САД РАЗВЛЕЧЕНИЙ

В 1854 году Британская империя была крупнейшим государственным образованием из всех, какие знала мировая история: ее площадь превышала территории, завоеванные Александром Македонским или римлянами. Британские владения охватывали весь земной шар и включали Канаду, Багамы, Бермуды, Гибралтар, Мальту, Кипр, третью часть Африки и значительные территории на Ближнем Востоке, а также Индию, Бирму, Малайзию, Сингапур, Гонконг, Борнео, Новую Гвинею, Соломоновы острова, Фиджи, Самоа, Австралию, Новую Зеландию и отдельные участки Антарктиды.

И в самом центре этой гигантской империи стоял Генри Джон Темпл, известный широким кругам как лорд Палмерстон, – возможно, самый могущественный человек на планете. На протяжении почти полувека (начиная с 1807 года) Палмерстон медленно, но упорно расширял свое влияние в британском правительстве и сильно в этом преуспел. Поначалу он был скромным членом парламента, затем на протяжении девятнадцати лет занимал должность секретаря по военным делам, в течение пятнадцати лет служил на посту секретаря по иностранным делам, а в период, когда происходили описываемые события, возглавлял министерство внутренних дел. В этой должности он отвечал практически за все, что происходило на территории Великобритании, в частности курировал работу полиции и занимался вопросами национальной безопасности. Многие в стране в то время не сомневались, что скоро Палмерстон станет премьер‑министром. Однако премьер‑министры приходят и уходят, а человек, проведший почти всю жизнь в военном министерстве, министерстве иностранных дел и министерстве внутренних дел, и так способен контролировать правительство. Премьер‑министры и даже сама королева Виктория частенько требовали от лорда Палмерстона объяснений, почему он предпринимает в своей деятельности шаги, которые не были одобрены ни парламентом, ни главой кабинета.

В девять часов утра в понедельник инспектор Райан сидел перед этим великим человеком в его кабинете в Вестминстерском дворце. Палмерстон мог похвастать длинными и густыми, окрашенными в каштановый цвет бакенбардами, которые начинались от волевого подбородка и обрамляли властное лицо. Лорду было семьдесят лет, но с годами он не утратил ни энергии, ни амбиций. На стенах кабинета висели большая карта Великобритании и карта мира, на которой принадлежащие империи территории были отмечены красным и возле каждой был воткнут британский флаг.

О богатстве лорда свидетельствовала его одежда – ткань и покрой платья были настолько совершенными, что Райан ощущал себя едва ли не оборванцем, хотя и надел единственную свою хорошую одежду: приличествующие ситуации серые брюки, такого же цвета жилет и опускающийся до колен черный пиджак. В соответствии с тогдашней модой к низу брюк были пришиты штрипки, которые надевались на ботинки и препятствовали появлению на штанах складок. Все это было жутко неудобно, ноги казались деревянными, особенно когда он сидел, и Райан мечтал поскорее снова надеть свободную повседневную одежду.

Рядом с Райаном расположился комиссар полиции сэр Ричард Мэйн. В углу примостился ведущий протокол беседы секретарь министра. Возле закрытой двери кабинета застыл телохранитель Палмерстона – отставной полковник Роберт Бруклин. Когда‑то давно на лорда было совершено покушение, и он решил в дальнейшем оградить себя от подобных происшествий. Бруклин, за плечами которого было двадцать лет военных действий в Индии и Китае, являлся более чем подходящим охранником для великого человека.

– Когда произошли убийства на Рэтклифф‑хайвей, я был членом кабинета, – начал Палмерстон. – Я хорошо помню, как всю страну охватил ужас и как министерство внутренних дел оказалось бессильно контролировать ситуацию. Сейчас, когда я стою во главе этого ведомства, я не допущу повторения паники. – Он ткнул перстом в солидную стопку газет на столе – пять дюжин изданий, выходивших в Лондоне. – Истеричный тон всех этих репортажей приведет к новым инцидентам вроде беспорядков, что случились в субботу ночью. Инспектор Райан, я так понимаю, что вы дважды оказались в них замешаны.

– Да, ваша светлость. В первый раз толпа посчитала, что я – убийца, и набросилась на меня.

– Да уж, – хмыкнул Палмерстон, глядя на рыжие волосы инспектора.

– Потом гнев толпы обернулся против другого человека. Нам с трудом удалось спасти его от серьезных увечий, а возможно, и от смерти.

– Не помню, чтобы вы о нем говорили, и из этого заключаю, что люди ошиблись.

– Да, ваша светлость. Он не убийца.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Как отрадно слышать, что кто‑то в чем‑то абсолютно уверен. А что насчет малайца?

– Оказалось, что он не владеет английским, ваша светлость. Министерство иностранных дел прилагает все усилия, но пока не удалось найти никого, кто бы говорил по‑малайски.

При упоминании министерства иностранных дел, которое Палмерстон прежде возглавлял (и которое, по слухам, продолжал контролировать и в своей нынешней ипостаси), лорд еще больше оживился.

– Мы заключили малайца под арест, – добавил Райан, – но размер его ноги не совпадает с размером убийцы. Я склонен полагать, что он не замешан в преступлении; скорее всего, ему просто заплатили, чтобы он доставил письмо.

Палмерстон нетерпеливо покачал головой и устремил испепеляющий взгляд на комиссара Мэйна.

– Какие шаги предпринимаются, чтобы убедить население в безопасности лондонских улиц?

– Ваша светлость, все детективы и констебли работают сверхурочно. Выходные дни отменены. Мы удвоили количество патрулей. Со слов свидетельницы у нас есть описание подозреваемого: это был высокий человек с желтой бородой, одет в матросское пальто и шапку.

– Что за свидетельница?

– Проститутка.

– Проститутка, – мрачно повторил Палмерстон.

– Мы просмотрели архивы Скотленд‑Ярда, не обнаружится ли в них преступник, носивший бороду такого цвета.

– И?

– Единственный преступник, подходящий под это описание, умер три года назад, – сообщил комиссар.

– Моряк, ходивший в плавание на Восток, вполне мог бы говорить по‑малайски, – предположил лорд. – Также он мог знать, на каких прибывающих в лондонский порт судах возможно найти малайского матроса. Но если убийца и в самом деле моряк, что, если он снова отправился в море?

– Да, ваша светлость, – кивнул Мэйн. – Констебли проводят розыски в доках. Если кто‑нибудь вспомнит моряка с соответствующими приметами, мы следующим судном отправим сообщение, чтобы предупредить власти порта, в который он направляется.

– Так пройдут недели или даже месяцы, и к тому времени убийца давно может оказаться на другом судне, – раздраженно бросил Палмерстон.

– Да, ваша светлость. Пока телеграф не достиг заморских территорий, наши возможности ограниченны.

– В данном случае я бы предпочел, чтобы телеграф вообще не изобрели. Полковник Бруклин, ваше мнение на сей счет?

Стоявший в положении «вольно» Бруклин, человек с решительным взглядом, ответил:

– Он здорово помог в Крыму, ваша светлость. Командиры могли передавать приказы с необычайной скоростью.

– Но это не помешало двум идиотам, Реглану и Кардигану, устроить ту авантюру с атакой легкой кавалерийской бригады. Если бы я до сих пор возглавлял военное ведомство, я бы немедленно освободил обоих от должностей. Сначала Реглан отдает нечеткий приказ, а потом Кардиган очертя голову мчится в атаку со своей кавалерией, не имея точного представления о поставленной задаче, но мечтая выйти в герои. А после того как бригада была практически уничтожена, он устроил себе обед с шампанским на собственной яхте, стоявшей неподалеку в гавани. Благодаря телеграфу о произошедшем за тысячу миль моментально стало известно в стране, и головотяпство этих «вояк» едва не привело к падению кабинета. Сорок три года назад новость об убийстве распространялась по Британии с почтовыми каретами в течение нескольких дней. Вчера же телеграф разнес сообщение о субботней резне во все города еще до того, как газеты с репортажами об убийстве погрузили на поезда. На улицах собираются люди. Многие вооружены. Информаторы докладывают мне, что единственная тема разговоров сейчас – как бы побыстрее улизнуть с работы, лишь бы успеть добраться домой до того, как на город опустится туман. Более того, паника охватила не один только Лондон. Вся страна находится в ужасе, и именно я должен успокоить людей.

– Ваша светлость, – сказал Райан, – есть еще одна возможность, которую мы рассматриваем.

– Я вас слушаю, инспектор.

– Судя по обнаруженным отпечаткам, обувь убийцы не была подбита гвоздями. Отсюда следует вывод: скорее всего, он не из простолюдинов. Бритва, которую я нашел, почти наверняка та самая, которой он перерезал горло жертвам. Рукоятка у нее сделана из слоновой кости, и весьма искусно. Сталь – высокого качества. Очень дорогая вещь. И это также говорит о том, что убийца не из работяг.

– Перестаньте говорить отрицаниями, инспектор.

У Райана кровь прилила к щекам.

– Ваша светлость, мы должны рассматривать вероятность того, что убийца – человек образованный и с достатком.

– Рассматривать… Господи, вы сами‑то понимаете, что это невообразимо? Бритву наверняка украли. Человек образованный и не из бедных просто не мог совершить столь чудовищное злодеяние! Такая бессмысленная жестокость… Нет, вздор. Это, безусловно, дело рук человека из низов. Или наркомана.

– Наркомана, ваша светлость?

– Имя этого Любителя Опиума склоняют во всех газетах. Месяц назад он выпустил книгу, в которой во всех кровавых подробностях описал убийства на Рэтклифф‑хайвей сорокатрехлетней давности. Похоже, будто убийца использовал эссе в качестве руководства к действию. А может быть, Де Квинси и сам совершил это убийство?

– Ваша светлость, в нем едва будет пять футов роста. Ему шестьдесят девять лет. Он бы просто физически не смог убить этих людей.

– Мы не можем быть уверены в его невиновности. Человек, чей мозг в течение почти всей жизни подвергался разрушительному воздействию наркотика, сразу подпадает под подозрение. Арестуйте его. И пусть об этом узнают газетчики.

– Но…

– Если мы упрячем его под замок, люди вздохнут свободнее. Они увидят, что мы не сидим сложа руки. И я не желаю с вами спорить, инспектор. Арестуйте его.

– Ваша светлость, я бы только хотел обратить ваше внимание: если сценарий сохранится, за этим убийством последует еще одно. Если Де Квинси будет находиться в тюрьме, когда это произойдет, станет ясно, что мы арестовали невиновного.

– Двенадцать дней. Именно столько времени прошло между убийствами сорок три года назад. Двенадцати дней вам вполне должно хватить, чтобы отыскать этого безумца. А если вы потерпите неудачу, не быть вам больше инспектором. И это еще не самое худшее, что вас ждет. Ну а арест Де Квинси пока докажет, что мы принимаем меры. Засадив его в тюрьму, мы успокоим толпу.

– Ваша светлость, возможно, у нас не будет двенадцати дней.

– Поясните.

– По мнению Де Квинси, преступник собирается превзойти убийства на Рэтклифф‑хайвей. Если он прав, следующее убийство произойдет значительно раньше и окажется более жестоким.

Дабы не привлекать лишнего внимания, Беккер отправился за Де Квинси и Эмили в их дом возле Рассел‑сквер не в полицейском экипаже, а в обычном кебе. Он специально выбрал кружной маршрут и постоянно оглядывался, чтобы проверить, не следят ли за ними. Задача была нетрудной, поскольку экипажей на улицах стало значительно меньше, чем обычно.

Перво‑наперво они посетили гробовщика, занимающегося похоронами семейства Хейуорта. Верная своему слову, Эмили накануне вечером навестила брата убитого, чтобы убедиться, как и обещала, что он находится вместе с женой и сыном.

Сейчас она сидела за столом в конторе гробовщика и говорила:

– У убитого в кассе хранился один фунт восемь шиллингов и два пенса. Это будет задаток за похороны.

Державшийся чуть поодаль Беккер был поражен прямотой речей девушки. Де Квинси, казалось, не находил в этом ничего необычного.

– Один фунт восемь шиллингов!.. – трагически воскликнул гробовщик. – Но стоимость похорон пяти человек составит шестнадцать фунтов! А вчера ночью кто‑то еще украл мои похоронные дроги! Если мне не заплатят вперед, даже не знаю, как удастся совершить погребение в положенный срок.

– Очень прискорбно, что так вышло с вашими дрогами. Но, видите ли, брат покойного может выплачивать не больше одного фунта в месяц, – спокойно произнесла Эмили.

– Так он будет расплачиваться…

– Да, в течение шестнадцати месяцев. Медленно, но верно. В противном случае вы упустите шанс заработать завидную репутацию.

– Какой шанс я упущу? О чем вы?

– Это убийство привлекло повышенное внимание газетчиков.

– Разумеется. Все только о нем и говорят. Куда бы я ни пришел…

– Если вы согласитесь на ежемесячную выплату по одному фунту, мои друзья в полицейском управлении сообщат репортерам, что вы тот самый человек, который не отказался помочь брату убитого в час его горя. Ваше имя окажется у всех на слуху. Ваше дело станет процветать.

– Ну, это, конечно, замечательно, но я пока не понимаю…

– Если вы откажетесь, мои друзья в полицейском управлении расскажут всем газетчикам до единого, какое вы проявили бессердечие в то время, когда должны были бы облегчить участь родных. И весь Лондон узнает о вашей черствой душе.

– Но…

– Полагаю, вам не придется долго раздумывать, какой из предложенных вариантов выбрать. – Эмили встала. – А пока примите задаток; один фунт восемь шиллингов и два пенса. Ваша контора имеет отличную репутацию. Я уверена, вы сможете устроить покойному Хейуорту и его семье достойные похороны, которые люди долго будут поминать добрым словом.

Беккеру еще никогда не доводилось слышать, чтобы женщина разговаривала в такой манере, как Эмили. Тщательно скрывая удивление, он сопроводил девушку и ее отца до кеба, осмотрел улицу и удостоверился, что никаких подозрительных людей или экипажей поблизости не наблюдается.

– Похоже, хвоста за нами нет, – заметил констебль, когда они тронулись к месту назначенной встречи.

– Убийце и не нужно ехать за нами, – задумчиво произнес Де Квинси. – Ведь ему прекрасно известно, где я буду в одиннадцать часов.

– Но я должен предусмотреть и другие варианты. Что, если он намеревается преподнести вам сюрприз по дороге?

– О да, – согласился Де Квинси, – сюрпризов у него припасено достаточно.

Беккер заплатил пошлину за проезд через мост Воксхолл и, когда его каменные быки остались позади, велел кебмену пересечь железнодорожные пути и остановиться на Аппер‑Кеннингтон‑лейн. Там констебль помог выйти из экипажа Эмили и собрался было подать руку Де Квинси, но с удивлением обнаружил, что этот удивительный человек сам с необычайной для его лет ловкостью соскочил на мостовую.

Вдыхая «ароматы» близлежащего спиртового завода, Беккер осмотрел улицу, застроенную преимущественно жилыми домами, на первых этажах которых разместились магазины.

Вести об убийстве заметно повлияли на настроение людей даже здесь, на южном берегу Темзы, достаточно далеко от Рэтклифф‑хайвей. Теперь уже нельзя было встретить человека, идущего неспешной походкой. Лица у всех были задумчивые и настороженные. Стоящий на углу со своей тележкой торговец жареной картошкой, казалось, подозревает каждого подходящего к нему покупателя в том, что он‑то и есть жестокий убийца.

Беккеру, чтобы не привлекать внимания, было разрешено сменить форму констебля на цивильную одежду. Сам он расценивал это как еще один шаг к тому, чтобы стать детективом в штатском, хотя и желал бы, чтобы произошло это при других обстоятельствах.

Кое‑кто с явным неодобрением поглядывал на непривычное, без кринолина, платье Эмили – когда девушка шла, можно было разглядеть ее ноги. В остальном никто не обращал внимания на трех человек, идущих вдоль деревянной стены к высокому и широкому зданию, над входом в которое висела выцветшая табличка с надписью «Воксхолл‑Гарденс».

Де Квинси достал из кармана пальто фляжку с лауданумом.

– Вы прикладываетесь к ней уже третий раз с тех пор, как мы выехали из дома, – заметил Беккер.

– Спасибо, что вы считаете.

– Для большинства людей того количества, что вы уже выпили за сегодняшний день, хватило бы, чтобы отправиться на тот свет.

– Это лекарство, предписанное врачом. Вот если я перестану его принимать, тогда у меня будет больше шансов умереть. – Лоб Де Квинси покрылся потом. Он посмотрел на дочь и сменил тему: – Знаешь, Эмили, однажды в этом милом парке разыгралась настоящая битва. Мне тогда шел четвертый десяток, и я приехал сюда поглядеть на реконструкцию битвы при Ватерлоо.

– Реконструкция битвы при Ватерлоо? Как же это было возможно?

Небо к этому часу уже прояснилось, ветер разогнал клочья тумана.

– В действе принимала участие тысяча солдат, – поведал Де Квинси. Похоже, рассказом о событиях прошлого он пытался отвлечься от того, что его ожидало в ближайшем будущем. – Зрителей собралось тысяч, наверное, десять. Создавалась иллюзия настоящего сражения: грохотали выстрелы, все затянуло дымом.

– А места там достаточно?

– Более чем.

– Уже почти одиннадцать, – напомнил Беккер.

Де Квинси тяжело вздохнул и кивнул.

– Помните, – проинструктировал его Беккер, – дюжина констеблей в штатском по одному проникла в сад и смешалась с гуляющими. Если что‑то произойдет, они немедленно придут на помощь. Но я по‑прежнему считаю, что мне было бы лучше пойти с вами. Так я наверняка смогу защитить вас в случае нападения.

Констебль опустил взгляд на пальто, под которым скрывались наручники и штатная полицейская дубинка.

– Что бы ни замышлял убийца, он не станет ничего предпринимать, если вы будете рядом, – возразил Де Квинси. – Если я ошибаюсь и дело дойдет до насилия, я, по крайней мере, буду знать, что Эмили находится под вашей защитой. Ну а я должен рискнуть – вдруг удастся узнать что‑то о судьбе Энн.

– Прошло столько лет, и она до сих пор так много для вас значит? – осторожно спросил Беккер.

– Когда я попрошайничал на улицах Лондона, она однажды спасла мне жизнь.

Де Квинси направился к входу.

Беккер сосчитал до двадцати, и они с Эмили пошли следом.

Ворота отчаянно нуждались в срочном ремонте: дерево местами потрескалось, краска облупилась. Продавец билетов лишь на мгновение оторвался от чтения газеты, на первой полосе которой красовалась большая статья об убийстве.

– Два шиллинга, – сказал он рассеянно.

Беккер заплатил из денег, которые ему выдали в Скотленд‑Ярде.

Оказавшись внутри, констебль и Эмили оглядели почти пустой сад и увидели Де Квинси. Он шел по дорожке, усыпанной белым гравием, между сбросившими листву деревьями. Вот он приблизился к летней эстраде и сбавил шаг, словно ожидал, что к нему сейчас подойдут. Ничего не произошло, и Де Квинси устремил взгляд на ряд открытых кабинок, в которых стояли столики, откуда отдыхающие могли наблюдать за действием на сцене. По‑прежнему никто не пытался приблизиться к маленькому человечку.

Делая вид, будто они наслаждаются окружающим пейзажем, Беккер и Эмили прошли мимо здания, украшенного многочисленными шпилями, арками и куполами, – оно будто бы перенеслось в Лондон из Восточной Индии. Остановились ненадолго поглазеть на человека в цирковом костюме, который шел по веревке, туго натянутой над лужайкой между двумя деревьями. Чтобы удерживать равновесие, в руках он держал длинный шест. Костюм, некогда ярко‑красный, выцвел и обветшал.

Беккеру стало интересно, где расположились остальные полицейские. Вероятно, часть их находилась в небольшой группе людей, без особого интереса наблюдавших за канатоходцем и, судя по виду, мечтавших получить обратно свои деньги. Гораздо больше их занимали разговоры, а предметом обсуждения – в этом Беккер не сомневался – являлось, конечно же, недавнее убийство.

Вдаль, сколько хватало глаз, тянулись деревья с голыми ветками. В окружении таких же голых кустов стояла скульптура, изображающая всадника. Хвост у лошади отсутствовал.

– Возможно, весной, когда на деревьях снова появятся листья, это место будет выглядеть не таким безрадостным, – следя за отцом, предположила Эмили.

Почувствовав запах дыма и услышав треск огня, Беккер и Эмили вышли на открытое пространство и увидели огромный воздушный шар. Всякий желающий за определенную плату мог на нем прокатиться. Материя, из которой был сделан шар, имела столь же жалкий вид, как и костюм канатоходца. К дымовой трубе был приделан парусиновый шланг, защищенный специальным экраном, предотвращающим попадание искр от горящего костра. Нагретый воздух поступал из грубы в шланг, а оттуда – в сам шар и раздувал его. Под шаром находилась плетеная корзина для пассажиров.

Вывеска рядом гласила:

«Посмотрите с высоты на мост Воксхолл! Вестминстерский мост! Парк Сент‑Джеймс!»

– А если шар рухнет, можно будет с близкого расстояния увидеть Темзу, – заметила Эмили.

Ее отец продолжал постепенно углубляться в сад.

– Когда‑то здесь выступали акробаты, жонглеры, музыканты, – заговорил Беккер. – Устраивались фейерверки. Я слышал, были времена, когда по вечерам для освещения зажигали пятнадцать тысяч ламп. Их сияние можно было увидеть даже на том берегу реки. Тогдашние вечерние гуляния не уступали по роскоши королевским балам. Но теперь… – Он показал на разбитые плафоны на фонарных столбах. – Хозяева столкнулись с финансовыми проблемами. Сейчас то, что происходит здесь в темное время суток, совсем неподобающе.

– Вы говорите о проституции?

Беккер залился краской.

– Ой, я не хотела вас смутить, – спохватилась Эмили.

– По правде сказать, это я беспокоился, как бы не смутить вас, – признался Беккер.

– Отец всегда говорит со мной откровенно. Даже когда я была маленькой, он никогда не относился ко мне как к ребенку. Так что я быстро повзрослела вместе с шестью оставшимися в живых братьями и сестрами.

– Если вспомнить, как он периодически скрывался от служителей закона, немудрено, что вы быстро познали жизнь.

– Отец называл меня своим шпионом.

– Вот как? – заинтересовался Беккер.

– В Эдинбурге ему часто приходилось жить вне дома, поскольку он боялся, что его арестуют. Отец скрывался на каких‑то тайных квартирах, а я приносила ему еду, а также другие необходимые вещи, такие как перья и чернила. Поскольку люди бейлифа следили за нашим жилищем, я вынуждена была вылезать через окно с задней стороны дома, преодолевать стены и пробираться сквозь дыры в оградах. Когда я приходила в то место, которое отец использовал в качестве убежища, он передавал мне рукопись, чтобы я доставила ее издателю. Но за издателями тоже велась слежка, и мне снова приходилось карабкаться через стены и лазать в окошки. Я доставляла рукопись по назначению, получала плату и возвращалась к отцу. Из тех денег, что я приносила, он забирал самый минимум на собственные нужды, а все остальное велел относить матери.

– Похоже, что у вас было тяжелое детство.

– Вовсе нет! Оно было восхитительное.

Беккер услышал позади быстрые шаги.

– Держитесь рядом, – сказал он девушке.

Готовый к любым сюрпризам констебль обернулся и с удивлением обнаружил, что по тропинке к ним спешит инспектор Райан.

Инспектор был не похож на самого себя. Вместо привычной неряшливой одежды на нем красовалось распахнутое парадное пальто серого цвета, под которым виднелись строгие серые же брюки, такого же цвета жилет и длинный, до колен, пиджак. Если бы не неизменная кепочка, прикрывающая рыжие волосы, он бы мог сойти скорее за чиновника, чем за детектива.

– Все спокойно, – доложил обстановку Беккер.

Но инспектор был мрачнее туч, которые как раз начали закрывать небо.

– Что случилось, инспектор? – спросила Эмили.

– Когда вчера я только встретился с вашим отцом, я бы с удовольствием сделал это, но теперь…

– Сделали что? Я вас не понимаю.

– Мне приказано арестовать его.

– Арестовать? – воскликнула Эмили. – Неужели вы серьезно?

– Серьезнее некуда. Где он?

– Перед нами, – ответил Беккер.

– Но где именно?

– На тропинке. Он… – Констебль повернулся, чтобы показать, где находится Де Квинси. – О господи! Его там нет. Что случилось?

Томас Де Квинси шел по тропинке. Принимая на протяжении десятилетий огромные дозы лауданума, он уже не понимал порой, реальный мир его окружает или наркотическая галлюцинация. Причудливое сочетание всего увиденного в Воксхолл‑Гарденс – шпили и купола павильона в восточно‑индийском стиле, концертная площадка под открытым небом, жалкий канатоходец, наполняемый теплым воздухом воздушный шар и даже статуя Милтона – настолько было похоже на его вызванные опиумом грезы, что Де Квинси не знал: то ли он видит кошмар наяву, то ли еще спит в постели и видит сон.

Сбитый с толку происходящим, он подумал, что, возможно, вообще не покидал Эдинбург. Не получал загадочного письма, в котором неизвестный обещал – если он приедет в Лондон – поведать, что сталось с Энн. А сильнее всего надеялся, что спит, оттого что это означало бы: никакого жуткого убийства в субботу вечером не произошло и в ближайшем будущем не случится еще более страшного.

Ближняя к входу часть сада была отведена под публичные мероприятия, такие как танцы, театральные постановки, концерты и банкеты. Дальше же начинался настоящий лес – и это в самом центре огромного города! В свое время за лесом тщательно ухаживали, и отдыхающие могли спокойно прогуливаться между деревьями, но с годами отсутствие средств и небрежное отношение привели к тому, что эта часть парка сделалась дикой и непривлекательной. Его друг Вордсворт, безусловно, воспел бы этот лес, но Де Квинси, глядя, как здесь все заросло и сколько повсюду укромных местечек для засады, не на шутку встревожился.

Дополнительное смятение в состояние Де Квинси вносили расположенные среди деревьев искусственные руины известных памятников Древней Греции и Рима, которые, казалось, рухнули под грузом прошедших веков. Колонны Парфенона лежали рядом с обломками Колизея, заросшие сорняками и затянутые вьющимися растениями.

И снова у Де Квинси возникло ощущение, будто все, что он сейчас видит, является результатом действия лауданума. Но сколько бы он ни убеждал себя, что никуда не уезжал из Эдинбурга и просто переживает очередную наркотическую галлюцинацию, он не мог позабыть ни запах, который стоял на месте убийства, ни горе, исказившее лицо брата убитого.

Де Квинси добрел до перекрестка, и перед ним встал выбор: пойти направо, налево или прямо. Не задумываясь почему, он выбрал усыпанную белым гравием тропинку, ведущую налево. Растительность здесь была гуще. Голые, искривленные стволы деревьев и кустарники вплотную приблизились к дорожке. Де Квинси переполняли чувства. Дыхание участилось.

Энн.

Он никогда не забывал тот давний вечер, когда признался Энн, что сильно‑сильно ее любит. Он тогда поклялся вернуться в Лондон через восемь дней – разделить с ней свое будущее, так же как девушка разделила с ним свои жалкие гроши.

Но Энн чувствовала будущее гораздо лучше Томаса. По ее щекам струились слезы. Она тоже крепко обняла юношу, но не произнесла ни слова. С тех пор он больше никогда ее не видел и не слышал о ней.

Как же он мечтал еще раз пройтись с ней по улице, держа ее руку в своей, остановиться и послушать игру шарманщика. И целовать ее. Бессчетное число ночей Энн являлась к нему во сне. Снова и снова он писал о ней в многочисленных эссе и повестях – и все эти произведения убийца, похоже, внимательно изучил. Нельзя было исключать того, что приглашение приехать в Лондон – не просто чья‑то дурная шутка. Вполне вероятно, что умом убийцы так же завладели мысли об Энн и ему удалось раздобыть о ней какую‑то важную информацию.

Де Квинси подавил желание вытащить заветную фляжку и сделать глоток лауданума. Им двигал не столько страх, сколько надежда – и еще желание наказать себя за то, что он тогда бросил Энн. Если существует хоть малейшая вероятность узнать что‑то о судьбе женщины, которую он искал на протяжении всей жизни, он не может отступить.

Ветви деревьев и кустов по обеим сторонам дорожки скрипели и словно пытались схватить его. Холод проникал под пальто. Под ногами монотонно хрустел гравий. Над головой негромко причитал ветер.

Внезапно Де Квинси осознал, что это вовсе и не ветер, а голос. Женский голос.

– Томас!

Голос доносился откуда‑то справа – пронзительный жалобный крик.

– Томас!

– Энн, это ты?

– Томас!

Хотя Де Квинси не был уверен, что ему не показалось, он все же сошел с тропинки и зашагал, хрустя опавшими листьями. Он лавировал между деревьями и кустами и напряженно всматривался в сгустившиеся тени.

– Энн?

– Томас, я здесь.

– Где?

Из‑за дерева появилась женщина.

Де Квинси впился в нее взглядом. Через несколько секунд он ахнул и дернулся назад, уверенный, что ему действительно привиделся кошмар.

Женщина была древняя и иссохшая. Почти безволосая. Лицо изможденное, с глубоко запавшими глазами. Щеки усыпаны язвами.

– Я здесь, Томас. Твоя Энн. Возьми меня.

– Нет.

– Ты не вернулся, когда обещал. Ты бросил меня.

– Нет!

– Но теперь мы вместе. – Одетая в лохмотья старуха простерла к нему руки. – Люби меня, Томас. Больше мы никогда не разлучимся.

– Ты не можешь быть Энн!

– Это ведь то, чего ты хочешь. – Женщина задрала рваное пальто и юбку, обнажив сморщенное старческое тело. – Люби меня, Томас.

Не успел Де Квинси закричать, как печальный голос, прилетевший с противоположной стороны, заставил его замереть на месте.

Из‑за дерева показалась другая старуха, такая же сморщенная и покрытая язвами. Она тоже задрала пальто и платье и продемонстрировала ссохшуюся плоть.

– Я здесь, Томас. Твоя сестра Джейн. Помнишь меня? Помнишь, как играл со мной в детской? Хочешь меня? Ты можешь меня взять.

Он не смог сдержать крик, когда из‑за дерева показалась третья старуха и, как и первые две, подняла пальто и платье.

– Здесь, Томас. Я – твоя сестра Элизабет. Помнишь, как проскользнул в комнату, где я лежала мертвая? Ты глядел на мое тело до самого вечера. А потом ты поцеловал меня. Можешь снова поцеловать меня, Томас. Можешь отыметь меня.

– Томас, я – Кэтрин. – Появилась еще одна женщина и обнажила свое тело. – А меня помнишь? Маленькая девочка, которая жила рядом с тобой в «Голубятне»? Дочь Вордсворта. Помнишь, как ты целыми днями лежал на моей могиле, рыдал и думал о Джейн, Элизабет и Энн? Такая ужасная потеря. Но теперь все изменилось. Мы здесь, Томас. Ты можешь иметь нас всех.

Де Квинси залился слезами. А из‑за деревьев выходили все новые и новые женщины с лицами, обезображенными гнойными язвами.

– Я – Энн!

– Нет, это я – Энн!

– Я – Джейн!

– Элизабет!

– Кэтрин!

– Люби нас, Томас!

Де Квинси пронзительно закричал. Этот вопль шел из самой глубины его несчастной души, из самой бездны отчаяния. Слезы жгли глаза, точно кислота. Он упал на колени и зарыдал:

– Нет! Нет! Нет!

– Нужно разделиться! – скомандовал Райан. – Вы пойдете по этой дорожке, я…

– Стойте. Я что‑то слышу, – сказал Беккер.

– Голоса. Это женские голоса, – воскликнула Эмили. – Они называют имена.

– Сюда! – крикнул инспектор и побежал по левой дорожке.

Беккер заколебался – нужно было остаться с Эмили и защищать ее, но, к удивлению констебля, девушка считала иначе. Она бросилась следом за Райаном. Новомодное платье, а также отчаянное желание как можно быстрее найти отца позволили Эмили бежать с такой скоростью, что Беккер с трудом ее нагнал.

Они завернули за угол.

– Нет! – раздался из‑за деревьев пронзительный крик Де Квинси.

– Энн! Джейн! – вопили женщины.

– Сюда! – Райан нырнул в подлесок.

– Элизабет! Кэтрин! – не унимались женщины.

– Эмили! Остановитесь! – крикнул Беккер.

Но девушку было не удержать. Они мчались вперед, ветки цеплялись за одежду, хлестали по лицам.

Де Квинси продолжал причитать.

– Энн! Джейн! Элизабет! Кэтрин! – заунывно голосили женщины.

Беккер на бегу выхватил из‑под пальто дубинку.

Эмили мчалась следом.

Оторвавшийся от них Райан резко остановился, когда увидел Де Квинси. Тот опустился на колени и рыдал. Рядом притормозил Беккер и ошарашенно уставился на одетых в лохмотья женщин – проституток, старых и пораженных болезнями, – которые, точно заклинание, выкрикивали имена.

– Эмили, вам не стоит это видеть!

– Да что тут происходит?

Этого Беккер сказать не мог. Он взял себя в руки и огляделся по сторонам в поисках возможной угрозы. Но кроме женщин, вокруг никого не было.

Тело Де Квинси сотрясали конвульсии. Казалось, они исходят из самой глубины его души.

Эмили подбежала к нему.

– Отец! Ты ранен?

Де Квинси так горько рыдал, что не смог ничего ответить.

Тем временем женщины заметили в руках Беккера дубинку и с паническими криками бросились вглубь леса.

– Стойте! – приказал констебль.

Но женщины только прибавили скорости.

Де Квинси кулем повалился на землю.

– Непохоже, чтобы он был ранен! – воскликнула Эмили и попыталась приподнять отца. – Не понимаю!

Беккер вытащил из недр пальто еще один предмет полицейской экипировки – трещотку, которая использовалась для извещения о чрезвычайных ситуациях. Он крепко сжал рукоятку и раскрутил лопасть. Громкий и неприятный звук резал уши и был хорошо слышен по всему парку.

Последние женщины в лохмотьях исчезли за деревьями.

– Инспектор! – крикнул мужчина в штатском, выбежавший из зарослей.

Это был один из переодетых полицейских, которые заранее прибыли в сад и рассредоточились по всей территории.

– Бегите к выходу! – приказал Райан. – Заприте ворота! Не дайте никому уйти!

Полицейский кивнул и бросился исполнять приказ. В это время из подлеска стали появляться и остальные.

– В лесу скрываются женщины! – объяснил всем Беккер. – Проститутки! Схватите их! Но будьте осторожны: может оказаться, что они не одни!