Продолжение дневника Эмили Де Квинси. Ко всем приключениям, которые мне довелось пережить с отцом, теперь добавилось еще одно: нас арестовали

Ко всем приключениям, которые мне довелось пережить с отцом, теперь добавилось еще одно: нас арестовали. Правда, констебль Беккер и подозрительный рыжий тип – он представился как инспектор Райан – утверждают, что это вовсе не арест, но их мрачный вид и поспешность, с которой нас усаживали в полицейскую коляску, опровергают их слова.

– Ехать с вами в Скотленд‑Ярд? С какой стати? – возмутился отец.

Туман сгущался на глазах.

– У нас к вам есть вопросы, – заявил рыжий.

– Какие?

– Об убийствах на Рэтклифф‑хайвей.

– Все, что я хотел рассказать о них, можно найти в моей последней книге. Почему вас так беспокоит то, что произошло сорок три года назад?

– Не сорок три года назад, – покачал головой рыжий.

Инспектор? Больше смахивает на бандита.

– Разумеется, это было сорок три года назад, – раздраженно бросил отец. – Что, полицейских не учат считать? Отнимите тысячу восемьсот одиннадцать от…

– Вчера поздним вечером, – оборвал его Райан.

– Простите?

– Убийство было совершено вчера вечером.

Вмиг словно похолодало. Несмотря на густой туман, я увидела, как отец выпрямился.

– Убийство? Вчера вечером? – прошептал он.

– Кто‑нибудь может подтвердить, что вы делали вчера между десятью вечера и полуночью? – спросил Беккер.

Из уст Райана вопрос, возможно, прозвучал бы как обвинение, но констебль сумел задать его ненавязчиво.

– Нет.

– Пожалуйста, расскажите нам, где вы находились в этот отрезок времени, – дружелюбным тоном попросил констебль.

– Я не знаю.

– Не знаете? – невежливо перебил отца Райан. – У вас от пристрастия к лаудануму память ослабла?

– Моя память в полном порядке.

– Тогда, наверное, вы вчера вечером приняли такую дозу, что уже не соображали, что делаете?

– Я знаю, что делал, но не знаю где.

Райан покачал головой.

– Что опиум делает с людьми!

Констебль Беккер шагнул ко мне и спросил тем же дружелюбным топом:

– Могу я узнать ваше имя, мисс?

– Эмили Де Квинси. Это мой отец.

– Вы не поможете нам понять, что он имеет в виду?

– Я имел в виду именно то, что сказал, – произнес отец. – Если бы вы спросили меня, что я делал, а не где был, я бы ответил вам: гулял.

– Гуляли? Так поздно? – снова вмешался грубый Райан.

Туман продолжал заключать нас в свои объятия.

Я, кажется, разгадала хитрый замысел полицейских. Рыжий инспектор своим поведением пытался запугать нас, в то время как констебль проявлял участие; таким образом они пытались сбить нас с толку и заставить сделать какое‑нибудь необдуманное заявление.

– Отец подолгу ходит, – объяснила я. – Особенно когда пытается сократить дозу лауданума. Тогда он ходит очень много.

– Как‑то в Озерном крае я за лето прошагал две тысячи миль, – с гордостью сообщил отец.

– Две тысячи миль? – Райан не скрывал изумления.

– Здесь холодно, – сказал отец. – Может, не будем стоять на улице и привлекать внимание соседей, а пройдем в дом?

– Нам нужно ехать в Скотленд‑Ярд, – безапелляционно заявил Райан.

– А в вашем экипаже имеется уборная или вы остановитесь по дороге, чтобы мы могли ее поискать? – спросил отец и повернулся ко мне. – Дорогая, извини за такие подробности.

Теперь уже отец пошел на хитрость. Он никогда не употреблял слова «уборная» – сортир и сортир.

– Ничего страшного, папа.

– А в доме уборная самая что ни на есть примечательная, – сообщил отец полицейским. – Наша экономка говорит, ее оборудовали устройством вроде того, что демонстрировалось на Всемирной выставке в Гайд‑парке три года назад. «Нажал – смыл» – такая, кажется, табличка висела возле него. Экономка рассказывает, что изобретатель брал пенни за каждый «смыв». Всемирную выставку посетило почти шесть миллионов человек. И каждый заплатил по пенни, представляете?

– Ну хорошо, – вздохнул Райан. – Пройдемте в дом.

Когда мы вчетвером вошли в гостиную, миссис Уорден последовала за нами и всем своим видом выражала живейший интерес к происходящему; похоже, она не могла дождаться, когда же Любителя Опиума начнут допрашивать полицейские.

– Я разожгу камин, – предложила она, найдя повод остаться и послушать.

– Не утруждайте себя, – сказал Райан. – Мы здесь не задержимся, так что не стоит нагревать комнату.

– Отец ничего не ел с самого завтрака, – обратилась я к экономке. – Принесите, пожалуйста, чай и бисквиты.

Миссис Уорден не двинулась с места.

– Пожалуйста, – с нажимом попросила я.

Экономка с неохотой отправилась выполнять свои обязанности, при этом едва не застряла широченным платьем в дверях. Я предположила, что она станет подслушивать из кухни.

После ухода миссис Уорден все мужчины по очереди – сказывалась холодная погода – воспользовались тем, что отец продолжал именовать уборной. Она находится у нас на первом этаже. Несмотря на то что живем мы в фешенебельном районе Лондона, где специальная компания подает воду в жилые дома, работает система ненадежно. Если бы уборная располагалась выше, давления воды для ее нормальной работы было бы недостаточно.

Хотя все в доме ходили туда‑сюда, я заметила, как отец украдкой поднялся по лестнице, а через пару минут вернулся в гостиную. В помещении было довольно прохладно, но лоб отца покрывала испарина. Утром он тоже вспотел, но тогда лоб блестел от физических упражнений, а сейчас… такого рода испарина была мне, к сожалению, хорошо знакома и могла означать только одно.

– О, отец, – прошептала я с досадой.

Он только пожал плечами. Пальто с левой стороны оттопыривалось – там, конечно же, находилась фляжка с лауданумом. В общем, этого следовало ожидать – ведь я знаю, как тяжело (в физическом смысле) отцу, когда он общается с чужими людьми.

– Что вы хотели сказать этим «о, отец»? Что‑то важное? – полюбопытствовал констебль Беккер.

Взгляд его перебегал с моего лица на лицо отца. При свете горевшей в гостиной лампы я увидела на подбородке у констебля шрам. Впрочем, этот маленький изъян его нисколько не портил.

– Дочь просто обратила мое внимание, что она очень устала.

– Отец, совсем наоборот.

– Вчера вечером вы отправились на прогулку? – спросил Райан.

– В последнее время я неспокойно себя чувствую, – ответил отец. – Не стыжусь признаться, что задолжал большие суммы денег. Мне пришлось единовременно внести арендную плату за шесть квартир.

– Отец, если бы не твои книги, тебе не нужно было бы столько. – Я повернулась к констеблю и пояснила: – Он забивает книгами один дом, потом снимает другой и так далее.

– Эмили, это семейное дело, и давай не будем выносить сор из избы. Некоторые домовладельцы были настолько бессердечны, – сообщил отец, обращаясь к полицейским, – что волокли меня в суды и даже в тюрьму.

– В тюрьму? – встрепенулся Райан.

– Да, в тюрьму. И как я мог, по‑вашему, там работать, чтобы расплатиться с долгами и содержать свою дорогую, ныне покойную, жену и восьмерых (тогда восьмерых) детишек? Спасибо друзьям, которые погасили мои долги, так что я смог выйти на свободу. Но теперь, как вы понимаете, я был должен еще и друзьям, так же как домовладельцам, мяснику и пекарю. Видите, это нарастало как снежный ком. Порой, чтобы не попасть в лапы бейлифа, я вынужден был ночевать в стогу сена. Но все это сущие мелочи по сравнению с тем, что мне довелось пережить, когда я в возрасте семнадцати лет жил на холодных лондонских улицах.

Констебль нахмурился.

– Мисс Де Квинси, ваш отец всегда разговаривает подобным образом?

– Каким? – удивился отец.

– Столько слов и так быстро.

– Не быстро, – возразил отец. – Это все остальные говорят медленно. Я просто вязну в их речах и страстно желаю, чтобы они побыстрее облекали мысли в слова. Ммм, констебль Беккер, не хотелось бы, чтобы вы сочли это за дерзость, но у вас левая штанина ниже колена в крови.

– В крови? – Констебль взглянул на ногу. – Да. Наверное, разошелся один из швов.

– Что с вами случилось?

– Прошлой ночью на меня напали две свиньи.

Теперь уже отец казался сбитым с толку.

Миссис Уорден протиснулась в дверь и поставила на стол поднос с чашками, чайником и тарелочкой с бисквитами. Разлила чай, но не вышла из комнаты, а встала в сторонке.

– Благодарю вас.

Тоном, каким это было сказано, инспектор Райан дал понять, что экономка может удалиться.

Разочарованная миссис Уорден отправилась на кухню, где, несомненно, продолжила подслушивать.

– Итак, вы говорили об убийствах, – произнес отец.

– Да, – кивнул инспектор. – Это произошло вчера вечером недалеко от Рэтклифф‑хайвей.

Голубые глаза отца сузились.

– Сколько убитых?

– Пятеро. Трое взрослых и двое детей.

– Господи, – вздохнул отец, с сокрушенным видом полез в левый внутренний карман пальто, вытащил фляжку и налил рубиновую жидкость в чайную чашку.

– Что вы делаете? – спросил Райан.

– Принимаю лекарство.

– Лекарство? А что же разливают во фляжки? Алкоголь?

– Нет. То есть да, в некотором роде. Нет.

– Только не говорите, что это лауданум.

– Я вам уже сказал: я принимаю лекарство. У меня жуткие лицевые боли, и лауданум – единственное средство, которое может их облегчить.

– Лицевые боли?

– А также расстройство желудка, – добавил отец и сделал большой глоток. – Еще с юношеских времен.

– Но вы выпили не меньше унции, – ужаснулся констебль.

Отец отхлебнул еще рубиновой жидкости.

– Остановитесь. – Констебль потянулся к чашке. – Боже мой, вы что, пытаетесь убить себя?

Отец подтащил чашку поближе к себе, чтобы Беккер не смог ее забрать.

– Убить? – Пот на его лбу стал более заметным и помутнел. – Что за странная мысль? – Он повернулся к инспектору Райану. – Смотрю, у вас есть моя последняя книга.

– «Убийство как одно из изящных искусств», – сказал инспектор.

Отец снова отпил из чашки.

– Да, так называется мое эссе.

Беккер посмотрел на меня.

– Мисс Де Квинси, может быть, вам угодно пройти на кухню и присоединиться к экономке или же отправиться в свою комнату?

– А почему это должно быть мне угодно?

– Боюсь, наши разговоры могут вас расстроить.

– Я читала работу отца и знаю, о чем в ней говорится.

– Все равно – те факты, которые нам необходимо обсудить, вас, возможно, шокируют.

– Если увижу, что для меня это чересчур, я уйду, – объявила я констеблю.

В гостиной наступила тишина. Инспектор и констебль несколько секунд молча глядели друг на друга, словно решали, как поступить дальше.

– Ну хорошо, раз вы так настаиваете, что хотите остаться, я начну, – сказал Райан. – В декабре тысяча восемьсот одиннадцатого года в районе Рэтклифф‑хайвей Джон Уильямс вошел перед самым закрытием в одежную лавку. При помощи молотка с инициалами Дж. П. он размозжил голову владельцу лавки, его жене и подручному, а также младенцу. Затем он перерезал ребенку горло.

Инспектор зря постарался живописать совершенное злодеяние, чтобы вынудить меня покинуть гостиную; я собралась с силами и не проявила никаких эмоций.

– Все точно, – подтвердил отец.

– То же самое произошло в районе Рэтклифф‑хайвей вчера вечером, – добавил инспектор. – Только на этот раз убито двое детей.

– Двое? – Отец медленно поставил чашку. – Ох.

– У нас масса вопросов, – продолжал Райан. – Откуда вам известно столько мельчайших подробностей убийств, которые были совершены сорок три года назад? Почему все годы вы упорно продолжали воспевать эти убийства? Что побудило вас описать их в таких красочных деталях не далее как в прошлом месяце? Наконец, я снова задаю вопрос: где вы были вчера в десять часов вечера?

– И я снова отвечаю: бродил по улицам.

– По каким улицам?

– Понятия не имею. Я был погружен в мысли.

– И вы ждете, что мы поверим, будто вы не обращали внимания, где находитесь?

– В таком‑то тумане? Даже если бы я не был занят, то все равно ничего бы не разглядел.

– Чем вы были заняты?

– Это мое личное дело.

– Когда дело касается убийства, мы вольны задавать самые нескромные вопросы.

Я больше не могла молчать.

– Это возмутительно! Вы же не хотите сказать, что мой отец имеет отношение к этому чудовищному преступлению?

– Ваш отец является большим специалистом по убийствам. Он помешан на них.

– Эти убийства совершены сорок три года назад! – Я сама смутилась, оттого что перешла чуть ли не на крик, и заговорила тише, но таким же суровым тоном. – Мой отец – профессиональный писатель, автор статей для журналов. Время от времени он пишет на разные актуальные, сенсационные темы, чтобы помочь издателям продать больше экземпляров. А убийство – это популярная тема.

– Вчера вечером – несомненно.

Инспектор посмотрел на Беккера, словно передавая ему эстафету.

– Мисс Де Квинси, – мягко начал констебль, явно стремясь завоевать мое доверие, – вы хотя бы примерно представляете, в какое время ваш отец вернулся с прогулки?

– Нет.

– А когда он ушел, вам известно?

– Я слышала его шаги на лестнице около девяти.

– И оставался час, чтобы к десяти оказаться у магазина, – пробормотал себе под нос инспектор. – Вполне возможно для человека, привыкшего проходить пешком большие расстояния.

– Вы слышали, когда отец вернулся? – продолжал расспросы констебль.

– Нет.

– В три часа ночи! – крикнула с кухни миссис Уорден.

– Точно, – кивнул отец. – Я вернулся в три.

– Масса времени, чтобы дойти до дома с места преступления, – так же тихонько произнес Райан.

Я снова повысила голос – мне уже было все равно.

– Да вы посмотрите на этого человека! Ему шестьдесят девять лет! Он маленького роста. Субтильный.

– Пожалуйста, Эмили, не называй меня субтильным, – попросил отец. – Я худощавый. В этом месяце – а сегодня только одиннадцатое число – я прошел уже сто пятьдесят миль.

– Вы на самом деле верите, что у моего отца достаточно силы, чтобы убить трех взрослых человек при помощи… как вы говорили?

– Молотка корабельного плотника, – подсказал констебль.

– Должно быть, он тяжелый.

– Да, это серьезный инструмент.

– А теперь посмотрите на его руки.

Полицейские обернулись к отцу. Возможно, эффект был вызван лауданумом, но сидящий на стуле отец казался еще меньше обычного, ботинки едва доставали до пола.

– Он просто не мог бы сделать то, о чем вы говорите, – подчеркнула я.

– Один – нет, – заявил Райан. – Но преступление могли совершить два человека – один, обладающий знаниями, второй, обладающий силой.

– Послушайте, вы испытываете мое терпение. Наверное, дальше вы предположите, что это я помогала отцу убить всех этих людей. Хотите узнать, где я была вчера в десять часов вечера?

– Мисс Де Квинси, честное слово, я не думаю…

– Я была в постели. Но боюсь, у меня нет свидетелей.

Покрытые щетиной щеки обоих полицейских залились краской.

– Значит, молоток корабельного плотника? – подал голос отец.

– Да, – подтвердил инспектор. – Понимаете, что это означает?

– Сходство более чем очевидно.

– На самом деле оно еще больше. На молотке гвоздем были нацарапаны инициалы. Попробуете угадать какие?

– Дж. П.? Это невозможно!

– Но это так. На молотке действительно вырезаны буквы «джей» и «пи» – те же самые буквы обнаружили на молотке, которым были убиты люди сорок три года назад и о которых вы написали в своей книге, посвященной восхвалению убийства как высокого искусства. И я вынужден настаивать, – тут инспектор встал, – чтобы вы отправились с нами в Скотленд‑Ярд и ответили там на наши вопросы в более подходящей обстановке.

– Нет, – заявил отец, – я не поеду с вами в Скотленд‑Ярд.

Райан шагнул к отцу.

– Вы заблуждаетесь. Поверьте мне, сэр, вы так или иначе поедете с нами в Ярд – а вот по собственной воле или по принуждению, решать вам.

– Нет, – твердо повторил отец. Потом допил остатки лауданума и сказал: – Не в Скотленд‑Ярд. Боюсь, обсудить все мы сможем лишь в одном месте.

– Да? И что это за место?

– Где произошло убийство.