Профилактика остеохондроза 14 страница

Когда И.А. Ильин пишет: «И еще один дар дала нам наша Рос­сия: это наш дивный, наш могучий, наш поющий язык», под певу­честью русского языка, должно быть, понимается именно красо­та fee интонационных ходов, мелодики, которая в искусном рито­ре действительно «завораживает» слушателей. Видимо, у каждого из носителей русского языка имеются такие образцы риторов (как женщин, так и мужчин), чье риторическое мастерство, как пра­вило, соединяло мастерство аргументации, движение изобрета­тельной мысли с мелодической красотой речи.

Впрочем, и здесь также возможны проявления как недоста­точности, так и излишества: недостаточность состоит в интона­ционном однообразии (как правило, оно есть следствие семейно­школьной недоученности и риторической недовоспитанности); излишество же состоит в том, что мелодические ходы бывают преувеличенными и перерастают у иных людей в визгливость, нарочитую мелодическую манерность. Как правило, эти недостат­ки ликвидируются в риторическом обучении, но если недоученность побеждается учебой, то излишества (манерность и т.д.) почти непобедимы, потому что являются следствием сформиро­ванных навыков или испорченности вкуса, которые являются убеждением данного человека.

5. Логическое ударение есть следствие правильной смысло­вой акцентировки, которая в спонтанном потоке речи происходит почти автоматически. Однако именно риторическая обученность позволяет сознательно соотнестись с правилами и возможностя­ми логической акцентуации, которая расширяет интеллектуальные возможности личности ритора. Логическое ударение как центр акцентуации, силового ударения в синтагме показывает, насколько ритор грамотно доносит до слушателя смысл своей речи.

6. Тембром называется особая голосовая окраска, имеющая­ся в каждом достаточно развитом голосе. Обратим внимание на то, что детские голоса не обладают тембральным своеобразием (их и можно характеризовать как детские тембры), но с возрас­том происходит формирование индивидуальных тембральных характеристик голоса. Определить, каковы тембральные харак­теристики каждого своеобразного голоса, непросто, свидетель­ством чему являются эпитеты и метафоры, которыми описыва­ется тембральное звучание. Так, говорят о голосе бархатном, зве­нящем, мягком / твердом., журчащем, нежном — ср. характеристики голоса, которые приводит Т.В. Матвеева, пред­варительно оговорив, что тембр «с трудом поддается классификациям: бархатный, грустный, детский, жесткий, звонкий, крик­ливый, медный, мрачный, нежный, полный, пустой, светлый, се­ребряный, тусклый, тяжелый, холодный, шутливый, ясный и др.». Многие из приводимых характеристик в художественной лите­ратуре, на которую ссылается Т.В. Матвеева, относятся к общей характеристике голоса [Матвеева, 2003:358], а многие имеют тра­дицию описания в русской филологической классике, где гово­рится о «светлословии, ясногласии, красногласовании, сладкогла­сии, козлогласии» и т.д. Яркие отрицательные характеристики го­лоса содержатся уже в «Риторике» Михаила Усачева 1699 г.: «егда имеет кто язык заикливый, сиповатый, борботливый, гугнивый, шепетливый, хроповатый, горкавый и прочее языковредие, ...сей не может быть между речеточцами (ораторами)» [перевод — цит. по: Аннушкин, 2002: 83].

Возможно ли обучение и развитие тембра голоса, если он яв­ляется «даром естества»? Хотя основной тон голоса, несомнен­но, сохраняется, всякий ритор вправе надеяться, что голос его мо­жет развиться — и происходит это не столько вследствие трени­ровки, сколько вследствие накопления жизненного опыта, переживаний, внутренней активной работы (внутренних диало­гов, внутренней речи), которая и бывает отражена на лице взрос­леющего ритора, и находит постепенное выражение в его голосе.

8. Дикцией называют ясное отчетливое произношение, позво­ляющее обеспечить донесение содержания речи до слушателя. Дикция также подлежит риторической оценке. Например, гово­рят: хорошая /плохая, поставленная / непоставлеиная речь (дик­ция). Дикция, как справедливо пишет Т.В. Матвеева, «обеспечи­вается правильной и активной артикуляцией и зависит от темпа речи» [Матвеева, 2003: 62]. Несомненно и то, что требования хо­рошей дикции относятся прежде всего к профессиям, связанным с устной публичной речью: актера, диктора, радиожурналистов.

Сегодня мы являемся свидетелями ослабления требований к Дикционно хорошей речи. Есть требование естественного звуча­ния (что называется, «поближе к народу») — требование, возник­шее в эпоху демократической перестройки как реакция на преж­нюю «застойную» правильность. В то же время такое ослабление аристократизма речи подобно, конечно, прежней большевистс­кой революции (здесь новые демократические веяния традиционны) — создание нового стиля всегда тяготеет к снижению ее качества. В известной степени современная радио- и телеречь не выработали новых идеалов, поскольку всякое создание нового стиля возможно на основе культурных традиций, а всякое забве­ние традиций чревато созданием стилей-однодневок, что и харак­терно для речи нынешних средств массовой информации.

В то же время относительно дикции следует заметить и сле­дующее: излишне или нарочито правильная артикуляция подчас отвергает симпатии слушателей — и напротив: есть множество влиятельных риторов с тем или иным дефектом произношения. Скажем более, дефекты произношения как будто побуждают иных ораторов внутренне мобилизоваться и взять реванш в дру­гом, более важном: реальном столкновении идей, аргументации, словесной оригинальности (к дефектам, мол, можно и привык­нуть) — более того, данный дефект становится отметиной, инди­видуальной характеристикой данного человека. Примером может служить не только влиятельный в недавном прошлом В. И. Улья­нов (Ленин), но и многие наши современники.

С точки зрения обучения следует сказать о необходимости занятий дикцией (отработки звуков, скороговорок, одновремен­но работая над дыханием, интонацией и мн. др). Только в такой работе более всего следует заботиться не об элегантности и изя­ществе, а о том, чтобы понять, что же требуется данному ритору- ученику, как ему откорректировать свой образ речи и, в частно­сти, стиль произношения. Всякое актерство в занятиях с людьми серьезных профессий (политиками, юристами, предпринимате­лями, педагогами) может отторгнуть человека от риторики, по­этому дикционная тренировка должна представляться как пси­хофизический тренинг личности, близкий отчасти к спортивным занятиям, тренировке речевого аппарата, позволяющей достичь успехов не сразу, а постепенным трудом и долговременными уси­лиями.

7. Кажется, что громкость является само собой разумеющей­ся характеристикой в деятельности ритора. Действительно, речь на площади или в суде в скоплении большого количества людей непременно требует яркого, звучного, полетного голоса. Однако современная картина видов словесности и развитие техники су­щественно корректируют требования к громкости речи. Конеч­но, ритор должен быть слышен, но аудитории в некотором смыс­ле не должно обеспечиваться «удобство» звучания. Слишком громкая речь не только тягостна для восприятия, она отторгает слушателей (хочется сказать: «не так громко, не так навязчиво»). Поскольку всякая речь есть своего рода насилие и наступление на аудиторию, необходимо обеспечить снижение ее неприятных моментов. Поэтому умелый ритор не форсирует голос, а скорее заманивает к слушанию речи, аудитория же напрягает слух — и тогда устанавливается та благодатная тишина, которая является внешне «шумовой» целью говорящего. Это состояние слушания в установившейся аудиторной тиши знакомо всякому профессио­нальному оратору: ему либо «внимают» — и тогда слышно, как «муха пролетит», либо в аудитории устанавливается перманентный шум, который, кстати, часто является следствием форсирования голосо­вых связок оратором: аудитория считает возможным шушукаться во время речи, поскольку «и так слышно». Следовательно, и здесь оратору следует соблюдать меру: с одной стороны, напрягать го­лос, с другой, не увеличивать громкости, чтобы не отторгнуть вни­мание слушателей неприятностью усиленного воздействия.

Существуют также понятия полетности и звучности голоса. Полетность голоса определяется как свойство достижения зву­ками голоса любой точки аудиторного пространства. Для этого ритор как бы направляет свой голос «по головам» слушателей (не в пол и не в потолок).

Звучность связана с чистотой, ясностью и голосовыми воз­можностями оратора — она также регулируется особым чувством меры, которое практически призван вырабатывать в себе оратор. Как пишет Пол Сопер: «Звучность голоса дает оратору возмож­ность донести речь до всей аудитории» [Сопер 1992: 162]. Психо­логической основой полноты звучания являются «уверенность в себе и подъем, представляющие неотъемлемое условие хорошей во всех отношениях речи. Голос — второстепенный механизм. В нем не будет выразительного тона, если вы не уверены в себе и стоите на ногах ни жив, ни мертв. Если вам не приходилось взять слово, чувствуя избыток подъема и хорошо вооружившись инте­ресными фактами, — испытайте это! Наверное, вас самих удивит полное и послушное вам звучание голоса» [Сопер, 1992: 163], Физической основой звучности П. Сопер считает дыхание.

Таким образом, мы как бы образовали круг и вернулись к тому, с чего начинали. После цитаты популярной в нынешней России книги американского теоретика риторики хочется заметить, что русские риторики имеют множество подобных своеобразных со­ветов, мимо которых современная наука проходит как мимо «ус­таревших» и не заслуживающих внимания «ненаучных» фактов. В результате открываются заграничные «велосипеды» это мож­но отнести и к произношению, и к телодвижению (так называе­мый body language описан в русских риториках как «язык тела» или «телесное витийство»).

Те несколько примеров, которые мы приведем, должны пока­зать реальность традиции, основываясь на которой необходимо описать практическую риторическую фонетику. К сожалению, новая фонетика, хотя, несомненно, имела цель конечного улуч­шения произношения в обществе, занимается более теоретичес­кими исследованиями, нежели прикладными разработками.

М.М. Сперанский писал о голосе: «Счастлив, кому природа даровала гибкий, чистый, льющийся и звонкий голос. Древние столь уважали сие дарование, что изобрели особую науку делать его приятным. Частое упражнение, напряжение в груди и вкус в музыке могут дополнить или скрыть недостатки природы». О «выговоре» (именно этим русским словом замещался нынеш­ний термин «дикция») сказано следующее: «Язык твердый, вы­ливающий каждое слово, не стремительный и не медленный, даю­щий каждому звуку должное ударение, есть часть, необходимо нужная для оратора. Часто мы слушаем с удовольствием разго­варивающего человека потому только, что язык его оборотлив и выговор тверд. Слушатель, кажется, разделяет все затруднения оратора, когда язык ему не повинуется, и очень дорого платит за его холодное нравоучение. Кто хочет иметь дело с людьми, тот необходимо должен мыслить хорошо, но говорить еще лучше» [Сперанский — цит. по: Аннушкин, 2002: 230].

Обратим внимание на то, что в русской риторической клас­сике по-другому будут расставлены акценты, но основы требова­ний к современному произношению будут принципиально те же: «напряжение в груди» (вспомним ломоносовское «долгий дух и крепкая грудь») влечет постановку дыхания и произносительную энергетику ритора, «твердость» языка, «выливающего» каждое слово — выразительная метафора, вполне ясная для каждого уче­ника, занимающегося сегодня дикционной тренировкой. Темп — «не стремительный и не медленный»; наконец, трудно описать термин «оборотливость языка», но ясно, что под ним понимается подвижность, живость, раскованность органов артикуляции.

Возможность обратиться к русской классике в анализе совре­менных требований к поведению ритора покажем на одном из наиболее популярных и обсуждаемых ныне предметов — мимике и жестикуляции, называемых термином телодвижение.

§ 2. Язык телодвижения

Современные паралингвистика, кинесика, всевозможные тео­рии и практические советы относительно body language (языке телодвижений) во многом преподносят хорошо забытое старое в новомодной стилевой упаковке. Действительно, каждая книга или учебник по риторике предполагают ряд советов к пластическому поведению оратора, а в русских риториках раздел пластического поведения обычно венчает учебник. Основное внимание уделя­лось лицу, глазам, жестам. Материал русских классических риторик в разделе телодвижения не обобщен, а современные теоре­тики и педагоги тренингового обучения, конечно, предпочитают обращаться к книгам австралийца Алана Пиза, нежели разобрать­ся в том, что написано в классических российских руководствах по обучению речи.

Характерно одно из новомодных положений при обучении языку телодвижений, кочующее из учебника в учебник. Утверж­дается, что при коммуникации 70% информации (другие гово­рят 80, третьи 60%) передается не через слова, а через жесты и иные виды пластической коммуникации: «Психологами установ­лено, — пишет в предисловии переводчик книги Алана Пиза «Язык телодвижений», — что в процессе взаимодействия людей от 60 до 80% коммуникации осуществляется за счет невербаль­ных средств выражения, и только 20—40% информации осуще­ствляется с помощью вербальных» [Пиз, 2000: 5]. Какими психо­логами и как реально высчитываются эти проценты, авторы умал­чивают — главное впечатление на современного читателя в эпоху массовой информации производится самими цифрами.

Попробуем показать место и роль пластической коммуника­ции в самом акте общения. Речь вообще начинается как бы до речи — не только размышлением говорящего о предмете своей речи (внутренняя речь), но прежде всего визуальным контактом со слушателями. Еще до того, как зазвучала речь, между партне­рами общения проскальзывают невидимые нити сближения или отчуждения, предвкушения будущего контакта. Если происходит визуальный контакт, то оценивается знаковое утверждение об­раза ритора в его внешнем виде, походке, взгляде, жестикуляции. При этом может мгновенно вспомниться предшествующий опыт общения с данным человеком (или аудиторией), соответствую­щим образом настраивающий на контакт, после чего готовится будущее высказывание и лишь затем рождаются слова.

Пластическое поведение, сопровождающее речь, всегда счи­талось важнейшим каналом информации. Для любого учебника риторики и стилистики важно, как будет выбран метод описания материала, иначе говоря, какими предстанут содержание и стиль описываемого предмета.

Положительно оценивая достижения современных теорети­ков и практиков body language, следует сказать о том, что совре­менная теория речевой коммуникации — особенно в популярном изложении — создает множество мифов, являющихся стилевым следствием эпохи массовой коммуникации, в которую вступило человечество. Для стиля жизни и речи в массовой коммуника­ции чрезвычайно популярно все, что производит впечатление сделанного «впервые», «уникально», «индивидуально» — при том, что продукты этой деятельности формируют массовые вкусы и пристрастия. Теория body language как раз и объявляется откры­той «впервые», а автор «выдающегося» бестселлера Алан Пиз объявляется как человек, «впервые занявшийся исследованием этого языка в конце 70-х годов» [Пиз 2000: 5].

Еще один из характерных приемов эпохи массовой коммуни­кации для распространения подобных специальных теорий — воз­ведение частного достижения в общее. Например, Алан Пиз объявляется «признанным знатоком психологии человеческого общения» [ Пиз, 2000:5]. Действительно, в его книге имеется мно­жество интересных наблюдений относительно связи жеста и пси­хического состояния человека, той информации, которая часто непроизвольно исходит от говорящего человека. И все-таки раз­ве не очевидно, что «язык жестов», оцененный кем-то 80-ю про­центами коммуникативной информации, есть лишь часть комму­никативного образа говорящего, а само телодвижение находит­ся в нерасторжимом единстве с мыслью и словом, без которых теряется смысл самого процесса общения?

Никакими процентами невозможно выразить классическую формулу: «человек — существо словесное», не «телодвигатель­ное» или «жестовое», а информационное, семиотическое, требую­щее целокупности восприятия. Тело, жест, взгляд являются лишь одними из способов выражения семантической информации. В классических риториках и теориях словесности эта целостность образа человека сохранена. Далее мы сделаем краткий обзор на­писанного в этих руководствах для того, чтобы положительно оценить и все последующие достижения современной гуманитар­ной мысли в области изучения языка телодвижений.

О языке телодвижений начинают писать уже в ранних рус­ских риториках. Петровские риторики начала XVIII века, М.В. Ломоносов (в первом издании 1744 г.), М.М. Сперанский, отчасти И.И. Давыдов, учитель А.С. Пушкина А.И. Галич... Ран­ние толкования «движений тела» позволяют по-новому взглянуть на историю слова «произношение». «Произношение есть вещей и речей по достоинству гласа и тела движение. В произношении подобает смотрити глас и действо» [Стефан Яворский — цит. по: Аннушкин, 2002: 109]. Таким образом, произношение есть реа­лизация как голоса, так и тела в заключительной части речевого акта. Если «глас» сохранится в дальнейшем только за тем, что мы понимаем ныне под произношением, то «действо» будет те­лодвижением: «действо в произношении есть приудержание дви­жений тела по истязанию вещи». Таким образом, движения тела должны соответствовать сущности «вещи», о которой идет речь.

Дальнейшие советы достаточно выразительны: голова должна быть «естественно» положена; лицо — изменяется по «различию слова», в одних случаях будет «печально», в других — «весело»; гла­за («очеса») выражают то же, что и «язык»; «руки» показывают «небо — в высоту, землю — вниз». Во всем рекомендовалось со­блюдать «красоту, пристойность и рассуждение» в отношении «слышателей и собеседующих».

Любопытно, как последователь М.В. Ломоносова Амвросий Серебряников описывает лицо, взгляд и движения рук (кстати, эта последовательность сохраняется во всех современных учеб­никах):

«Вид лица должен быть прям, не пониклый, впрочем, соот­ветствовать чувствованиям душевным, как и голос. Так, напри­мер, наморщенное чело и сведенные брови изображают гнев, рас­простертое — радость, возвышаемые брови — величавость и пре­зрение и под.

Обращение очей должно быть умеренно: не быстро, не весь­ма медленно или сурово, ибо скорость изображает иногда непо­стоянство, медленность или суровость — грубые и злобные нра­вы; вообще же очи должны быть вестниками души...

В движении рук надлежит иметь осторожность: 1) чтоб не чрезмерно протягать, возносить, ударять (сие значить будет или дерзость или страсть непристойную), ни, напротив, держать их в сокрытии (ибо таким образом действуя, возбудить можно смех или, по крайней мере, чрез то покажется излишняя робость» [Ам­вросий Серебрянников — цит. по: Аннушкин 2002: 195].

Заканчивая этот весьма краткий обзор описания раздела «те­лодвижений» или, как сказано у А.И. Галича, «телесного витий­ства», стоит сказать о несомненных достоинствах целостного вос­приятия человека в этих описаниях. При том, что в них отсут­ствует полнота и исчерпанность всех возможных жестов (как у Алана Пиза), учащийся или читатель настраивался на постиже­ние основных законов пластики поведения в ее выражении и вос­приятии.

В современной языковедческой науке «невербальные средства речевого общения» бывают отнесены к разным разделам наук, занимающихся теорией и практикой речевой коммуникации. Так, в кинесике («кин» — мельчайшая единица движения) изучаются и классифицируются различные телодвижения человека (жесты, мимика, взгляды, улыбки и проч.). Особым разделом языкозна­ния, изучающим «невербальные средства речевого общения», является паралингвистика. Название паралингвистика достаточ­но точно выражает сущность предмета, поскольку греч. para означает «возле, рядом, при», поэтому парадоксальное определе­ние «раздела языкознания», где изучаются «неязыковые, невер­бальные средства общения» [Азимов, Щукин 1999: 208], прихо­дится принять. Одновременно нельзя не задуматься над тем, что, строго говоря, данные средства не «лингвистичны».

Авторы цитированного определения относят к ним «средства общения в виде интонации, жестикуляции, мимики, распределе­ния ударения и пауз» [там же] — обратим внимание на то, как в данном толковании термина паралингвистика соединились, по­добно объяснению старинного слова «произнесение», и звучание, и телодвижение.

Паралингвистические исследования выполняют задачу опи­сания названных средств как системы знаков жестикуляции, ми­мики. Риторическая задача состоит в том, чтобы дать оптималь­ные рекомендации и правила телесного поведения.

В современной популярной западной литературе максималь­но классифицирован набор жестов, поз и мимических движений. При этом обращается внимание на национальную специфику жестов, не совпадающих в разных культурах (кстати, также след­ствие распространения массовой культуры). Эти примеры стали общим местом в книгах по паралингвистике и, конечно, чрезвы­чайно актуальны при изучении иностранных культур и обучении практике общения.

Любопытна этическая проблематика, поднимаемая в книгах А. Пиза и Г. Вилсон, К. Маклафлин | Вилсон 2001 ]. За богатством жестов, среди которых опытный оратор пытается скрыть правду, опытный и внимательный наблюдатель должен заметить, как оратор «проговаривается» жестами относительно своих истин­ных намерений. Наблюдателю (слушателю) рекомендуется чи­тать психологическое состояние говорящего человека по его позе, мимике, жестикуляции. Вводится понятие конгруэнтности, т.е. совпадения слов и жестов человека. Если жесты, поза, мимика не соответствуют словам, то их можно назвать «неконгруэнтными» (Пиз 2000: 17],

Цель авторов данных разработок по преимуществу педагогич­на, т.е. научить читателей и пользователей книгами умелому и эффективному общению (карнегианское требование эффектив­ности общения проходит красной нитью в большинстве совре­менных западных сочинений). Остановимся на ряде оригиналь­ных наблюдений А. Пиза, например: «чем выше социально-эко­номическое положение человека, тем менее развита у него жестикуляция и беднее телодвижение» [Пиз 2000: 19]. Форму­лировка А. Пиза в данном случае неточна. Приведенное наблю­дение значит: чем выше социальный статус человека, точнее ска­зать, чем более он развит интеллектуально и духовно, тем более он способен управлять «языком тела» и выражать свои мысли «языком слов». Управление же «языком тела» будет выражаться в сдержанности, продуманности, способности не выказывать не­нужными жестами проявлений волнения и других эмоций, не ка­сающихся существа дела.

Данное наблюдение еще раз показывает, что человек — суще­ство «словесное», окультуриваемое именно лингвистическими (словесными средствами), а не паралингвистическими «процен­тами» выражаемой информации. К сказанному следует добавить, что социальный статус оратора может быть высок в смысле зани­маемого положения, однако каждый может восстановить в памя­ти ряд примеров, когда судьба возносила к вершинам политичес­кой карьеры или социальной лестницы лиц, чей «язык тела» явно выдавал их паралингвистическую «неуклюжесть».

Общий закон будет сформулирован таким образом: чем бо­лее человек образован и развит духовно, тем лучше становится его способность общаться на уровне слов и фраз, тем более от­шлифованы и «цивилизованны» навыки его телодвижений. Со­циализация человека начинается с воспитания его тела: ребенка учат правильно ходить, стоять, двигаться, жестикулировать, а когда он овладеет элементарными навыками, начинается шлифов­ка его фигуры, поз, движений, манер и прочего, в чем как раз и состояло прежнее светское воспитание хороших манер как уме­ния держаться в смысле управления своим телом, а затем умения общаться как способности находить нужные мысли и слова.

При этом способностью общаться на уровне слов и фраз на­зовем не «словоизвержение», а уместность и целесообразность общения, основанные на умении слушать, наблюдать за ситуаци­ей и партнерами и только вследствие этого вовремя говорить. Воспитанность, выработанность телодвижений состоит в способ­ности управлять своим телом, а значит, скорее, в умении сдержи­вать проявление речевых эмоций в телодвижениях. Последнее не означает «деревянности» или неподвижности, но предполагает соответствие некоторой вкусовой общественно-эстетической нор­ме телесного поведения. Именно поэтому, как обобщает правила жестикуляции JI.E. Тумина, «1) жест должен быть непроизволь­ным, 2) жестикуляция должна быть непрерывной, 3) желательно вносить разнообразие в жестикуляцию, 4) жест должен отвечать своему назначению» [Риторика 2003: 175].

В современных теориях «языка телодвижения» сложился не­который состав основных проблем, которые касаются как самого человека, так и той обстановки, в которой он находится. Эти про­блемно-тематические области следующие:

1) Проксемика как наука изучающая пространственное положе­ние собеседников, их размещение относительно друг друга [ Риторика 2003:175]. Обычно выделяются зоны общения, или «пространственные зоны»: интимная (от 15 до 46 см), куда разрешается проникнуть только лицам, с кем мы находимся в тесном эмоциональном контакте; личная зона (до 1,2 метра) - расстояние, разделяющее нас в дружеском общении); соци­альная зона (до 3,6 метра) — на таком расстоянии обычно дер­жимся в официальном общении с людьми, которых не очень хорошо знаем; общественная зона (более 3,6 метра) -- адреса­ция к большой группе людей [Пиз 20002: 25].

2) Положение рук, ибо руки, конечно, самая выразительная часть тела.

3) Жесты рук и кистей ладоней.

4) Прикосновение рук к различным частям лица.

5) Руки в качестве барьеров.

6) Манеры (позы) сидеть, стоять; положение головы.

7) Сигналы глаз (например, при общей рекомендации иметь «глазной контакт», А. Пиз различает взгляды деловой, соци­альный (линия глаз и области рта), интимный (опускающий­ся ниже подбородка на другие части тела).

8) Поза, влияющая на окружающих с помощью различных по­ложений тела.

9) Виды столов и способы размещения участников за ними. Наиболее выпукло недостатки или трудности освоения язы­ка телодвижений выявляются в ораторском монологе. Поэтому дадим несколько практических советов относительно постанов­ки тела и практики телодвижения в ораторском выступлении:

1. Стойте на прямых, напряженных (но не «деревянных») но­гах. Ноги — основа ораторской позы («дрожь в коленях» как раз следствие отсутствия силы и упругости в ногах). Оратор как бы занимает «ногами» нужную позицию, с которой не схо­дит в течение всей своей речи. При этом расположение ног не «военное» (пятки — вместе, носки — врозь) и не «борцов­ское» (ноги на ширине плеч), а классическое, известное еще из античной практики: одна нога — опорная, другая слегка выдви­нута вперед. Возможен перенос тяжести тела с одной ноги на другую вследствие различного смысла речи: вперед — при внут­реннем движении к аудитории (например, приветствии), на­зад — при обороне, защите, внутреннем отступлении.

2. Плечи — расправлены, спина — прямая, по выражению К.С. Станиславского, «тело “посажено на колок”, шары — под мышками». Расправленность плеч и распрямленность спины создает психологический настрой оратору и позволяет неволь­но принять более уверенный вид. При этом, конечно, не долж­но быть никаких надутости или важности, способных лишь оттолкнуть от самоуверенного оратора. «Осанковатый», по выражению М.В. Ломоносова, «вид» способствует тому, что у оратора появляется «долгий дух и крепкая грудь», необходимые для того, чтобы владеть дыханием во время речи: изве­стное «в зобу дыханье сперло» бывает не только «от радос­ти», но прежде всего от волнения, которое известно всякому начинающему оратору.

1. Куда девать руки? Вопрос, волнующий каждого, кто вступает на ораторскую стезю. Положение рук прежде всего должно быть естественно, а жестикуляция оправдана смыслом про­износимых слов. Слушатель и зритель как бы не замечает их, поскольку движение рук естественно вписывается в сопро­вождение речи. Жест действительно именно сопровождает речь — он «паралингвистичен» в том смысле, что существует «рядом» со словами. При этом одинаково негативны как раз­махивание руками, что происходит либо от волнения (недо­статок слов побуждает неопытного оратора не всегда уместно выражать мысли движениями ладоней), либо от излишней горячности и увлеченности (аудитория внутренне подсмеи­вается часто над такими «горячими» ораторами, оставаясь холодной к смыслу слов), так и скованность, неподвижность в движениях рук и ладоней (тело словно деревенеет у иных ораторов, когда они делают инстинктивные жесты в подтвер­ждение своей интонации, хотя речь не требует обязательного сопровождения жестами рук).

2. Оценив походку, позу и движения тела говорящего, слушате­ли обычно останавливают внимание на мимике говорящего, а точнее, на его глазах и взгляде, обеспечивающих в конце кон­цов контакт с аудиторией. Взгляд выдает истинное эмоцио­нальное состояние оратора и его отношение к аудитории. Вот почему в старинных риториках советовали принимать «сме­лое лицо» и «глазами вращать повсюду». Для психологичес­кого настроя оратору рекомендуется быть внимательным к аудитории, стремясь иметь «глазной контакт», что означает последовательный перевод глаз с одного слушателя на друго­го с необходимой (не очень длительной) остановкой взгляда на разных слушателях. Обычно рекомендуется остановить взгляд на одну-две секунды на каждом слушателе — одинако­во плохи при этом как «бегающий» взгляд (перевод взгляда без остановки с одного слушателя на другого), так и «упер­тый» в одного из слушателей, пусть даже и симпатичного ора­тору.