КЛИЕНТ МОГИЛЬЩИКОВ

Сгущалась тьма, и сгущался туман. Возле лавки не метались больше лучи полицейских фонарей. Расследование подходило к концу, были опрошены все соседи, обысканы все возможные места.

Тем не менее на улице было неспокойно. Когда Райан и Беккер выбрались из экипажа, они сразу поняли, что им, возможно, придется столкнуться с серьезными проблемами. Большинство зевак, торчавших возле места преступления днем, возвратились в свои дома. Они отступили перед лицом неведомого ужаса, который мог таиться в ночи. Оставшиеся же успели основательно накачаться спиртным и шумели так, словно их было раз в десять больше. В руках люди держали дубинки, сабли и ружья. И с этим ничего нельзя было поделать. Закона о ношении оружия в стране не существовало, поэтому даже дети могли ходить по улице с пистолетом.

– Сколько вы еще останетесь здесь и будете защищать нас? – спросили из толпы констебля, стоящего у входа в лавку.

– До тех пор, пока идет расследование.

– И сколько это? До завтрашнего вечера?

– Возможно, – коротко ответил полицейский.

– Возможно? А на следующей неделе? Вы будете здесь?

– Я не уверен. Пока мы находимся здесь, многие улицы остаются без надзора. Скоро нам придется вернуться на свои участки.

– Господи, да нас тут всех прикончат, если только мы сами не разыщем убийцу!

Даже в этой суматохе Райан заметил, что Любитель Опиума с дочерью вылезли из полицейского экипажа самостоятельно, без посторонней помощи. Невзирая на все попытки инспектора отговорить ее от поездки, дочь Де Квинси категорически отказалась остаться дома, ну а папаша не соглашался ехать без нее.

– Я должна быть уверена, что отец позаботится о себе, – так сказала она и в доказательство настояла на том, чтобы Де Квинси, пока они ехали к месту убийства, съел несколько бисквитов. – У него большие проблемы с желудком, поэтому отец ест совсем‑совсем мало. Он с завтрака ничего не брал в рот.

Райану никогда еще не доводилось встречать подобную парочку. Инспектор со своими пятью футами десятью дюймами был выше большинства англичан середины столетия. Таково было необходимое условие службы в полиции. В то же время рост Де Квинси был меньше средних пяти футов четырех дюймов, а из‑за хрупкого телосложения он казался еще ниже – футов пять, не более того. Однако Де Квинси обладал такими манерами и изъяснялся таким образом, что производил впечатление человека сильного и уверенного в себе.

Что же касается дочери, она была самой решительной и энергичной из всех женщин, которых довелось встречать Райану. То, как она одевалась, – в стиле «блумер» – свидетельствовало о независимости характера. С неохотой инспектор вынужден был признаться себе, что Эмили привлекательна: приятные черты лица, голубые глаза, такие же как у отца, и мягкие каштановые волосы, свободно спадающие на плечи. Тем не менее когда он обратился к девушке, то едва сдерживал раздражение.

– Ну, вы видите, как неразумно было с вашей стороны настаивать на том, чтобы поехать с нами? Теперь вам придется стоять здесь на холоде под защитой констебля рядом с этим пьяным сбродом, пока мы пройдем внутрь.

– И с чего это, скажите мне, я пожелаю остаться на улице?

– Вам ни в коем случае нельзя заходить туда.

– Почему? Мне доводилось сталкиваться со смертью. Особенно когда умирала моя мать – долго и мучительно.

Райан бросил на Беккера беспомощный взгляд, который говорил: «Может, у вас получится объяснить ей?»

Но констебль не успел произнести ни слова. Де Квинси открыл дверь лавки и решительно прошел внутрь. Стараясь держать себя в руках, Райан кинулся за ним. Спустя мгновение через порог перешагнула Эмили, а следом – и констебль Беккер.

Тела к этому времени убрали, но в магазинчике еще стоял отвратительный, тяжелый запах. Райан оглянулся на Эмили, опасаясь, что она может упасть в обморок. Однако, к его удивлению, девушка, хотя и сильно побледнела и поднесла ко рту носовой платок, казалась скорее заинтересованной, чем шокированной.

Беккер закрыл дверь, и холодный туманный воздух остался снаружи.

– Если не считать убранных трупов, здесь все так же, как оставил убийца? – поинтересовался Де Квинси.

«Или, возможно, как оставили вы и ваш сообщник», – подумал Райан, а вслух ответил:

– Нет.

– И что же изменилось?

– Когда я согласился приехать сюда вместе с вами, я предполагал, что это вы будете отвечать на мои вопросы, а не наоборот, – сообщил Райан.

– Но все‑таки что изменилось? – настаивал Де Квинси. Он указал на открытую дверь слева от прилавка. – Я вижу на полу в коридоре большое количество засохшей крови. Насколько я могу судить, кровь натекла с лежавших там тел. Куда они делись?

– После того как художник все подробно зарисовал, тела перенесли в подвал.

Де Квинси кивнул. В 1854 году в Лондоне еще не существовало похоронных контор, и тела умерших находились в доме до самых похорон. Члены семьи клали омытое и одетое тело дорогого родственника на кровать – так, как будто человек не умер, а просто заснул. Иногда с лица покойника снимали посмертную маску, а с развитием дагеротипии стали делать и фотографии на память. Затем в спальню умершего разрешался доступ друзей. Посещения могли продолжаться до пяти дней, пока не становилось ясно, что тело требуется захоронить.

После соответствующей религиозной церемонии, проводившейся в доме покойного, тело грузили на похоронные дроги и везли на кладбище. К середине девятнадцатого века из‑за стремительного роста населения лондонские кладбища перестали справляться с нагрузкой. Рассчитанные на три тысячи погребений, они вынуждены были принимать до восьмидесяти тысяч, и в итоге приходилось опускать в одну могилу по десять, двенадцать, а то и пятнадцать гробов, установленных один на другой. Нижние ряды постепенно разрушались, и кладбищенские работники ускоряли этот процесс: разрывали ямы и прыгали на гробах, чтобы уплотнить содержимое могил и подхоранивать все новые и новые тела.

Новые кладбища возникали на больших расстояниях от центра Лондона, и похоронной процессии «на конной тяге» приходилось тратить большую часть дня на то, чтобы достичь места последнего упокоения умершего. Но буквально за месяц до описываемых событий, в ноябре 1854‑го, все изменилось с началом работы железнодорожного вокзала Некрополис. Теперь гроб с телом покойного и все желающие проводить его в последний путь грузились в специальный похоронный поезд, который следовал на недавно открытое кладбище Бруквуд, расположенное в двадцати пяти милях от Лондона. После погребения тот же поезд доставлял родственников и друзей усопшего обратно в город – таким образом, вся церемония укладывалась в один день, о чем раньше нельзя было и помыслить.

Не успел Де Квинси задать следующий вопрос, как из глубины здания раздался шум. И это был не скрип деревянных балок, сжимающихся на морозе. Кто‑то поднимался по лестнице.

Беккер быстро встал перед Эмили и положил руку на дубинку.

Из ведущего в подвал люка показалась человеческая фигура.

Беккер услышал, как за его спиной Эмили негромко вскрикнула от страха.

Неизвестный поднялся по ступенькам и, обходя лужи крови, направился к застывшей группе людей.

Беккер узнал этого человека крепкого телосложения. Накануне вечером он ломился в закрытую дверь лавки, чтобы передать одеяло для простудившейся племянницы. И он же возглавлял толпу, преследовавшую чужака, который, по мнению озлобленных и испуганных соседей, совершил это жуткое преступление.

Мужчина остановился и мрачно уставился на констебля и его спутников. Волосы у него были взъерошены. На грязном, небритом лице виднелись дорожки засохших слез.

Разглядев, что один из чужаков одет в полицейскую форму, мужчина расслабился.

– Я брат Джонатана.

– Это инспектор полиции Райан, – сообщил Беккер.

Мужчина кивнул.

– Я вас видел.

– Да, во время потасовки.

– Констебль у входа разрешил мне войти.

– Конечно, – кивнул Райан.

– Я сделал для них все, что мог. Бедняга Джонатан. Не надо было ему уезжать сюда из Манчестера. И всем нам. Я поставил в подвале козлы, набил на них толстые доски. Положил тела на них. Постарался сделать так, чтобы они выглядели нормально, но… Да поможет им Господь! – Голос его дрогнул. – После того, что сотворил с ними этот педик… простите меня, мисс… как они могут выглядеть нормально? Гробовщик просит за похороны шестнадцать фунтов. Говорит, для детишек нужны белые гробы. Младенец… – Из глаз несчастного брызнули слезы. – Даже за младенца надо платить деньги. А где я найду ему шестнадцать фунтов? Я пропал. Этот педик уничтожил семью Джонатана, а теперь и я погиб.

Из носа у него тоже потекло. Он горестно покачал головой.

– Мне очень жаль.

Беккер с удивлением посмотрел на сказавшую это Эмили.

А потом она еще больше удивила констебля, так же как и Райана, – и особенно убитого горем мужчину, – когда быстро прошла через комнату и взяла последнего за руку. Единственным, кто, кажется, воспринял это как должное, был Де Квинси.

– Я всем сердцем сочувствую вашему горю, – сказала Эмили.

Мужчина, явно непривычный к такому искреннему проявлению чувств, моргнул.

– Спасибо, мисс.

– Мистер…

– Хейуорт.

– Мистер Хейуорт, когда вы спали последний раз?

– Спал по паре часов, урывками. Не было на это времени. По правде сказать, я и не могу спать.

– А когда вы последний раз ели? Я чувствую по запаху, что вы пили спиртное.

– Вы уж простите, мисс. Меня сломило то, что произошло, и я…

– Вам нет нужды извиняться. Все‑таки когда вы ели последний раз?

– Может быть, утром.

– Вы живете поблизости?

– В пяти минутах отсюда.

– У вас есть семья?

Хейуорт утер слезы.

– Да. Жена и сынишка.

– Инспектор Райан найдет кого‑нибудь, кто проводит вас до дому.

Райан от неожиданности открыл рот.

– Мистер Хейуорт, вы просто обязаны известить своих родных, что с вами все в порядке.

– Обязан?

– Да. Ваша жена и сын наверняка ужасно волнуются. А учитывая, что тут произошло, они еще и, должно быть, очень боятся. Они всецело зависят от вас.

– Вы правы, мисс, – смущенно пробормотал мужчина.

– Поэтому я хочу, чтобы вы немедленно пошли домой и чего‑нибудь поели. Затем вам просто необходимо дать отдых мозгу. Даже если вы не сможете заснуть, просто полежите – и вам обязательно станет лучше. Человек, который вас проводит, потом расскажет мне, где вы живете. Когда у меня будет возможность, я к вам зайду. И если я узнаю, что вы не выполнили мои указания, – рассержусь. А вы ведь этого не хотите?

– Нет, мисс. Я обещаю, мисс.

Райан незаметно кивнул констеблю.

– Я все устрою, – сказал Беккер. – Кто‑нибудь проводит мистера Хейуорта домой.

– Спасибо, – кивнула Эмили полицейским.

– Это вам спасибо, мисс.

Хейуорт громко шмыгнул носом и утерся рукавом.

– А мы подумаем, как можно уменьшить ваши расходы на похороны, – прибавила Эмили. – Но сейчас для вас на первом месте семья, пища и отдых.

Хейуорт кивнул. Он по‑прежнему выглядел совершенно измотанным, но на лице появилась тень надежды. Он снова шмыгнул носом и вместе с Беккером вышел на улицу.

– Мы подумаем, как уменьшить его расходы на похороны? – спросил Райан у Эмили, после того как Беккер вернулся из холодного туманного вечера и закрыл за собой дверь.

– Да. Я уверена, мы найдем какое‑то решение, – ответила девушка.

– Мы? – удивился Райан. – Управление полиции не может взять на себя такие обязательства.

– Манчестер, – вмешался Де Квинси. – Убитый был родом из Манчестера. А фамилия его – Хейуорт.

– Ну да, так он нам сказал. И что? – не понял инспектор. – Вы, кажется, находите эти подробности важными?

– Возможно. Могу я взглянуть на рисунки трупов?

– Вы по‑прежнему сами задаете вопросы, вместо того чтобы отвечать на них. Откуда вам столько известно об убийствах на Рэтклифф‑хайвей? Сколько вам было лет в восемьсот одиннадцатом?

– Двадцать шесть. Достаточно взрослый, чтобы совершить те убийства. Правда, силой я и тогда не отличался. Дальше вы должны спросить: «Где вы были той декабрьской ночью сорок три года назад?»

– Именно.

– Я находился в Грасмере, в Озерном крае. Обитал в «Голубятне», бывшей усадьбе Уильяма Вордсворта. В те годы, чтобы попасть оттуда в Лондон, необходимо было несколько дней трястись в карете. Впрочем, думаю, я бы мог выдержать такое путешествие, если бы горел желанием убить семейство на Рэтклифф‑хайвей. Вот только меня тогда не было в Лондоне. Как раз в это самое время я вел затянувшуюся полемику с Уильямом Вордсвортом и его семьей касательно зарослей кустарника в их бывшем саду – я пожелал их вырубить. Жена Уильяма Мэри и его сестра Дороти были сим обстоятельством очень расстроены. Поверьте, они бы точно заметили мое отсутствие. Уильям и Дороти уже отправились в лучший из миров – Господь благослови их, – но Мэри еще жива и сейчас готовит новое издание стихотворений мужа. Не могу сказать точно, где она проживает, но, вероятно, она не забыла нашу тогдашнюю ссору.

– Поскольку вы тут вдвоем задаете вопросы и отвечаете на них, каким должен быть мой следующий вопрос?

Беккер заметил, что инспектор больше не злится на своевольного Любителя Опиума. Похоже, он нашел способ склонить Де Квинси к сотрудничеству.

– Тот, с которого вы начали. Почему мне известны такие подробности об убийствах на Рэтклифф‑хайвей? Потому, инспектор Райан, что я тщательно их исследовал. Меня настолько поразило то, как эти убийства моментально сковали страхом всю страну, что я поставил себе задачу собрать все газеты, в которых имелось хотя бы малейшее упоминание о преступлениях. Царившей в те дни панике нет и не было аналогов, и ее подробности широко освещены в печати. Вы найдете эти газеты в одном из моих многочисленных домов, за которые я как могу плачу арендную плату; эти дома необходимы, чтобы хранить принадлежащие мне вещи. К несчастью, я не могу вспомнить, где именно они хранятся.

– На Лотиан‑стрит в Эдинбурге, – подсказала Эмили.

– Ты уверена?

– Ты же сам попросил забрать их оттуда, когда писал третье эссе об убийствах.

– Спасибо, Эмили. – Де Квинси повернулся к Райану. – А теперь можно мне посмотреть на рисунки тел?

– Они лежат на том краю прилавка.

Де Квинси отхлебнул из фляжки, чем вызвал у Райана гримасу отвращения, подошел к прилавку и один за другим изучил сделанные художником наброски.

Беккер ожидал, что маленький человечек содрогнется от ужаса, но нет – он был полностью сосредоточен на своем занятии.

Закончив просмотр, он заговорил, и голос его переполняла печаль.

– От грома и молнии, от чумы, болезней и голода, от войны и убийства и от внезапной смерти – Великий Боже, избавь нас!

– Прошу прощения, – озадаченно произнес Райан.

– Это одна из главных молитв у англиканцев, – объяснил Де Квинси. – Странно, что для англиканской церкви внезапная смерть считается хуже чумы или голода. Юлий Цезарь смотрел на это под противоположным углом зрения. В ночь накануне гибели он на вопрос, каков, но его мнению, наилучший способ умереть, ответил: лучшая смерть – внезапная. Он имел в виду такую кончину, которая не вызывает ни боли, ни страха. Что интересно: англиканская церковь отдает предпочтение медленной смерти, когда умирающий страдает от боли и у него достаточно времени, чтобы уладить все дела не только с Богом, но и с бакалейщиком.

Беккер никогда не слышал ни от кого таких речей. От странного хода мыслей Любителя Опиума у него голова пошла кругом.

– Ну, владелец лавки не испытал страха. Насколько можно судить, он не успел понять, что произошло.

– Верно. – Де Квинси показал на один из рисунков. – Судя по изображению, его дважды ударили со спины, после чего перерезали горло. – Примечательно, что Де Квинси не стал извиняться перед дочерью, – казалось, обсуждения подробностей убийств не были для нее в диковинку и она не раз слышала их прежде. – Он так и не понял, что случилось. То же касается и младенца. Но на его жену, служанку и старшую дочь убийца напал спереди. Они видели судьбу, которая их ожидала. И им точно было страшно.

– И вы хотите сказать… – подал голос Райан.

– Убийца взял деньги?

– Нет.

– Если убийство было совершено не с целью наживы, то с какой же? – продолжал Де Квинси. – Месть? Но кому? Хозяину лавки? Что же это за месть, когда жертва даже не догадывается, что произошло. Может, убийца отомстил жене хозяина? Предположим, они были знакомы раньше и она отвергла ухаживания влюбленного в нее. Это вероятно. Но зачем тогда было убивать еще и служанку, и обоих детей? Ведь женщина не могла видеть, как убивают ее дочерей. Вот если бы это произошло на ее глазах и она испытала бы страшные муки… Могла ли истинной целью убийцы быть служанка? Если так, то зачем он с такой жестокостью расправился с младенцем?

– Нам уже приходили в голову эти вопросы, – нетерпеливо сказал Райан.

– Иногда бывает, что мы видим вещи совсем иначе, чем они есть на самом деле.

– Я ничего не понимаю. Что вы имели в виду?

– Отец, объясни на примере индийского раджи и кареты, – подсказала Эмили.

– Спасибо, дорогая. Отличный пример.

– Индийский раджа и карета? – Инспектор окончательно перестал что‑либо понимать. – Может, мы все‑таки будем придерживаться темы убийств?

– Именно это я и делаю. Один британский дипломат подарил радже карету. Карета была четырехместная, с высокой крышей и расположенным впереди сиденьем для возницы. Особое великолепие ей придавал причудливый орнамент. Но в те времена в Индии еще не существовало карет, и, когда дипломат отбыл на родину, раджа оказался в замешательстве – он просто не знал, как использовать подарок. Единственное, в чем он не сомневался, это в том, что его величественная фигура должна возвышаться над всеми остальными. Посему раджа с помощью советников взобрался на верх кареты и угнездился на неудобном, расшатанном сиденье кучера. В то же время возница, который происходил из самой низшей касты и которого никто даже не должен был видеть, залез внутрь экипажа, проковырял под сиденьем кучера отверстие и просунул сквозь него вожжи. Сидя там, он лишен был возможности что‑либо видеть, но все же тронул лошадей с места и погнал вперед. Поначалу раджа получал удовольствие от бешеной скачки, но после того, как пару раз едва не слетел со своего насеста и набил несколько шишек, он приказал вознице остановиться. Радже удалось сохранить лицо, и он с благодушной улыбкой позволил придворным опустить себя на землю. Карету же после того случая убрали куда подальше, и больше ее никто не видел.

– И для чего вы рассказали нам эту историю? – поинтересовался Райан.

– Мы смотрим на вещи так, как считаем само собой разумеющимся; как этот раджа решил, что ему нужно сесть на место кучера, поскольку оно самое высокое. Но что, если наш привычный взгляд на вещи ошибочен? Когда мы смотрим на место этого ужасного преступления, что мы думаем? Что какой‑то очевидный факт на самом деле может иметь совершенно иное объяснение. Тела убрали. Но что еще изменилось?

– Все двери были закрыты, – впервые за долгое время вступил в разговор Беккер.

– Кто обнаружил тела?

– Я, – сообщил констебль. – Я увидел, как брат хозяина ломится в дверь с улицы. Дверь оказалась заперта, так что я перебрался через стену и проник в дом через черный ход.

– И вы увидели…

– Женщину и девочку. Их тела лежали на полу в коридоре.

– Потом вы…

– Открыл вон ту дверь. – Беккер указал в сторону прилавка. – Прошел в лавку и обнаружил за прилавком труп.

– А потом?

– Проверил также кухню и спальню и обнаружил еще два трупа.

– Убийца не довел до конца свой замысел, – возвестил Де Квинси.

– Не понимаю, – усталым голосом произнес Райан.

– В своем эссе об убийстве как изящном искусстве я называю две основные цели убийцы: жалость и ужас. Жалость к жертвам мы испытываем. Но кто ощущает ужас? Явно не хозяин лавки. И не младенец. Да, жена, служанка и девочка испытали животное чувство ужаса, но только в короткие мгновения, когда, остолбенев, взирали, как на них летит тяжелый молоток. Скажите, констебль Беккер, в котором часу вы оказались у лавки?

– В десять часов пятнадцать минут, как и каждый день.

– Вот она – стабильность маршрута констебля! Я считаю, что убийца был хорошо знаком с вашим графиком и намеревался подождать внутри до двадцати минут одиннадцатого, а потом открыть парадную дверь и скрыться в ночной темноте. Он не мог предугадать появления брата убитого, который спутал убийце все планы. Если бы события развивались в соответствии с его замыслом, на следующий день кто‑нибудь обязательно поинтересовался бы, почему не видно хозяина лавки и его семьи. Этот человек постучал бы в дверь, обнаружил ее незапертой и вошел внутрь. По запаху и кровавым пятнам он нашел бы тело за прилавком. Совершив страшную находку, он бы в ужасе бросился бежать за помощью. В лавку теперь заходили бы все новые и новые люди, и с каждой открытой дверью их ожидали бы новые ужасы. Кульминация всего плана должна была настать с открытием последней двери, ведущей в спальню, где обнаружили бы останки младенца.

Де Квинси быстро подошел к двери во внутренние помещения дома.

Удивленные его прытью Беккер и Райан проследовали за маленьким человечком в коридор. Он старательно обогнул пятно засохшей крови и заглянул в кухню.

– Зубы на полу, – сообщил Де Квинси. – Грандиозно!

– Вы сумасшедший… – прошептал Райан.

– Вспомните карету и индийского раджу. Чтобы понять, что здесь произошло, вам нужно поставить себя на место убийцы. Если вам претит сама мысль об этом, вы не сможете докопаться до истины. Вы должны наслаждаться резней как произведением искусства.

– У вас от лауданума мозги набекрень.

– Напротив, – возразил Де Квинси, – благодаря лаудануму я все вижу абсолютно ясно.

Беккер оглянулся, чтобы убедиться, что Эмили не последовала за ними. Девушка осталась в лавке, и в глазах ее застыла глубокая печаль.

Де Квинси зашел на кухню и внимательно осмотрел лежащий на столе молоток.

– Можно его взять?

– Ради бога! Я хочу посмотреть, как вы с ним управитесь, – сказал Райан.

Де Квинси изучил налипшие на ударную поверхность волосы и запекшуюся кровь.

– Обратите внимание, как несуразно он смотрится в моей руке. Этот инструмент подошел бы только человеку крупных габаритов.

Он осмотрел то место, где деревянная рукоятка плотно входила в отверстие в металлической ударной части.

– И здесь тоже присутствуют буквы, нацарапанные гвоздем по металлу. Те же инициалы Дж. П., что и на молотке из восемьсот одиннадцатого года. И у того молотка имелся такой же дефект на ударной поверхности: зигзагообразная линия. Можно, я соскребу небольшое количество волос и засохшей крови?

Райан на несколько секунд потерял дар речи.

– Я сам это сделаю, – заявил он наконец.

Де Квинси спокойно наблюдал, как инспектор достает нож из ножен, спрятанных под правой штаниной, и очень аккуратно – чтобы не поцарапать металл – подцепляет немножко волос и крови.

Он прищурился и повернулся к Де Квинси.

– Вы говорили про этот дефект?

Голубые глаза «эксперта по убийствам» сузились почти в щелочки.

– Да. Очертаниями он напоминает молнию. В точности такой же. Весьма вероятно, что именно этим молотком и были совершены убийства в одиннадцатом году.

В кухне воцарилась тишина.

– А это что?

Де Квинси указал на лежащую на стуле белую ткань.

– Халат. Убийца надел его, чтобы кровь не забрызгала одежду, – объяснил Райан. – Я разузнал, что халат самый обыкновенный. Ни один продавец никогда не припомнит человека, который его купил.

Де Квинси взял халат и внимательно обследовал многочисленные пятна крови.

– Самый обыкновенный? Нет‑нет. Возможно, вы и не отыщете продавца, который вспомнит, как продавал его, но сам по себе этот предмет одежды весьма примечателен. Это рабочий халат художника.

В кухне будто повеяло морозным ветром.

– Убийство как изящное искусство, – пробормотал Беккер.

– Это преступление было совершено не столько чтобы получить удовольствие от жестокой резни, сколько ради драматических обстоятельств, которыми оно было обставлено. Сорок три года назад после убийств на Рэтклифф‑хайвей по всей стране прокатилась волна ужаса. Но это просто любительский уровень по сравнению с тем, что случилось здесь. Мы имеем не четыре трупа, а пять. Не один умерщвленный ребенок, а двое. А как художественно расположены тела! И орудие убийства то же самое. Какой прогресс!

– Прогресс? – переспросил пораженный Райан.

– Назавтра, когда в газетах появятся сообщения о том, что здесь произошло, а телеграф в мгновение ока разнесет эту весть по всей стране, убийца достигнет цели: получит истинное наслаждение художника. Жалость и ужас. Ужас накроет Англию, еще больший, чем сорок три года назад. А что касается жалости, то и в следующий раз убийца станет действовать так же безжалостно. Нам нужно проявить жалость друг к другу и надеяться, что Господь сжалится над всеми нами.

– В следующий раз?

И тут у входной двери вскрикнула Эмили.

Когда крик повторился, Беккер, твердо намеренный как можно быстрее прийти на помощь девушке, выскочил из кухни, пронесся по коридору и выбежал в лавку, где застыл, пораженный увиденным.

Через мгновение к констеблю присоединились Райан и Де Квинси. Они также замерли в удивлении от представшей их взорам картины.

Дверь была открыта. Туман вползал в магазин и клубился вокруг стоящего у входа мужчины. Лицо его было словно высечено из красного дерева. Он был невероятно высокого роста, выше даже, чем Беккер. На голове он носил серый головной убор причудливой формы. Через пару секунд констебль припомнил, что видел нечто похожее на рисунке в газете. Если он не ошибался, убор назывался тюрбаном. Несмотря на весьма холодную ночь, из одежды на незнакомце имелась только длинная свободная рубаха навыпуск да такие же свободные штаны. По восточному обыкновению, они также были серого цвета. Прежде Беккер встречал подобную экзотику разве только на страницах «Illustrated London News». Никому из англичан, за исключением дипломатов и дислоцированных в Индии и других частях Индостана военных, не доводилось вживую сталкиваться с людьми такой необычной наружности.

Эмили, стоявшая в сторонке, отняла руки от лица.

– Простите. Дверь вдруг распахнулась. Когда он вошел, я не поняла, что происходит. Я никогда не видела…

– Малайца, – произнес Де Квинси.

– Вы знаете этого человека? – изумился Райан.

Из тумана возникли констебли и встали возле двери плотной стеной с твердым намерением не выпустить экзотического незнакомца.

– Не может быть, – уставившись на малайца, пробормотал Де Квинси. – Столько лет прошло.

– Так вы знаете его?

– Нет.

Не зная, что и думать, Райан повернулся к неизвестному.

– Что вам угодно? Как вы прошли мимо констеблей на улице?

– Мы услышали вдали крики, инспектор, – доложил один из полицейских. – Как будто на кого‑то напали.

– Они побежали смотреть, что там такое, а я остался, – сообщил другой. – Я стоял не дальше двадцати футов. Он не мог бы пройти мимо меня.

– Конечно мог, – вставил Де Квинси. – Он же малаец.

– Что вам угодно? – снова спросил Райан незнакомца.

В ответ тот лишь озадаченно прищурил темные глаза.

– Что вы здесь делаете? – продолжал расспросы инспектор.

Мужчина в замешательстве покачал головой.

– Сдается мне, он не понимает по‑английски, – сказал Беккер.

– Тот малаец, которого я встретил много лет назад, тоже не понимал по‑английски, – сообщил Де Квинси.

– Много лет назад? – переспросил Райан.

– Однажды в мой дом в Озерном крае явился человек, очень похожий на этого. Он внезапно возник будто бы из ниоткуда – словно спустился с Луны. Я пытался заговорить с ним на латыни и на греческом, но все было безрезультатно. Когда стало ясно, что мы не сможем понять друг друга, он улегся на полу в кухне и заснул. Через час он резко вскочил, как ни в чем не бывало вышел на дорогу и вскоре исчез вдали. Произошедшее было настолько нереальным, что впоследствии он мне часто снился. Но прошло уже столько лет, что этот малаец просто не может быть тем же самым, что очутился в моем доме.

– …омас, – вдруг произнес незнакомец.

– Что он пытается сказать? – удивился Беккер.

– …омас… инси.

Похоже, малаец просто пытался вспомнить слова, не догадываясь об их смысле.

– Томас? – переспросил Любитель Опиума. – Де Квинси? Вы это хотите сказать? – Он ткнул себя кулаком в грудь. – Томас Де Квинси?

– …инси, – кивнул малаец и полез под рубашку.

В одно мгновение рядом оказался Беккер. Он схватил мужчину за руку и вытащил ее, чтобы проверить, нет ли там какого оружия. Но оказалось, малаец достал конверт.

Де Квинси выхватил его, разорвал и быстро прочитал короткое письмо. Лицо маленького человечка побледнело.

– Отец, что там такое?

Трясущейся рукой он протянул Эмили клочок бумаги.

Девушка прочитала текст вслух, и голос ее дрожал так же, как дрожала рука ее отца.

Чтобы узнать, что случилось с Энн, чтобы найти ее, приходите в Воксхолл‑Гарденс[8]завтра в одиннадцать утра.

– Энн? – спросил Райан. – Вы назвали это имя, когда мы только повстречали вас. Кто она?

– Моя потерянная юность.

– То есть?

– Ум лишен способности забывать, – произнес Де Квинси. Хотя он смотрел на зажатый в руке Эмили листок, казалось, взгляд пронзительных голубых глаз устремлен далеко‑далеко. – Когда мне было семнадцать и я жил впроголодь на лондонских улицах, я влюбился в проститутку.

Райан и Беккер были немало озадачены откровенным признанием Де Квинси. Полицейских шокировало не только упоминание о женщине легкого поведения – при собственной‑то дочери! – но в равной степени они удивились, услышав, что этот человек способен на такое чувство, как любовь. Подобная прямота, да еще в присутствии посторонних, представлялась чем‑то невообразимым.

– Я обещал Энн, что встречусь с ней в определенное время в определенном месте. Но непредвиденные обстоятельства помешали мне оказаться там в назначенный час.

Распереживавшийся Де Квинси вытащил фляжку с лауданумом и сделал большой глоток.

– Когда мне в конце концов удалось прибыть на место встречи, Энн там не было. Больше я никогда ее не видел, хотя и провел в поисках долгие годы. И сейчас я бы ни за что не поехал в Лондон, если бы мне не пообещали рассказать о судьбе Энн.

– Кто вам обещал? – спросил Райан.

– Даже не представляю. Но этот человек снял дом, чтобы нам с Эмили было где остановиться в Лондоне. Получается, меня заманили сюда, чтобы втянуть в эту историю с убийствами. И все это затеяно ради меня? Одно можно сказать наверняка: он следит за мной.

– Следит?

– А откуда еще он мог узнать, что сегодня ночью я окажусь здесь? И он подослал ко мне малайца с письмом. Кроме того, он неспроста выбрал жертву, прибывшую в Лондон из Манчестера и по фамилии Хейуорт.

– Вы уже говорили, что это важно, но не объяснили почему, – заметил Беккер.

– Я вырос возле Манчестера. Наше семейное поместье называлось Гринхей.

– Гринхей. Хейуорт. Немного похоже, но не более того, – сказал Райан.

– Нет, – покачал головой Де Квинси.

– Вы всерьез считаете, что убийца выбрал в качестве жертвы хозяина этой лавочки, потому что он, так же как и вы, приехал в Лондон из Манчестера, а его фамилия схожа с названием вашего родового гнезда?

– Это отнюдь не совпадение, что убийство произошло через месяц после публикации моей последней книги. Детали убийства в мельчайших подробностях совпадают с тем, что я написал в постскриптуме к эссе. Чтобы ассоциация была более полной, убийца выбрал в качестве жертвы человека, которого можно некоторым образом отождествить со мной. По его воле я оказался причастен к этому чудовищному преступлению. Господи, что еще он собирается сделать, чтобы втянуть меня в свою кровавую игру?