В ДУХОВНОМ ИЗМЕРЕНИИ ЯЗЫКА

Национальный язык выражает точку зрения народа на мир. Язык – это текст, рассказывающий об окружающей действительности. Но язык – это не просто рассказ данного народа о мире. Это притча, духовный смысл которой открывается не великому уму, а чистому сердцу. Открывается не сразу, а постепенно, по мере приобщения к Истине. Обнаружение семантических связей слов, казалось бы, далеких друг от друга, улавливание переклички между словами и текстами разных языков и эпох требуют не только лингвистической подготовки, но и опыта религиозной жизни. Причем правильно религиозной.

В широком смысле под нетерминологическим сочетанием «духовное измерение» можно понимать функционирование языка в сакральных текстах. Более узкое значение «духовного измерения» – это содержание языковых единиц, обусловленное определенным вероучением (в нашем случае – православным). В этом измерении многое может показаться необычным, потому что конфессиональная семантика порой значительно отличается от общенациональной. Так, в этом измерении возможно алогичное высказывание: «Не дожил до дня собственной смерти». Именно так будет с людьми, которых второе пришествие Христа застанет на земле. Они не умрут, а преобразятся для будущей жизни: «мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу» (1Фес. 4, 16-17). А, например, клишированное выражение заживо умер нужно понимать буквально: умер душой (т.е. потерял богообщение), сохраняя биологическую жизнь. Поэтому слова Христа «предоставь мертвым погребать своих мертвецов» (Лк. 9, 60) не метафора, а констатация факта.

Аналогично и выражаемый различными языковыми конструкциями смысл «вечная жизнь»: «Память о тебе вечно будет жить в наших сердцах». Традиционные слова некролога или надгробной речи признаются риторической фигурой. В устах Христа жизнь вечная – это жизнь вечная. Не больше и не меньше: «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25, 46); «И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11, 26). В национальном языке веровать семантически сложнее, чем жить: веровать = жить + верить. В духовном измерении объем понятий «жить» и «веровать» (православно во Христа)[15] совпадает: жить = верить.

Другой существенный момент подобного изучения языка – внимание к символическим фактам. Не имея однозначной интерпретации, они рассматриваются как промыслительные, если не противоречат православной догматике и канонической дисциплине. Промысел Божий обнимает весь тварный мир и всех его существ, включая демонов. Природа, сотворенная Богом, и культура – «вторая природа», созданная образом Божиим, помимо своего предметного значения и утилитарной функции, имеют и педагогический, нравоучительный смысл. Например, согласно французскому лингвисту А. Мейе: вера родственно авест. varajaiti ‘верить’ < ‘выбирать’. Эту этимологию можно оспорить, но даже в том случае, если она ошибочна, суть явления выражается ей точно. Земная жизнь – выбор среди религиозных учений (атеизм – тоже религия), выбор между вечной жизнью и вечной смертью. Пророк Моисей говорит еврейскому народу: «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое, любил Господа, Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему» (Втор. 30, 19-20). Жизнь – это выбор Христа, любой другой выбор – смерть. В свете всего сказанного просто страшно читать о выборе евреев на дворе претории Понтия Пилата. Разбойник Варавва, чье имя буквально означает «сын отца», становится их выбором. А Христос говорил им: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего» (Ин. 8, 44).

У любого языка можно спросить о чем угодно. Наши вопросы будут обращены не только к русскому языку как к сокровищнице мудрости православного народа, но и к другим языкам. Что прежде всего хочет знать человек? Все главные философские вопросы можно свести к одному: «Где Истина?» Вопрос этот многим кажется абстрактным и далеким от реальной повседневной жизни, хотя на самом деле это не так. Искание Истины – врожденная потребность всех людей, вне зависимости от их национальности, возраста, пола, образованности и т.д. Нет такого человека, который не задавался бы вопросами высочайшего философского порядка: о Боге и человеке, о жизни и смерти, о добре и зле. Отказ от подобного рода вопросов – проявление не только немощи и малодушия, но и насилие над собственной природой. Это бегство от самого себя, уход от реальности в мир иллюзий и миражей.

Человека, оглушенного ритмами современной жизни, подавленного обилием информации, занятого поиском хлеба и зрелищ, отталкивает всякая «философия». Он считает ее пустопорожней болтовней высоколобых бездельников, оправдывающих свое существование выяснением никому не нужных вещей. Но если изложить проблему не в терминах этики или морали, а в практических, всем известных словах, то интерес проявит любой простец. Например, на философско-интеллектуальном языке пребывание вне Истины обозначается как нахождение во лжи. Лингвофилософский анализ, доверяющий Библии и языковой информации, показывает: вне Истины – область смерти.

Вопрос, с которого начинается поиск Истины, каждый формулирует по-своему, но суть можновыразить так: «Зачем я живу? В чем смысл жизни?» Языки христианских народов (особенно русский и греческий) дают ответ, который связан с признанием бытия Бога и Христа как Спасителя человечества. Когда-то языческий мир в лице Пилата вопросил Христа: «Что есть истина?» (Ин. 18, 38). Пилат спрашивал риторически, не надеясь получить ответ на вопрос, о котором столь различно учили античные философы. В Ветхом Завете Истина названа благом человека. Иаков говорит Богу: «Недостоин я всех милостей и всех благодеяний, которые Ты сотворил рабу Твоему» (Быт 32, 10). Еврейское слово, переведенное как благодеяние, буквально означает «всякая истина» [Пятикнижие 1994, 157]. Величайшее благо – это, безусловно, сама жизнь. Воплощаясь, Христос соединяет в Себе это величайшее благо: «Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин.14, 6). Интересно, что греческое звучание пилатовского вопроса слышится русскому ответом: «Ti (что) estin (есть) alhqeia (истина)?» – [ти естин (алетейя)]: «Ты Истина (незабвенная)» (греч. alhqeia этимологически «не-забвенная»: a- ‘не’ и Lhtw ‘Лето – река забвения в Аиде’). Такие совпадения принято называть символическим или, говоря религиозным языком промыслительными – обнаруживающими промышление (заботу) Божие о человеке.

«Истина существует и Она только одна» – таково содержание, вложенное славянами в понятие «истина»: др.-русск. истый ‘правильный’, а ин – индоевропейский корень с числовым значением единицы (ср. название числительного один в германских и романских языках: нем. ein, англ. one, норв. en, швед. en; лат. unus, ит. uno, порт. um, фр. un; русск. один, иногда букв. «разово, раз от разу»). В христианском Символе веры, принятом на первых двух Вселенских Соборах, отражен именно такой бескомпромиссный взгляд на Истину: «Верую во Едину, Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». В логике отношения, подобные парам истина / ложь, жизнь / смерть называются комплементарной оппозицией: если не А, то В. Если Православие – Истина и Жизнь, то католицизм и протестантизм – ложь и смерть. Западное христианство таковое только по имени. И это не точка зрения экстремистов-фундаменталистов, а выражение учения Православной Церкви, на Шестом Вселенском соборе постановившей, что несоблюдающий богопреданных писаний и догматов «от сословия христианского, яко чуждый, да будет исключен и извержен» [Цит. по: Митрофан 2003, 38].

Католики изменили неприкосновенный Символ веры и ввели неизвестные древней Вселенской Церкви догматы. Протестанты не почитают Богородицу, святых, мощей, икон. Нарушая правила Вселенских Соборов, они подпадают под их запреты и анафематствования. Еретики поклоняются не Христу, а идолу своих страстей. Воля их направлена ко злу, потому что сущность всякой ереси, по словам свт. Игнатия Брянчанинова, богохульство [Игнатий 2002, 822]. Однако ум связывает предмет своего поклонения с Христом. В таком же добровольном неведении советские люди единодушно поклонялись «дедушке Ленину» в пионерском возрасте и боролись с «религиозными предрассудками» в комсомольском.

Жизненный путь, дороги жизни, выбрать свою стезю, наставить на путь истинный – эти и другие выражения метафорически изображают нашу жизнь как дорогу. На ней нужны четкие религиозные и нравственные ориентиры. На жизненных перепутьях легко заблудиться: и-е. * blendh ‘плохо различимый, туманный’ > праслав. blend // blond ‘сбиваться с дороги, блуждать’[Степанов 2001, 895]. Трансформация дифтонгоидного сочетания первого корня привела к появлению слова, которое сейчас стало непечатным. (Хотя оно встречается в славянском тексте Священного Писания – 1 Тим. 5, 13). Blond > блуд. Жизнь без Христа – в духовном смысле блуд. В 5-м кондаке акафиста прп. Сергию Радонежскому есть слова: «всех блудящих по морю страстного жития сего… благодатию озаряяй». Книга Ветхого Завета «Песнь Песней» символически раскрывает взаимотношения человека и Церкви, души и Христа как жениха и невесты. Самим Христом многократно используются притчи с образами Жениха и брачного пира. И если душа человеческая не обретет на земле своего Небесного Жениха, она ни в ком и ни в чем не найдет покоя.

Нет в этом суетном мире ценности, способной заменить человеку Того, Кем и для Кого он создан. Сбиться с пути, пойти по кривой дорожке, непутевый, беспутный, распутный. Это не просто слова, относящиеся к порочным людям. В свете вышесказанного это уход от Христа и креста влево – путь в погибель. Исправиться – направиться вправо. В духовном смысле – выбрать восточное направление, от нулевого гринвичского (Гринвич – город в Англии) меридиана в Россию, от католиков и протестантов к Православию. Восток – восхождение Солнца Истины Христа, Запад – падение вниз, забвение подлинного Христа, замена Его идолом собственных страстей и воображения. Опять-таки промыслительно правильный ориентир указан живущим в области тьмы западным людям их языками: англ. orient, нем. Orient ‘восток’. Для нас это восточное направление означает отказ от западного образа жизни – высоких потребительских стандартов, которые мы объективно не можем себе позволить по геоклиматическим условиям, холодного рационализма, хищнического прагматизма, эгоизма и т.п.

У идущего всегда есть какая-то конечная цель – пункт назначения. Камо грядеши, человече? «В никуда, в вечную смерть», – отвечает атеист. Православный ответ: «В жизнь вечную». Земные дороги должны вести к Истине, а Истина была распята на Голгофе. Потому и жизненный путь христианина должен быть крестным. В русском языке промыслительно совпали в звучании слова Христос и крест. Принявши всем сердцем Христа, основное население России прямо исповедало себя христианами-крестоносцами. В духовном смысле крестьянин – это несущий свой крест христианин. Исторически слово крестьяне возникло как реакция на жестокость и произвол ордынских баскаков и кощунов (кощун – татарский сборщик подати). Русские черные люди принимают имя, сплотившее их под чужеземным игом. Имя крестьянин одновременно напоминало о собственном духовном происхождении, о грехах, по которым попущена Богом безбожная власть, и о кресте пострадавшего за нас Христа.

Отклонение от Истины есть приобретение диавольского качества (лжи) и вступление в область смерти. Иудеям Христос сказал: «Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8, 44). Потеря Истины как блага и жизни означает соответственно скорбь и смерть, уготованную диаволу и грешникам. С таким решением «абстрактной» проблемы нормальный человек смириться не может.

Один из отцов кибернетики Н. Винер как-то высказался: «Действительно жить – это значит жить, располагая правильной информацией». Необходимо добавить: и правильной ее интерпретацией. Так что поищем Истину в Языке[16]. Игра стоит свеч: на кону – жизнь.

Список литературы

Игнатий (Брянчанинов), свт. Творения. Аскетическая проповедь. Письма к мирянам. М., 2002.

Митрофан (Зноско-Боровский), протоиерей. Сравнительное богословие. М., 2003.

Пятикнижие и гафтарот. Книга Брейшит. М., 1994.

Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. Изд. 2-е, испр. и доп. М., 2001.

Библейский перевод как сотериологическая проблема

Знания, воплощенные в концептуальной картине мира человека, включают и сведения о картине потустороннего мира, почерпнутые в текстах различной степени авторитетности. В православном сознании Библия имеет статус слова Божия, вследствие чего умозрительность подобного знания диктует особую осторожность переводчика и толкователя при работе с описывающими «тот свет» первоисточниками, в которых хранится неповрежденное трансляционными шумами переводов Откровение самого Бога. Иногда неудачность перевода создает проблему не просто лингвистического, но сотериологического характера, так как провоцирует ложные модели поведения. Рассмотрим текст из послания апостола Павла к коринфянам, служащий камнем преткновения для многих поколений христиан: «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос. Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор. 3, 13-15).

Любой читающий данный текст понимает его так: «огонь испытывает дела христиан, и те, кто совершил добрые дела, спасутся безболезненно, а те, чьи дела окажутся несовершенными, пострадав в огне, тоже спасутся». Действительно, как же еще можно понимать сам спасется, но так, как бы из огня? Однако православная традиция придает этому выражению противоположный смысл – не спасется, а погибнет. Обращение к оригинальному тексту сразу ставит под сомнение адекватность русского синодального перевода. Русской фразой спасется… из огня передана греческая σωθησεται (спасется) δια (через), πυρος (огня), букв. «спасется через огонь». Каковы возможные варианты перевода?

Данное место, которое толкователи относят к «неудобовразумительным», является лингвистическим основанием для двух ересей – католического учения о «чистилище» и отрицания догмата вечных мук. Сам догмат, как фрагмент религиозного знания, аксиоматичен и не может быть подвергнут рассудочной верификации, но его научная критика должна пройти интеллектуальную проверку. Тем более, что дать понятное другим обоснование своей веры – прямая обязанность христианина: «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1Петр. 3, 15).

Употребленный с Р.п. δια имеет четыре группы значений: пространственное, временное, инструментальное и причинное. Древние переводчики, в том числе св. Иероним, автор латинского перевода Библии – Вульгаты, и славянские просветители свв. Кирилл и Мефодий, остановились на орудийном понимании предлога: «спасется посредством огня, через действие огня». При таком переводе возникает недоумение: что значит спастись с помощью огня? В синодальном переводе недоумение устраняется употреблением предлога из, что дает повод к возрождению осужденной на V Вселенском Соборе ереси Оригена, в частности учившего о всеобщем спасении. Вероятно, на выбор переводчика повлияли положительное понятийное содержание слова «спасется» и форма Р.п. πυρος, требующая в русском языке предлогов из или от. Что же все-таки означает греческое σωθησεται δια πυρος?

Одним из пространственных значений δια в сочетании с Р.п. является ‘среди’, ‘в’ [Вейсман, 301], которое, на первый взгляд, представляется явно неуместным: спасется в огне звучит абсурдно. Но посмотрим пристальнее на глагол. Греческое σωθησεται, переведенное как «спасется», – это форма страдательного залога будущего времени, 3 л. полисемантичного глагола σωζω ‘спасать, сохранять, сберегать, хранить’ [Вейсман, 1221]. В форме страдательного залога σωζω означает ‘спасаться’ и ‘оставаться в живых’ [Вейсман, 1221]. Различное контекстуальное окружение актуализирует две разные семы «сохранится» и «спасется», нейтрализующиеся в семантически слабой позиции, что как раз и имеет место во фразе апостола Павла. И только те, у кого греческий язык родной, способны уловить ее семантические нюансы. По указанию Вейсмана, особенно часто δια эквивалентен предлогам среди, в при глаголах бытия εχειν ‘быть, находиться’, ειναι ‘быть, существовать’. Очевидно, что контекстуальным синонимом этих глаголов может быть слово σωθησεται в значении сохранится. Тогда «спасется (σωθησεται) в огне» должно означать «пребудет, останется живым, сохранится в огне», т.е. будет гореть, не сгорая, испытывая вечную муку, о которой прямо говорит Писание: «И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25, 46). Именно на такое прочтение и указывали греческие отцы в полемике с католиками на Флорентийском соборе (1438 г.): «Ибо «спастись» и «быть спасенным» у греков в обыденном нашем языке означает не иное что, как – «пребывать» и «быть». Но это-то и есть смысл слов Апостола…» [Амвросий 1994, 80]. Так понимали это место природные греки свт. Иоанн Златоуст, свт. Василий Великий, свт. Григорий Богослов, свт. Марк Эфесский и завершающий экзегезу первого тысячелетия знаменитый толкователь Писаний блаженный Феофилакт, который пишет: «Сам он не погибнет так, как его дела, не перейдет то есть в ничтожество, но спасется, то есть сохранится целым, чтобы гореть ему в огне» [Толкование 2004, 229]. Так понимал его и последний по времени святой толкователь апостольских посланий свт. Феофан Затворник, бывший к тому же опытным переводчиком с греческого: «Место это темно и подало повод к разным толкованиям. Слово: спасется означает, что он останется цел: домик его (т.е. дела – С.П.) сгорит, а он не сгорит, не уничтожится» [Творения 1893, 144].

К сожалению, в сознании некоторых церковных людей (не говоря уже о секулярном сознании атеиста и агностика) абсолютные, догматически закрепленные на Вселенских Соборах постановления приравниваются к исторически ограниченным, относительным научным истинам, корректирующимся дальнейшими исследованиями. Одно из решений согласовать бесконечность любви Бога и вечность мучений предложил философ-богослов священник Павел Флоренский в своей знаменитой работе «Столп и утверждение Истины». О. Павел пишет: «Слово «спасется – σωθησεται» подвергалось разным перетолкованиям; но, вопреки Златоусту и древним греческим толковникам, надо заметить, что σωζειν имеет значение не «сохранять» вообще, например, в геенне, для вечной муки, как объяснят Златоуст (– стояло бы тогда τηρησεται)[17], а именно спасать в благоприятном смысле. На это же указывает противоположность дела и самого и выражение δια πυρος, далеко не тождественное с εν πυρι = в огне, и переводимое: «через огонь» или «от огня» [Флоренский 2003, 198]. Как было показано, δια πυρος может быть синтаксическим синонимом конструкции с греческим дативом εν πυρι ‘в огне’. Противоположность дела и самого не указывает однозначно на спасение, а вполне может быть истолковано как сохранение человека, в отличие от его дела. В семантическом смысле предложенное о. Павлом слово τηρεω ‘хранить, охранять; беречь, сберегать; сохранять, соблюдать’ [Вейсман, с. 1242] ничем не лучше слова, употребленного апостолом. Согласно словарям, семантическое пространство, покрываемое глаголом σωζω, полностью включает объем понятийного содержания τηρεω. (См. [Вейсман 1999, Древнегреческо-русский словарь 1958]). В качестве доказательства О. Павел приводит и три примера употребления выражения δια πυρος в «благоприятном смысле». Фразу из Страбона он переводит как «сам спасен от (δια) кораблекрушения», что, с точки зрения русского речевого обихода, выглядит не совсем грамматично. Как мы видели, и греческий синтаксис допускает здесь перевод δια как ‘в’. Но если выражения «спасся от кораблекрушения» и «спасся в кораблекрушении» абсолютно тождественны, то «спасся от огня» и «спасся в огне» диаметрально противоположны. Поэтому о. Павел, учитывая зависимость семантики предлога от лексического значения существительного, произвольно останавливается на переводе, подтверждающем идею спасения грешника из огня. В конце концов сам о. Павел признает, что более обычным оборотом, передающим смысл спасся от, был оборот с предлогом εκ ‘от’ σωθεις εκ [Флоренский 2003, с. 198]. Пример из Свиды бросаться от мечей и огня, бежать от копья (Свида, или Суда – византийский толковый словарь греческого языка, составленный около 1000 г) не корректен. В приведенном выражении глагол движения создает сильную позицию для предлога δια, выбор которого однозначно определяется значением глагола: δια πυρος ριπτειν – бросаться от огня. В то время как смысл σωθησεται δια πυρος зависит от значения, в котором употреблен σωθησεται. Пример из пророка Исайи представляет собой обычный случай употребления δια при глаголе движения в основном пространственном значении: «пойдешь ли через (δια) огонь (πυρος), не обожжешься». (Ис. 43, 2). Здесь о. Павел словно бы не замечает зависимости общего смысла фразы от сложения семантики глагола и предлога. А ведь данный пример является аргументом против него: в этой фразе никак нельзя подставить от огня, но возможно обратное – в огонь. Кстати, именно так переведено δια πυρος в латинском и немецком текстах.

Итак, надо признать, что предпочтительней переводить δια πυρος винительным падежом с инструментальным внутрипадежным значением – через огонь, либо творительным, как в славянском тексте – огнемъ, либо, и это лучше всего отвечает смыслу текста и современной языковой компетенции, предложным – в огне. А слово σωθησεται во избежание соблазна следует переводить как сохранится.

Апостол Петр предупреждает, что в посланиях апостола Павла «есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают, как и прочие Писания» (2 Петр. 3, 16). Результаты православной экзегезы утверждены 19-м правилом VI Вселенского Собора: «и аще будет изследуемо слово Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили светила и учители Церкви в своих писаниях, и сими более удовлетворяются. Нежели составлением собственных слов, дабы при недостатке умения в сем, не уклонитися от подобающего» [Правила…1877, 343]. Попытка о. Павла научить великих греческих святых правильно понимать их собственный язык выглядит, мягко говоря, легкомысленной дерзостью. И в собственно лингвистическом смысле его аргументация выглядит неубедительно. Следовательно, дабы не попасть в число тех, о которых говорит апостол Петр, благоразумно придерживаться традиционного понимания: огонь испытывает добрые и злые дела христиан, которые соответственно спасаются для вечного блаженства и сохраняются для вечной муки. Свт. Игнатий (Брянчанинов) – непререкаемый авторитет в области догматического учения Церкви – определенно выражает Ее соборное мнение: «Священное Писание повсюду называет адские муки вечными, это учение постоянно проповедовалось и проповедуется Святой Церковью» [Игнатий 2008, 180-181]. Церковь одинаково классифицирует утонченно-рафинированную ревизию своего учения богословами-академиками и наивно-топорный фольклор простецов как ересь. И «горе тому, кто препирается с Создателем своим» (Ис. 45, 9).

Список литературы

Амвросий (Погодин), архимандрит. Святой Марк Эфесский и Флорентийская уния. М., 1994.

Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь. СПб., 1999.

Древнегреческо-русский словарь / Сост. Дворецкий И.Х. Под ред. проф. С.И. Соболевского. М., 1958.

Игнатий (Брянчанинов), епископ. Слово о смерти. М., 2008.

Правила Святых Вселенских Соборов с толкованиями. М., 1877. Репринт 2000.

Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование посланий святаго апостола Павла. Первое послание к коринфянам. Московский Сретенский монастырь, 1893. Репринт 1998.

Толкование блж. Феофилакта Болгарского на Апостол: В 3-х кн. – 2-е изд., испр. М., 2004. Кн. 2: Толкование на послание апостола Павла. Том I.

Флоренский П.А. Стол и утверждение Истины: Опыт православной теодицеи. М., 2003.

Церковнославянский и русский языки: сотериологический аспект изучения (на примере слов духовный и душевный)

«Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно

проникает до разделения души и духа»

(Евр. 4, 12)

В трихотомической антропологической модели человек состоит из духа, души и тела, на что со всей определенностью указывает Священное Писание. Неправильное истолкование дихотомической модели «душа-тело», тоже встречающейся у святых отцов, может привести к своеобразному душевному монизму, логическим следствием из которого станет легализация душевных переживаний в статусе духовных. Остановимся на анализе слов душевный (душевность) и духовный (духовность), потому что их смешение имеет важные последствия в жизни каждого человека.

В русской культуре противопоставлены два понимания душевности – православное и мирское. Библия оценивает душевность крайне негативно: «Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская» (Иак. 3, 15). Этот контекстуально-синонимический ряд объединяет сема неспасительности. О не признающих Истины погибающих своевольниках сказано: «в последнее время появятся ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям. Это люди, отделяющие себя (от единства веры), душевные, не имеющие духа» (Иуд 19). «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1Кор. 2, 14). Поэтому совершенно закономерно, что в церковнославянском языке душевный определяется соответствующе – ‘руководствующийся в мышлении началами естественными, следующий поврежденному разуму, – в противоположность внушениям Духа Св.’

В древнерусском языке слово душевный имело только пейоративное значение ‘чувственный’. В ХVII в. в связи с процессами секуляризации общества, наряду с отрицательным значением ‘руководствующийся разумом и чувствами (а не внушениями Св. Духа)’, появляется положительное ‘сердечный, искренний’ (Словарь ХI– ХVII вв). Словарь ХVIII века уже совсем не фиксирует отрицательного значения, как и словарь В.И. Даля (1863-1866), у которого душевный выглядит вполне современно ‘нравственный, относящийся до сердца’, ‘искренний, сердечный, задушевный’. Советские и постсоветские словари знают только подобные значения: ‘полный искреннего дружелюбия’ (Ожегов-Шведова); ‘искренний, откровенный, сердечный’ (МАС); ‘сердечный. искренний’ (БАС), ‘исполненный теплоты, доброты, сердечности’, ‘добрый, чуткий, отзывчивый’ (20-томник).

Душевность как проявление чувственности и чувствительности постепенно обретает права. Как показывают данные словарей, в ХVIII в. область чувств падшего человека светской гуманистической культурой была окончательно признана законной. Параллельно с этим процессом проходит десакрализация понятий «духовный» и «духовность».

В древнерусском языке слово духовный имело вполне определенное значение, которое И.И. Срезневский почему-то затруднился определить, приведя только латинское (spiritualis) и греческое (pneumatikoz) соответствия и дав примеры. В словаре церковнославянского языка духовный означает ‘в противоположность естественному мышлению и действованию, – происходящий от Духа Св., находящийся под влиянием Духа Св., живущий духом, как высшею частию существа человеческого, на кого собственно действует Дух Св., благодатный, святой’. В словаре ХVIII в. появляется современное значение ‘нравственный, моральный’. У В.И. Даля прибавляется сема интеллектуальности: «Духовный, бесплотный, нетелесный, из одного духа и души состоящий; все относящееся к Богу, церкви, вере; все относимое к душе человека, все умственные и нравственные силы его, ум и воля». В советскую эпоху под духовным понимается «внутренняя жизнь» человека: ‘связанный с внутренним, нравственным миром человека’ (МАС); ‘относящийся к внутренней, психической жизни человека, связанный с нею; интеллектуальный’ (БАС); ‘связанный с внутренним миром человека, его мироощущением, с проявлением его нравственных качеств’ (20-томник).

Сегодня понятие духовности размыто и имеет самые смутные очертания. Существительное духовность неправомерно охватывает нравственную и интеллектуальную сферы – ‘свойство души, состоящее в преобладании духовных, нравственных и интеллектуальных интересов над материальными’ (Ожегов-Шведова), ‘психическая, интеллектуальная сущность’ (БАС), ‘духовная, интеллектуальная природа, сущность человека, противополагаемая его физической, телесной сущности; богатство духовного мира человека, высокий уровень нравственных, интеллектуальных потребностей, норм’ (20-томник). В православной же антропологии нравственные и интеллектуальные проявления человека не относятся к духовным.

Интеллектуальность относится к душевным силам и лишь вследствие оскудения духовности принимается за таковую. Выдающийся хирург и ученый Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, ставший архиепископом Симферопольским и ныне причисленный к лику святых, указывает: «Итак, душу можно понимать как совокупность органических и чувственных восприятий, следов воспоминаний, мыслей, чувств и волевых актов, но без обязательного участия в этом комплексе высших проявлений духа, не свойственных животным и некоторым людям» [Лука 2003, 63]. Архимандрит Рафаил (Карелин) пишет: «Исследования, соединенные с изобретательством, сделали в минувшем веке возможным такие явления, которые до этого считались фантастикой. Это область человеческого интеллекта, область души, область приспособления к материальной действительности. <…> Религия (мы говорим о Православии) – это область не души, а духа» [Рафаил 2002, 3]. Иными словами, высочайшие достижения ума не выводят человека из границ душевности, т.е. животности. Можно быть интеллектуалом и оставаться в пределах животного состояния, что верно почувствовал, например, Б. Пастернак, как-то назвавший философов Марбургской школы «интеллектуальными животными». К подобному выводу приводит и сравнение двух дериватов, дающее четкое различие между духовным и душевным: бездуховный ‘лишенный интеллектуального, духовного содержания’; бездушный ‘без сочувственного, живого отношения к кому- чему-нибудь, равнодушный к людям, бессердечный’ (Ожегов-Шведова). Переведя сухие словарные дефиниции на язык зооморфных образов, получим: бездуховный человек – это животное, удовлетворяющееся низшими требованиям плоти, бездушный – это зверь, не имеющий жалости и сострадания.

Другой вариант подмены духовности – низведение ее до уровня нравственности. В современном русском языке нравственность означает ‘внутренние, духовные качества, которыми руководствуется человек, этические нормы; правила поведения, определяемые этими качествами’ (Ожегов-Шведова). Лингвокультурологический анализ позволяет преодолеть соблазн подмены духовности нравственностью. Слово нрав обозначает нейтральное понятие и синонимично слову характер. Суффиксы различают нравы: нравственный – это добронравный, нравный – ‘сердитый, крутого нрава’ (Ожегов-Шведова). На шкале мирской этики нравственность – положительное качество, безнравственность – отрицательное, а нрав – точка нуля. В бескомпромиссной этике Евангелия – «Кто не со Мною, тот против Меня» (Мф. 12, 30) – слово нравственность покрывало бы семантическое пространство безнравственности и нрава, т.к. нравственность и ее конкретные проявления – порядочность, честность, душевность и т.п. – не спасает. («Покрывало бы», потому что слово нравственность в Библии отсутствует).

Философ М.С. Каган отмечает: «То место, где среди западно-европейских идеалов находятся честь и честность, в России занимает святость» [Каган 1997, 148]. Ф.М. Достоевский устами Разумихина говорит о том же: «…Ну, так чем же тут гордиться, что порядочный человек? Всякий должен быть порядочный человек, да еще почище…» («Преступление и наказание», III, 2). Но вот этого-то «почище» порядочный человек знать и не желает. Ему трудно признать, что порядочность – не вершина, а начальная ступень человеческого совершенствования. Не может он смириться со словами пророка Исайи: «вся праведность наша – как запачканная одежда» (Ис. 64, 6).

Душевность в гуманистической культуре мыслится не как необходимое, но, скорее, как желательное качество. Это некое сверхдолжное в человеке: можно высоко оцениваться обществом, не обладая душевностью, но будучи безупречно нравственным. Порядочность вызывает уважение, душевность – любовь. Но и душевность без подлинной духовности – ничто с позиций православной антропологии, суть которой можно передать одной фразой свт. Василия Великого: «Человек – это тварь, получившая повеление стать богом». Отвечая на вопросы духовных чад о «добродетельных» нехристианах и еретиках, свт. Игнатий (Брянчанинов) выражает мнение Церкви: «Погибель – удел всех людей, и добродетельных, и злодеев. <…> Нисходили во ад по окончании земного странствия не только грешники, но и праведники Ветхого завета. Такова сила добрых дел человеческих. Такова цена добродетелей естества нашего падшего! <…> Церковь всегда признавала, что одно средство спасения: Искупитель! Она признавала, что величайшие добродетели падшего естества нисходят во ад» [Цит. по: Пагубное единомыслие 1997, 121-122].

Нравственность, порядочность, душевность имеют ценность только в связи с единственно спасительным в православной системе этических координат качеством – духовностью. Духовность – это не просто высшая степень нравственности, а качественно иное состояние человека, уходящим в бесконечность пределом которого является обожение и к которому призван каждый человек: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5, 48).

Хотя словари не называют удовлетворение эстетической потребности духовностью, следующий пример говорит именно о таком ее понимании: «прекрасное захватывает глубину сознания, духовную сферу человека» (20-томник). Иллюстрацией этой фразы могут служить слова архимандрита Рафаила: «Для людей, далеких от Бога, само слово «дух» становится неопределенным и неясным, оно как бы скрыто в тумане. Они постоянно смешивают дух с душой. Для них буддийская медитация – духовность, песни Высоцкого – духовность, картинная галерея – духовность, театр – духовность и т.д.» [Рафаил 2003, 59].

Л.Н. Гумилев пишет о реалиях ХVII в.: «В те времена церковная служба несла функции не только религии, но и синтетического искусства, т.е. заполняла эстетический вакуум» [Гумилев 1997, 110]. Типичный современный интеллигент – агностик или человек неопределенных религиозных взглядов, исповедующий «общечеловеческие ценности». «Духовность» его заключается в получении душевного удовлетворения. Духовные потомки тех, по отношению к кому справедливо утверждение Л.Н. Гумилева, и сегодня, когда эстетический вакуум заполнен, от храма ждут удовольствий: «В архитектуре, в пении и в органной музыке я нахожу душевное удовлетворение», – говорит в беседе с архимандритом Рафаилом «журналистка, считающая себя христианской» [Рафаил 2003, 42]. Подмену духовности эстетическим чувством отмечает и профессор ИМЛИ В.С. Непомнящий: «…В утесненном и изуродованном культурном сознании под «духовностью» стала пониматься прежде всего… любовь к искусству…» [Непомнящий 1999, 17].

Если православный человек облегчал душу исповедью, то современный интеллигент делает это посредством культуры, заменившей ему Бога: «Свирщиньская (польская поэтесса – С.П.), созерцающая руины Вечного города, пытается хотя бы на мгновенье облегчить душу красотой культуры…» [Аннинский 2003, 141]. Русский язык разрешал облегчить душу покаянием, признанием своей вины, но не красотой. Прецедент создан, и он весьма симптоматичен. Нарушаем этику, а успокоения ищем в эстетике. Это трагический самообман.

Настоящие христиане ищут в литургии душевного спасения, а не удовлетворения от «синтеза искусств»: «Это (использование строго очертанного круга языковых средств – С.П.) делалось древними гимнографами для того, чтобы не подменить духовных переживаний эстетическими, то есть душевными, не обременить ума молящегося художественной информацией и тем самым не оземлить молитву» [Человек – храм Божий 2002, 188]. А вот запись в дневнике оптинского новомученика о. Василия (Рослякова), до принятия монашества посетившего выставку художника Константина Васильева: «Интересно, талантливо, красиво, то есть душевно. А хочется духа!» [Благословенно воинство 2003, 29].

Проведенный анализ слов духовный и душевный дает основание для следующих выводов:

1. Плотской человек вполне удовлетворен «хлебом единым». Душевный тоже живет плотской жизнью, поднимаясь над физиологическими потребностями, но ограничиваясь высшими телесными нуждами – интеллектуальными и эстетическими.

2. В современном языковом сознании душевность и духовность почти утратили дифференциальные признаки, что наглядно отражено в узусе. Однако церковнославянский язык и православная традиция различают их. Духовность (истинная) – усвоение благодати Святаго Духа, а душевность – врожденное состояние пораженной первородным грехом души. Душевность оставляет человека в пределах эмоционально-интеллектуальной стороны собственной непреображенной природы и, следовательно, не спасает. Душа падшего человека принадлежит земной области, и, если не увлекается Духом Истины к небу, гибнет. Истинная духовность – спасительная приобщенность человека к Духу Святому, и приобретается она только в храме, а не в библиотеке, музее или филармонии.

3. Минималистская этика антропоцентрического гуманизма видит в нравственности (и в частном ее проявлении – душевности) конечную цель человеческого самосовершенствования, а максималистская этика Православия – исходный пункт восхождения по лестнице добродетелей к обóжению - приобретению богоподобия.

4. В национальном русском языке слово душевный по-разному окрашено в идиолекте православных и невоцерковленных людей, а также теплохладных христиан. Языковая компетенция номинально православных может включать знание о значении церковнославянского слова, но их реальная речевая практика этого не отражает. Следствием становятся социокультурные запросы и поведенческие стереотипы, несовместимые с православным пониманием спасения.

5. Безусловно неприемлемым для христиан является качество, называемое церковнославянским словом душевность. Положительно оцениваемая в православной сотериологии мирская душевность признается недостаточной, но рассматривается как шаг в сторону храма. Развитием нравственных сил души преодолевается удобонаклонная ко греху природа падшего человека и открывается путь к подлинной духовности, ибо «сеется тело душевное, восстает тело духовное. <…> Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» (1Кор. 15, 44, 46).

Список литературы

Аннинский Л.А. Русские плюс… М., 2003.

Рафаил (Карелин), архимандрит. Какое согласие между Христом и… профессором А.И. Осиповым? О догматических заблуждениях преподавателя МДАиС. Изд. Крест св. Нины, 2002.

Рафаил (Карелин), архимандрит. Векторы духовности. М., 2003.

Благословенно воинство (Мученичество в жизни Церкви). Свято-Введенская Оптина Пустынь, 2003.

Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 1997.

Каган М.С. Философская теория ценностей. СПб., 1997.

Непомнящий В.С. Пушкин. Русская картина мира. М., 1999.

Пагубное единомыслие. Уния: история и современность. СПб., 1997.

Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ. Дух, душа и тело. Москва-Клин, 2003.

Человек – храм Божий. М., 2002.