Ю.В. Лебедев

Художественный феномен Пушкина.

Как мы уже отмечали, необходимым условием для вступления новой русской литературы в зрелую фазу ее развития являлось формирование литературного языка. До середины XVII века таким языком в России был церковнославянский. Но с «Жития протопопа Аввакума» и бытовых повестей второй половины XVII века начинается процесс формирования новой (светской) русской литературы. Реформы Петра I придали ему ускоренный характер. Однако в языке русской литературы XVIII века преобладает хаотическая пестрота, произвольная смесь русских слов со словами церковнославянскими, а также заимствованными из французского и немецкого. Да и в употреблении русских слов царит стилистическая неупорядоченность, преодолеть которую пытается Ломоносов своей языковой реформой, разделяющей слова на «три штиля» и закрепляющей «высокий», «средний» и «низкий» стиль за разными жанрами литературы.

Реформа Ломоносова сыграла положительную роль в обуздании речевого хаоса. Однако упорядоченность достигалась здесь путем жесткой рациональной регламентации, навязанной «сверху» литературному языку. А ведь язык — явление живое и тонкое: он не конструируется, не изобретается, он органически рождается в естественном процессе художественного творчества. В 1814 году П.А.Вяземский посетует: «Мы не знаем своего языка, пишем наобум и не можем опереться ни на какие столбы. Наш язык не приведен в систему, руды его не открыты, дорога к ним не прочищена». А друг Жуковского Андрей Тургенев почувствует назревшую потребность гениального писателя-реформатора за много лет до Вяземского: «Напитанный русской оригинальностью, одаренный творческим даром, должен он дать другой оборот нашей литературе».

Решение творческой задачи такого масштаба стало возможным лишь на высоком духовном подъеме сформировавшегося и созревшего национального самосознания. Эту зрелость Россия обрела после Отечественной войны 1812 года. В. Г. Белинский писал: «Можно сказать без преувеличения, что Россия больше прожила и дальше шагнула от 1812 года до настоящей минуты, нежели от царствования Петра до 1812 года. С одной стороны, 12-й год, потрясши всю Россию из конца в конец, пробудил ее спящие силы и открыл в ней новые, дотоле неизвестные источники сил, чувством общей опасности сплотил в одну огромную массу косневшие в разъединенных интересах частные воли, возбудил народное сознание и народную гордость... С другой стороны, вся Россия, в лице своего победоносного войска, лицом к лицу увиделась с Европою, пройдя по ней путем побед и торжеств. Все это сильно способствовало возрастанию и укреплению возникшего общества. В двадцатых годах текущего столетия русская литература от подража-

тельности устремилась к самобытности: явился Пушкин».

«При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о национальном русском поэте, — сказал Н. В. Гоголь. — В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явле-

ние русского духа: это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».

Пушкин — классик нашей литературной классики, немеркнущий и загадочно недостижимый для нее идеал. Это — солнце русской литературы. Он завершил более чем столетний процесс формирования новой русской литературы и ее языка. В творчестве Пушкина наша литература впервые и навсегда обрела свой зрелый, национально определившийся характер и заняла почетное место в кругу других литератур христианской Европы.

В каждой национальной литературе есть имена, являющиеся свидетельством ее вершины, дающие на века этой литературе духовно-эстетический идеал. В Италии это Петрарка, во Франции — Расин, в Германии — Гёте, в Англии — Шекспир, а у нас в России — Пушкин. Особенностью таких писателей является их «вечная современность». Они воспринимаются как «начало всех начал». В их творчестве видится воплощенным национальный идеал писателя и человека со свойственным ему чувством меры, с безупречным ощущением границ дозволенного и недозволенного в жизни и в искусстве. Поэтому всеми они воспринимаются как образец, но образец, недостижимый для подражания.

«Невозможно повторить Пушкина», — утверждал Гоголь. И в то же время русский критик Аполлон Григорьев с удивлением подмечал: «Во всей современной литературе нет ничего истинно замечательного и правильного, что бы в зародыше своем не находилось у Пушкина». Послепушкинская литература безотчетно и неосознанно, вне прямого стремления к подражанию, остается в границах того магического круга художественных тем, идей и образов, который очерчен ее гением, высвечен ее немеркнущим солнцем. «Мы находим теперь, — писал вслед за Ап. Григорьевым Н. Н. Страхов, — что, несмотря на множество, по-видимому, новых путей, которыми шла с тех пор русская литература, эти пути были только продолжением дорог, уже начатых или совершенно пробитых Пушкиным».

И в самом деле, «зерно» романа-эпопеи «Война и мир» Л. Н. Толстого содержится в «Капитанской дочке», равно как «зерно» «Преступления и наказания» Достоевского заключается в «Пиковой даме». Вся галерея «лишних людей»: от Печорина Лермонтова, от Бельтова Герцена до Рудина и Лаврецкого Тургенева, Обломова и Райского Гончарова — восходит к пушкинскому Евгению Онегину. Татьяна и Ольга в этом романе — прообразы Веры и Марфиньки в «Обрыве» Гончарова. К «русской душою» Татьяне тяготеют лучшие женские образы в рома- нах Тургенева — Наталья Ласунская, Лиза Калитина, Елена Стахова. Русские писатели-классики, явившиеся после Пушкина, раскрывают и развертывают те емкие художественные формулы, которые содержит в себе образный мир Пушкина.

В чем же секрет этой странной на первый взгляд очарованности русской литературы Пушкиным, что удерживает наших писателей в границах и пределах созданного им художественного мира? В творчестве Пушкина впервые осуществился органический синтез освоенного русской литературой XVIII — начала XIX века культурного опыта Западной Европы с многовековой национальной традицией. Богатырским усилием был преодолен порожденный петровскими реформами разрыв между тонкой прослойкой «европеизированного» дворянского общества и народом с его тысячелетней православно-христианской духовностью. Пушкин восстановил прерванную реформами Петра связь времен древней и новой России, осуществив творческую работу глубокой общенациональной значимости. По словам Герцена, русский народ на приказ Петра образоваться «ответил через сто лет громадным явлением Пушкина».

«Он при самом начале своем уже был национален, — говорил Гоголь. — Все уравновешено, сжато, сосредоточено, как в русском человеке, который не многоглаголив на передачу ощущения, но хранит и совокупляет его долго в себе...» Национальное своеобразие Пушкина заключается «в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание... Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы».

Искусство Пушкина — это искусство поэтических формул, емких художественных обобщений общенационального масштаба. Пушкин мобилизует все смысловые возможности русского языка, всю заключенную в нем образную энергию. По замечанию Ю. Н. Тынянова, «слово стало заменять у Пушкина своею ассоциативною силою развитое и длинное описание». Пушкин обладал редкой чувствительностью к самому духу национального языка, к его историческим корням, к скрытым в его недрах драгоценным рудам.

<…>

«Область поэзии бесконечна, как жизнь, - говорил Л.Н. Толстой, — но все предметы поэзии предвечно распределены по известной иерархии и смешение низших с высшими или принятие низшего за высший есть один из главных камней преткновения. У великих поэтов, у Пушкина, эта гармоническая правильность распределения предметов доведенадо совершенства». Обратим внимание на слово «предвечный», употребленное Толстым. Оно означает, что иерархия ценностей не человеком придумана, не художником «изобретена». Не человек является «мерою всех вещей»: эта мера объективна и существует независимо от наших субъективных желаний. Она явлена свыше как солнце, как небо, как звезды, ее можно почувствовать в гармонии окружающей природы, где все соразмерно, организовано, прилажено друг к другу. В русском народном языке эта гармония обозначалась более точным по смыслу словом лад. Гений Пушкина заключался в прозрении скрытого «лада», в постижении «высшего порядка вещей в окружающем нас мире». Именно так определяет Пушкин суть поэтического вдохновения в споре с одним из современных критиков: «Критик смешивает вдохновение с восторгом. Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений, следственно, к быстрому соображению понятий, что и способствует объяснению оных. Вдохновение нужно в поэзии, как и в геометрии. Восторг не предполагает силы ума, располагающей части в их отношении к це-

лому. Восторг непродолжителен, непостоянен, следственно, не в силе произвесть истинное, великое совершенство».

Вдохновение мыслится Пушкиным как интеллектуальное прозрение в скрытую сущность вещей и явлений окружающего мира, в сложную организацию его частей в целое. Такое прозрение нуждается прежде всего в даре восприимчивости, в «особом расположении души к живейшему принятию впечатлений». П. А. Плетнев писал о Пушкине: «Он постигнул, что язык не есть произвол, не есть собственность автора, а род сущности, влитой природою вещей в их бытие и формы проявления». Пушкин сравнивает поэта с эхом, откликающимся на все в окружающем мире:

Ревет ли зверь в лесу глухом,

Трубит ли рог, гремит ли гром,

Поет ли дева за холмом —

На всякий звук

Свой отклик в воздухе пустом

Родишь ты вдруг.

(«Эхо»)

Отсюда рождается естественность, нерукотворность, органическая природность поэзии Пушкина. Когда читаешь его стихи, кажется, что это не поэт, а сами предметы, им изображенные, о себе говорят. Пушкин весь самоотдача, он радостно находит себя в другом. «Эгоист, — гласит древняя индусская мудрость, — всему внешнему для своей личности, всему, что не он, брезгливо говорит: „Это не я, это не я"; тот же, кто сострадает, во всей природе слышит тысячекратный призыв: „Это ты, это тоже ты"». Так и у Пушкина:

В гармонии соперник мой

Был шум лесов, иль вихорь буйный,

Иль иволги напев живой,

Иль ночью моря шум глухой,

Иль шепот речки тихоструйной.

(«Разговор книгопродавца с поэтом»)

Достоевский называл это качество поэзии Пушкина «всемирной отзывчивостью»: «Он человек древнего мира, он и германец, он и англичанин, глубоко сознающий гений свой, тоску своего стремления («Пир во время чумы»), он и поэт Востока. Всем этим народам он сказал и заявил, что русский гений знает их, соприкоснулся им как родной, что он может перевоплощаться в них во всей полноте».

С другой стороны, Аполлон Григорьев подметил, что вполне и до конца Пушкин никому не покорялся, что в его «всемирной отзывчивости» был элемент состязательности и борьбы. Пушкин мерялся силами с гениями других народов, утверждая свой, национально-русский взгляд на мир. «Из такого рода борьбы с чуждыми типами Пушкин всегда выходил самим собою... В нем в первый раз обозначилась наша русская физиономия, истинная мера всех наших общественных, нравственных и художественных сочувствий, полный образ русской души».

«Всемирная отзывчивость» Пушкина была порождена необходимостью национального самоопределения. Познать себя, познать тайну русской индивидуальности можно было лишь через сравнение ее с гениями других народов и других национальных культур, в творческом состязании с ними. Если, например, «Дон Жуан южных легенд — это сладострастное кипение крови, соединенное с демонски-скептическим началом», то Дон Жуан у Пушкина, — говорит Ап. Григорьев, — это человек «с беспечно юной, безграничной жаждой наслаждения», наделенный «сознательным даровитым чувством красоты». В нем есть что-то от чисто русской удали и беспечности, дерзкой шутки над прожигаемой жизнью, безудержной погони за впечатлениями.

В основе пушкинской иерархии ценностей лежит острое чувство совести. «Совесть стучится у него под окном крестьянина, который не похоронил утопленника; она в черный день просыпается у разбойников; докучный собеседник, она когтистым зверем терзает Скупого рыцаря и окровавленной тенью стоит перед Онегиным; в тихую украинскую ночь обвинительными очами смотрит она в сумрачные помыслы Мазепы; жалобной песней русалки, бредом сумасшедшего мельника она тревожит изменническое сердце князя; тяжелыми стопами Каменного гостя проходит она в греховную душу Дон Жуана и в звуках моцартовского „Реквиема" вольется в черную душу отравителя Сальери. Не самозванец, а совесть Годунова облеклась в страшное имя царевича Димитрия», — писал об этой ключевой особенности пушкинского мироощущения критик Серебряного века Ю. Айхенвальд, который называл произведения Пушкина «художественным оправданием Творца, поэтической Теодицеей»: «Его поэзия — отзыв человека на создание Бога. Вот сотворен мир и Творец спросил о нем человечество, и Пушкин ответил на космический вопрос, на дело Божиих рук, — ответил признанием и восторженной хвалой вознес „хвалебный гимн Отцу миров"».

Красота, Добро и Правда в представлении Пушкина предвечны. На земле они не явлены во всей полноте, их можно лишь почувствовать как сокровенную тайну в минуты поэтических вдохновений. В стихотворении «Поэт» Пушкин отрекается от авторской гордыни, он говорит о том, что в повседневнойжизни поэт не отличается от всех смертных и грешных людей: он малодушно предается «заботам суетного света», душа его порою «вкушает хладный сон», и «меж детей ничтожных мира, / быть может, всех ничтожней он».

Всех удивляло в Пушкине отсутствие тщеславия и самомнения, его умение быть равным с любым человеком, его русское простодушие. Пушкин не кичился своим талантом, ибо он видел в нем Божий дар. По отношению к нему Пушкин, как смертный человек, испытывал высокое, религиозное благоговение. Свой гений он не считал сугубо личным достоинством и заслугой:

Но лишь Божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Вдохновение приводило его в священный трепет, ибо в эти мгновения ему открывалась тайна предвечного замысла Бога о мире и людях и он, смертный, получал возможность к ней прикоснуться. Поэтому Пушкин видел в искусстве поэзии не «самовыражение», а «служение», накладывающее на поэта нравственные обязательства. Пушкин и здесь был сыном русского народа, искони считавшего стыдливость и смиренномудрие лучшими добродетелями человека, а гордыню — самым тяжким, смертным грехом.

<…>

Пушкин не был святым человеком: его призвание было в другом, его путь — это путь русского национального поэта. А поэт — натура действенно-созерцательная, отзывчивая на все впечатления бытия, стремящаяся все испытать, все изведать, не застрахованная от грехов и падений. Как русский человек, Пушкин был наделен безмерной широтой и размашистостью натуры. Его жизнь — это горение и борьба с несовершенством мира и с самим собой, со своими слабостями и пороками.

«Таково было великое задание Пушкина, — говорит русский мыслитель Иван Ильин, — принять русскую душу во всех исторически и национально сложившихся трудностях, узлах и страстях и найти, выносить, выстрадать, осуществить и показать всей России достойный ее творческий путь, преодолевающий эти трудности, развязывающий эти узлы, вдохновенно облагораживающий и оформляющий эти страсти... Как сын времени, он должен был, решая эту задачу, вобрать в себя все отрицательные черты эпохи, все соблазны русского интеллигентского миросозерцания, но не для того, чтобы их утвердить, а чтобы одолеть и показать русской интеллигенции, как их можно и должно победить».

Современные исследователи Пушкина называют его не гением исключительности, а гением нормы. Н. Н. Скатов говорит: «Пушкин, я думаю, единственный в мире тип нормального гения. Гений всегда исключение из норм, гений всегда все-таки выбивается из ряда, а Пушкин — это нормальный гений или гений нормы, если угодно. Вот в этом качестве он перед нами сейчас предстает, и он развивался как единственный в своем роде нормальный человек на всех этапах». История его развития — это постановка и решение основных проблем русского духовного бытия и русской судьбы.

Путь, пройденный Пушкиным в его поэзии, отзовется потом в творчестве Толстого и Достоевского, воплотится в жизни их героев: от разочарования и безверия — к вере и молитве, от молодого бунтарства — к мудрой государственности, от юношеского многолюбия — к культу семейного очага, от мечтательного свободолюбия — к трезвому, оберегающему преемственность исторического развития консерватизму: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества».

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог», — сказано в Евангелии от Иоанна. Бог дал Пушкину оформленный и зрелый язык художественных слов-образов, в котором отразился весь душевный процесс «русского гения». В Пушкине заключен высокий Дух нашей классической литературы, зрелый национальный стиль языка,

ибо Некрасов и Тургенев, Гончаров и Островский, Толстой и Достоевский писали свои произведения на языке Пушкина, в созданной этим языком системе национальных ценностей. В Пушкине, как в зерне, содержится будущее русской литературы. Гений Пушкина, как незримый дух, обнимает собой и осеняет нашу классику не только XIX, но и XX века. «Пушкин — наше всё, — сказал Аполлон Григорьев. — В Пушкине надолго, если не навсегда, завершился, обрисовавшись широким очерком, весь наш душевный процесс... Пушкин, везде соблюдавший меру, сам — живая мера и гармония».

[1] Иван Михайлович Андреев (наст. фам. Андреевский) родился в Санкт-Петербурге 14 марта 1894 г. в семье потомственных медиков: его предок лечил умирающего Пушкина. Учился в Введенской гимназии, затем в гимназии Видамона; увлекался либеральными идеями переустройства общества. И отошел от Церкви. В 1914 г. Андреевский поступил на философский факультет Сорбоннского университета, где слушал лекции известных профессоров, в частности, Анри Бергсона (1859-1941), учением которого одно время увлекался. В 1917 г. вернулся в Россию, где вновь воцерковился. В период обновленчества был ярым его противником. Работал в Бехтеревском институте психиатрии. В 1927 г. возглавлял депутацию от Санкт-петербургской епархии к митрополиту Сергию (Страгородскому) для уяснения церковной позиции священноначалия после издания известной декларации о лояльности к установившейся после революции 1917 г. власти. В 1929 г. был арестован и до 1931 г. находился в заключении на Соловках. После освобождения из концлагеря - ссылка. С 1937 по 1941 г. работал главным психиатром областной больницы в Новгороде. Во время оккупации вместе с философом С.А. Аскольдовым сотрудничал в местных газетах, затем уехал в Германию, где жил до 1950 г., до переезда в США, где и скончался 30 декабря 1976 г.

[2] Пушкин Серей Львович (1770-1840), отец поэта. Всем своим детям он дал "французское образование". Пренебрежительное отношение к детям способствовало взаимному отчуждению. В пору Михайловской ссылки А.С. Пушкина (1824-1826) отношения между отцом и сыном окончательно утвердились как враждебные, несколько сгладившись только перед смертью поэта.

[3] Масонская ложа "Северный Щит" основана в 1784 г., была закрыта в самом конце XVIII в. и возобновлена в 1809 т. Символический смысл названия этой ложи раскрывается в книге Дарьи Лотаревой "Знаки масонских лож Российской империи" (М., 1994): "В масонском ритуале в 32 степени древней и принятой шотландской системы брат носил меч и щит. "Щит" знаменовал крепость границ, означал "государственный щит". В одном из ритуальных представлений аллегория "Безопасность границ" появлялась без щита. Вся деятельность этой ложи на территории России велась в пользу польских сепаратистов".

[4] Пушкина Надежда Осиповна, урожд. Ганнибал, мать поэта, 1775-1836.

[5] Пушкина Ольга Сергеевна, сестра поэта, в замужестве Павлищева, 1797-1868.

[6] Пушкин Лев Сергеевич, брат поэта, 1806-1852.

[7] Вревская Евпраксия Николаевна, урожд. Вульф, бар., 1809-1883.

[8] Парни Эварист де Форж, французский поэт-вольнодумец, стихи которого носили ярко выраженный эротический характер, 1753-1814.

[9] Арина Родионовна Яковлева, (1758-1828), няня Пушкина. В 1799 г. бабушка поэта М.А. Ганнибал подписала вольную крепостной Арине, но она предпочла остаться у хозяев, где вынянчила Ольгу, Александра и Льва Пушкиных. По утверждению близких к Пушкину людей, он "никого истинно не любил, кроме няни своей" (А.П. Керн). И няня платила ему такой же привязанностью: "Вы у меня беспрестанно в сердце и на уме" - ее слова. Более подробно см.: Ульянский А.И. Няня Пушкина. М.-Л., 1940.

[10] Козлов Никита Тимофеевич, (1758 - не ранее 1854), дядька поэта, служивший Пушкину на протяжении всей его жизни. Исполнял самые различные поручения, в том числе относил рукописи в цензуру и в типографию. На долю его выпала печальная участь - перенести раненого на дуэли Пушкина из кареты в квартиру. "Грустно тебе нести меня?" - спросил его Пушкин. В ночь с 1 на 2 февраля 1837 г. Никита Козлов вместе с А.И. Тургеневым выехал с телом Пушкина в Святогорский монастырь и не покидал своего "доброго барина" до самой могилы. Пушкин называл своего дядьку - "благообразный служитель".

[11] Анастасий (Грибановский, 1873-1965), митрополит, первоиерарх Русской Православной Церкви за границей (1936-1964).

Воспитанник Московской Духовной академии, там же возведен в сан иеродиакона и иеромонаха (1898). С 1901 г. - преподаватель, а затем ректор Московской Духовной семинарии; в 1906 г. - хиротонисан во епископа Серпуховского, 4-го викария Московского митрополита. В 1914 г. - епископ Холмский и Люблинский, с конца 1915 г. - Кишиневский и Хотинский. Участник Всероссийского Церковного Собора 1917-1918 гг.. В 1919 г. эмигрировал за границу с митрополитом Антонием (Храповицким). Видный деятель заграничных Церковных Соборов, начиная с Первого (Сремские Карловцы, 1921). В 1936 г. митрополитом Антонием (Храповицким) возведен в сан митрополита. Богословские творения владыки изданы в 4 тт.

Работа "Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви" написана владыкой Анастасием к 100-летней годовщине гибели поэта. Впервые напечатана в Югославии в 1939 г. В нашем сборнике воспроизведен текст 2-го издания (Мюнхен, 1947), как наиболее авторитетный.

[12] Пушкин есть "всечеловек" по преимуществу... Владыка Анастасий пересказывает мысль Ф.М. Достоевского из очерка "Пушкин", больше известного как Пушкинская речь, произнесенная писателем 8 июля 1880 г. на заседании Общества любителей российской словесности, приуроченном к открытию в Москве памятника поэту. В своей речи Федор Михайлович, в частности, сказал: "Нет, положительно скажу, не было поэта с такою всемирною отзывчивостью, как Пушкин, и не в одной только отзывчивости тут дело, а в изумляющей глубине ее, а в перевоплощении своего духа в дух чужих народов, перевоплощении почти священном, а потому и чудесном, потому что нигде, ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось. Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслыханное, а по-настоящему, и пророческое, ибо... ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, выразилась именно народность его поэзии, народность в дальнейшем своем развитии, народность нашего будущего, таящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески. Ибо что тут такое сила духа русской народности, как не стремление ее в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк...

Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловекам, если хотите". (Ф.М. Достоевский. ПСС., т. 26, изд. "Наука", Л., 1984, с. 146-147).

[13] Корлейль Томас (1795-1881), английский писатель, историк и философ. В начале 30-х годов печатал в "Эдинбургском обозрении" цикл статей "Признаки времени", в которых явно просматривались его симпатии к консерватизму. Проповедовал т.н. "верующий радикализм", полагая в основу цивилизации нравственный долг.

[14] Жуковский Василий Андреевич (1783-1852), поэт, придворный педагог, ближайший друг Пушкина. Митрополит Анастасий неточно цитирует выражение из драматической поэмы В.А. Жуковского "Камоэнс" (1839): "Поэзия небесной религии сестра земная" (См.: Соч. В.А. Жуковского. Изд. 8-е, под ред. П.А. Ефремова, т. III, СПб., с. 279)

[15] Ходасевич Владислав Фелицианович (1886-1939), поэт, литературный критик: с 1922 г. находился в эмиграции.

[16] Франк Семен Людвигович (1877-1950), философ социально-этического направления. В 1922 г. выслан из России, с 1930 по 1937 г. читал в Германии лекции по русской религиозно-философской мысли и литературе. В статье "Религиозность Пушкина" (впервые напечатана в журнале "Путь", Париж, 1933, № 40) С. Франк подметил: "Пушкин был истинно русской "широкой натурой" в том смысле, что в нем уживались крайности; едва ли не до конца жизни он сочетал в себе буйность, разгул, неистовость с умудренностью и просветленностью...

В нем был, кроме того, какой-то чисто русский задор цинизма, типично русская форма целомудрия и духовной стыдливости, скрывающая чистейшие и глубочайшие переживания под маской напускного озорства. Пушкин - говорит его биограф Бартенев - не только не заботился о том, чтобы устранить противоречие между низшим и высшим началом своей души, но "напротив, прикидывался буяном, развратником, каким-то яростным вольнодумцем". И Бартенев метко называет это состояние души "юродством поэта".

[17] Напрасно я бегу к Сионским высотам.

Грех алчный гонится за мною по пятам...

Так ревом яростным пустыню оглашая,

По ребрам бья хвостом и гриву потрясая,

И ноздри пыльные уткнув в песок сыпучий,

Голодный лев следит оленя бег пахучий.

(1836)

[18] Стурдза Александр Скарлатович (1701-1854), сын бывшего правителя Молдавии, чиновник Министерства иностранных дел и религиозный писатель. Его религиозные и политические взгляды отличает монархический характер. Пушкин общался с ним в Одессе (1821-1824).

[19] Гетчинсон (Хатчинсон) Уильям (1793-1850), домашний врач в семье М.С. Воронцова, безбожник-"афей" (атеист). Весной 1824 г. Пушкин в письме, как выяснено теперь, к Вяземскому из Одессы сообщал (письмо при пересылке было перлюстрировано): "Ты хочешь знать, что я делаю - пишу пестрые строфы романтической поэмы <"Цыганы". - Сост.> и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственно умный афей, которого я еще встретил". Эти строки письма послужили основной причиной высылки Пушкина из Одессы в Михайловское. В "Воображаемом разговоре с Александром 1" (декабрь 1824) поэт в свое оправдание пишет: "...как можно судить человека по письму, писанному товарищу, можно ли школьную шутку взвешивать как преступление и две пустые фразы судить как бы всенародную проповедь?" (Подробнее о Хатчинсоне см.: Л.М. Ариншпайн. Пушкинский "Мефистофель". // Пушкинская эпоха и христианская культура. Вып. V. СПб., 1994. С. 30-41.)

[20] Со временем поэт полностью избавился от разлагающего духа "афеизма". П.А. Анненков, первый биограф Пушкина, работая с подлинными его рукописями, заметил в своей монографии о нем:

"Религиозное настроение духа в Пушкине начинает проявляться с 1833 года теми превосходными песнями, основание которым положило стихотворение "Странник", написанное летом того же года, как знаем. Стихотворение это, составляющее поэму само по себе, открывает то глубокое духовное начало, которое уже проникло собой мысль поэта, возвысив ее до образов, принадлежащих по характеру своему образам чисто эпическим. Что это не было в Пушкине отдельной поэтической вспышкой, свидетельствуют многие последующие его стихотворения, как "Молитва", "Подражание итальянскому"... Лучшим доказательством постоянного, определенного направления служат опять рукописи поэта. В них мы находим, что он прилежно изучал повествования Четьих-Миней и Пролога, как в форме, так и в духе их. Между прочим, он выписал из последнего благочестивое сказание, имеющее сильное сходство с самой пьесой "Странник". Осмеливаемся привести его здесь.

"Вложи (диавол) убо ему [иноку. - Сост.] мысль о родителях, яко жалостию сокрушатися сердцу его, воспоминающих велию отца и матере любовь, юже к нему имеша. И глаголаше ему помысл: что ныне творят родители твои без тебя, яко неведающим им отшел оси. Отец плачет, мать рыдает, братия сетуют, сродницы и ближнии жалеют по тебе и весь дом отца твоего в печали есть, тебе ради. Еже воспоминаше ему лукавый богатство и славу родителей, и честь братий его, и различная мирская суетствия во ум его привождаше. День же и нощь непрестанно таковыми помыслами смущайте его яко уже изнемощи ему телом, и еле живу быти. Ово бо от великого воздержания и иноческих подвигов, ово же от смущения помыслов изсеше яко скудель крепость его и плоть его бе яко трость ветром колеблема".

В другой раз Пушкин переложил на простой язык, доступный всякому человеку, даже весьма мало искушенному в грамоте, повествование Пролога о житии преподобного Саввы игумена. Записка эта сохраняется в его бумагах под следующим заглавием: "Декабря 3, преставление преподобного отца нашего Саввы, игумена Святыя обители Пресвятой Богородицы, что на Сторожех, нового Чудотворца. (Из Пролога)". В 1835 году он участвовал и советом и, если не ошибаемся, самим делом в составлении "Словаря исторического о Святых, прославленных в Российской Церкви", который предпринял тоже один из бывших лицейских воспитанников. Когда вышла книга (в 1836 году), он отдал отчет о ней в своем журнале "Современник", где удивляется, между прочим, людям, часто не имеющим понятия о жизни того святого, имя которого носят от купели до могилы. Все эти свидетельства совершенно сходятся с показаниями друзей поэта, утверждающих, что в последнее время он находил неистощимое наслаждение в чтении Евангелия и многие молитвы, казавшиеся ему наиболее исполненными высокой поэзии, заучивал наизусть". (Анненков П.А. Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина. СПб., 1855, с. 386-387).

[21] Ириней (Нестерович Иван Гаврилович) (1783-1864), архимандрит, с 1820 г. - ректор Кишиневской духовной семинарии, с 1830 г. - архиепископ Иркутский.

[22] Лабзин Александр Федорович (1766-1825), масон, издатель "Сионского Вестника"; Крюденер (Криднер) Варвара-Юлия, баронесса (1764-1824), проповедница мистического суеверия; Татаринова Е.Ф., сектантка, устроительница мистического "всеконфессионального" кружка.

[23] Антоний (в миру Алексей Павлович Храповицкий, 1863-1936), митрополит Киевский и Галицкий, выдающийся православный богослов, церковный писатель и педагог. После окончания С.-Петербургской Духовной академии преподавал в Холмской духовной семинарии, а в 1890 г., после защиты диссертации, назначен на должность ректора Петербургской Духовной академии, с возведением в сан архимандрита, а затем ректора Казанской Духовной академии (1895). В 1897 г. хиротонисан во епископа Чебоксарского. В 1902 г. преосвященного Антония перевели на Волынскую кафедру епископом Волынским и Житомирским, Почаевской Успенской Лавры священноархимандритом. Одним из первых занялся вопросом о восстановлении патриаршества в России, издав в 1908 г. брошюру соответствующего содержания как приложение к журналу "Русский инок". Перед началом Первой мировой войны владыка Антоний возглавил Харьковскую кафедру, с которой был смещен в февральскую революцию 1917 г. В 1917 г. на Всероссийском Поместном Соборе был одним из трех кандидатов в патриархи, набрав наибольшее количество голосов (но жребий пал на Московского митрополита Тихона). В 1918 г. возведен в сан митрополита Харьковского, в том же году был председателем Украинского Церковного Собора и на нем избран митрополитом Киевским и Галицким. С приходом к власти Петлюры был арестован и отправлен в Галицию, в один из униатских монастырей.

В 1919 году, после освобождения белыми войсками, возглавил Высшее Церковное Управление на территории, контролируемой Добровольческой Армий, затем эмигрировал в Югославию, где организовал Карловацкий собор. До конца дней оставался крайним оппозиционером всей Русской Православной Церкви. В последние годы жизни ослеп. Скончался в августе 1936 г. под запрещением и погребен в Белграде, в склепе Иверского храма.

Митрополиту Антонию принадлежат фундаментальные богословские труды. Известен он также своими сочинениями о Пушкине и Достоевском.

"Слово пред панихидой о Пушкине", произнесенное владыкою Антонием в бытность его епископом, впервые опубликовано в 1899 г., в июньской книжке издававшегося в Казани журнала "Православный собеседник" (С. 783-801). Впоследствии этот материал владыка Антоний включал в полное собрание своих сочинений (Т. I, СПб., 1911).

[24] О "вмещении" в Пушкине народного и христианского идеала Ф.М. Достоевский в своей речи на открытии памятника поэту в Москве, в частности, сказал: "Еще раз напомню: говорю не как литературный критик, а потому и не стану разъяснять мысль мою особенно подробным литературным обсуждением этих гениальных произведений нашего поэта.

О типе русского инока-летописца, например, можно было бы написать целую книгу, чтоб указать всю важность и все значение для нас этого величавого русского образа, отысканного Пушкиным в русской земле, им выведенного, им изваянного и поставленного пред нами теперь уже навеки в бесспорной, смиренной и величавой духовной красоте своей, как свидетельство того мощного духа народной жизни, который может выделять из себя образцы такой неоспоримой правды. Тип этот дан, есть, его нельзя оспорить, сказать, что он выдумка, что он только фантазия и идеализация поэта. Вы созерцаете сами и соглашаетесь: да, это есть, стало быть, и дух народа, его создавший, есть, стало быть, и жизненная сила этого духа есть, и она велика и необъятна. Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть, надежда, великая надежда за русского человека... И никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после его, не соединялся так задушевно и родственно с народом своим, как Пушкин... В Пушкине же есть именно что-то сроднившееся с народом взаправду, доходящее в нем почти до какого-то простодушнейшего умиления" (Достоевский Ф.М. ПСС, т. 20. Л., "Наука", 1084, с. 144).

[25] Имеется в виду записка А.С. Пушкина "О народном воспитании", поданная им осенью 1826 г. императору Николаю I. Документ этот обдумывался поэтом тщательно, что подтверждают многочисленные черновые наброски и варианты, предваряющие беловой автограф. Стержнем текста Пушкина является мысль о преимуществе государственного воспитания отроков и юношей над частной школой, неприятие иноземных систем воспитания. "Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить Отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве" - такую мысль высказал Пушкин в заключении своей "Записки".

[26] Рачинский С.А. - педагог, создатель "псалтырной" школы в с. Татево Смоленской губ. для сирот и детей бедняков. Отстаивал церковное руководство народной школой как основу русской самобытности. Тесно сотрудничал с обер-прокурором Св. Синода К.П. Победоносцевым.

[27] Статья впервые напечатана в июньских номерах монархического еженедельника "Царский вестник" за 1920 г. (М 45, 46 и 47). Тогда же вышла отдельной книжкой в Белграде. Перепечатана в многотомном издании "Жизнеописание блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого" (Т. IX, Н.-И., 1962, с. 143-157), составленном архиепископом Никоном (Рклицким), бывшим до пострига (1941) секретарем владыки. Текст статьи воспроизведен с отдельного издания 1929 г.

[28] Блаженный Августин (354-430), епископ Гиппонский, один из отцов Церкви, оказавший огромное влияние на развитие богословской мысли, и духовный писатель. Главнейшее творение Бл. Августина - "О Граде Божием", направленное против язычества, из которого сам Бл. Августин обратился в 387 г., содержит учение о Св. Троице, грехе и благодати. Автобиографическое сочинение Бл. Августина "Исповедь" является не только основным источником сведений о знаменитом учителе Церкви, но и первой в человеческой истории книгой такого распространенного сейчас жанра, как исповедально-дневниковая, мемуарная проза.

[29] Речь проф. В.В. Никольского "Идеалы Пушкина" на торжественном годичном собрании С.-Петербургской Духовной академии 17 февраля 1882 г., кроме публикации в "Христианском чтении" (1882, № 2, с. 487-537) и выпуска в свет отдельным оттиском была издана еще и книжкой (СПб., 1887).

[30] Речь Ф.М. Достоевского на Пушкинском празднике, произнесенная 8 июня 1880 г. на заседании Общества любителей российской словесности, произвела на слушателей огромное впечатление. Вот один из откликов на эту речь. "Начатая довольно тихо, она <речь. - Сост.>, по мере развития ее все росла, крепчала и точно громом Божиим в последнем возгласе оратора прогремела! Прежде аплодисментов ее сопровождали слезы и истерики. Да, светло, хорошо было! И откуда у этого маленького ростом человека взялись такие могучие, чудные звуки! Гений своими крылами осенил" ("Отблески Пушкинских дней". Русская газета, 1880, 12 июня, М., 72).

Впрочем, и сам Федор Михайлович достаточно колоритно обрисовал реакцию зала Дворянского собрания на свою речь на Пушкинском празднике. Вот что он писал своей жене, А.Г. Достоевской, по горячим следам (письмо от 8 июня 1880 г.):

"Утром сегодня было чтение моей речи в "Любителях". Зала была набита битком <...> Когда я вышел, зала загремела рукоплесканиями и мне долго, очень долго не давали читать. Я раскланивался, делал жесты, прося дать мне читать, - ничто не помогало: восторг, энтузиазм (все от "Карамазовых"!). Наконец я начал читать: прерывали решительно на каждой странице, а иногда и на каждой фразе громом рукоплесканий. Я читал громко, с огнем. Все, что я написал о Татьяне, было принято с энтузиазмом (это великая победа нашей идеи над 25-летием заблуждений!). Когда же я провозгласил в конце о всемирном единении людей, то зала была как в истерике, когда я закончил - я не скажу тебе про рев, про вопль восторга: люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть вперед друг друга, а любить. Порядок заседания нарушился: все ринулись ко мне на эстраду: гранд-дамы, студен(т)ки, государственные секретари, студенты - все это обнимало, целовало меня. Все члены нашего общества, бывшие на эстраде, обнимали меня и целовали, все, буквально все плакали от восторга. Вызовы продолжались полчаса, махали платками, вдруг, например, останавливают меня два незнакомые старика. "Мы были врагами друг друга 20 лет, не говорили друг с другом, а теперь мы обнялись и помирились. Это вы нас помирили. Вы наш святой, вы наш пророк!" "Пророк, пророк!" - кричали в толпе. Тургенев, про которого я ввернул доброе слово в моей речи, бросился меня обнимать со слезами. Анненков подбежал жать мою руку и целовать меня в плечо. "Вы гений, вы более чем гений!" - говорили они мне оба. Аксаков (Иван) вбежал на эстраду и объявил публике, что речь моя есть не просто речь, а историческое событие! Туча облегала горизонт, и вот слово Достоевского, как появившееся солнце, все рассеяло, все осветило. С этой поры наступает братство и не будет недоумений. Да, да! - закричали все и вновь обнимались, вновь слезы. Заседание закрылось. Я бросился спастись за кулисы, но туда вломились из залы все, а главное женщины. Целовали мне руки, мучали меня. Прибежали студенты. Один из них, в слезах, упал передо мной в истерике на пол и лишился чувств. Полная, полнейшая победа! Юрьев (председатель) зазвонил в колокольчик и объявил, что "Общество любителей российской словесности" единогласно избирает меня своим почетным членом. Опять вопли и крики. После часу почти перерыва стали продолжать заседание. Все было не хотели читать. Аксаков вошел и объявил, что своей речи читать не будет, потому что все сказано и все разрешило великое слово нашего гения - Достоевского. Однако мы все его заставили читать. Чтение стало продолжаться, а между тем составили заговор. Я ослабел и хотел было уехать, но меня удержали силой. В этот час времени успели купить богатейший, в 2 аршина в диаметре, лавровый венок, и в конце заседания множество дам (более ста) ворвались на эстраду и увенчали меня при всей зале венком: "За русскую женщину, о которой вы столько сказали хорошего!" Все плакали, опять энтузиазм. Городской голова Третьяков благодарил меня от имени города Москвы".

[31] Под "Приложением" к Пушкинской речи Достоевского владыка Антоний имеет в виду 4 полемических ответа писателя А. Градовскому: 1) Об одном самом основном деле; 2) Алеко и Держиморда. Страдания Алеко по крепостному мужику. Анекдоты; 3) Две половинки; 4) Одному смирись, а другому гордись. Буря в стаканчике. В этих ответах Федор Михайлович отстаивает свои религиозно-нравственные позиции, выраженные в его речи на Пушкинском празднике.

[32] Эпизод с воровством яблок (вернее - груш), упомянутый митрополитом Антонием, в "Исповеди" Бл. Августина изложен так: "Найдется ли вор, который спокойно терпел бы вора? И богач не терпит человека, принужденного к воровству нищетой. Я же захотел совершить воровство, и я совершил его, толкаемый не бедностью или голодом, а от отвращения к справедливости и от объядения грехом. Я украл то, что у меня имелось в изобилии и притом было гораздо лучше: я хотел насладиться не тем, что стремился уворовать, а самим воровством и грехом.

По соседству с нашим виноградником стояла груша, отягощенная плодами, ничуть не соблазнительная ни по виду, ни по вкусу. Негодные мальчишки, мы отправились отрясти ее и забрать свою добычу в глухую полночь; по губительному обычаю наши уличные забавы затягивались до этого времени. Мы унесли оттуда огромную ношу не для еды себе (если даже кое-что и съели); и мы готовы были выбросить ее хоть свиньям, лишь бы совершить поступок, который тем был приятен, что был запретен". (Блаженный Августин. Исповедь. Пер. с лат. М. Сергеенко. М, 1992, с. 58-59).

[33] Свою речь на Пушкинских торжествах Ф.М. Достоевский произнес утром, а вечером того же дня на завершающем программу празднеств втором литературно-музыкальном вечере он декламировал стихотворение Пушкина "Пророк". Его манера чтения, тихая, но вдохновенная и выразительная, чрезвычайно тронула слушателей и вызвала громкие аплодисменты.

[34] Андрей Иванович Тентетников, - персонаж поэмы Н.В. Гоголя "Мертвые души"; по характеристике автора, "принадлежал к семейству тех людей, которых на Руси много, которым имена - увальни, лежебоки, байбаки и тому подобное". Романтизм Тентетникова коренится в бездействии, пустых мечтаниях, погружен "в беспечную лень байбака", т.е. сурка. Сугубо нарицательный тип.

Дибича. Положение дел на театре войны и ме[35] Под панегириком Кутузову имеется в виду стихотворение А.С. Пушкина "Перед гробницею святой", посвященное фельдмаршалу М.И. Кутузову. В письме к дочери полководца Е.М. Хитрово Пушкин признавался, что стихотворение написано "в такое время, когда можно было утратить бодрость", разумея тревогу за судьбу польской кампании в связи с нерешительными действиями командовавшего русской армией ждународное положение России заставляли поэта сравнивать переживаемое время с 1812 г. Первые 6 строк - описание гробницы кн. М.И. Голенищева-Кутузова в Казанском соборе в Петербурге.

[36] Восторгов Иоанн Иоаннович (1804-1918), синодальный миссионер, выдающийся духовный писатель и проповедник, настоятель собора Василия Блаженного в Москве, исповедник веры Христовой. Родился в семье священника на Ставропольщине. После окончания Духовной семинарии устроился учителем русского языка в Ставропольскую женскую гимназию, затем принял священнический сан (1887) и был определен законоучителем в ту же гимназию (1890). Вскоре его переводят в Тифлис и назначают епархиальным миссионером Грузинского экзархата. Некоторое время спустя о. Иоанн едет в Персию присоединять к Православию сирохалдеев-несториан, где положил начало Православной миссии. После успешной поездки в Персию он был приглашен митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским), с которым сблизился еще в годы служения в Грузинском экзархате, в Москву, где Св. Синод вскоре назначил его синодальным миссионером-проповедником по изобличению сектантов и смутьянов социалистического толка. В 1905-1907 гг. он особо деятельно участвовал в православных организациях и монархических союзах, отвращая народ от выступлений против Государя и самодержавной власти, за что постоянно подвергался нападкам в левой печати, представлявшей его как "черносотенца", "мракобеса", "ретрограда" и "антисемита", на что о. Иоанн отвечал удвоенной работой среди простых людей. В Иркутске, Петропавловске-на-Камчатке, в Тобольске и Омске он произносит перед собравшимися крестьянами и рабочими яркие речи, много сил отдает устроению церковной жизни среди многочисленных переселенцев, съехавшихся отовсюду в Сибирь.

В 1910 г. Иоанн Иоаннович посетил Харбин, чтобы создать здесь Братство Воскресения Христова при Св.-Николаевском соборе, которое бы заботилось о могилах павших в Маньчжурии русских воинов. Год спустя стараниями о. Иоанна Российское Императорское Палестинское общество приобретает участок земли в итальянском городе Бари, где почивают мощи Св. Николая Мирликийского чудотворца, там же основывается подворье для русских богомольцев. А еще два года спустя его тщанием был основан в Москве Женский Богословский институт.

Замечательный проповедник, о. Иоанн еще и автор блестящих публицистических произведений, написанных ярко, убедительно, доступно для понимания верующего народа. В 1914 г. вышло в свет Полное собрание сочинений протоиерея И.И. Восторгова в 5 тт.

После отречения Николая II о. Иоанн Восторгов, будучи настоятелем Покровского собора (храма Василия Блаженного) в Москве, в своих проповедях в храме и на Красной площади, где он по воскресеньям служил молебны, не только обличал богоборческую власть, но и призывал верных к исповеданию Христа, вплоть до мученической кончины.

С начала революции и в разгар террора, т.е. весь 1917 и до конца весны 1918 г. о. Иоанн издает газету "Церковность", обширную по объему, от первой до последней строки содержащую обличительные проповеди и статьи только одного автора - самого издателя.

Летом 1918 г. о. Иоанн был арестован ЧК, а 23 августа того же года расстрелян. Как описано протопресвитером М. Польским в его книге "Новые мученики российские" (1949), отец протоиерей Восторгов первым бодро подошел к могиле (расстреливали на краю Ходынского поля в окрестностях Москвы), сказав перед тем несколько ободрительных слов остальным, приглашая всех с верою в милосердие Божие и скорое возрождение Родины принести последнюю искупительную жертву.

Статья "Памяти А.С. Пушкина. Вечное в творчестве поэта" написана о. Иоанном к столетнему юбилею поэта, в сокращенном варианте зачитана им 26 мая 1899 г. в церкви Тифлисской - 1-й женской гимназии в присутствии преподавателей и учащихся. Произвела глубокое впечатление на слушателей. В этой статье молодой проповедник воспользовался некоторыми суждениями известной речи о Пушкине архиепископа Херсонского Никанора (Бровковича) (см. наст. изд.). Текст статьи воспроизводится по Полному собранию сочинений И. Восторгова (Т. I, М., 1914, с. 266-296).

[37] Неявное цитирование строк пушкинского стихотворения "Я памятник себе воздвиг нерукотворный...":

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,

И назовет меня всяк сущий в ней язык...

[38] Строки из стихотворения А.С. Пушкина "К портрету Жуковского" (1818 г.).

[39] К сожалению, "любители" искажать подлинный облик поэта выставляли и продолжают выставлять его как богохульника и сквернослова, см., например: Марьянов Б.М. Крушение легенды. Против клерикальных фальсификаций творчества А.С. Пушкина. М., 1985; А.С. Пушкин. Стихи не для дам (Составитель А.С. Пьянов). М., Интерлист, 1994. С наследием поэта бесцеремонно обходятся и составители сборников эротических виршей.

[40] Замечателен ответ А.С. Пушкина известному Чаадаеву по поводу его оскорбительного для Православия "философического письма", помещенного в "Телескопе" (1836 г., М 15), "Вы утверждаете, - пишет наш поэт, - что источник, откуда мы заимствовали христианство, был нечист, что Византия достойна презрения... Ах, Сам Иисус Христос не был ли иудеем, и Иерусалим не самая ли незначительная нация? Но разве Евангелие вследствие этого менее изумительно? Мы приняли от греков Евангелие и предания, но не приняли вместе с тем недугов Византии. Нравы Византии - не нравы древнего Киева".

[41] "Словарь о святых, прославленных в Российской Церкви, и некоторых сподвижниках благочестия местночтимых" был издан князем Дмитрием Алексеевичем Эристовым (1797-1858). В подготовке "Словаря" принимал участие А.С. Пушкин и его "лицейский староста" Михаил Лукьянович Яковлев (1798-1868). Рецензия Пушкина на это издание - "Словарь о святых" помещена им в "Современнике", т. 3, 1836.

[42] Из письма В.А. Жуковского к С.Л. Пушкину от 15 февраля 1837 г. (В.А. Жуковский-критик. М., 1985, с. 250-251). Первоначальная редакция письма см.: П.Е. Щеголев. Дуэль и смерть Пушкина. М., "Книга", 1987, с. 152-172.

[43] В.А. Жуковский. Камоэнс. Драматическая поэма (1839). - В.А. Жуковский. Сочинения в одном томе. М., 1954. с. 480.

[44] Никанор (в миру Александр Иванович Бровкович, 1827-1890), архиепископ Херсонский. После окончания С.-Петербургской Духовной академии был ректором в нескольких духовных семинариях, затем ректором Казанской Духовной академии. Последовательно назначался викарием Донской епархии, епископом Уфимским и Мензелинским, архиепископом Херсонским и Одесским (с 12 дек. 1883 г.). Скончался 27 декабря 1890 г., погребен в Одесском Преображенском соборе. Главнейшие творения Преосвященного Никанора: "Позитивная философия и сверхчувственное бытие" (СПб., 1875-1888), "Разбор римского учения о видимом главенстве в Церкви" (СПб., 1856-1858), "Церковь и государство против гр. Л. Толстого" (СПб., 1888), "Происхождение и значение штунды в жизни русского народа" (Одесса, 1884), "Из истории ученого монашества 1860-х годов" (Русское обозрение, 1896, № 1-2). Ему принадлежит большое количество бесед и поучений, он проявил себя как оригинальный духовный оратор-проповедник и философ, обладавший значительной научной и философской эрудицией.

[45] Намек на Ивана Семеновича Баркова (1732-1768), автора фривольных, а то и непристойных стихотворений (иногда приписанных ему), расходившихся в списках во всех слоях общества. А.С. Пушкин неоднократно упоминает Баркова. Так, в разговоре с П.А. Вяземским он назвал Баркова одним "из знатнейших лиц в русской литературе". Как известно, желая отличиться дерзостью, Пушкин-лицеист в подражание Баркову написал балладу "Монах". Барков покончил с собой, оставив лаконичную записку: "Жил грешно, умер смешно". Кроме Пушкина, Баркову в молодости подражали А. Полежаев и М. Лермонтов. "Барковиана" - нарицательное обозначение дурной стихотворной традиции, посвященной воспеванию блудных страстей.

[46] Речь идет о Татьяне Лариной, героине романа в стихах "Евгений Онегин".

[47] Признаем это высокое стихотворение истинно назидательным.

О вы, которые с язвительным упреком,

Считая мрачное безверие пороком,

Бежите в ужасе того, кто с первых лет

Безумно погасил отрадный сердцу свет;

Смирите гордости жестокой исступленье:

Имеет он права на ваше снисхожденье <...>

Взгляните на него - не там, где каждый день

Тщеславие на всех наводит ложну тень,

Но в тишине семьи, под кровлею родною,

В беседе с дружеством иль темною мечтою <...>

Взгляните - бродит он с увядшею душой,

Своей ужасною томимый пустотой,

То грусти слезы льет, то слезы сожаленья.

Напрасно ищет он унынью развлеченья;

Напрасно в пышности свободной простоты

Природы перед ним открыты красоты;

Напрасно вкруг себя печальный взор он водит:

Ум ищет Божества, а сердце не находит.

Настигнет ли его глухих судеб удар,

Отъемлется ли вдруг минутный счастья дар,

В любви ли, в дружестве обнимет он измену

И их почувствует обманчивую цену:

Лишенный всех опор отпадший веры сын

Уж видит с ужасом, что в свете он один,

И мощная рука к нему с дарами мира

Не простирается из-за пределов мира...

Несчастия, страстей и немощей сыны,

Мы все на страшный гроб родясь осуждены.

Всечасно бренных уз готово разрушенье;

Наш век - неверный день, всечасное волненье.

Когда, холодной тьмой объемля грозно нас,

Завесу вечности колеблет смертный час,

Ужасно чувствовать слезы последней муку -

И с миром начинать безвестную разлуку!

Тогда, беседуя с отвязанной душой,

О вера, ты стоишь у двери гробовой,

Ты ночь могильную ей тихо освещаешь,

И ободренную с надеждой отпускаешь...

Но, други! пережить ужаснее друзей!

Лишь вера в тишине отрадою своей

Живит унывший дух и сердца ожиданье,

"Настанет! - говорит, - назначено свиданье!"

А он (слепой мудрец!), при гробе стонет он,

С усладой бытия несчастный разлучен,

Надежды сладкого не внемлет он привета,

Подходит к гробу он, взывает... нет ответа!

Видали ль вы его в безмолвных тех местах,

Где кровных и друзей священный тлеет прах?

Видали ль вы его над хладною могилой <...>

К почившим позванный вечерней тишиной,

К кресту приникнул он бесчувственной главой <...>

Но слез отчаянья, но слез ожесточенья.

В молчанье ужаса, в безумстве исступленья, Дрожит <...>

Качает головой, трепещет и бежит,

Спешит он далее, но вслед унынье бродит.

Во храм ли Вышнего с толпой он молча входит,

Там умножает лишь тоску души своей.

При пышном торжестве старинных алтарей,

При гласе пастыря, при сладком хоров пенье,

Тревожится его безверия мученье.

Он Бога тайного нигде, нигде не зрит,

С померкшею душой святыне предстоит,

Холодный ко всему и чуждый к умиленью,

С досадой тихому внимает он моленью.

"Счастливцы! - мыслит он, - почто не можно мне

Страстей бунтующих в смиренной тишине,

Забыв о разуме и немощном и строгом,

С одной лишь верою повергнуться пред Богом!"

Напрасный сердца крик! нет, нет! не суждено

Ему блаженство знать! Безверие одно,

По жизненной стезе во мраке вождь унылый,

Влечет несчастного до хладных врат могилы <...>

[48] О Хатчинсоне (Гатчинсоне) см.: коммент. 8 к статье митрополита Анастасия "Пушкин в его отношении к религии и Православной Церкви" в наст. изд.

[49] Из письма Пушкина П.Я. Чаадаеву от 6 июля 1831 г. (оригинал по французски): "Все, что вы говорите о Моисее, Риме, Аристотеле, об идее Истинного Бога, о древнем искусстве, о протестантизме, - изумительно по силе, истинности и красноречию. Все, что является портретом или картиной, сделано широко, блестяще, величественно. Ваше понимание истории для меня совершенно ново, и я не всегда могу согласиться с вами: например, для меня непостижимы ваша неприязнь к Марку Аврелию и пристрастие к Давиду (псалмами которого, если только они действительно принадлежат ему, я восхищаюсь). Не понимаю, почему яркое и наивное изображение политеизма возмущает вас в Гомере. Помимо его поэтических достоинств, это, по вашему собственному признанию, великий исторический памятник. Разве то, что есть кровавого в Илиаде, не встречается также и в Библии? Вы видите единство христианства в католицизме, то есть в папе. Не заключается ли оно в идее Христа, которую мы находим также и в протестантизме? Первоначально эта идея была монархической, потом она стала республиканской. Я плохо излагаю свои мысли, но вы поймете меня. Пишите мне, друг мой, даже если бы вам пришлось бранить меня. Лучше, говорит Екклезиаст, внимать наставлениям мудрого, чем песням безумца" (П.Я. Чаадаев. Полное собрание сочинений и избранные письма. В 2 тт. М., 1991, т.2, с. 441.)

[50] Преосвященный Никанор неточно приводит строки из двух писем Пушкина: к его брату Льву Сергеевичу и к П.А. Вяземскому, посланных из Тригорского 7 апреля 1825 г. В письме к брату было сказано: "Я заказал обедню за упокой души Байрона (сегодня день его смерти). Анна Николаевна <Вульф. - Сост.> также, и в обеих церквах Тригорского и Воронича происходили молебствия. Это немножко напоминает обедню Фридриха II за упокой души Вольтера. Вяземскому посылаю вынутую просвиру отцом Шкодой - за упокой поэта". (Прозвище "Шкода" закрепилось за священником села Тригорского Илларионом Евдокимовичем Раевским, с которым у Пушкина сложились дружеские отношения).

В письме к П.А. Вяземскому Пушкин сообщил: "Нынче день смерти Байрона - я заказал с вечера обедню за упокой его души. Мой поп удивился моей набожности и вручил мне просвиру, вынутую за упокой раба Божия боярина Георгия. Отсылаю ее к тебе".

[51] Иван Александрович Ильин (1883-1054), крупнейший русский мыслитель, историк философии, культуролог. Родился в Москве, в семье присяжного поверенного. По окончании гимназии поступил на юридический факультет Московского университета, слушал лекции профессоров П.И. Новгородцева и кн. Е.Н. Трубецкого. Находился под влиянием революционных настроений, распространившихся в то время в обществе. После окончания университета (1906) был оставлен на кафедре права для подготовки к профессорскому званию. Печататься начал с 1910 г. Увлекался философскими системами Фихте и Гегеля. Все более и более отходя от революционных и придерживаясь правых взглядов, испытав патриотический подъем с началом Первой мировой войны, ученый-юрист уже всю оставшуюся жизнь не будет покидать твердой позиции законности и защиты правопорядка.

После Октябрьского переворота И.А. Ильин целиком включился в работу по поддержанию Белого движения. Но покидать Москву не собирался: "Уходят ли от постели родной матери?" Начались годы религиозных скитаний и скитаний как таковых. В начале сентября 1922 г. большевики арестовали ученого в шестой раз, обвинив его в контрреволюционной деятельности, а месяц спустя выслали за границу. Настал томительный, но вместе с тем и плодотворнейший в творческом отношении период изгнания, выдвинувший Ильина в первые ряды мыслителей, носителей русской национальной идеи.

В изгнании Иван Александрович создает замечательные труды: "Поющее сердце", "Наши задачи", "О монархии и республике", "Аксиомы религиозного опыта", "Путь к очевидности" и др. Все они посвящены служению идее возрождения России.

В литературно-критическом наследии И.А. Ильина особое место занимают речи и статьи, посвященные Пушкину. Некоторые из них были собраны в отдельную книгу (Родина и Гений. Три речи. - София, 1934). Речь "Пророческое призвание Пушкина" также была выпущена отдельной книжкой (Рига, 1937). Эта публикация и воспроизведена в настоящем сборнике.

[52] Выражение "Пушкин - наше всё" принадлежит Аполлону Григорьеву. В его труде "Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина" (1859) читаем: "А Пушкин - наше всё: Пушкин - представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами. Пушкин - пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок, принимавший в себя при всевозможных столкновениях с другими особенностями и организациями все то, что принять следует, отбрасывающий все, что отбросить следует, полный и цельный, но еще не красками, а только контурами набросанный образ народной нашей сущности, - образ, который мы долго еще будем оттенять красками" (Собр. соч. Аполлона Григорьева, под ред. В.Ф. Саводнина. Вып. 6., М., 1915, с. 10).

[53] И.А. Ильин приводит строки из статьи Н.В. Гоголя "В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность" (1840), включенной им в состав книги "Выбранные места из переписки с друзьями". Размышляя о судьбе отечественной литературы. Гоголь подробно останавливается на духовном смысле пушкинского творчества. В статье, в частности, сказано:

"...Никто из наших поэтов не был еще так скуп на слова и выраженья, как Пушкин, так не смотрел осторожно за самим собой, чтобы не сказать неумеренного и лишнего, пугаясь приторности того и другого".

Решительно отметая толкования записных критиков, искажавших религиозный облик Пушкина, Гоголь в письме к графу Александру Петровичу Толстому, будущему обер-прокурору Св. Синода, убедительно показывает истинное лицо Пушкина-христианина. Вот выдержка из этого письма:

"...Некоторые стали печатно объявлять, что Пушкин был деист, а не христианин; точно как будто бы они побывали в душе Пушкина, точно как будто бы Пушкин непременно обязан был в стихах своих говорить о высших догмах христианских, за которые и сам святитель Церкви принимается не иначе, как с великим страхом, приготовя себя к тому глубочайшей святостью своей жизни. По-ихнему, следовало бы все высшее в христианстве облекать в рифмы и сделать из того какие-то стихотворные игрушки. Пушкин слишком разумно поступал, что не дерзал переносить в стихи того, чем еще не проникалась вся насквозь его душа, и предпочитал лучше остаться нечувствительной ступенью к высшему для всех тех, которые слишком отдалились от Христа, чем оттолкнуть их вовсе от христианства такими же бездушными стихотворениями, какие пишутся теми, которые выставляют себя христианами. Я не могу даже понять, как могло прийти в ум критику печатно, в виду всех, возводить на Пушкина такое обвиненье, что сочинения его служат к развращению света, тогда как самой цензуре предписано, в случае если бы смысл какого сочинения не был вполне ясен, толковать его в прямую и выг