Ведущие типы социально-экономических отношений античного общества

Уникальность Античной цивилизации традиционно связывали с якобы до­минировавшем в системе ее социально-экономических отношений рабовладель­ческим способом производства. Вопрос о характере и степени распространен­ности последнего в мировом и древнесредиземноморском масштабах неоднок­ратно обсуждался в научной литературе. Уже в середине 60-х годов прошлого века Э.О. Берзиным были определены условия, допускающие превращение рабовладения в ведущий экономический уклад. Исследователь доказал, что наличие рабовладения свидетельствует о достаточно высоком уровне товарно-рыночных отношений, и пришел к выводу, что древнейшие эксплуататорские (раннеклассовые) общества не могли быть рабовладельческими. Рабовладение как экономический уклад начинает развиваться лишь на определенном этапе эволюции некоторых, достаточно немногочисленных докапиталистических клас­совых обществ, в том числе, разумеется, и античного.

Рядом ученых прошлых десятилетий отмечалась социально-экономическая неоднородность и многоукладность Античной цивилизации, начиная с момента сложения ее первичного древнегреческого ядра. Здесь альтернативой связанно­го с заморской торговлей интенсивно развивавшегося полиса (Милет, Эфес, Коринф и пр.) обычно называли жесткие и консервативные структуры Спарты, Крита и Фессалии с, по сути дела, крепостнической формой эксплуатации бес­правного земледельческого населения военной знатью. В то же время обраща­лось внимание и на особенности развития областей Средней Греции, прежде всего Атгики, сыгравшей столь видную роль в древнегреческой истории.

В этой связи указывалось на историческое значение вторжения дорийских племен, в результате которого рухнула уже обветшавшая бюрократическая система управления микенских княжеств, когда Афины, остававшиеся един­ственным не захваченным варварами старинным (с микенского времени) цен­тром, стали оплотом и убежищем ахейских эмигрантов, в первую очередь — знати. Военная опасность была причиной объединения Аттики под главенст­вом местной военной верхушки — евпатридов — и установления аристократи­ческой системы власти в Афинском государстве.

В Аттике (судя по поэме Гесиода "Труды и дни", и в Беотии, а, вероятно, и во многих других внутренних аграрных областях Средней Греции) в первой половине I тыс. до н. э. власть находилась в руках землевладельческой аристок­ратии, закабалившей мелких крестьян. В богатых хозяйствах наряду с патриар-Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности

хально-рабским применялся и сезонный труд наемных работников [Гесиод, 441 — 448, 459, 603—604 и др.].

Переселение фессалийцев и дорийцев и разгром ими ведущих цивилизаци-онных центров Пелопоннеса через 60—80 лет после падения Трои привели к массовому оттоку эолийского, ионийского и части не попавшего под власть завоевателей ахейского населения на острова и далее к западному побережью Малой Азии и на Кипр, где колонисты-беженцы создавали новые общины-полисы. Фукидид, описывая, как "самые могущественные изгнанники из всей Эллады стекались в Афины", констатирует: "эти пришельцы настолько увели­чили... население города, что афиняне впоследствии высылали поселения даже в Ионию, поскольку сама Аттика была недостаточно обширна, чтобы вместить такое множество народа" [История, 1, 2, б].

Данное сообщение подтверждается археологическими находками, свиде­тельствующими, что в конце II тыс. до н. э. в связи с массовыми миграциями многие области материковой Греции приходят в запустение, тогда как неболь­шие греческие поселения возникают на островах Эгейского моря и на проти­воположном малоазийском берегу.

Исследованию проблемы раннегреческого полиса и его сопоставлению с древ­невосточными городами-государствами посвящены работы Ю.В. Андреева. Он один из первых в советской науке специально рассматривал вопрос о переходе на рубеже II—I тыс. до н э. греческого общества от микенской военно-бюрокра­тической системы к полисным общинам. В противоположность дворцу микенс­кого времени, подчеркивал этот исследователь, древнейший полис отнюдь не был местом обитания аристократической элиты. Первичным зерном, из которо­го он развился и вырос, была не цитадель в обычном понимании этого слова, т. е. обнесенный стеной дворцовый комплекс, господствующий над лежащей у его подножья сельской округой, а рядовое земледельческое поселение или в некото­рых случаях целое "гнездо" таких поселений, группирующихся вокруг укреп­ленного самой природой или человеческими руками холма-акрополя.

Рассматривая причины возникновения полисных общин, исследователь спра­ведливо отмечает, что при переходе от бронзового века к железному практи­чески исчезает потребность в государственном обеспечении производителей металлом и, следовательно, исчезает экономическая потребность в системе дворцовой экономики. Последнее совпало с крушением бюрократических ахей­ских царств под ударами дорийцев. Кроме того, в условиях относительной изо­ляции Эгейского мира на рубеже II—I тыс. до н. э. греки были предоставлены самим себе, не испытывали никаких способных предопределить их историчес­кий выбор влияний извне и могли сами, без чьей-либо подсказки, искать тот путь развития, который наиболее соответствовал местным историческим и гео­графическим условиям.

По мере роста населения и учащения военных столкновений складывают­ся общины-полисы, возглавляемые представителями знатных старинных ро­дов, которые в то же время были не на столько сильны, чтобы полностью подчинить себе общину и превратить ее в объект эксплуатации. Это опреде­лялось тем, что в социально-экономическом отношении полис был достаточно рыхлым конгломератом экономически вполне обособленных друг от друга и от всей общины в целом патриархальных семей. Сплачивало же их в единый гражданский коллектив сознание общности своих интересов перед лицом336____________________Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

враждебного внешнего мира, прежде всего, необходимость совместной защи­ты от вражеских нападений.

Вместе с тем не следует забывать, что в рамках древнейшего полиса суще­ствовали не только социально-политические, но и многосторонние, определяю­щие в конечном итоге саму сущность полисной организации экономические отношения между самостоятельными домохозяйствами. В их основе лежали как отношения по поводу владения землей, так и бесспорно существовавшее внутри такой общины разделение труда при последующем меновом, а в перс­пективе — товарно-рыночном — перераспределении продуктов. В этом и со­стояло важнейшее отличие полиса от ахейского социального организма, где при господстве дворцового сектора перераспределение материальных благ осу­ществлялось прежде всего редистрибутивным способом

Аналогичным образом В.П. Яйленко отмечал, что в реальных условиях неболь­шого и небогатого общества, каким являлся по преимуществу раннегреческий полис, не было и не могло быть серьезных различий в социальном статусе отдель­ных групп индивидуумов. Конечно, в каждом полисе имелась и своя аристократия по рождению, и средние по достатку слои, и беднота. Но главным было то общее, что объединяло их, — принадлежность к своему полису, являвшемуся, в первую очередь, инструментом противостояния враждебному внешнему миру.

В контексте рассматриваемого круга вопросов особый интерес представля­ет выдвинутая Г.А. Кошеленко концепция этапов и путей становления государ­ственности в Древней Греции. Исследователь подчеркнул неоднократность процесса становления классового общества в областях Эгеиды, рассматривая в качестве основных его этапов крито-микенский и раннеполисный. Рассматри­вая трансформацию ранней формы полисной общины в полисное государство, исследователь выделяет два основных пути образования греческой государ­ственности: спартанский — после завоевания дорийцами местного ахейского населения Пелопоннеса, и афинский — в результате внутреннего спонтанного развития антагонистических отношений в самой полисной общине в ходе зака­баления землевладельческой аристократией разоряющегося крестьянства.

Если первый путь уже в IX в. до н. э. обеспечил образование пусть и обре­мененного архаическими пережитками, но вполне жизнеспособного Спартан­ского государства, то второй — привел в тупик. Афинская аристократия, с одной стороны, не имела возможности создавать крупные хозяйства и не мог­ла полностью закабалить крестьянство, а с другой —усиление военной напряжен­ности и становление новой формы вооруженной борьбы — фаланги тяжелово­оруженных воинов — повышало военную роль крестьянского ополчения, что, в свою очередь, обеспечило и успешное выступление крестьянства против эко­номического и социального господства аристократии. Освобождение крестьян, совпавшее с заметным ростом товарно-рыночных отношений, определило раз­витие эксплуататорских отношений за счет привлечения в частные домохозяй­ства рабов-иноплеменников, что, но мнению исследователя, и привело к началу третьего этапа становления классовых отношений в Древней Греции.

Соглашаясь с правомерностью данной концепции относительно Лакедемона и Аттики, зададимся вопросом: все ли древнегреческие общины "неспартанско­го" пути развития прошли этап закабаления крестьянства землевладельческой аристократией или же, как представляется, такое состояние было свойственно преимущественно областям Средней Греции архаического периода, но не явля-Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности

лось характерным для полисов Архипелага, Ионии и Эолии, не говоря уже о появляющихся в то время многочисленных колониях?

Разделяя мнение ГА. Кошеленко о том, что способы возникновения государ­ства накладывали сильнейший отпечаток на всю дальнейшую судьбу древнегре­ческих полисов, подчеркну принципиальные различия в процессе становления ионийско-эолийских полисов, политического объединения Аттики и дорийских государств. В первом случае социальный организм возникает в процессе сплоче­ния беженцев на новых землях, когда, несмотря на различное происхождение и степень знатности, в социально-экономическом отношении все члены граждан­ского коллектива были приблизительно равны. Во втором мы сталкиваемся с примером становления государственного образования на базе нескольких, объе­диняющихся под главенством пользующихся традиционными привилегиями и экономическими преимуществами аристократов общин в процессе трансформа­ции, а не коренной ломки прежней раннеклассовой системы отношений. Третий вариант демонстрирует возникновение государства в результате завоевания оказы­вающейся бесправной массы земледельческого населения раннеклассового об­щества племенами, находившимися на финальной стадии разложения первобыт­ных отношений, то есть на предклассовом уровне.

Появление общины протоклассового типа характерно лишь для первого случая. Однако общества второго пути в своем развитии достаточно быстро зашли в тупик и, находясь, в принципе, в тех же экологических и исторических условиях, что и ионийско-эолийские, этнически родственные им полисы, суме­ло во многом перестроиться по их образцам.

Ни один из трех путей становления государственности в Греции первой половины I тыс. до н. э. нельзя рассматривать как вариант формирования ран­неклассового общества. Наиболее близкой к последнему являлась Спарта, где позднепервобытные редистрибутивные традиции были искусственно законсер­вированы законами Ликурга. Другие возникавшие в тех же условиях и анало­гичным образом социальные организмы Арголиды, Фессалии и Крита, не гово­ря уже о городах-государствах Истма Коринфе и Мегарах, где также господ­ствовал дорийский элемент, достаточно быстро изжили редистрибуцию и пол­ностью перешли к внутриторговому распределению материальных благ. Тем более это относится к Аттике.

В этой связи важно отметить, что по формам эксплуатации Афины до ре­форм Солона, скорее, приближались к обществу дорийско-фессалийского, чем ионииско-эолииского типа, так как основной массой угнетаемого в них населе­ния были крестьяне, утрачивавшие собственность на землю и личную свободу, но сохранявшие, как правило, в своем пользовании обрабатываемый ранее участок. С юридической точки зрения, зависимость этих крестьян была почти рабской, поскольку их можно было продавать. Но в экономическом отношении она была скорее крепостная, поскольку крестьянин с семьей самостоятельно вел мелкое хозяйство. Напомним, что аналогичная ситуация характерна и для крепостнической России.

Зависимые работники типа спартанских илотов по своему социально-эконо­мическому статусу принципиально отличались от классических рабов, задейство­ванных в сфере товарного производства и являвшихся частной собственностью их владельцев. Дискуссионным остается лишь вопрос, можно ли считать илотию разновидностью рабства (по мнению большинства специалистов-антиковедов, в338 Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

частности Ю. В. Андреева, Г.А. Кошеленко и Э.Д. Фролова) или же ее следует рассматривать как вариант феодально-крепостнических отношений (как предла­гают ученые, занимающиеся историей неантичных древних обществ, например И.А. Стучевский и Т.Д. Златковская). Для ответа необходимо прежде всего рас­смотреть вопрос, что же следует понимать под рабством и крепостничеством.

Наиболее целесообразным представляется определение рабства, предложен­ное М.А. Дандамаевым: рабом следует признать всякое лицо, которое, во-первых, лишено собственности на средства производства, во-вторых, работает в силу вне­экономического принуждения и, в-третьих, является чужой собственностью.

Крепостничество же, в широком смысле слова, согласно обоснованному мне­нию И.А. Стучевского, является системой эксплуатации земледельческого населе­ния, которое прикреплено к земле, ведет мелкое, натуральное самостоятельное хозяйство преимущественно своими орудиями труда и часть производимого про­дукта отдает собственнику земли (будь то государство или частное лицо), в зави­симости от которого оно находится. В отличие от собственно феодальных отноше­ний в узком смысле слова, крепостничество предполагает не столько систему лич­ной зависимости эксплуатируемого от эксплуататора как частного лица (что и являлось, как справедливо подчеркивает А.Я. Гуревич, спецификой отношений средневековой Европы), сколько прикрепленность к обрабатываемому наделу.

В средневековой Европе личная зависимость обычно, хотя и далеко и не всегда, совпадала с прикрепленностью к земле. Подобную ситуацию следует, вероятно, определять понятием феодально-крепостнические отношения. Одна­ко на Востоке прикрепленное к земле население, как правило, не находилось в личной зависимости от конкретных лиц, но подчинялось непосредственно го­сударственной администрации. В этом смысле, очевидно, можно говорить о государственно-крепостнических отношениях между владеющим землей госу­дарством и выплачивающим ренту-налог крестьянским населением.

Безусловно, между феодально-крепостническими и государственно-крепо­стническими отношениями прослеживаются многочисленные переходные фор­мы, и сами они способны трансформироваться друг в друга. Наряду с ними, как показал В.П. Илюшечкин, в ряде сословно-классовых обществ (традицион­ный Китай, позднеантичное Средиземноморье) широкое развитие приобретают арендные отношения, устанавливающиеся между землевладельцем (государ­ством или частным лицом) и лично свободным индивидом. Однако в тенденции они чреваты перерастанием в крепостнические отношения по мере того, как данный мелкий производитель или его потомки все в большей степени попада­ют в экономическую зависимость от землевладельца. В случае внешнего заво­евания, новая власть с самого начала рассматривает ранее юридически свобод­ных арендаторов в качестве прикрепленных к своим наделам плательщиков податей — ренты-налога.

Рассматривая с таких позиций социально-экономический статус спартанс­ких илотов, трудно согласиться с их определением в качестве рабов. От раб­ства илотию отличает, прежде всего, то, что непосредственный производитель полностью не отчуждается от средств производства и фактически ведет само­стоятельное хозяйство, используя принадлежащий ему рабочий скот, сельско­хозяйственный инвентарь и прочие виды имущества. После сдачи установлен­ной подати он может свободно распоряжаться оставшимися у него излишками. Спартиаты совершенно не вмешивались в хозяйственные дела илотов, доволь-Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности 339

ствуясь выплачиваемыми ими податями (рентой-налогом) и выполняемыми по­винностями. Юридически илоты и земельные участки, к которвш они были прикреплены, считались принадлежащими спартанскому государству, хотя фактически несколько илотских семей закреплялись за семьей каждого спар-тиата. Илоты должны были содержать своего непосредственного господина и сопровождать его в военных походах.

Как и при крепостнических отношениях, илоты владеют средствами производства и ведут самостоятельное хозяйство, прикреплены к земле и не являются ничьей частной собственностью, не могут (в отличие, например, от русских крепостных) стать объектом купли-продажи, имеют некоторые юри­дические оговоренные права и свободно распоряжаются той частью произве­денного ими прибавочного продукта, которая остается после выплаты оброка. Последнее, отметим, создавало экономический стимул для их деятельности и, несмотря на всю архаичность общественных отношений Спарты, делало ее производственную базу достаточно рентабельной и прочной.

Сказанное позволяет утверждать, что ничего специфически рабского в по­ложении илотов, фессалийских пенестов, критских мноитов и войкеев, аргос-ских гимнетов, гераклейских мариандинов и витинов Византии, нет и илотию следует рассматривать как разновидность крепостнических отношений. При определенных различиях всем им присуще общее: будучи зависимыми, они оставались на своей прежней земле, хотя и должны были отдавать завоевате­лям значительную часть производимых ими продуктов. В отличие от раба, за­висимый земледелец типа илота не отрывался от средств производства и преж­де всего, земли, имел собственное хозяйство, семью и сохранял определенную юридическую правоспособность. Такая категория людей по своему статусу вполне соответствует положению основных масс земледельческого населения древневосточных царств II—I тыс. до н. э. Экономически Спарта значительно более напоминала Египет, чем соседние Коринф или Афины.

Отметим, что илоты, пенесты, войкеи и аналогичные им категории зависи­мых крестьян в древней Греции по мере наростання кризиса полисных отно­шений все более активно начинали участвовать в социальной борьбе и факти­чески к I в. до н. э. добиваются свободы и равноправия. При этом собственно рабы в гражданской жизни полисов участия никогда не принимали, и вопрос об их освобождении как социального слоя в целом не прднимался. В то время, когда зависимое крестьянство уравнивается в правах со свободной частью на­селения, рабство приобретает наиболее четкие и жесткие римские формы.

Крепостнический вариант развития античных обществ характерен не толь­ко для аграрных областей Эллады, но и, едва ли не в большей степени, для Италии второй трети I тыс. до н. э., в частности для наиболее развитой ее части — Этрурии.

Большинство ученых вслед за восходящей к Геродоту античной традициии считают этрусков выходцами из Малой Азии, ссылаясь на многие восточные черты их общественного быта и культуры. Но даже если принять противопо­ложную точку зрения В.Л. Глазычева, что этруски вернулись в Тоскану после длительного пребывания в Восточном Средиземноморье в эпоху движения "на­родов моря" (что может быть согласовано с мнением Дионисия Галикарнасско-го, считавшего их автохтонами Италии), то и в этом случае они ушли вперед от первобытно-общинного строя.340 Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

По мнению исследователей, составлявшие федерацию этрусские города-го­сударства представляли собой нечто вроде аристократических республик. На ранних этапах их существования известную роль играла царская власть, однако в дальнейшем ее значение сильно упало, аналогично тому, как это произошло в Афинах или в кельтских социальных организмах. С VI в. до н. э. у власти нахо­дятся главы сильнейших родов, владеющих землями и зависимыми людьми: этэ-ра — прикрепленными к земле потомками местного населения, обрабатывавши­ми наделы за долю урожая и отождествлявшимися античными авторами с фес-салийскими пенестами и спартанскими илотами; лаутнями—попавшими в ка­бальную зависимость свободными и их потомками, занятыми в собственно гос­подских хозяйствах в качестве ремесленников и другого обслуживающего пер­сонала; и, наконец, рабами — домашними слугами и гладиаторами. При этом основными производителями материальных ценностей у этрусков всегда были и оставались не рабы, а подчиненное местное сельское население.

В отличие от Спарты, где находившиеся на предклассовом уровне завоева­тели подчинили потомков населения погибшего раннеклассового общества, в Этрурии пришельцы, перешагнувшие рубеж финальной первобытности, под­чинили менее развитых в социально-экономическом отношении аборигенов. В условиях средиземноморского климата, при наличии железных орудий труда, в обоих случаях естественно развитие системы отдельных частных домохозяйств.

Более архаичные по своему общественному устройству спартанцы пошли по пути искусственной консервации целостности себя как "общины равных", что, несмотря на противоположные тенденции, все же до определенной сте­пени препятствовало социально-экономическому расслоению в их среде. Эт­руски же, как и фессалийцы, установили, по сути, крепостническую систему господства глав крупных родов над прикрепленными к земле неполноправны­ми крестьянами.

Представляется, что данная система принципиально не отличалась от суще­ствовавшей в Галлии к моменту римского завоевания. В Европе, при отсут­ствии потребности в массовых постоянных хозяйственных работах и наличии железных орудий, феодально-крепостнический путь развития фессалийско-эт-ру с с ко-галльского образца был закономерен, тогда как спартанский вариант, что было вызвано конкретными историческими обстоятельствами, склоняется к государственно-крепостническому строю.

Как видим, для античной эпохи крепостнические по своей сущности отно­шения не менее характерны, чем рабовладельческие. Условиями утверждения первых являются: внедрение железных орудий труда в сельскохозяйственную деятельность при отсутствии потребности в коллективных работах; отсутствие дворцово-редистрибутивной системы (или она еще не сложилась, или уже по­гибла); утверждение власти завоевателей. В каких же условиях развивались рабовладельческие отношения?

Органы власти полисных общин, высшим из которых являлось народное собрание, состояли из самих общинников и, несмотря на сохранение некото­рого влияния аристократических родов, не могли превратиться в средство экс­плуатации одних членов коллектива другими. Это было невозможно, во-пер­вых, в силу того, что редистрибутивная система уже не имела шансов воз­родиться; во-вторых, оказываясь на новых землях (Архипелаг, Иония, Эолия) представители аристократических родов не имели традиционного права влас-Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности 341

ги-собственности на землю, минеральные ресурсы и труд соответствующего социального организма (в лучшем случае, они могли быть первыми среди себе подобных), в-третьих, потребности самообороны общины в целом были не­совместимы с развитием классового неравенства между самими гражданами.

Характеризуя античный полис и противопоставляя его азиатской общин­ной организации, К. Маркс отмечал, что он предполагает в качестве своего базиса не земельную площадь как таковую, а город как уже созданное Место поселения (центр) земледельцев (земельных собственников), представляющих собой союз граждан-воинов. Предпосылкой для присвоения земель здесь про­должает оставаться членство в общине, но, как член общины, каждый отдель­ный человек является частным собственником. Необходимым условием самого существования такой общины выступает сохранение равенства между образу­ющими ее свободными и самостоятельно обеспечивающими свое существова­ние крестьянами, а также свободный труд как условие дальнейшего существо­вания их собственности.

Такие общественные отношения и должны были возникнуть при повтор­ном генезисе общинных структур, когда объединение экономически самостоя­тельных семей, союз граждан-собственников, совместно владея определенной территорией, передает обрабатываемые наделы в бессрочное пользование каж­дому из полноправных членов. За исключением некоторых отчислений на об­щественные нужды, объем которых устанавливается народным собранием, весь производимый в домохозяйстве прибавочный продукт является собственнос­тью производителя и реализуется по его усмотрению.

Это, естественно, создает стимул для повышения производительности тру­да, рост которого в то же время лимитирован возможностью реализации про­изведенных излишков. Если рынок сбыта ограничен собственной общиной, то рост производительности труда выше определенного, достаточно невысокого уровня не имеет смысла. Даже развитие торговли с соседними полисами, рас­положенными в той же экологической зоне и специализирующимися на выра­щивании тех же культур, не может дать ощутимого толчка для роста объема излишков. Однако установление связей с обществами, где продукция поли­сных общин пользуется высоким спросом, стимулирует стремление к увеличе­нию размеров прибавочного продукта.

Развитие внешней торговли, работа на внешний рынок создают стимул к расширению производства, что на определенном этапе делает целесообразным и даже необходимым привлечение дополнительной рабочей силы. Привлекае­мые в домохозяйства работники не могут быть гражданами данного коллекти­ва. Они являются либо рабами-варварами, либо лично свободными, но по­литически бесправными в данном полисе выходцами из аналогичных общин, не имеющими средств к существованию. Последнее главным образом проявля­ется в том, что они не имеют и не могут (из-за отсутствия гражданских прав) иметь земельный участок.

Рост производительных сил, увеличение численности населения, все бо­лее ощутимая с годами нехватка пригодных для обработки земель, начинаю­щееся социально-имущественное расслоение, не совпадающее со старин­ным делением на аристократическую прослойку и остальную массу граж­дан, обострение социально-политической борьбы внутри полисов при уси­ливающемся давлении со стороны внешних сил (в частности, Лидии, а затем342____________________Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

Персидской державы на прибрежные полисы Ионии) привели к широкому колонизационному движению.

Но, несмотря и на колонизацию, в ряде наиболее развитых полисов ощуща­лась относительная перенаселенность, связанная с невозможностью обеспе­чить собственными силами производство необходимого объема важнейших пищевых продуктов, прежде всего — зерновых. Здесь же, при все более высо­ком уровне ремесленного производства, наблюдалась постоянная нехватка и многих видов сырья. Это вело ко все большей ориентации некоторых полисов на производство товаров для сбыта на внешнем рынке. Такими товарами ста­новились в первую очередь продукты переработки высокотоварных сель­скохозяйственных культур Средиземноморья — вино и оливковое масло, а так­же высококачественные ремесленные изделия: расписная керамика, дорогие ткани, изделия из металлов, в частности продукция ювелиров и т. п.

Постепенно, по мере роста численности населения и развития торгово-ре-месленного предпринимательства, импорт пищевых продуктов и сырья стано­вится важнейшим условием существования, а товарное производство прямо ориентируется на'внешний рынок, главным образом (через колонии), на об­ширную варварскую периферию Средиземноморья и Причерноморья. Част­ные домохозяйства, высокий уровень ремесленного производства и господство товарно-рыночных отношений при существеннейшей роли внешней торговли в экономической жизни общества создавали все условия для широкого приме­нения рабского труда в производстве. Не случайно, согласно античной тради­ции, именно ионийцы — хиосцы — первыми из эллинов стали широко приме­нять покупных рабов-варваров для различных работ.

В отличие от Карфагена, в греческих полисах не было условий для появ­ления крупных рабовладельческих вилл, и сельскохозяйственное производство в основе своей оставалось крестьянским, мелкотоварным. Гораздо большие возможности применения рабской силы открывались в мастерских, где рабы выполняли операции, не требующие специальной квалификации, особенно в горнодобывающей сфере.

Господство частнособственнических отношений, отсутствие давящего лич­ную инициативу государственно-редистрибутивного сектора и ориентация эко­номики на внешнюю торговлю определили и утверждение рабовладельческих отношений в финикийских колониях Западного Средиземноморья, прежде всего объединившего их под своим главенством в рамках единой державы Карфаген Этот город, основанный политическими противниками тирского царя, изна­чально становится олигархическим государством, возглавляемым богатейшими фамилиями, в чьих руках находилась внешняя торговля, судовладение, а также богатые виллы. Безграничный внешний рынок Западного Средиземноморья, Атлантического побережья Европы и Северной Африки был способен погло­тить любое количество вина, масла и ремесленных товаров, что стимулировало увеличение их производства. Но если в ремесле, подобно Греции, преобладали мелкие мастерские, владельцы которых работали совместно с несколькими рабами, то в земледелии, особенно после подчинения плодородной долины Баг-радоса (Меджерда), все более важную роль начинают играть крупные помес­тья, основанные на эксплуатации рабского труда.

Итак, достаточно четко выделяются два пути становления эксплуататорских отношений в античную эпоху.Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности 343

Первый, связанный с завоеванием и подчинением местного населения, ре-

ализующийся, главным образом в аграрных областях, привел к установлению

олигархических режимов, экономической основой которых стало крепостни-

ческое угнетение зависимого земледельческого населения. Его можно условно

назвать дорийским.

Второй, реализующийся по мере развития товарно-рыночных отношений, эксплуатации рабского труда и социально-имущественного расслоения среди пол­ноправных граждан некогда эгалитарных, протоклассовых общин античной сис­темы производства, правомерно называть ионийским. Он был связан с развити­ем демократических полисов.

Вернемся теперь к истории Афин, точнее Аттики, население которой не было завоевано и оставалось на прежних местах под главенством своих и отча­сти, возможно, пришлых аристократических родов. Данное обстоятельство уже позволяет сомневаться в правомерности отнесения исторического развития Афин архаического периода не только к дорийской, но и к ионийской модели. В отличие от Ионии или Эолии, в рассматриваемый период в Аттике аристок­ратия не просто пыталась, благодаря традиционному авторитету, укрепить со­циально-экономические позиции и образовать господствующую над демосом корпорацию, но уже изначально обладала реальными экономическими и соци­ально-политическими преимуществами, обеспечивавшими ее господство над простым народом. Экономической основой ее гегемонии являлось крупное (по греческим масштабам) землевладение.

В распоряжении аттических аристократических родов находились лучшие земли, обогащение от внешнеторговых операций (что диктовалось потребностью сбыта высокотоварной сельскохозяйственной продукции, прежде всего олив­кового масла) и чеканка монет с изображением их эмблем. В отличие от типич­ной ионийской полисной общины, Афины-город развиваются как центр сосре­доточения землевладельческой знати. Описывая афинское общество на рубе­же VII—VI вв. до н. э., Аристотель отмечал:

"... вообще государственный строй был олигархический, но главное было то, что бедные находились в порабощении не только сами, но также их дети и жены. Назывались они пелатами и шестидольниками, потому что на таких арендных ус­ловиях обрабатывали поля богачей. Вся же вообще земля была в руках немногих. При этом, если эти бедняки не отдавали арендной платы, можно было увести в кабалу и их самих, и детей. Да и ссуды у всех обеспечивались личной кабалой вплоть до времени Солона" [Аф. Полит., 2, 2].

Такая кабала, как уже отмечалось, представляла форму зависимости на гра­ни между крепостничеством и рабством: кабальника и членов его семьи можно было как рабов продать. Однако на практике, очевидно, они в большинстве случаев оставались на арендовавшейся ими ранее или даже принадлежавшей им прежде земле, но уже на правах прикрепленных к ней лично зависимых от землевладельца крестьян. Монархический принцип, не успевший укрепиться в Афинах микенского времени, постепенно утрачивал всякое значение. Власть сосредоточивалась у эвпатридов, концентрирующих в своих руках земли и за­кабаляющих крестьянское население.

В перспективе такое развитие могло бы привести к появлению крепостни­ческих поместий фессалийского или этрусского типа. Однако в конкретных ус­ловиях Средней Греции VII— VI вв. до н. э. данная тенденция вступила в проти-344____________________Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

воречие с другими, что и определило гражданскую борьбу, обусловившую ре­формы Солона, тиранию Писистрата и окончательное торжество демократии (а значит, и рабовладельческих принципов эксплуатации) во времена Клисфена.

Причины победы афинской демократии, связанной с торгово-ремесленным предпринимательством, над земледельческой аристократией достаточно под­робно рассмотрены в литературе. Отмечу лишь, что социальная революция в Афинах рассматриваемого времени знаменовала собой отказ от крепостни­ческих тенденций развития эксплуататорских отношений. Это стало возмож­ным благодаря превращению Афин из сугубо аграрного в преимущественно торгово-промышленный полис и началу широкого применения рабского труда в высокотоварных, ориентирующихся главным образом на внешний рынок отраслях производства. Как и в ионийских полисах, все коренное население получает гражданские права и, следовательно, юридические гарантии непри­косновенности личной свободы и земельного участка.

Некоторую аналогию такого пути развития в Италии представляет собой история раннего Рима. В строгом смысле слова, на территории Лациума Риму не предшествовало какое-либо раннеклассовое общество. Однако становление римского города-государства протекало в тех исторических и экологических условиях, которые обеспечивали возможность появления протоклассового об­щества в ходе синтеза элементов распадавшихся предклассовых (позднеперво-бытных) и раннеклассовых социальных организмов.

Судя по подтверждающим друг друга римской исторической традиции и ар­хеологическим данным, первоначальный ("Ромулов") Рим быллатино-сабинским поселением с известной долей автохтонного для Средней Италии лигуро-сикуль-ского населения и пришлых, греческих, пеласгийских и фрако-иллирийских ком­понентов. Этрусков в нем пока еще не было. Большая (гражданская) община представляла собой союз глав 200, а несколько позднее — 300 полноправных родов, владевших землями и образовавших малые (клановые) общины, вполне самостоятельные в социально-экономическом аспекте.

Естественно, что при отсутствии власти-собственности вождя и редистрибу-тивной системы концентрации и перераспределения общественного прибавоч­ного продукта, при экономической самостоятельности большесемейных общин и существовании самой протогородской общины в качестве союза глав родов, власть сосредоточивается в руках олигархов. Среди них начинают выделяться военные предводители, стремящиеся на определенном этапе укрепить и инсти­туционализировать собственную власть, что, согласно преданиям, уже при Рому-ле вызывало резкое противодействие со стороны знати.

Сенат, состоящий из глав 300 родовых общин-фамилий землевладельцев-пат­рициев, ограничивал царскую власть, однако защищал лишь собственные олигар­хические интересы. Наряду с патрициями и их семьями в обществе существовали формально свободные, но не имевшие гражданских прав и, следовательно, прав на землю люди — плебеи, стоявшие вне родовой организации. Не имея средств производства, они обычно вступали с патрициями в отношения клиентелы. От патриция-патрона плебей-клиент получал земельный надел, за что был обязан выплачивать ренту, выполнять разнообразные повинности и сопровождать госпо­дина в военных походах. При этом он вел самостоятельное хозяйство и свободно мог распоряжаться частью произведенного им прибавочного продукта. Фактичес­ки такие отношения были чреваты превращением ранее свободных клиентов вАнтичная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности 345

лично зависимых крестьян, потомки которых, в силу экономических и социальных причин, на практике могли оказаться прикрепленными к земле.

Сказанное позволяет рассматривать клиентелу как одну из форм личной зависимости, отличную от фессалийского, критского или этрусского, не говоря уже о спартанском типе илотии. В противоположность этрусским городам-го­сударствам, в Риме ни на первых порах его существования, ни в более поздние века не существовало отношений типа илотии.

В эпоху господства династии этрусских царей (Тарквиний Древний, Сер-вий Туллий и Тарквиний Гордый) наряду с общинным сектором появляется и царский. Социально-экономический строй вплотную приближается к типич­ному раннеклассовому. Дальнейшее укрепление государственно-дворцового сектора при редистрибутивном подчинении ему возглавлявшихся аристократа­ми болынесемейных общин, а в перспективе — и даннически-редистрибутив-ной эксплуатации завоевываемых соседей могло бы направить развитие рим­ского общества по пути образования сложного раннеклассового социального организма древнеевропейского типа и привести к возникновению на Апеннин­ском п-ве царства, аналогичного, скажем, Фракии одриссов.

Однако специфика происхождения римского социального организма, изна­чальная общественно-экономическая самостоятельность крупных домохозяйств при отсутствии собственно производственной потребности в укреплении двор­цового сектора за счет общинного не позволили реализоваться такой возможно­сти. На практике это вылилось в изгнание римскими аристократами посягавше­го на их привилегии царя (Тарквиния Гордого) и восстановление олигархической власти патрициев, избиравших из своей среды сроком на год двух консулов.

По сути, господство сенаторов-землевладельцев, эксплуатирующих труд кли­ентов, в Риме соответствует правлению афинского ареопага — власти аттичес­кой землевладельческой аристократии.

Из-за абсолютного преобладания натурального хозяйства и слабого разви­тия товарно-рыночных отношений вплоть до II в. до н. э. в Риме и тем более в попадавших в зависимость от него аграрно-пастушеских областях Италии не существовало никаких реальных перспектив для широкого внедрения рабской силы в производственную сферу. Вместе с тем дальнейшему развитию закаба­ления патрициями плебеев все более противоречили объективные интересы Рима как социального организма. j

Постоянные войны повышали политическое значение составлявших ос­новную массу ополчения плебеев (как ранее — афинских крестьян), добиваю­щихся на протяжении IV в. до н. э. гражданских прав. Это не ограничивало возможности развития клиентных отношений в их экономическом аспекте, однако вело к признанию юридического равенства между патрициями и плебе­ями, что не только смягчало методы эксплуатации, но и обеспечивало права последних на земельные наделы. Как отмечал Н.А. Машкин, внешняя политика Рима V—III вв. до н. э., направленная на утверждение собственного господства над всей Италией, вместе с тем была борьбой и за расширение земельного фонда римских граждан, так называемого "общественного поля".

На завоеванных землях римляне основывают колонии, переселяя туда пле­беев, не имевших земли и получивших возможность обзавестись собственным домохозяйством. Параллельно, по мере захвата чужих территорий, начинает развиваться система налоговой эксплуатации, обогащающей как Римское госу-346 Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

дарство в целом, так и непосредственно правящую сенатскую аристократию. Успешные войны способствуют и появлению в Риме огромной массы об­ращенных в рабов пленников, цены на которых после Второй Пуннической войны все более падали.

В условиях интенсивного роста городов на территории Италии все больше развиваются товарно-рыночные отношения, что при отсутствии сколько-нибудь существенного технического прогресса способствовало внедрению дешевого рабского труда в различные сферы производства на протяжении последних двух веков до нашей эры. Вблизи крупных городов появляются рабовладельческие виллы, специализирующиеся на обслуживании запросов рынка.

Однако в более отдаленных от рыночных центров местностях сохраняется преобладание натуральных форм хозяйства. Последнее объясняется не только наличием средних крестьянских хозяйств, которые, как показал В.И. Кузищин, сохранялись на протяжении всей истории республиканского и императорского Рима, но и крупных латифундий, значение которых возрастает в позднереспубли-канский период. Хозяева последних большую часть земель отдавали в аренду или передавали в условное держание колонам, что вело к развитию крепостнических отношений. Как отмечала Е.М. Штаерман, свободный труд преобладал в традици­онных отраслях ремесленного производства (плотничном, кузнечном, строительном), а рабский получал распространение в тех, причем — относительно новых, отрас­лях производства, чья продукция была рассчитана на массовый сбыт.

Превращение Рима в гигантский паразитический военно-административ­ный центр, живший за счет налоговой эксплуатации провинций, расширяло спрос в нем на товары и услуги, что стимулировало развитие рабовладельчес­ких отношений в Средней Италии. Однако и при этом внутренний рынок был принципиально ограничен, а на внешний рынок производство римской Италии никогда не было ориентировано.

Явно избыточное количество рабов в Риме, при ограниченности внутреннего рынка и невозможности дальнейшего развития товарных отношений, вело к тому, что уже при первых императорах классическое рабство начинает стихийно трансформироваться в экономически более рентабельные формы зависимости. Ра­бы все чаще наделяются пекулием и, выкупаясь на волю или получая освобождение от своих господ, переходят в разряд вольноотпущенников, сохраняющих некото­рые экономические обязательства перед своими бывшими господами. В латифунди­ях рабам предоставляется возможность обзаводиться семьей и вести самостоятельно мелкое хозяйство при условии выплаты ренты-налога и несении ряда повинностей в пользу господина-землевладельца, что ведет к развитию колоната. В колонов по­степенно превращаются и различные категории экономически зависимых лиц, а также многие из потомков местных жителей восточных и западных провинций, нуждающихся в покровительстве со стороны влиятельных римлян.

Поэтому можно сказать, что рабовладение в Средней Италии, не имевшее глубоких внутренних корней, несмотря на вызванный рядом внешних факторов его подъем в позднереспубликанский период, в императорскую эпоху начинает вытесняться, по сути, крепостническим методом эксплуатации. Кроме того, в ос­нове благосостояния Рима лежала не столько частная эксплуатация труда рабов, арендаторов или колонов Италии, сколько налоговая эксплуатация провинций.

По мере того как Рим превращался в мировую державу, все большую роль начинала играть военно-бюрократическая система изымания ренты-налога у на-Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности__________347

селения завоеванных или подчиненных другим путем территорий. Аналогичное развитие наблюдалось и в других крупных военно-политических объединениях античных городов-государств — в Карфагенской державе или в рамках первого Афинского морского союза. Эти процессы протекали параллельно с деградацией рабовладельческого уклада в некогда ведущих торгово-промышленных центрах.

Римское завоевание Западной Европы, Северной Африки и Балкано-Ду-найского региона было органически связано с образованием колоний на при­соединенных землях, с развитием на них античной системы земледелия, город­ских форм жизни и, соответственно, внедрением товарно-рыночных, денеж­ных отношений. Это, в свою очередь, обеспечивало выравнивание уровня раз­вития производительных сил во всей Римской империи, прежде всего в Среди­земноморье, где исчезает варварская внешняя периферия, в течение несколь­ких веков являвшаяся основным потребителем производимых в рабовладель­ческих полисах товаров.

В период римского господства в Испании, Галлии и других провинциях про­изводилось все необходимое для "цивилизованной" в античном понимании жизни. А без ориентации на внешний рынок относительно крупное рабовла­дельческое производство ранее ведущих торгово-промышленных центров Гре­ции, Южной Италии с Сицилией и области Карфагена становится не­рентабельным. Провинции становятся самообеспечивающимися, что создает экономическую основу для сепаратистских тенденций и образования варвара­ми-федератами серии самостоятельных государств к середине I тыс. К этому времени рабский труд теряет свое значение в производстве.

Однако не только завоевание Римом Западного, но и подчинение им Вос­точного Средиземноморья, в том числе и Эгеиды, способствовало упадку ра­бовладельческого производства. И дело тут не столько в разорении, а то и полном уничтожении в ходе войн таких ранее процветавших экономических центров, как Сиракузы (211 г. до н. э.), Карфаген и Коринф (146 г. до н. э.), Афины (86 г. до н. э.) и многих других, но главным образом в возраставшем налоговом гнете в эпоху поздней республики, к которому в период империи добавляется доходящий до произвола административно-бюрократический над­зор римских чиновников.

На протяжении I—II вв. бюрократический аппарат империи превращается в могущественную силу, переживающую эпоху "солдатских императоров" (III в.) и еще более укрепившую свои позиции в годы правления Диоклетиана и Кон­стантина. Частная инициатива парализовывается предписаниями центральных и местных властей, ростом налогового гнета, взяточничеством и вымогатель­ством со стороны чиновников. Как и в Азии, в Средиземноморье позднеантич-ного и ранневизантийского времени основой экономической жизни становит­ся мелкотоварное производство, а ведущей формой эксплуатации — налого­вая. На смену Риму приходит Византия.

В свете сказанного представляется возможным говорить, что античное обще­ство является как бы отклонением от общего стереотипа сословно-классовых обществ, основанных, по В.П. Илюшечкину, на рентном способе эксплуатации. Его отличие состоит в том, что в определенное время в некоторых местах здесь господствовал частнособственнический тип классовых отношений и достаточно широкое распространение получило использование рабского труда (главным образом, в ориентированных на внешний рынок сферах производства).348 Первые цивилизациии. Цивилизационные системы второй генерации

Как и во всех прочих докапиталистических сословие-классовых обществах, в античном мире отсутствовало полное господство частнособственнических отношений даже в эпоху, предшествующую появлению военно-бюрократичес­кой Римской империи. Верховная собственность на землю, зависимого работ­ника, крепостного-илота или раба принадлежала, как и на Востоке, не фак­тическому владельцу, а правящему сословию, обеспечивающему совместными усилиями возможность эксплуатации чужого труда.

Однако если на Востоке, так же как в Римской и тем более Византийской империях, государственный аппарат господствовал над разнообразными кате­гориями непосредственных производителей и использовавших чужой труд соб­ственников (пополняясь из их рядов), то в классических античных полисах высшим органом государственной власти было народное собрание, состоящее из всех действительных или потенциальных собственников, зачастую эксплуатирующих чужой труд. Этим отличается античное сословие-классовое общество от современного ему восточного, а также от Византии и азиатских монархий средневековья.

В рамках такой системы, в зависимости от конкретных условий, могли реа­лизоваться и крепостнические, и рабовладельческие тенденции. Первые, несмотря на кризис их илотийной формы к концу I тыс. до н. э., через арендаторство, клиентелу и пекулий утверждались в виде крепостничества-колоната по всей территории Позднеримской империи. Значение рабовладельческого уклада в системе экономики в конечном итоге определялось возможностями развития товарного производства, рентабельность которого в условиях докапиталистичес­кого уровня развития производительных сил в решающей степени зависела от потребностей внешнего рынка. Резкое сокращение последнего при (и по мере¹ сложения бюрократической империи приводило к упадку рабовладения.

Таким образом, в развитии античного рабовладения как экономическое уклада можно выделить три основных этапа.

Первый связан с появлением после гибели раннеклассового общества Ахей­ской Греции в специфических условиях Эгеиды раннежелезного века (там, где отсутствовало господство захватчиков, а главы аристократических родов не имели экономической власти над согражданами) протоклассовых полисных общин античной формы собственности. При этой системе над мелкими произ­водителями не стоял государственно-дворцовый сектор и перераспределение материальных благ осуществлялось не редистрибутивным, а рыночным спосо­бом: общинники свободно распоряжались продуктами своего труда и не под­вергались эксплуатации.

Второй этап был связан с ориентацией экономики некоторых из подоб­ного рода протоклассовых общин на внешний рынок, что стимулировало расширение производства и, соответственно, заинтересованность хозяев в привлечении дополнительных, прежде всего рабских, рабочих рук. Такое развитие возможно лишь при условии качественного различия в уровне про­изводительных сил цивилизационного центра и варварской периферии и наличия достаточно эффективного морского транспорта. Оно коррелирова-лось с утверждением государственности как республики собственнике!' реальных или потенциальных рабовладельцев, обеспечивающей возможное 11, угнетения рабов и совместной эксплуатации свободными гражданами не­полноправных лиц —• метеков.Античная цивилизация и средиземноморско-европейско-переднеазиатская система древности 349

Третий этап, характеризующийся упадком рабовладельческой системы про­изводства, связан с выравниванием уровня производительных сил в масштабах Средиземноморья и утверждением римского господства, несущего налоговый гнет и чиновничий произвол. Внешний рынок значительно сокращается. Все слои населения оказываются в подчинении у чиновников. Сказанное наиболее характерно для восточных областей империи. В западных же провинциях, по мере кризиса и распада системы власти, начиная с III в., землевладельцы-лати­фундисты постепенно превращаются в полунезависимых властителей. Первое связано с развитием византийской государственности, второе — предвещает возникновение западноевропейского феодализма.