других помогают ему, прослушивая записи с наушниками, надетыми наполовину. И еще я.

Я набираю команду, вызывающую запись, которую я сохранил на прошлой неделе. На ней Макс в своем офисе за компьютером. Он нажимает на клавиши указательным пальцем, пытаясь попасть на правильные, делая перерывы в несколько секунд между нажатиями. Не многие Бесстрашные умеют хорошо печатать, тем более Макс, который, по слухам проводил большую часть времени, патрулируя кварталы афракционеров с ружьем наперевес - вряд ли он ожидал, что ему когда-нибудь понадобится использовать компьютер. Я наклоняюсь близко к экрану, чтобы убедиться, что цифры, которые я ранее записал, правильные. Если все так, то у меня есть пароль от учетной записи Макса, написанный на кусочке бумаги в моем кармане.

С тех пор, как я выяснил, что Макс тесно сотрудничает с Джанин Мэтьюс и начал подозревать, что они причастны к смерти Амара, я старался найти способ узнать больше. Когда я увидел его набирающим пароль через несколько дней, я нашел один.

084628. Да, цифры похожи на правильные. Я снова открываю запись с камер службы безопасности в реальном времени и прокручиваю изображения с камер, пока не нахожу те, что показывают офис Макса и коридор рядом с ним. Затем я набираю команду, чтобы исключить запись офиса Макса из периодического показа, поэтому Гас и другие её не увидят; она будет проигрываться только на моем экране. Съемка целого города всегда поделена на то количество людей, которые присутствуют в диспетчерской, поэтому мы никогда не смотрим на одинаковые изображения. Мы должны подобным образом изымать запись из общего просмотра на несколько секунд, если есть необходимость поближе рассмотреть что-либо, но к счастью у меня это не займет много времени. Я выскальзываю из комнаты и направляюсь к лифтам.

Этот уровень Пайер почти пуст - все ушли. Это упрощает мне то, что я должен сделать. Я еду на лифте до десятого этажа и целенаправленно двигаюсь к офису Макса. Я выяснил, что когда ты крадешься куда-то, лучше всего не выглядеть так, как будто ты крадешься. Я постукиваю по флешке в кармане, пока иду, и поворачиваю за угол к офису Макса.

Я слегка подталкиваю открытую дверь ботинком - сегодня, немного раньше, когда я убедился, что он ушел в Яму, готовиться ко Дню Посещений, я незаметно прокрался сюда и заклеил замок. Я бесшумно закрываю за собой дверь, не включая свет, и опускаюсь на пол рядом с его столом. Я не хочу передвигать кресло, на котором он сидит; я не хочу, чтобы он увидел малейшие изменения в комнате, когда он вернется.

Экран запрашивает пароль. Во рту пересыхает. Я достаю листок из кармана и прижимаю его раскрытым к столу, пока ввожу их. 084628.

Экран меняется. Не верю, что это сработало.

Поторопись. Если Гас обнаружит, что я исчез, я не знаю, что скажу, какое возможное объяснение мог бы дать, чтобы оно прозвучало разумно. Я вставляю флешку и передаю программу, которую загрузил туда ранее. Я попросил Лорен, одну из техперсонала Бесстрашия и моего бывшего инструктора на обучении, программу, которая позволит одному компьютеру скопировать другой, под предлогом, что я хотел разыграть Зика, когда тот будет на работе. Она была рада помочь, - еще одна вещь, которую я узнал о бесстрашных, - они всегда за розыгрыши, и редко ищут подвох.

Несколько нажатий клавиш, программа установлена и скрыта где-то в компьютере Макса, куда, я уверен, он никогда не зайдет. Я кладу флешку обратно в карман, вместе с листком бумаги с написанным на нем паролем, и покидаю кабинет, не оставляя отпечатков на стеклянной части двери.

Это было легко, думаю я, снова продвигаясь к лифтам. Судя по моим часам, это заняло у меня пять минут. Я могу сказать, что был в ванной, если кто спросит.

Но, когда я возвращаюсь в комнату контроля, Гас стоит у моего компьютера, пялясь в экран. Как долго он был здесь? Видел ли он, как я вломился в офис Макса?

- Четыре, - произносит Гас замогильным голосом. - Почему ты изолировал запись? Ты не должен изымать объекты из доступа, ты это знаешь.

- Я...

Соври! Соври сейчас же!

- Я подумал, что что-то увидел, - заканчиваю я фразу. - Нам разрешено изолировать записи, если мы увидели что-то необычное.

Гас продвигается ко мне.

- Так, - говорит он, - почему же я видел тебя, уходящим из того же коридора? - Он показывает на коридор на моем экране. Горло стягивает.

- Я думал, что я что-то увидел и пошел наверх проверить, - продолжаю я. - Я извиняюсь, я просто хотел размяться.

Он пялится на меня, кусая щеку изнутри. Я не шевелюсь. Я не оглядываюсь.

- Если ты снова увидишь что-то необычное, то следуй протоколу. Ты доложишь об этом твоему наставнику, а это... кто, еще раз?

- Вы, - говорю я, слегка задыхаясь. Не люблю находиться под чьей-то властью.

- Правильно. Я вижу, ты все понял, - говорит он. - Честно, Четыре, после года работы у тебя не должно быть столько неполадок. У нас очень простые правила и все, что ты должен делать, это следовать им. Это твое последнее предупреждение. Окей?

- Окей, - говорю я.

Меня неоднократно отчитывали за то, что я снимал видео с ротации, чтобы посмотреть встречи Джанин Мэтьюс и Макса, или Макса и Эрика. Я ни разу не получил полезной информации, и меня почти всегда ловили.

- Хорошо, - его голос становится мягче. - Удачи с инициируемыми. У тебя в этом году опять переходники?

- Да, - отвечаю я. - У Лорен бесстрашные по рождению.

- А, очень жаль. Я надеялся, что ты познакомишься с моей младшей сестрой, - говорит Газ. - На твоем месте я бы сделал что-то, чтобы развеяться. У нас тут все хорошо. Только верни запись в ротацию, прежде чем уйдешь.

Он возвращается назад к компьютеру, и я разжимаю челюсть. Я даже не осознавал того, что делал. Мое лицо пульсирует, я закрываю компьютер и ухожу из комнаты наблюдения. Не могу поверить, что мне это сошло с рук.

Теперь, с этой программой, установленной на компьютер Макса, я могу просмотреть каждый из его файлов в относительной безопасности диспетчерской. Я могу в точности выяснить, что он и Джанин Мэтьюс замышляют.

Той ночью мне снилось, как я иду по коридорам Пайер, и я один, но коридор не заканчивается, и вид из окон не меняется: тянущиеся железнодорожные пути, заворачивающие в высокое здание, солнце, скрытое за облаками. Мне кажется, что я иду несколько часов, и когда я вздрагиваю и просыпаюсь, я как будто вообще не спал.

Потом я слышу стук и голос, кричащий "Открывай!"

Это больше похоже на ночной кошмар, чем на однообразную картинку, от которой я только что избавился, - я уверен, что это солдаты Бесстрашия стоят у дверей, потому что они обнаружили, что я дивергент, или что я шпионю за Максом, или что в прошлом году общался с моей матерью-афракционеркой. Все, что обозначает "предатель фракции".

Солдаты Бесстрашия, пришедшие меня убить - но пока я иду к двери, я осознаю, что если бы они собирались это сделать, они бы не устроили такой шум в коридоре. Кроме всего прочего, голос принадлежит Зику.

- Зик, - выдыхаю я, когда открываю дверь. - Что с тобой? Сейчас середина ночи. - По его лбу бежит струйка пота, он едва дышит. Должно быть, он бежал сюда.

- У меня была ночная смена в диспетчерской, говорит Зик. - Что-то произошло в спальне перешедших.

Почему-то моя первая мысль о ней, ее большие глаза пристально смотрят на меня из тайников моей памяти.

- Что? - спрашиваю я. - С кем?

- Поговорим по дороге, - говорит Зик.

Я надеваю обувь и куртку и следую за Зиком вниз по коридору.

- Эрудит. Блондин, - говорит Зик.

Я чувствую облегчение. Это не она. С ней ничего не случилось.

- Уилл?

- Нет, другой.

- Эдвард.

- Да, Эдвард. На него напали. Ранили ножом.

- Он мертв?

- Жив. Его ударили в глаз.

Я останавливаюсь.

- В глаз?

Зик кивает.

- Кому ты рассказал?

- Ночному дежурному. Он пошел сообщить Эрику, тот сказал, что разберется с этим.

- Конечно, разберется. - Я сворачиваю направо, в сторону от спальни перешедших.

- Куда ты направляешься?- интересуется Зик.

- Эдвард уже в больнице? – спрашиваю я, отходя обратно. Зик кивает.

- Тогда я иду к Максу, - заключаю я.

Территория Бесстрашия не такая большая, чтобы я не знал, где живут люди. Квартира Макса скрыта в задних коридорах территории, рядом с черным ходом, который выходит снаружи прямо рядом с железнодорожными путями. Я иду к ней, следуя за синими аварийными лампами освещения, которые работают от нашей солнечной батареи.

Я барабаню костяшками пальцев по металлической двери, будя Макса так же, как меня разбудил Зик. Через несколько секунд он открывает дверь нараспашку, его ноги босы, а взгляд дикий.

- Что случилось? - спрашивает он.

- Одного из моих новобранцев ранили в глаз, - говорю я.

- И ты пришел сюда? Разве никто не сообщил Эрику?

- Да. Это то, о чем я хотел с тобой поговорить. Ничего, если я войду?

Я не жду ответа - я проскальзываю мимо него и направляюсь в гостиную. Он включает освещение, открывая взору самую неряшливую гостиную, которую я когда-либо видел, кофейный столик усеян использованными чашками и тарелками, диванные подушки в беспорядке, пол серый от пыли.

- Я хочу, чтобы инициация стала такой, как раньше, до того, как Эрик сделал ее более конкурентной, - заявляю я, - и я хочу, чтобы он не появлялся в моей тренировочной комнате.

- Уж не думаешь ли ты, что Эрик виноват в том, что твой инициированный был ранен? - отвечает Макс, скрещивая руки на груди. - Или что ты в том положении, чтобы командовать?

- Да, это его вина, конечно, это его вина! - говорю я громче, чем должен бы. - Если бы они не сражались вдесятером за одно место в списке, они не были бы настолько доведены до отчаяния, что готовы нападать друг на друга. Он их настолько сильно взвинтил, что они в конце концов обречены взорваться!

Макс молчит. Он выглядит недовольным, но не насмехается надо мной, это уже начало.

- Ты не думаешь, что ответственность должен нести тот новичок, который напал? - говорит Макс. - Ты не думаешь, что винить нужно его или её, а не Эрика?

- Разумеется, он, она - кто бы это ни был, - должен нести ответственность, - отвечаю я. - Но это никогда бы не случилось, если бы Эрик...

- Ты не можешь быть в этом уверен, - говорит Макс.

- Я могу говорить об этом с уверенностью разумного человека.

- А я не разумный? - Его голос низкий, опасный, и вдруг я вспоминаю, что Макс не только лидер бесстрашных, кому я понравился по какой-то необъяснимой причине - он лидер бесстрашных, который тесно работает с Джанин Мэтьюс, он тот, кто назначил Эрика, тот, кто, возможно, имеет отношение к смерти Амара.

- Я не это имел в виду, - говорю я, стараясь оставаться спокойным.

- Ты должен быть осторожным, говоря все, что думаешь, - замечает Макс, двигаясь ближе ко мне. - Или кто-нибудь начнет думать, что ты оскорбляешь свое начальство.

Я не отвечаю. Он двигается еще ближе.

- Или подвергаешь сомнению ценности фракции, - добавляет он, и его налитые кровью глаза медленно перемещаются к моему плечу, где пламя бесстрашных на моем тату высовывается из-под воротника рубашки. Я спрятал пять символов фракций, которые покрывают мою спину с тех пор как сделал их, но в данный момент, по некоторым причинам, я ужасно боюсь, что Макс знает о них. Знает, что они означают, что я не идеальный член Бесстрашия; я тот, кто верит, что не только одно качество должно цениться; я - дивергент.

- У тебя был шанс стать лидером Бесстрашия, - говорит Макс. - Может быть, ты мог бы избежать этого инцидента, если бы ты не сбежал, как трус. Но ты сбежал. Поэтому сейчас тебе приходится иметь дело с последствиями.

Его возраст написан на лице. У него морщины, которых не было в прошлом году или за год до этого, у него бурая, словно присыпанная пеплом, кожа.

- Эрик настолько занят обучением, насколько нужно, потому что ты в прошлом году отказался следовать приказам...

В прошлом году в спортзале я остановил все бои до того, как травмы не стали слишком тяжелыми, против приказа Эрика, что бой останавливается только тогда, когда один из участников не может продолжать. В результате я чуть не потерял свое место инструктора на обучении; так бы и случилось, если бы Макс не вмешался.

- ... и я хотел дать тебе еще один шанс сделать все как надо, хорошо контролируя ситуацию, - продолжает Макс. - Но у тебя не получилось. Ты зашел слишком далеко.

Пот, выступивший на моем лице, пока я шел сюда, холодеет. Он шагает назад и снова открывает дверь.

- Убирайся из моей квартиры и занимайся своими новобранцами, - заключает он. - Не дай мне увидеть, как ты перейдешь черту снова.

- Да, сэр, - тихо отвечаю я и ухожу.

Рано утром я иду в больницу проведать Эдварда, когда солнце встает, сияя сквозь стеклянный потолок Ямы. Его голова перевязана белыми бинтами, и он не двигается, не разговаривает. Я ничего не говорю ему, просто сажусь у изголовья и наблюдаю за тем, как бегут минуты на настенных часах.

Я был идиотом. Я думал, что был неуязвим, что желание Макса, чтобы я стал лидером бесстрашных, никогда не пошатнется, что на определенном уровне он мне доверяет. Как же я сразу не догадался. Марионетку - вот все, что когда-либо хотел Макс. Так сказала моя мать.

Я не могу быть марионеткой. Но я также не уверен, кем мне следует быть взамен.

Симуляция Трис Приор является практически прекрасным местом, небо желто-зеленое, желтая трава растет на милю в каждом направлении

Странно наблюдать за симуляцией чужих страхов. Глубоко лично. Мне не кажется правильным заставлять других людей чувствовать себя уязвимыми, даже если они мне не нравятся. Каждый человек имеет доступ к ее секретам. Наблюдение за страхами моих новобранцев, одного за другим, создает ощущение, словно мою кожу оцарапали наждачной бумагой.

В симуляции Трис желтая трава абсолютно неподвижна. Если бы воздух не был застоявшимся, я бы сказал, что это сон, а не кошмар - но такой воздух означает для меня одно: приближающуюся бурю.

По траве движется тень, и большая черная птица садится на ее плечо, впиваясь своими когтями в ее рубашку. Мои кончики пальцев покалывает, когда я вспоминаю, как прикоснулся к ее плечу, когда она входила в комнату симуляции, как я откинул её волосы с шеи, чтобы сделать укол. Глупо. Легкомысленно.

Она с силой ударяет черную птицу, но тотчас же все повторяется. Грохочет гром; небо темнеет не от туч, а от птиц, невероятно огромной стаи, двигающейся в унисон, словно много частей одного разума.

Звук её крика - самый худший звук в мире, он отчаянный - она отчаялась получить помощь, а я не в состоянии ей помочь, хотя я знаю, что все, что я вижу - не реально, я знаю это. Вороны неумолимо продолжают приближаться, окружая ее, заживо хороня ее среди темных перьев. Она кричит о помощи и я не могу ей помочь, и я не хочу смотреть на это, я не хочу больше смотреть ни секунды.

Но потом она начинает двигаться, она ложится на траву, потягивается, расслабляется. Если ей больно, она этого не показывает; она просто закрывает глаза и отстраняется, и почему-то это хуже, чем ее крики о помощи.

Потом все заканчивается.

Она подается вперед в металлическом кресле, смахивает с тела птиц, хотя их нет. Потом сворачивается в клубок и прячет лицо.

Я протягиваю руку, чтобы коснуться ее плеча, успокоить ее, но она с силой бьет меня по руке.

- Не прикасайся ко мне!

- Все закончилось, - говорю я, морщась: она бьет сильнее, чем ей кажется. Я не обращаю внимания на боль и глажу рукой ее волосы, потому что я глупец, и я неуместен, и глуп...

- Трис.

Она только покачивается взад-вперед, успокаивая себя

- Трис, я доведу тебя до спальни, хорошо?

- Нет! Они не должны меня видеть... не в таком состоянии...

Вот что делает новая система Эрика: смелый человек только что одержал победу над одним из его худших страхов меньше чем за 5 минут, испытание, с которым большинство справляется за вдвое большее время, но она в ужасе от того, что ей нужно вернуться назад по коридору, что в любом случае она будет выглядеть слабой или уязвимой. Трис - бесстрашная, открытая и простая, но эта фракция на самом деле больше не Бесстрашие.

- Ох, успокойся, - говорю я раздраженнее, чем должен бы. - Я выведу тебя через заднюю дверь.

- Мне не нужно, чтобы ты... - я вижу, как трясутся ее руки, когда она отвергает мое предложение.

- Ерунда, - возражаю я. Я беру ее за руку, помогая встать. Пока я продвигаюсь к задней двери, она вытирает глаза. Однажды Амар провел меня через нее, пытаясь отвести в спальни, даже когда я этого не хотел, как она сейчас. Неужели возможно пережить дважды одну и ту же историю с разных точек зрения?

Она выдергивает свою руку из моей и поворачивается ко мне.

- Почему ты сделал это со мной? В чем смысл, а? Когда я выбрала Бесстрашие, я не знала, что подпишусь на недели пыток!

Если бы на ее месте был какой-нибудь другой новобранец, я бы к этому времени уже десятки раз наорал на него за несоблюдение субординации. Я бы чувствовал себя под угрозой от ее постоянных нападок на мою репутацию и постарался бы подавить её бунт так же безжалостно, как это сделал с Кристиной в первый день посвящения. Но Трис заслужила мое уважение, когда прыгнула первой в сетку; потом она бросила мне вызов во время её первого приема пищи; потом её не отпугнули мои неприятные ответы на вопросы; когда она заступилась за Ала и смотрела мне прямо в глаза, пока я метал в нее ножи. Она не моя подчиненная, просто не может ею быть.

- А ты думала, преодолеть трусость будет легко? - спрашиваю я.

- Это не преодоление трусости! Трусость - это то, как ты действуешь в реальной жизни, а в реальной жизни меня не заклевывают до смерти вороны, Четыре!

Она начинает плакать, а я слишком застопорен от того, что она только что сказала, чтобы чувствовать себя неловко от ее слез. Она не усваивает уроков, которые преподносит Эрик. Она усваивает другие вещи, мудрые вещи.

- Я хочу домой, - говорит она.

Я знаю, где камеры в этом коридоре. Я надеюсь, ни одна из них не записала ее слов.

- Научиться думать в разгар паники - вот урок, который каждый, даже твоя семья Сухарей, должен выучить, - говорю я. Я подвергаю сомнению многие вещи в обучении бесстрашных, но симуляции страха не одни из них; они - наиболее эффективный способ для человека взаимодействовать со своими собственными страхами и победить их, гораздо более эффективный, чем метание ножей или борьба. - Вот чему мы пытаемся научить тебя. Если ты не можешь усвоить это, тогда убирайся отсюда, потому что ты нам будешь не нужна.

Я резок потому, что знаю, что она справится. И еще потому, что просто не могу по-другому.

- Я пытаюсь, но я провалилась. Я плохо справляюсь.

Я чувствую, что сейчас рассмеюсь.

- Как долго, по-твоему, ты была в той галлюцинации, Трис?

- Я не знаю. Полчаса?

- Три минуты, - говорю я. - Ты справилась в три раза быстрее, чем кто-либо из инициированных. Кем бы ты не была, ты не лузер.

Ты, должно быть, дивергент, думаю я. Но она не сделала ничего, чтобы изменить симуляцию, поэтому может и нет. Может, она просто настолько храбрая.

Я улыбаюсь ей.

- Завтра у тебя получится лучше, вот увидишь.

- Завтра?

Она успокоилась. Я прикасаюсь к ее спине, прямо между плеч.

- Что было твоей первой галлюцинацией? - спрашивает она меня.

- Это в большей степени не что, а кто.

Говоря это, я думаю, что мне просто следует рассказать о первом препятствии в моем пейзаже страха, боязни высоты, хотя это не совсем то, о чем она меня спрашивает. Когда я рядом с ней, я не могу контролировать то, что говорю так же, как я это делаю рядом с другими людьми. Я говорю расплывчато, потому что только так могу останавливать себя, чтобы не сказать чего-либо лишнего, моя голова забита ощущением ее тела под её рубашкой.

- Это неважно.

- И ты преодолел этот страх?

- Еще нет. - Мы дошли до двери спальни. Прогулка еще никогда не заканчивалась так быстро. Я кладу руки в карманы, чтобы еще раз не сделать что-нибудь глупое. - И, может, никогда не преодолею.

- Так они не уходят?

- Иногда уходят. А иногда другие страхи занимают их место. Но смысл не в том, что бы стать бесстрашным. Это невозможно. Научиться контролировать твой страх и как освободиться от него, вот в чем смысл.

Она кивает. Я не знаю, для чего она пришла сюда, но если бы мне пришлось угадывать, то, возможно она выбрала Бесстрашие за её свободу. Отречение бы подавляло искру в ней, пока она совсем бы не угасла. Бесстрашие, несмотря на свои недостатки, разжигает искру в пламя.

- В любом случае, - говорю я, - твои страхи редко такие, какими выглядят в симуляции.

- Что ты имеешь в виду?

- Ну, ты же не боишься ворон? - улыбаюсь я. - Когда ты видишь ее, ты разве убегаешь от нее с воплями?

- Нет, вроде нет.

Она придвигается ближе ко мне. Я чувствовал себя спокойнее, когда между нами было больше места. Все ближе, и я думаю о прикосновении к ней, в моем рту становится сухо. Я никогда не думал так о людях, так о девушках.

- Так чего я боюсь на самом деле? - спрашивает она.

- Я не знаю, - отвечаю я. - Только ты можешь знать.

- Я не знала, что становиться бесстрашной так трудно.

Я рад, что теперь мне есть над чем поразмыслить, кроме того, как легко бы было пристроить руку на изгибе ее спины.

- Мне говорили, что так было не всегда. Быть бесстрашным, я имею в виду.

- Что изменилось?

- Лидеры. Человек, который контролирует тренировки, задает стандарты поведения Бесстрашных. Шесть лет назад Макс и другие лидеры изменили обучение таким образом, что оно стало более соревновательным и жестоким.

Шесть лет назад часть обучения бою была короткой и не включала в себя беспощадно-сокрушительные спарринги. На новобранцах была защитная одежда. Акцент делался на том, чтобы быть сильным и способным, на развитии товарищеских отношений с другими новобранцами. Даже когда новобранцем был я, было лучше, чем сейчас - не было ограничений, чтобы стать членом Бесстрашия, драки заканчивались, когда один из дерущихся сдавался.

- Мне сказали, что это было нужно, чтобы проверить силу людей. И что приоритеты Бесстрашия вообще изменились. Спорю, ты не угадаешь, кто новый протеже командиров?

Конечно, она моментально угадывает.

- Так, если ты был первым среди инициированных, то каков был рейтинг Эрика?

- Вторым.

- Значит, он был вторым кандидатом в лидеры. А ты был их первым.

В точку. Я не знаю, был ли я первым, но я в любом случае был лучшим вариантом, чем Эрик.

- Почему ты так решила?

- То, как Эрик вел себя на ужине в первую ночь. Завистливо, несмотря на то, что у него есть все, чего он хочет.

Я никогда не думал про Эрика с этой точки зрения. Завидует? Чему? Я никогда ничего у него не отнимал, никогда не представлял для него реальной угрозы, именно он был после Амара, после меня. Но, возможно, она права: может быть, я никогда не замечал, насколько недовольным он был, оказавшись вторым после перешедшего из Отречения, после всей тяжелой работы, или из-за того, что Макс предпочитал меня в качестве лидера, хотя его определили сюда именно для того, чтобы стать лидером.

Она вытирает лицо.

- Видно, что я плакала?

Вопрос звучит для меня почти смешно. Ее слезы исчезли так же быстро, как появились, теперь ее лицо снова спокойное, ее волосы мягкие. Будто ничего не случилось - будто она не провела три минуты, охваченная ужасом. Она сильнее, чем был я.

- Хм. - Я приближаюсь, притворяясь, будто бы изучаю ее, но потом это уже не шутка и я стою очень близко к ней, мы дышим одним воздухом.

- Нет, Трис, - говорю я. - Ты выглядишь... - подбираю присказку бесстрашных, - твердой, как гвозди.

Она слегка улыбается. То же делаю и я.

- Эй, - сонно бормочет Зик, роняя голову на кулаки. - Не хочешь поработать вместо меня? А то мне хоть спички в глаза вставляй.

- Извини, - говорю я. - Мне просто нужно использовать компьютер. Ты ведь знаешь, что сейчас всего девять часов, да?

Он зевает.

- Я быстро устаю, когда мне скучно. Хотя смена почти закончена.

Мне нравится комната контроля по ночам. Только три человека следят за записями, поэтому там тихо, только слышен шум работы компьютеров. Через окна я вижу только серебро луны; все остальное погружено во тьму. Трудно найти мир в убежище бесстрашных, и здесь я делаю это чаще всего.

Зик поворачивается к своему экрану. Я сижу за компьютером через несколько сидений от него и отворачиваю экран. Затем я захожу в сеть, используя поддельный аккаунт, который я создал несколько месяцев назад, чтобы никто не мог отследить меня.

Как только я залогиниваюсь, я открываю программу-зеркало, которая позволяет мне пользоваться компьютером Макса удаленно. Подключение занимает секунду, но когда оно установлено, выходит, как будто я сижу в офисе Макса и использую тот же компьютер, что и он.

Я работаю быстро, систематично. Он именует папки цифрами, поэтому я не знаю, что именно содержится в каждой из них. Большинство из них безобидны, списки членов Бесстрашия или расписание событий. Я открываю и мгновенно закрываю их.

Я продвигаюсь в файлы все глубже, папка за папкой, и затем обнаруживаю кое-что странное. Список запасов, но среди них нет продуктов или товаров, или еще чего-нибудь, что можно ожидать для обычной жизни в Бесстрашии, - это список оружия. Шприцы. И что-то, помеченное как Сыворотка Д2.

Я могу придумать лишь одну причину, по которой Бесстрашию понадобилось бы столько оружия: нападение.

Но на кого?

Я проверяю диспетчерскую еще раз, кровь пульсирует в висках. Зик играет в компьютерную игру, которую сам и написал. Второй оператор диспетчерской завалилась набок, её глаза полуоткрыты. Третий помешивает воду в стеклянном стакане соломинкой, смотря в окно. Никто не обращает на меня внимания.

Я открываю больше файлов. После нескольких безуспешных попыток я нахожу карту. На ней в основном цифры и буквы, поэтому сначала я не понимаю, что это такое.

Затем я открываю карту города в базе данных Бесстрашия, чтобы сравнить их, и сажусь назад в кресло, когда понимаю, на каких улицах сфокусирована карта Макса.

Сектор Отречения.

Это будет атака на Отречение.

Разумеется, это должно было быть очевидно. Нападением на кого могли бы озаботиться Макс и Джанин? Их вендеттой против Отречения, так было всегда. Я должен был понять это в тот момент, когда Эрудиция выпустила ту статью о моем отце, чудовищном муже и отце. Это единственная правдивая вещь, написанная ими, насколько я могу судить.

Зик пинает меня ногой.

- Смена окончена. Пора спать?

- Нет, - говорю я, - мне нужно выпить.

Он заметно оживляется. Не каждую ночь я отказываюсь от своего серого, замкнутого существования в пользу вечера излишеств Бесстрашия.

- Я в твоем распоряжении, - говорит он.

Я закрываю программу, учетную запись, всё. Я пытаюсь оставить и информацию о нападении на Отречение до тех пор, пока я не выясню, что с этим делать, но она преследует меня по пути в лифте, через холл и вниз по ступеням к подножию Ямы.

У меня сосет под ложечкой, когда я "выныриваю" из симуляции. Я отсоединяю от себя провода и встаю. Она все еще пытается прийти в себя от ощущения, что она почти утонула, потряхивая руками и делая глубокие вдохи. Я смотрю на нее некоторое время, не зная, как сказать то, что я должен сказать.

- Что? - говорит она.

- Как ты это сделала?

- Сделала что?

- Разбила стекло.

- Я не знаю.

Я киваю и подаю руку. Она поднимается без труда, но избегает моего взгляда. Я проверяю углы комнаты на наличие камер. Здесь только одна, именно там, где я и предполагал, как раз напротив нас. Я беру ее за локоть и веду из комнаты, туда, где, как я знаю, за нами не будут наблюдать, - в слепую зону между двумя точками слежения.

- Что? - повторяет она раздраженно.

- Ты дивергент, - говорю я. Я не очень-то любезен с ней сегодня. Я видел ее вчера с друзьями рядом с пропастью, и утрата рассудка, или трезвости, привела к тому, что я наклонился слишком близко, чтобы сказать, что она хорошо выглядит. Я обеспокоен тем, что зашел слишком далеко. Сейчас я обеспокоен еще больше, но по иным причинам.

Она разбила стекло. Она - дивергент. Она в опасности. Она смотрит с изумлением.

Затем она облокачивается на стену, приняв почти убедительно небрежный вид.

- Что такое дивергент?

- Не изображай дуру, - говорю я. - Я подозревал это в прошлый раз, но сейчас это очевидно. Ты управляешь симуляцией, ты дивергент. Я удалю запись, но если ты не хочешь упасть и разбиться насмерть на дне пропасти, ты придумаешь, как это скрыть во время симуляции! А теперь извини меня.

Я иду обратно в комнату симуляции, закрывая за собой дверь. Удалить запись легко - несколько касаний по клавишам, и все, запись чиста. Я дважды проверяю её файл, чтобы убедиться, что единственные данные в нем - с первой симуляции. Мне нужно будет придумать способ объяснить, куда делись данные этой сессии. Хорошую ложь, в которую Эрик и Макс поверят.

Второпях я достаю перочинный нож и вставляю его между панелей, закрывающих материнскую плату компьютера, раздвигая их. Потом я иду в коридор, к фонтану с питьевой водой, и наполняю рот водой.

Когда я возвращаюсь в комнату симуляций, я выплевываю немного воды в щель между панелями. Я вынимаю нож и жду.

Минуту или чуть больше спустя экран гаснет. Штабы Бесстрашия это в основном протекающие пещеры, повреждения от воды здесь бывают часто.

Я был в отчаянии.

Я отправил сообщение через того же афракционера, которого использовал в качестве посыльного в прошлый раз, когда хотел связаться с матерью. Я договорился о встрече с ней внутри последнего вагона пятнадцатого поезда из штабов Бесстрашия. Я предполагаю, она узнает, как найти меня.

Я сижу, прислонившись спиной к стене, обхватив рукой колено и наблюдаю, как проносится город. Ночные поезда ходят между остановками не так быстро, как дневные. Поэтому легче наблюдать, как сменяются здания, когда поезд продвигается ближе к центру города, как они становятся выше, но уже, как стеклянные колонны стоят рядом с маленькими, более старыми каменными сооружениями. Как будто один город находится поверх другого, один на другом.

Когда поезд достигает северной части города, кто-то пробегает мимо него. Я встаю, придерживаясь рукой за один из поручней вдоль стены, и Эвелин запрыгивает в вагон, одетая в обувь Дружелюбия, платье Эрудиции и жакет Отречения. Её волосы собраны назад, делая её и без того суровое лицо еще жестче.

- Привет, - говорит она.

- Привет, - отвечаю я.

- Каждый раз, когда я тебя вижу, ты становишься все больше, - замечает она. - Думаю, нет смысла беспокоиться, хорошо ли ты ешь.

- То же самое могу сказать о тебе, - говорю я, - но по другим причинам.

Я знаю, что она недоедает. Она афракционерка, и Отречение оказывает им меньше помощи, чем обычно, из-за эрудитов, которые давят на них, как они хорошо это умеют.

Я тянусь назад и достаю рюкзак с консервами из кладовой Бесстрашия. - Это просто пресный суп и овощи, но это лучше, чем ничего, - говорю я, когда отдаю его ей.

- Кто сказал, что мне нужна твоя помощь? - осторожно отвечает Эвелин. - У меня все в порядке, знаешь ли.

- Да, это не для тебя, - говорю я. - Это для твоих тощих друзей. На твоем месте я бы не отказывался от еды.

- Я и не отказываюсь, - возражает она, забирая рюкзак. - Я просто не привыкла к твоей помощи. Это обезоруживает.

- Знакомое чувство, - отвечаю я холодно. - Сколько прошло времени до того, как ты снова появилась в моей жизни? Семь лет?

Эвелин вздыхает.

- Если ты попросил меня прийти только для того, чтобы снова начать этот спор, боюсь, я не смогу остаться надолго.

- Нет, - говорю я. - Нет, я позвал тебя не поэтому.

Я вообще не хотел с ней общаться, но я знал, что в Бесстрашии я никому не могу рассказать о том, что я узнал об атаке на Отречение - я не знал, насколько они лояльны к фракции и её политике, но должен был кому-то рассказать. В последний раз, когда я разговаривал с Эвелин, она, казалось, знала, как обстоят дела в городе. Я предположил, что, возможно, она сможет мне помочь, пока еще не стало слишком поздно.

Это риск, но я не знал, куда еще обратиться.

- Я следил за Максом, - продолжаю я. - Ты говорила, что эрудиты связаны с бесстрашными, и ты была права. Они что-то затевают вместе, Макс и Джанин, и кто знает, кто еще.

Я рассказываю ей, что я увидел в компьютере Макса, списки поставок и карты. Я рассказываю ей, что я заметил по поводу отношения Эрудиции к Отречению, доклады, как они даже умы бесстрашных настраивают против нашей бывшей фракции.

Когда я заканчиваю, Эвелин не выглядит удивленной или мрачной. На самом деле, я понятия не имею, как прочитать выражение ее лица. Несколько секунд она молчит, потом говорит:

- Ты видел какую-нибудь информацию о том, когда это может произойти?

- Нет, - говорю я.

- Как насчет цифр? Насколько велика армия, которую планируют использовать Бесстрашие и Эрудиция? Откуда они собираются ее набрать?

- Не знаю, - разочарованно протягиваю я. - Да мне и все равно. Неважно, сколько у них рекрутов, они уничтожат Отречение за секунды. Не потому, что они не обучены защищаться, - они бы не смогли, даже если бы знали как.

- Я знала, что что-то происходит, - произносит Эвелин, наморщив лоб. - В штабах Эрудиции свет сейчас горит постоянно. Это означает, что они больше не боятся неприятностей с советом лидеров, что ... говорит об их растущем недовольстве.

- Окей, - говорю я. - Как мы предупредим их?

- Предупредим кого?

- Отречение, - поясняю я взволнованно. - Как мы предупредим Отречение, что их собираются убить, как предупредим Бесстрашие, что их лидеры вступили в сговор против Совета, как...

Я останавливаюсь. Эвелин стоит, свесив руки по бокам, лицо ее расслаблено и апатично. "Наш город меняется, Тобиас". Это сказала она мне, когда мы снова встретились в первый раз. "Вскоре каждому придется выбирать сторону, и я знаю, на какой тебе лучше оказаться".

- Ты уже знала, - говорю я, с трудом осознавая правду. - Ты знала, что они планировали что-то подобное, знала уже какое-то время. Ты ждешь этого. Рассчитываешь на это.

- У меня нет стойкой привязанности к бывшей фракции. Я не хочу, чтобы она или любая другая фракция контролировала этот город или людей в нем, - говорит Эвелин. - Если кто-то хочет устранить моих врагов вместо меня, я не стану им мешать.

- Я не могу тебе поверить, - говорю я. - Они не все как Маркус. Они беззащитны.

- Ты думаешь, что они невинны, - говорит она. - Ты их не знаешь. Я видела, кто они на самом деле.

Ее голос звучит хрипло и низко.

- Как, по-твоему, твоему отцу удалось лгать тебе про меня все эти годы? Ты думаешь, другие лидеры Отречения не помогли ему, не сохранили ложь? Они знали, что я не была беременна, что никто не вызывал врача, тела не было. Но, тем не менее, они сказали тебе, что я умерла, разве нет?

Раньше мне не приходило это в голову. Тела не было. Тела не было, но все эти мужчины и женщины, продолжавшие сидеть в доме моего отца в то ужасное утро и на похоронах вечером, притворялись для меня и для остальных членов Отречения, и даже их молчание говорило: никто бы нас не покинул. Кто бы захотел?

Я не должен бы удивляться, обнаружив, что фракция полна лжецов, но, возможно, часть меня все еще наивна, как дитя.

Теперь уже нет.

- Подумай об этом, - говорит Эвелин. - Ты действительно хочешь помочь им, тем людям, которые готовы сказать ребенку, что его мать мертва, лишь бы сохранить лицо? Или ты хочешь помочь устранить их от власти?

Я думал, что знаю. Те невинные отреченные, постоянно оказывающие услуги и кивающие на разный манер, они должны быть спасены.

Но те лжецы, которые заставили меня погрузиться в скорбь, которые оставили меня наедине с человеком, причинившим мне боль - нужно ли спасать их?

Я не могу смотреть на нее, не могу ей ответить. Я дожидаюсь, пока поезд поедет мимо платформы, и выпрыгиваю из него, не оглядываясь.

- Не пойми меня неправильно, но ты выглядишь ужасно.

Шона садится в кресло рядом со моим, опуская поднос на стол. У меня ощущение, что вчерашний разговор с матерью - это внезапный, оглушающий шум, и теперь все остальные звуки стали глуше. Я всегда знал, что мой отец жесток. Но я всегда считал, что другие отреченные невинны; глубоко внутрия всегда считал себя слабаком за то, что покинул их, будто будучи предателем собственных принципов.

Сейчас мне кажется, что, независимо от принятого решения, я все равно кого-нибудь предам. Если я предупрежу Отречение о планах нападения, которые нашел на компьютере Макса, я предам Бесстрашие. Если я не предупрежу, я снова предам свою прежнюю фракцию, гораздо в большей степени, чем предал до этого. Мне придется выбирать, и меня подташнивает при мысли о принятии этого решения.

Я пережил сегодняшний день единственным известным мне способом: проснулся и пошел на работу. Я вывесил рейтинги, которые стали причиной некоторых разногласий между мной, отстаивающим назначение большего количества баллов за улучшение показателей, и Эриком, встающим на защиту постоянства в результатах. Я пошел есть. Я пережил эмоции, будто оставив только мышечную память.

- Ты собираешься съесть хоть что-нибудь из этого? - интересуется Шона, кивая головой на мою тарелку, полную еды. Я пожимаю плечами.

- Может быть.

Я вижу, что она собирается спросить, в чем дело, поэтому меняю тему.

- Как дела у Линн?

- Ты должен знать это лучше, чем я, - отвечает она. - Видишь ее страхи и все такое.

Я отрезаю кусочек мяса и прожевываю его.

- На что это похоже? - спрашивает она осторожно, приподнимая брови. - Ну, видеть все их страхи.

- Я не могу говорить с тобой о ее страхах, - замечаю я. - Ты это знаешь.

- Это твое правило или правило Бесстрашия?

- А это важно?

Шона вздыхает.

- Иногда мне кажется, что я ее совсем не знаю, вот и все.

Мы доедаем оставшуюся еду в тишине. Именно это мне нравится в Шоне больше всего: ей не нужно заполнять пустые места. Когда мы заканчиваем, мы вместе уходим из столовой, и Зик зовет нас с другой стороны Ямы.

- Эй! - восклицает он, крутя рулон липкой ленты на пальце. - Как насчет того, чтобы пойти и попинать что-нибудь?

- Давай, - в унисон отвечаем мы с Шоной.

Мы идем к спортзалу, Шона рассказывает Зику о неделе у Стены.

- Два дня назад идиот, с которым я патрулировала, начал сходить с ума, клянясь, что что-то видел снаружи... Выяснилось, что это был пакет!

Рука Зика скользит к ее плечам. Я сжимаю пальцами костяшки рук и стараюсь не мешать им.

Когда мы подходим ближе, мне кажется, что я слышу голоса. Расстроенный, открываю дверь пинком. Внутри находятся Линн, Юрайя, Марлен и...Трис. Столкновение миров немного путает меня.

- Кажется, я что-то слышал, - говорю я.

Юрайя стреляет по мишени из игрушечного пластикового пистолета, вроде тех, что бесстрашные держат забавы ради - я знаю точно, что он ему не принадлежит, значит, он, скорее всего, Зика, а Марлен что-то жует. Она улыбается и машет мне, когда я захожу.

- Оказывается, это мой брат-идиот, - говорит Зик. - Вас не должно быть здесь после отбоя. Осторожно, а то Четыре расскажет Эрику и тот с вас скальп снимет.

Юрайя кладет пистолет на пояс сбоку, не разряжая его для безопасности. Когда-нибудь он закончит с дырой в заднице от пистолета, выстрелившего через штаны. Я не указываю ему на это.

Я держу дверь открытой, чтобы пропустить их через нее. Когда Линн проходит мимо, она говорит:

- Ты не рассказал бы Эрику.

- Нет, не рассказал бы, - отвечаю я. Когда Трис проходит мимо меня, я выставляю руку, и та автоматически занимает пространство между лопаток. Я даже не знаю, было ли это подсознательно или нет. И меня это не заботит.

Остальные начинают спускаться по коридору, наш прежний план провести время в спортзале забыт, как только Юрайя и Зик начинают препираться, а Шона и Марлен делят остатки кекса.

- Погоди секунду, - говорю я Трис. Она поворачивается ко мне, выглядя обеспокоенной, поэтому я пытаюсь улыбнуться, но сейчас это сделать трудно.

Я обратил внимание на напряжение в спортзале, когда вывешивал рейтинг ранее утром - раньше я не думал, когда подсчитывал баллы для рейтинга, что мне стоило бы записать её ниже для её собственной защиты. Это было бы оскорблением её навыков в симуляции, ставить ее ниже в списке, но, возможно, она предпочла бы оскорбление растущей пропасти между ней и ее приятелями-перешедшими.

Даже когда она бледна и обессилена, с порезанными пальцами и нерешительным взглядом, я знаю, что это не тот случай. Эта девушка никогда бы не захотела быть безопасно спрятанной в середине, никогда.

- Это твое место, ты это знаешь? - говорю я. - Ты нам подходишь. Скоро все закончится, так что... просто держись, хорошо?

Внезапно жар приливает к затылку, и я потираю его рукой, не в силах встретиться с ней глазами, хотя я чувствую на себе ее взгляд, когда молчание затягивается.

Затем она переплетает свои пальцы с моими, и я смотрю на нее с удивлением. Я слегка сжимаю её руку, и отмечаю, сквозь замешательство и усталость, что, хотя я и касался ее дюжину раз, и каждый раз это словно помутнение рассудка, она впервые ответила мне.

Потом она поворачивается и бежит, чтобы догнать друзей. И я стою в коридоре, улыбаясь, как идиот.

Уже почти час я стараюсь уснуть, ворочаясь под покрывалом в поисках удобного положения. Но кажется, что кто-то заменил мой матрас на сумку с камнями. Или, может быть, мой ум слишком занят, чтобы спать.

В конце концов я сдаюсь и делаю то, что делаю каждый раз, когда мне не спится, - надеваю обувь и куртку и иду к Пайер. Я подумываю о том, чтобы еще раз запустить программу пейзажей страха, но я не догадался пополнить свой запас сыворотки этим вечером, а сейчас будет хлопотно достать ее. Вместо этого я иду к диспетчерской, где Гас приветствует меня храпом, а двое других даже не замечают, как я вхожу.

Я не пытаюсь еще раз просмотреть файлы Макса - я чувствую, что знаю достаточно, что грядет что-то плохое и я не знаю, как это остановить.

Мне нужно кому-то рассказать, мне нужен кто-то, кто сможет разделить это со мной, сказать мне, что делать. Но нет никого, кому бы я мог доверить что-то подобное. Даже мои здешние друзья родились и выросли в Бесстрашии; как мне узнать, доверяют ли они безоговорочно своим лидерам? Я не могу знать.

Почему-то на ум приходит лицо Трис, открытое, но смущенное, когда она сжала мою руку в коридоре.

Я прокручиваю запись, просматривая городские улицы, и затем возвращаюсь на территорию Бестрашия. Большинство коридоров настолько темные, что я не смог бы там ничего увидеть, даже если бы там что-то было. В наушниках я слышу только шум воды в ущелье или свист ветра в аллеях. Я вздыхаю, склоняя голову на руку и наблюдаю за изображениями, меняющимися одно за другим, и позволяю им усыпить меня.

- Иди спать, Четыре, - говорит Гас через комнату.

Я просыпаюсь и киваю. Если я не наблюдаю за записями, то это значит, что находиться в комнате контроля нет смысла. Я выхожу из моего аккаунта и иду по коридору к лифту, стараясь не спать.

Пока я иду по вестибюлю, я слышу крик, исходящий снизу, из Ямы. Это не веселый клич бесстрашных, не вскрик кого-то приятно удивленного, или что-то вроде того, это крик ужаса.

Маленькие камушки разлетаются в стороны позади меня, когда я бегу вниз к подножию Ямы; я дышу быстро и тяжело, но размеренно.

Три высоких, одетых в черное человека стоят внизу у ограждения. Они столпились вокруг четвертого, объекта поменьше, и, хотя вижу я немного, я понимаю, что это драка. Или это можно было бы назвать дракой, если бы они не были трое против одного.

Один из нападавших оглядывается, видит меня и бежит в другом направлении. Когда я подхожу ближе, я вижу одного из оставшихся нападавших, поднявшего жертву над пропастью, и я кричу:

- Эй!

Я вижу ее светлые волосы и вряд ли могу разглядеть что-то еще кроме них. Я сталкиваюсь с одним из нападавших - Дрю, я узнал его по цвету волос - огненно-рыжему, - и швыряю его к ограждению. Я ударяю его раз, два, три в лицо, после чего он падает на землю, а я пинаю его, не думая, совсем не думая.

- Четыре,- ее голос тихий, хриплый и он - единственное, что может помочь мне вернуться. Она висит на ограждении, свисая над пропастью, как наживка на крючке. Другой, последний атаковавший исчез.

Я подбегаю к ней, хватая ее под плечи и снимаю с ограждения. Я держу ее перед собой. Она прижимает свое лицо к моему плечу, запуская свои пальцы под мою рубашку

Дрю, поверженный, лежит на земле. Я слышу, как он стонет, пока я уношу ее прочь - не в больницу, где те, кто пришел за ней, могут начать ее разыскивать, а в свою квартиру, расположенную в пустынном и отдаленном коридоре. Я толкаю входную дверь и кладу ее на кровать. Я ощупываю пальцами ее нос и скулы в поисках переломов, затем проверяю пульс и наклоняюсь ближе, чтобы проверить, как она дышит. Все кажется нормальным, ровным. Даже шишка на затылке, несмотря на припухлость и царапины, не выглядит серьезной. Она пострадала не сильно, но могла бы.

Мои руки трясутся, когда я отталкиваюсь от нее. Она ранена не сильно, а вот Дрю - может быть. Я даже не знаю, сколько раз ударил его, прежде чем она назвала мое имя и пробудила меня. Все тело начитает трясти и я проверяю подушку, поддерживающую ее голову, и покидаю квартиру, возвращаясь к ограждению у Ямы. По пути я пытаюсь воспроизвести последние несколько минут в голове, стараясь вспомнить, куда я его ударил и как сильно, но все сводится к чувству ярости.

Интересно, чувствовал ли я то же, что и он, думаю я, вспоминая дикий, пугающий взгляд Маркуса, появлявшийся всякий раз, когда он был зол.

Когда я подхожу к ограждению, Дрю все еще там, лежащий в странной позе на земле. Я перекидываю его руку через свои плечи и наполовину веду, наполовину тащу его в медблок.

Когда я возвращаюсь в квартиру, то немедленно иду в ванную, чтобы смыть кровь с рук - некоторые костяшки моих пальцев разбиты, порезаны от контакта с лицом Дрю. Если Дрю был там, другой атакующий должен быть Питером, но кто третий? Не Молли - фигура была слишком высокая, слишком большая. Вообще, есть только один инициированный такого размера.

Ал.

Я смотрю на мое отражение, будто могу увидеть в нем частички Маркуса, глядящего на меня из зеркала. У уголка моего рта рана - Дрю ударил меня в какой-то момент? Неважно. И провал в памяти неважен. Важно то, что Трис дышит.

Я держу руки в прохладной воде, пока та не становится чистой, после вытираю их полотенцем и иду к холодильнику за пакетом льда. Когда я иду к ней, я понимаю, что она проснулась.

- Твои руки, - говорит она, и это так смешно, так глупо - волноваться о моих руках, когда она недавно висела над пропастью со сдавленным горлом.

- Мои руки, - говорю я раздраженно, - не должны тебя беспокоить.

Я нависаю над ней, помещая пакетик со льдом под голову, где я ранее нашел шишку. Она поднимает руку и слегка касается моего рта кончиками пальцев.

Я никогда не думал, что можно почувствовать прикосновение таким образом, - будто всплеск энергии. Ее пальцы мягкие, любопытные.

- Трис, - говорю я. - Я в порядке.

- Почему ты там оказался?

- Я шел из комнаты контроля. И услышал крик.

- Что ты сделал с ними?

- Я отвел Дрю в больницу полчаса назад. Питер и Ал убежали. Дрю утверждает, что они просто пытались напугать тебя. По крайней мере, я думаю, это то, что он пытался сказать.

- Он в плохом состоянии?

- Жить будет. В каком состоянии, сказать не могу, - отвечаю я.

Я не должен позволить ей видеть эту сторону меня, сторону, которая получает дикое удовольствие от боли Дрю. У меня не должно быть этой стороны.

Она дотягивается до моей руки, сжимает ее.

- Хорошо, - говорит она.

Я смотрю на нее сверху. У нее тоже есть эта сторона, должна быть. Я видел, как она смотрела, когда побила Молли, так, будто собиралась драться до конца, независимо от того, без сознания был ее противник или нет. Может быть, мы с ней одинаковые.

Ее лицо искажается, кривится, и она начинает плакать. Чаще всего, когда передо мной кто-то плакал, у меня перехватывало дыхание, будто мне нужно было сбежать от человека, чтобы дышать. С ней я не чувствую себя подобным образом. С ней я не беспокоюсь, что она ждет от меня слишком многого, или что ей от меня что-то нужно. Я опускаюсь на пол, так, что мы оказываемся на одном уровне, и мгновение осторожно смотрю на нее. Затем я дотрагиваюсь рукой до ее щеки, обращая внимание на то, чтобы не нажимать на проявляющиеся синяки. Я провожу большим пальцем по ее скуле. У нее теплая кожа.

У меня нет подходящего слова, чтобы описать, как она выглядит, но даже сейчас, когда ее лицо местами опухло и лишено цвета, в ней есть что-то необыкновенное, чего я не замечал раньше.

В этот момент я в состоянии принять неизбежность того, что я чувствую, пусть и без удовольствия. Я должен поговорить с кем-то. Я должен доверять кому-то. И почему-то я знаю, я знаю, что это она.

Я начну с того, что скажу ей мое имя.

Я приближаюсь к Эрику в очереди за завтраком, стоя позади него с подносом, пока он накладывает омлет в свою тарелку с помощью ложки с длинной ручкой.

- Если бы я сказал, что вчера вечером на одного обучающегося напали несколько других обучающихся, - говорю я, - тебя вообще бы это взволновало?

Он сдвигает омлет на одну сторону тарелки, и приподнимает плечо.

- Мне надо волноваться, что их инструктор не в состоянии контролировать обучающихся, - говорит Эрик, пока я накладываю себе хлопья в миску. Он смотрит на мои разбитые костяшки. - Я мог бы волноваться, что это гипотетическое нападение было бы уже вторым под надзором этого инструктора... тогда как у бесстрашных по рождению таких проблем нет.

- Напряжение между перешедшими, естественно, выше - они не знакомы друг с другом, или с этой фракцией, они дико разные по происхождению, - отвечаю я. - А ты их лидер, не ты ли отвечаешь за то, чтобы они были под контролем?

Он щипцами кладет кусок тоста рядом с яйцами. Затем он наклоняется к моему уху и говорит:

- Ты ходишь по тонкому льду, Тобиас, - шипит он. - Спор со мной в присутствии других. "Потерянные" результаты симуляции. Твоя очевидная необъективность в отношении более слабых обучаемых в рейтинге. Даже Макс сейчас соглашается. Если бы произошло нападение, не думаю, что он был бы очень доволен тобой, и, возможно, он не будет возражать, если я предложу снять тебя с твоей должности.

- Тогда ты останешься без инструктора за неделю до конца обучения.

- Я могу закончить его сам.

- Могу только представить, на что это будет похоже под твоим присмотром, - говорю я, прищуриваясь. - Нам даже не придется делать никаких сокращений. Они все умрут или сами покалечат себя.

- Если ты не будешь осторожнее, тебе не придется ничего представлять. - Он достигает конца раздачи еды и разворачивается ко мне.

- Условия конкуренции создают напряжение, Четыре. Совершенно естественно, что подобное напряжение должно быть каким-то образом снято. - Он слегка улыбается, почесывая кожу между кольцами пирсинга. - Атака наверняка показала бы нам в реальной жизни, кто силен, а кто слаб, как думаешь? Таким образом, нам бы не пришлось полагаться на результаты тестов. Мы могли бы принять более обоснованное решение о том, кому здесь не место. Это в том случае... если бы нападение было.

Вывод понятен: как пережившая нападение, Трис была бы признана более слабой, чем другие обучающиеся и была бы первым кандидатом на исключение. Эрик не бросился бы на помощь жертве, он бы настаивал на её изгнании из Бесстрашия, так же как он сделал до этого, чтобы Эдвард покинул его по собственному желанию. Я не хочу, чтобы Трис насильно отправили к афракционерам.

- Точно, - говорю я небрежно. - Хорошо, что в последнее время нападений не происходило.

Я наливаю немного молока в хлопья и иду к столу. Эрик не сделает ничего Питеру, Дрю или Алу, а я не могу ничего сделать, не выходя за рамки и не страдая от последствий. Но, может быть, может быть мне не нужно делать это в одиночку? Я опускаю поднос между Зиком и Шоной и говорю:

- Мне нужна ваша помощь кое в чем.

После того, как закончилось объяснение пейзажей страха, и обучающие отпущены на обед, я тяну Питера в сторону смотровой комнаты, которая находится рядом пустой комнатой для симуляций. Там находятся два ряда стульев, на которых будут сидеть новобранцы в ожидании сдачи финального теста. Там же находятся Шона и Зик.

- Нам нужно поговорить, - начинаю я.

Зик наклоняется к Питеру и швыряет его о бетонную стену с пугающей силой. Питер ударяется затылком и морщится.

- Приветик, - говорит Зик, а Шона продвигается к ним, вращая в руке нож.

- Что это? - спрашивает Питер. Он не выглядит хоть чуть-чуть испуганным, даже когда Шона ловит нож за рукоятку и касается острием его щеки, оставляя след. - Пытаетесь напугать меня? - презрительно улыбается он.

- Нет, - говорю я. - Пытаемся обратить твое внимание. Не только у тебя есть друзья, готовые причинить вред.

- Я не думаю, что инструктор обучающихся должен угрожать обучающимся, да? - Питер смотрит на меня широко открытыми глазами, и этот взгляд по ошибке можно было бы принять за невинность, если бы я не знал, каков он на самом деле. - Мне надо будет спросить у Эрика, чтобы убедиться.

- Я тебе не угрожаю, - говорю я. - Я даже не касаюсь тебя. И согласно записи камер из этой комнаты, которая хранится на компьютерах диспетчерской, тебя сейчас здесь даже нет.

Зик не может удержаться от ухмылки. Это была его идея.

- Угрожаю тебе я, - говорит Шона, почти рыча. - Еще один жестокая вспышка, и я преподам тебе урок о правосудии. - Она держит острие ножа прямо над глазом, и медленно опускает его, нажимая им на веко. Питер замирает, стараясь не двигаться даже чтобы вздохнуть. - Глаз за глаз. Синяк за синяк.

- Эрик, может, и не беспокоится о том, что ты вступаешь в борьбу со своими соучениками, - говорит Зик, - а нам есть дело до этого, и многим бесстрашным тоже. Тем, кто не считает, что ты можешь поднимать руку на твоего приятеля из членов фракции. Люди, которые внимательны к слухам, и распространяют из как лесной пожар. Нам не понадобится много времени, чтобы рассказать им, какой ты червяк, а им - сделать твою жизнь очень-очень сложной. Ты знаешь, здесь, в Бесстрашии, слава держится долго.

- Мы начнем со всех твоих потенциальных работодателей, - продолжает Шона. - Начальники в диспетчерской

- Зик может взять их на себя; командиры у Стены - этих возьму на себя я. Тори знает всех в Яме - Четыре, вы с Тори друзья, так?

- Да, друзья, - соглашаюсь я. Я придвигаюсь ближе к Питеру и наклоняю голову.

- Возможно, ты можешь причинить боль, новобранец, а мы можем устроить тебе пожизненное страдание.

Шона убирает нож от глаза Питера.

- Подумай об этом.

Зик отпускает рубашку Питера и приглаживает ее, продолжая улыбаться. Каким-то образом сочетание свирепости Шоны и жизнерадостности Зика, как ни странно, оказывается достаточным, чтобы напугать. Зик машет рукой на Питера, и мы все вместе выходим.

- Ты хочешь, чтобы мы в любом случае поговорили с людьми? - спрашивает у меня Зик.

- О да, - отвечаю я. - Но не только о Питере, еще и о Дрю и Але.

- Может, если он выдержит обучение, я случайно толкну его и он упадет прямо в пропасть? - с надеждой предлагает Зик, изображая жестом резкое падение.

Следующим утром у пропасти собирается толпа, все тихие и неподвижные, хотя запах завтрака манит всех нас к кафетерию. Мне не нужно спрашивать, зачем все собрались.

Это случается каждый год, уверили меня. Смерть. Как с Амаром, внезапная, ужасная и опустошающая. Тело вытаскивают из пропасти как рыбу на крючке. Обычно это кто-то молодой - несчастный случай, из-за того, что не удался рискованный трюк, а может быть и не несчастный случай, а лишний шаг израненного сознания, пострадавшего от тьмы, давления и боли Бесстрашия.

Я не знаю, как должен чувствовать себя из-за подобных смертей. Виновным, возможно, из-за того, что сам не чувствовал боли. Грустным оттого, что кто-то не мог найти другой способ бегства?

Я слышу имя, много раз повторенное наверху, и обе эмоции сильно бьют меня. Ал. Ал. Ал.

Мой новобранец - моя ответственность, и я потерпел неудачу, потому что я был одержим тем, чтобы поймать с поличным Макса и Джанин, чтобы обвинить во всем Эрика, своей нерешительностью о необходимости предупреждать Отречение. Нет - ни одна из этих вещей не так важна, как то, что я отстранился от них ради собственной защиты, когда должен был вытаскивать их из мрачных мест в светлые. Смех с друзьями на камнях в пропасти. Полуночные тату после игры "Слабо". Море объятий после объявления рейтингов. Эти вещи я должен был показать им - даже если бы они не помогли, я должен был попробовать.

Я знаю одно: после того, как будет завершен этот год обучения, Эрику не придется сильно стараться, чтобы вышибить меня с этой должности. Я уже готов уйти.

Ал. Ал. Ал.

Почему все погибшие люди становятся героями в Бесстрашии? Почему нам нужно, чтобы они становились ими? Может быть, они единственные, кого мы можем обрести во фракции прогнивших лидеров, конкурирующих сверстников или циничных инструкторов. Погибшие люди могут быть нашими героями, потому что не смогут разочаровать нас позднее; со временем они становятся только лучш