Проспер Мериме

Даты жизни Мериме: 1803-1870. Он умер во время Франко-прусской войны. Вообще времена Франко-прусской войны, семидесятые годы, - это годы смерти очень многих французских писателей. Вот наш милый Дюма тоже в семи­десятом году скончался как и Дюма-старший.

Проспер Меримеодин из луч­ших новеллистов XIX века, классик новеллы. Он новеллист и автор всякого рода исторических сочинений. Он много за­нимался историей, в частности историей Испании. Испания была страной, которой он так же интересовался, как Стен­даль Италией. И затем — что для нас особенно интересно — с каких-то пор Мериме стал изучать русский язык. И достиг больших успехов. При помощи какого-то аристократа он вы­учился по-русски. Он переводил кое-что из русских писате­лей: Пушкина «Пиковую даму», Гоголя, потом Тургенева. У него завязалась в последние годы дружба с Иваном Сер­геевичем Тургеневым. И Проспер Мериме был в Европе од­ним из первых пропагандистов русской литературы, о кото­рой он был очень высокого мнения. Особенно о Пушкине. У него есть маленькая, но прекрасная статья о Пушкине.

В его позднем творчестве заметны кое-какие русские влия­ния. До каких-то пор мы наблюдаем западные влияния на рус­скую литературу. С Проспера Мериме начинается обратное. Особенно это надо сказать о его замечательной новелле «Арсена Гийо>>, которая написана под воздействием русских писателей.

Зрелый Мериме — это писатель, в котором, несмотря на все его насмешки, еще бродит романтика. Хотя он сам ста­рается эту романтику приструнить, урезонить ее теми или другими способами.

Я хочу подробнее рассказать о двух-трех новеллах Про­спера Мериме.

Вот его знаменитая новелла, она хрестоматийна, — «Маттео Фальконе». Вот тут почва романтизма: Корсика, этот дикий остров, корсиканцы, далекие от европейской циви­лизации. Вся новелла строится на фольклоре, на обычае. Вы помните, какой обычай, присущий очень многим народам, лежит в основе фабулы этой новеллы? Гостеприимство. Маттео Фальконе — богатый корсиканец, хозяин стад. Это история о том, как Маттео Фальконе расстрелял собственного сына, ма­ленького мальчика, за то, что тот изменил обычаю гостепри­имства. Помните, маленький сын Маттео выдал жандармам человека, который попросил у него убежища? Человека из ма­ки. Так вот, человек из маки попросил убежища, спрятался в стогу сена, а потом пришли жандармы, соблазнили мальчика новенькими часами, и он выдал этого человека. И отец рас­стреливает своего единственного сына. Это романтический сюжет: категорический закон гостеприимства, не допускаю­щий никаких отклонений, и отец, убивающий сына за то, что тог изменил этому закону. Да, это все романтика. А в то же время это и есть настоящий Проспер Мериме. Романтический сюжет подорван с разных сторон. Подорван он чем? Смотрите, богатый Маттео Фальконе выступает на защиту разбойника из маки, бедняка, нищего. Богатый Маттео Фальконе расстрели­вает собственного наследника из-за какого-то бандита. С точ­ки зрения ГОСПОДСТВУЮЩИХ общественных отношений посту­пок Маттео Фалькопе — абсурд. Он должен был бы, напротив, обласкать своего сынка, говоря современным языком, за то, что тот выдал классового врага. Так вот это и есть настоящий Проспер Мериме: фольклор сталкивается с абсурдом.

И еще одна деталь, очень важная в этом рассказе: помните, Маттео Фальконе возвращается домой с ружьем в руках? А как вы думаете: сыграло это роль в истории маленького Фалько­не — то, что в руках у отца было заряженное ружье? Сыграло. А может быть, если бы ружья не было, не так-то просто было бы старому Фальконе убить сына. Тут действует своего рода авто­матизм: заряженное ружье стреляет. Так что видно, с одной сто­роны — это абсурд, с другой стороны — этот как будто бы героический поступок отчасти подсказан автоматизмом. Мери­ме — великий скептик. Он в одном лице и романтик, и скептик. И скептик он, конечно, больше, чем романтик.

И наконец, о поздней новелле «Кармен». Конечно, она приобрела необычайную известность благодаря музыке Бизе, через оперную сцену. Но и сама по себе она хороша. Оперная сцена ее в некотором отношении даже испортила. Поэтому постоянно делались попытки, ставя оперу Бизе, приблизить ее к Мериме. У нас, например, был спектакль у Немирови­ча-Данченко «Карменсита и солдат». Там оперный текст был очень сближен с Проспером Мериме.

Когда вы читаете эту новеллу, вас многое поражает. Вас поражает прежде всего, что сама Карменсита — работница на табачной фабрике в Севилье. Это какое-то опрощение, анти­романтическое опрощение. Какой-то демонский ореол над Карменситой — он гаснет. Оказывается, она просто крутит сигары на табачной фабрике. Вот в чем ее профессия.

Дон Хосе. У Проспера Мериме это очень грубый детина из страны басков; он поступил в армию с целью сделать ма­ленькую карьеру. Тоже очень не похоже на то, что вы имеете в опере. В опере это такой сладкий тенор, такой карамель­ный тенор. А тут просто грубый солдат. Потом некоторые мотивы повести — они совсем не романтические. Ведь поче­му так требователен к Карменсите дон Хосе? Он из-за нее все потерял, стал вором, бандитом. А Карменсита — вольная душа, цыганка. Она ни во что не ставит его утраты. Подума­ешь, потерял унтер-офицерский чин!

С одной стороны, «Кармен» — это романтическая по­весть, потому что сама Карменсита выражает такую роман­тическую мотивику. Что такое Кармен? Это та романтичес­кая стихия, которая воспевалась всеми романтиками. Кар­мен — это женщина-стихия. То, что так чтили и перед чем преклонялись романтики. И вот это ее особенное обаяние, это воздействие, которое она на всех людей оказывает, — да, это все обаяние стихии. Но, с другой стороны, стихия чис­лится по штату за табачной фабрикой. Стихия очень привле­кает контрабандиста. Отлично, когда это нужно, выуживает деньги. Помните англичанина, которого она обирает?

Словом, «Кармен» — это и есть настоящий Мериме. Су­губо романтическая тема и в то же время со всякими скеп­тическими разработками.

Конечно, Бизе, когда писал свою оперу, что он передал? Он передал только романтическую стихию. Вот это великое пожарище, именуемое Кармен. А весь скепсис смылся музы­кой. Музыке вообще несвойственно выражать скепсис.

А потом новые постановщики старались поправить музыку Бизе, добавив скепсис Мериме. Немировичу этот спектакль удался. Но там были произведены большие ампутации (скажем, партия Микаэлы была совсем выброшена). В какой-то степени Немировичу удалось ввести и романтику, и скептические моти­вы, но так, чтобы скептические мотивы музыку не разрушали. А у других вся беда была в том, что скепсис разрушил музыку.

Литература

Берковский Н. Статьи и лекции по зарубежной литературе. Санкт-Петербург, «Азбука-классика», 2002.

VI.

Французский реализм. –