Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника


СМЕРТЬ ГЕРОЯ




Викас Сваруп

Вопрос – ответ

 

 

Вопрос – ответ

 

Моим родителям, Виноду и Индре Сваруп, а также покойному прадедушке Шри Ягадишу Сварупу

 

ПРОЛОГ

 

Меня арестовали. За победу в телевикторине.

Прошлой ночью. В такую темень явились, когда последняя дворняга под кустом дрыхнет. Взломали дверь, надели наручники и повели меня к джипу с красной мигалкой.

Без шума, без крика. Никто из местных и носа не высунул из своей лачуги. Только старый сыч заухал на ветвях тамаринда.

Аресты в Дхарави – дело привычное, как воры‑карманники в пригородном поезде. Дня не пройдет, чтобы какого‑нибудь бедолагу не забрали в участок. Некоторых полицейские волокут силком, а те вопят и брыкаются всю дорогу. Другие уходят по‑тихому. Те, кто догадывается, даже ждут ареста; такие облегченно вздыхают, увидев джип с красной мигалкой.

Я бы тоже мог вопить и брыкаться. Доказывать свою невиновность, перебудить соседей. Да что толку? Местные и пальцем не шевельнули бы в мою защиту. Ну, выползли бы, протирая мутные глаза, насладились бы спектаклем, обменялись бы избитыми фразами типа «Еще одного забрали» и, широко зевая, вернулись бы спать. Мое исчезновение из величайшей в Азии трущобы никоим образом не повлияет на их жизни. Наутро, как всегда, выстроится та же очередь за водой, и каждый будет лезть вперед, чтобы к семи тридцати успеть на пригородный поезд.

Никто и не задумается, за что меня, собственно, взяли. Верите ли, даже я не ломал над этим голову, когда среди ночи хлипкая дверь затрещала под ударами. Когда вся твоя жизнь проходит «вне закона», то есть на грани полной нищеты, когда сражаешься за каждый клочок земли на городском пустыре и занимаешь очередь даже за дерьмом, арест превращается в нечто неизбежное. Так и ждешь: в конце концов кто‑нибудь выпишет ордер, и за тобой приедет джип с красной мигалкой.

Найдутся люди, которые скажут, что я сам накликал беду, ввязавшись в эту викторину. И, тыкая в меня пальцами, напомнят слова местных старейшин: мол, никому не дозволено пересекать черту, отделяющую богатеев от бедняков. Ну в самом деле, с какой стати понесло меня, официанта без гроша в кармане, участвовать в мозголомке? Голова не тот орган, которым нам положено пользоваться, в отличие от рук и ног.

Но если б они только видели, как я отвечал!.. Жаль, передача еще не вышла в эфир. Хотя слухи уже просочились. Говорят, я что‑то там выиграл. Вроде как в лотерею. Узнав такую новость, товарищи‑официанты закатили для меня крутую вечеринку в ресторане. Мы пели, плясали, пили до поздней ночи. В первый раз на ужин была не дрянная стряпня от Рамци; нет, мы заказывали куриный бириани[1]и сикх‑кебаб[2]из пятизвездочной гостиницы на Марин‑драйв.[3]Бармен, дрожа от волнения, предложил мне руку и сердце дочери. Ворчун‑хозяин, и тот благосклонно улыбался и даже, представьте, выдал вашему покорному слуге давно задолженную зарплату. В ту ночь он не обзывал меня тупым ублюдком. Или паршивой собакой.

А теперь вот Годбоул обзывает и так, и похлеще. Сижу, скрестив ноги, в камере размером шесть на десять футов, напротив ржавой железной двери, смотрю, как сквозь маленькое квадратное окно с решеткой падает пыльный солнечный луч. Здесь жарко и влажно. По полу размазаны остатки перезрелого манго, над ними жужжат мухи. Грустный таракан пытается влезть на мою ногу. Меня начинает пробирать голод. В желудке ноет.

Наверное, скоро меня во второй раз отведут на допрос. И вот после бесконечного ожидания за мной приходят. Да не кто‑нибудь, а сам инспектор.

Годбоул не очень стар, где‑то за сорок. Голова у него лысеет, зато усы на круглом лице – как руль от велосипеда. Когда он грузно топает по коридору, упитанный живот нависает над брюками цвета хаки. «Чертовы мухи», – бранится инспектор, замахиваясь на ту, что кружит над самым лицом. И не попадает.

Годбоул сегодня явно не в настроении. Злят его не только мухи, но и жара. Со лба стекают ручьи пота. Инспектор утирается рукавом. Больше всего слугу закона сердит мое имя.

– Рама Мохаммед Томас, что за бред? Все религии намешали в кучу! Или мамаша так и не разобралась, кто твой отец? – в который раз горячится он.

Пропускаю оскорбление мимо ушей. Привык уже.

Констебли перед кабинетом для допросов вытянулись по стойке «смирно». Верный знак: внутри находится важная персона. Еще с утра они жевали паан[4]и обменивались грязными шуточками. Годбоул буквально заталкивает меня в кабинет, где у настенного плаката, отображающего количество убийств и похищений за год, стоят двое мужчин. Одного из них – длинноволосого, словно женщина или рок‑звезда, – я помню, он присутствовал на записи телевикторины, передавал ведущему команды через наушник. Второй – белый и лысый – мне совершенно незнаком. На нем розовато‑лиловый костюм и яркий оранжевый галстук. Только белые носят костюмы в такую удушливую жару.

Вентилятор наверху работает в полную силу, однако воздух почти не колышется, ведь окна‑то нет. Зной поднимается от беленых стен и зависает под низким деревянным потолком. Из обстановки здесь только проржавленный стол посередине и три стула вокруг него. С длинной тонкой балки, что делит комнату на две равные части, точно над столом свисает металлический абажур.

Годбоул представляет меня белому незнакомцу, будто инспектор манежа, объявляющий выступление дрессированного льва:

– Вот и он, сэр. Рама Мохаммед Томас.

Тот промокает лоб носовым платком и разглядывает меня, как обезьянку неизвестной породы.

– Явился наш прославленный победитель! Признаться, он выглядит старше, чем я думал.

Сообразить бы, что у него за акцент. Пожалуй, этот гнусавый выговор я слышал из уст богатых туристов, приезжавших в Агру из дальних мест вроде Бостона и Балтимора.

Американец присаживается. У него темно‑синие глаза и розовый нос. Зеленые вены на лбу напоминают ветви деревьев.

– Здравствуйте, – обращается он ко мне. – Я Нейл Джонсон, представитель «Нью эйдж телемедиа» – компании, которая лицензировала телевикторину. А это Билли Нанда, продюсер.

Молчу. Обезьянки не разговаривают. Тем более по‑английски.

Американец поворачивается к Нанде:

– Он ведь понимает наш язык?

– С какой стати? – возмущается тот. – Нейл, вы в своем уме? Господи, он же тупой официант в захолустном ресторане!

Воздух прорезает вой приближающейся сирены. В кабинет вбегает констебль, шепчется с Годбоулом. Инспектор пулей вылетает наружу, возвращается в обществе низкорослого дородного человека в форме высшего полицейского чина и широко улыбается, выставляя напоказ желтые зубы.

– Мистер Джонсон, прибыл комиссар Сахиб.

Американец поднимается с места.

– Спасибо, что приехали, комиссар. Полагаю, вы уже знакомы с Билли.

Тот важно кивает.

– Я сразу же отправился в путь, как только получил сообщение от министра.

– Ах да… Он же старый друг мистера Михайлова.

– Итак, чем могу быть полезен?

– Комиссар, ваша помощь нужна «КХМ».

– «КХМ»?

– Сокращение от «Кто хочет стать миллиардером?».

– А что это?

– Телевикторина, которую наша компания недавно запустила в тридцати пяти странах. Реклама расклеена по всему Мумбаи, видели?

– Не обращал внимания. А почему миллиардером?

– Почему бы нет? Вы ведь смотрели «Кто хочет стать миллионером?»?

– А как же, «Каун банега кроперати»! Вся страна с ума сходила. В нашей семье не пропускали ни одной передачи.

– Скажите, что заставляло вас смотреть?

– Ну… интересно же.

– Теперь подумайте, сохранился бы ваш интерес, составляй выигрыш не миллион, а десять тысяч?

– Э‑э… Пожалуй, нет.

– Именно. Видите ли, больше всего на свете людей волнует не секс, а деньги. Чем выше ставка, тем сильнее страсти.

– Понятно. И кто ваш ведущий?

– Лицо программы – Прем Кумар.

– Прем Кумар? Второсортный актер? Он и вполовину не так популярен, как Амитабх Баччан[5]из «Кроперати».

– Догонит, не волнуйтесь. Конечно, отчасти мы были вынуждены взять его как владельца двадцати девяти процентов акций в индийской дочерней компании «Нью эйдж телемедиа».

– Начинаю улавливать. Ну а при чем здесь этот парень, как бишь его, Рама Мохаммед Томас?

– Он принимал участие в съемках пятнадцатой передачи.

– И?

– И разгадал все двенадцать вопросов. То есть выиграл миллиард рупий.

– Не может быть! Шутите?

– Нет, не шучу. Мы удивились не меньше вашего. Этот юноша сорвал величайший джек‑пот в истории. Передачу еще не выпускали в эфир, так что в курсе немногие.

– Ладно. Раз вы говорите «выиграл», значит, выиграл. Так в чем загвоздка?

Джонсон медлит с ответом.

– Можно нам с Билли потолковать с вами наедине?

Комиссар машет рукой в сторону инспектора. Годбоул мрачно смотрит на меня и выходит. Я остаюсь, но этого никто не замечает. Что такое простой официант? Ему даже не полагается понимать по‑английски.

– Хорошо. Говорите, – произносит Сахиб.

– Видите ли, комиссар, мистер Михайлов не в состоянии выплатить подобную сумму прямо сейчас.

– Так зачем обещал, если на то пошло?

– Ну… Назовем это коммерческой уловкой.

– Погодите, все равно не понимаю. Уловка или нет, но ваша программа станет лишь популярнее, разве не так, если кто‑нибудь получит главный выигрыш? Помню, каждый раз, когда в «Кто хочет стать миллионером?» участник побеждал, число зрителей удваивалось.

– Все дело во времени, комиссар, во времени. Программы вроде нашей не могут полагаться на случай, на то, как масть ляжет. Здесь без расчета нельзя. По нашему расписанию победитель должен был появиться месяцев через восемь, когда доходы от рекламы возместят нам большую часть вложений. И вот этот самый Томас разрушил все планы!

Комиссар кивает:

– Ладно, что вы от меня хотите?

– С вашей помощью мы думаем доказать, что он смошенничал. Парень бы не ответил на все двенадцать вопросов, если бы не имел сообщника. Сами посудите. В школе он сроду не учился, даже газет не читал. Невозможно, чтобы такой человек честным путем сорвал главный приз.

– Э‑э… Всякое бывает. – Сахиб чешет в затылке. – Случается, необразованные мальчишки с возрастом превращаются в гениев. Разве Эйнштейна не выбросили в свое время из средней школы?

– Послушайте, господин комиссар, сейчас вы увидите, что перед нами никакой не Эйнштейн.

Джонсон делает жест Нанде. Тот приближается, проводит пальцами по густым волосам и обращается ко мне на хинди:

– Мистер Рама Мохаммед Томас, раз уж вы показали себя столь блестящим игроком, можно попросить вас подтвердить свои познания прямо здесь? Итак, еще одна короткая викторина. Задания очень просты, любой человек среднего интеллекта в состоянии с ними справиться.

Тут он усаживает меня на стул.

– Готовы? Вопрос первый. Назовите современную валюту Франции. Варианты: a) доллар, b) фунт, c) евро и d) франк.

Я молчу. Внезапно комиссар замахивается и сильно хлещет меня по щеке.

– Оглох ты, что ли, ублюдок? Отвечай, а то зубы пересчитаю!

Нанда принимается скакать точно сумасшедший или рок‑звезда.

– Пожааааалста, нельзя ли вести себя цивилизованнее? – блеет он и смотрит на меня. – Ну, каков ответ?

– Франк, – угрюмо говорю я.

– Неверно. Правильный вариант: евро. Ладно, задание второе. Кто первым из людей ступил на поверхность Луны? Был ли это: a) Эдвин Алдрин,[6]b) Нейл Армстронг, c) Юрий Гагарин или d) Джимми Картер?

– Не знаю.

– Это был Нейл Армстронг. Вопрос номер три. Пирамиды расположены: a) в Нью‑Йорке, b) в Риме, c) в Каире или d) в Париже?

– Не знаю.

– В Каире. Задание четвертое. Кто сейчас президент Америки? Варианты: a) Билл Клинтон, b) Колин Пауэлл, c) Джон Керри и d) Джордж Буш.

– Не знаю.

– Президент Америки – Джордж Буш. Сожалею, мистер Томас, вы ни разу не ответили правильно. – Обернувшись к Сахибу, Нанда переходит на английский: – Видите? Я же предупреждал, он полный тупица. Значит, его победа – жульничество чистой воды.

– Но вы хоть представляете, как он это проделал? – интересуется комиссар.

– В том‑то и сложность. Эксперты отсматривали запись передачи чуть не под микроскопом – ни единой зацепки. Однако в конце концов что‑нибудь непременно вылезет наружу.

От голода у меня сводит не только желудок, но и горло. Голова начинает кружиться. Перегибаюсь пополам и захожусь кашлем.

Лысый американец Джонсон резко разворачивается в мою сторону.

– Помните, господин комиссар, тот случай несколько лет назад, в Лондоне? Ну, когда армейский майор выиграл главный приз передачи «Кто хочет стать миллионером?»? Компания отказалась платить. Полиция провела расследование, и вскоре мошенник сознался. Он вступил в сговор с профессором, который подавал ему сигналы условным кашлем. Наверняка мы имеем дело с чем‑то похожим.

– Так, может, проверить запись насчет посторонних шумов в зале?

– Не стоит, уже проверено. Все чисто. Очевидно, парень пользовался другими подсказками.

– Вибрация пейджера или мобильника?

– Нет. Никаких приборов на нем не было. К тому же ни пейджеры, ни сотовые в студии не работают.

Сахиба озаряет новая догадка.

– А что, если у него в голове имплантирован кристалл памяти?

Джонсон вздыхает.

– Боюсь, господин комиссар, вы насмотрелись научно‑фантастических фильмов. Впрочем, что бы там ни было, ваша задача – помочь нам выяснить всю подноготную. Нам неизвестно, кто его сообщник. Мы не представляем, как он подавал сигналы. Но я на сто процентов уверен: парень смухлевал.

– А вы не думали откупиться? – с надеждой предлагает собеседник. – Я хочу сказать, может, он и не в курсе, сколько нулей у миллиарда. Подбросьте голодранцу пару тысяч рупий, и пусть радуется.

Врезать бы ему по почкам, этому комиссару!.. Положа руку на сердце, до участия в викторине я и впрямь не знал, сколько это – миллиард. Но теперь‑то знаю. И намерен биться за свой выигрыш. Со всеми девятью нулями.

Ответ американца Джонсона меня успокаивает.

– На это пойти никак нельзя. Тогда мы будем уязвимы перед законом. Видите ли, он либо честно победил, либо сплутовал. То есть либо миллиард, либо тюрьма. С вашей поддержкой мы надеемся добиться второго, потому что третьего не дано. Мистера Михайлова хватит удар, заставь его кто‑нибудь раскошелиться на такую сумму.

Комиссар глядит лысому прямо в глаза.

– Понимаю, к чему вы клоните, – произносит он, растягивая слова. – Но мне‑то какой интерес ввязываться?

Джонсон будто по сигналу подхватывает Сахиба за локоть и ведет в дальний угол. Мужчины приглушенно переговариваются. До меня долетают лишь два слова: «десять процентов». Комиссар заметно оживляется.

– Согласен, мистер Джонсон. Считайте, все уже сделано. А теперь не мешает потолковать с Годбоулом.

Вызывают инспектора.

– Годбоул, вам удалось из него что‑нибудь вытянуть? Тот бросает на меня злобный взгляд.

– Ничего, комиссар Сахиб. Ублюдок заладил одно и то же: он, дескать, знал ответы. Ему, мол, повезло.

– Повезло, значит? – щерится лысый американец.

– Да, сэр. Но мы еще не применяли допросы третьей степени. А то бы он уже пел канарейкой. Позвольте, сэр, и я вытрясу имена сообщников, не успеете глазом моргнуть.

Комиссар смотрит на Джонсона и Нанду.

– Не возражаете?

Продюсер энергично трясет головой, мотая длинными волосами.

– Вот еще. Никаких истязаний. Газетчики уже пронюхали об аресте. Стоит им узнать о плохом обращении с узником – и нам крышка. У меня и так забот по горло, не хватало только поцапаться с чертовыми защитниками гражданских прав.

Комиссар отечески хлопает его по спине.

– Билли, с каких это пор вы превратились в американца? Не тревожьтесь, Годбоул – мастер своего дела. На теле не останется следов.

От желчи мой правый бок раздувается, точно тяжелый воздушный шар. Хочется сблевать на пол. Сахиб подходит к выходу.

– Годбоул, мы с джентльменами пока удалимся, но к завтрашнему утру я желаю знать имя сообщника и все подробности. Любой ценой выбейте из него нужные сведения. Но поосторожнее. Имейте в виду, от этого зависит ваше продвижение по службе.

– Спасибо, сэр. – Инспектор сверкает искусственной улыбкой. – Не беспокойтесь, сэр. Когда я с ним разберусь, парень сознается и в убийстве Махатмы Ганди.

А в самом деле, кто его убил? Помню только, перед самой смертью он крикнул: «Иду к тебе, Рама!» Я еще удивился: это же мое имя! И отец Тимоти терпеливо растолковал, что Махатма призывал индуистского бога Раму, изгнанного в джунгли на четырнадцать лет.

Между тем Годбоул, проводив комиссара и его спутников, врывается в кабинет, захлопывает за собой дверь и, тыча в меня пальцем, тяжело сопит:

– Ну, все, засранец, раздевайся!

 

Острая пульсирующая боль истекает из каждой поры на коже. Мои руки привязаны к балке шершавой бечевкой. Деревяшка расположена в девяти футах над полом, так что ноги болтаются в воздухе. Такое ощущение, будто конечности отрывают от тела. Я совершенно голый. Ребра торчат наружу, как у голодающего ребенка из Африки.

Годбоул издевается надо мной больше часа – и до сих пор не закончил, каждые полчаса меняя орудия пытки. Сперва загнал мне в задний проход палку, намазанную красным чилийским перцем. Казалось, внутри ползает обжигающая змея. Я извивался, давясь от боли. Потом он сунул мою голову в ведро с водой и держал там, пока легкие чуть не взорвались. Я фыркал, задыхался и почти утонул.

Теперь инспектор сжимает в руках провод под напряжением, словно бенгальский огонь на Дивали.[7]Пританцовывая, как пьяный боксер, инспектор внезапно бросается на меня и тычет проводом в левую ступню. Электрический ток пылающим ядом простреливает все мое тело.

Годбоул вопит:

– Говори, ублюдок! Ну, как ты победил в телешоу? Кто подсказывал ответы? Сознайся, и мучения кончатся. Получишь хороший горячий обед. Можешь даже пойти домой.

Но дом – это далеко и нереально. А уж от горячего меня сразу стошнит. Если долго не есть, голод съеживается и умирает, оставляя после себя лишь тупую боль в подложечной ямке.

Накатывает первая волна тошноты. Начинаю терять сознание. Сквозь густой туман вижу высокую женщину с развевающимися волосами. Ветер воет за ее спиной, и длинные локоны, черные как смоль, закрывают лицо. На женщине белое сари из тонкой ткани, которая полощется и трепещет подобно легкому воздушному змею. «Сын мой… – плачет она, воздевая руки. – Сыночек… Что они с тобой делают?»

– Мама! – кричу я и рвусь к ней через пропасть из тумана и мглы.

Однако инспектор грубо хватает меня за воротник. Отчаянно перебираю ногами, ни на шаг не приближаясь к цели. Годбоул бьет меня, и дурнота отпускает.

Инспектор вновь протягивает черную ручку без колпачка. Перо отливает золотом. На кончике поблескивают синие чернила.

– Подписывай! – требует Годбоул.

Бумага составлена очень просто. «Я, Рама Мохаммед Томас, настоящим подтверждаю, что десятого июля принимал участие в телешоу „Кто хочет стать миллиардером?“ и признаюсь, что ради победы прибегнул к мошенничеству. Я не знал ответов на все вопросы. Настоящим отказываюсь претендовать на главный, а также любой другой выигрыш и прошу прощения. Я пишу это заявление в трезвом уме и здравой памяти, без какого‑либо нажима с чьей‑либо стороны. Подпись: Рама Мохаммед Томас».

Можно не сомневаться: еще немного, и я сделаю так, как он хочет. Долго не выдержу. Меня всегда учили не перечить полиции. Уличные мальчишки, подобные мне, находятся в самом низу пищевой цепочки. Выше нас – мелкие преступники вроде карманников. Над ними – ростовщики с вымогателями. Потом идут мафиози, потом – крупные дельцы, но выше всех – констебли. В их руках – инструменты власти в чистом ее виде. Полиции никто не указ – как призвать к порядку служителя порядка? Так что я, конечно, поставлю подпись. Через полсотни затрещин. Через пять, от силы шесть ударов током.

Внезапно из коридора доносится какой‑то шум. Кричат констебли. Кто‑то говорит на повышенных тонах. Дверь вздрагивает и с грохотом распахивается. В кабинет врывается молоденькая женщина, стройная, среднего роста. У нее изящно выгнутые брови и красивые зубы. В середине лба – крупная синяя бинди.[8]Одежда состоит из белого камеез,[9]синей дупатты[10]и кожаных сандалий. В незнакомке явно есть что‑то мистическое.

Годбоул настолько растерян, что прикасается проводом к собственной руке и взвизгивает от боли. Он готов уже вытолкать непрошеного гостя взашей, но вдруг понимает: перед ним дама.

– Кто вы такая, черт побери? Почему врываетесь без спроса? Не видите, я занят!

– Меня зовут Смита Шах, – невозмутимо сообщает женщина. – Я адвокат мистера Рамы Мохаммеда Томаса.

И, посмотрев на меня, поспешно отводит глаза.

Инспектор ошарашен. Он даже не замечает моего изумления. Впервые вижу эту Смиту Шах. У меня и на такси‑то не хватит, не то чтобы нанять защитника.

– Простите? – хрипит Годбоул. – Вы сказали – адвокат?

– Да. И все, что сделали с моим клиентом, неприемлемо и абсолютно противозаконно. Я требую прекратить подобное обращение. Согласно параграфам триста тридцатому и триста тридцать первому уголовного кодекса Индии, он имеет право подать в суд. Немедленно предоставьте бумаги на его арест. Я вижу, никто не ведет протокол допроса. И обвинение не было предъявлено в надлежащем порядке, как требует двадцать вторая статья конституции. К тому же вы нарушили параграф пятидесятый уголовного кодекса. Теперь, если у вас нет официального ордера, я забираю клиента для личной консультации.

– Э‑э… мммм… Я… Я должен поговорить с комиссаром. Погодите минутку, – вот и все, что удается выдавить из себя Годбоулу.

Он беспомощно смотрит на женщину, качает головой и выскальзывает из кабинета.

Я впечатлен. Никогда не подозревал, что адвокаты наделены такой властью над полицейскими. Придется пересмотреть пищевую цепочку.

Не знаю, когда именно инспектор вернулся и что сказал непрошеной защитнице или что она ему сказала: я отключился раньше. От боли, голода и счастья.

 

Сижу на кожаном диване. В руках дымится чашка чая. Квадратный стол усеян газетами, которые придавлены стеклянным пресс‑папье и красной настольной лампой. Стены покрашены в цвет гвоздики. Кругом висят свидетельства и дипломы в рамках. На полках выстроились толстые черные книги с позолоченными буквами на корешках.

Смита возвращается с тарелкой и стаканом. Пахнет едой.

– Вы, должно быть, голодны. Я принесла немного салата и колу. Это все, что нашлось в холодильнике.

Ловлю ее за руку. Ладонь теплая и чуть влажная.

– Спасибо.

Я до сих пор не ведаю, как и почему она очутилась в полиции. Говорит, прочла об аресте в газетах и примчалась, как только смогла. И вот я у нее дома, в Бандре. Лучше не любопытствовать, когда и зачем эта женщина привезла меня сюда. Чудо есть чудо, и не нужно вопросов.

Принимаюсь за угощение, так что за ушами трещит. Набрасываюсь на чапати. Уписываю салат. Выпиваю всю колу. Ем, пока глаза не лезут из орбит.

 

Поздний вечер. Я уже покушал и поспал. Сижу на большой кровати с голубым покрывалом. У моей бывшей хозяйки, кинодивы Неелимы Кумари, спальня была другая. Вместо зеркал и полок, уставленных наградами, тут книги и огромный плюшевый мишка со стеклянными глазами. Зато есть такой же телевизор «Сони» и даже DVD‑плейер.

На краю постели сидит Смита, в руках у нее диск.

– Смотри, я раздобыла копию записи с твоего телешоу. И мы с тобой изучим его самым тщательным образом. Тебе придется в точности рассказать мне, как было дело, почему ты ответил на все вопросы. Но говорить нужно только правду.

– Правду?

– Даже если ты обманул их, мое дело – защищать. Твои слова не будут использованы против тебя в суде.

В голову закрадываются первые сомнения. Не слишком ли все хорошо, чтобы оказаться правдой? Уж не Джонсон ли подмазал эту женщину, чтобы вытянуть позорное признание? Можно ли ей доверять?

Пора принимать решение. Достаю из кармана монетку в одну рупию. Орел – иду на сотрудничество. Решка – делаю ручкой.

Монетка взлетает в воздух. Орел.

Я спрашиваю:

– Знаешь Альберта Фернандеса?

– Нет. А кто это?

– У него подпольная фабрика в Дхавари. Выпускает застежки к ремешкам от часов.

– Ну и?

– Он любит резаться в «матка».

– «Матка»?

– Запрещенная карточная игра.

– Понятно.

– Так вот, Альберт Фернандес любит резаться в «матка», и в прошлый вторник случилось что‑то поразительное.

– Что же?

– Он выиграл пятнадцать раз кряду. Представляешь? Загреб за вечер пятьдесят тысяч рупий.

– Ну и что? Не вижу связи.

– Разве? Ему повезло в карты. Мне повезло на шоу.

– Хочешь сказать, что ты по чистой случайности двенадцать раз выбрал верный вариант?

– Нет. Ответы‑то я знал.

– Ты знал ответы?

– Да. На каждый из вопросов.

– Тогда при чем здесь удача?

– Так ведь они спрашивали только то, что я твердо мог сказать!

Выражение на ее лице говорит мне все. Не в силах терпеть, я разражаюсь печальной и гневной тирадой:

– Понимаю, о чем ты думаешь. Годбоул тоже удивлялся, с чего меня понесло на ту викторину. Ты тоже считаешь меня способным лишь подносить жареного цыпленка да разливать за стойкой виски. Живи как собака и сдохни как насекомое. Верно?

– Нет, Рама. – Она берет меня за руку. – Этого я никогда не подумаю. Но ты пойми. Я собираюсь тебе помочь и должна уяснить, каким образом ты добился выигрыша. Честно говоря, понять трудно. Боже, да я сама не ответила бы на половину вопросов.

– Те, у кого нет денег, тоже умеют задавать вопросы. Держу пари, если бы викторину устроил бедняк, любой богач провалился бы на первом же туре. Пусть я не в курсе, какая валюта во Франции, но без запинки отвечу, сколько денег задолжал Шалини Таи соседу‑заимодавцу. Понятия не имею, кто первым ступил на Луну, зато легко скажу, кто в Дхавари выпустил первый пиратский DVD. Ну‑ка попробуй, разгадай мою викторину!

– Послушай, Рама, не горячись. Я не собиралась тебя обидеть. Наоборот, хочу помочь. Если ты не врал, объясни, откуда взял ответы.

– Не могу.

– Почему?

– А ты замечаешь каждый свой вдох и выдох? Нет. Но при этом знаешь, что дышишь? Вот и я знал. Хотя не учился в школе. И не читал книг.

– Получается, мне нужно выслушать историю твоей жизни, чтобы докопаться до истины?

– Может, и так.

Смита кивает.

– Значит, вот он, ключ к разгадке. В конце концов, на викторинах проверяются не столько познания, сколько память. – Она оправляет голубую дупатту и смотрит мне прямо в глаза. – Итак, я готова выслушать твои воспоминания. Можешь начать с самого начала.

– В смысле с рождения?

– Нет. С первого вопроса. Но прежде пообещай мне, Рама Мохаммед Томас, говорить одну правду.

– То есть, как выражаются в кино, «правду, только правду, и ничего, кроме правды»?

– Именно.

Я испускаю глубокий вздох.

– Хорошо, обещаю. А где же книга для присяги? Сойдет любая: Бхагавадгита, Библия, Коран.

– В этом нет необходимости. Я твой свидетель. А ты – мой.

Смита достает из футляра блестящий диск и вставляет его в DVD‑плейер.

 

ТЫСЯЧА РУПИЙ:

СМЕРТЬ ГЕРОЯ

 

Отзвенел третий звонок. Пурпурный занавес готов подняться. Огни потихоньку гаснут, лишь красные буквы «ВЫХОД» продолжают мерцать горячими угольями в полумраке зала. Продавцы поп‑корна и прохладительных напитков неторопливо расходятся. Салим и я занимаем свои места.

Салим – мой лучший друг. Это первое, что вам следует знать о нем. Второе – он обожает хинди‑кино.[11]Правда, не все. Лишь то, в котором играет Армаан Али.

Говорят, вначале был Амитабх Баччан. За ним пришел Шахрукх Кхан. Теперь вот – Армаан Али. Верховный киногерой. Тот, из‑за кого трепещут сердца миллионов.

Салиму нравится Армаан. Точнее, парень преклоняется перед ним. Из тесной комнатушки моего друга в чоуле[12]сделан храм. Стены обклеены всевозможными плакатами, изображающими знаменитого актера. Армаан в кожаной куртке. Армаан на мотоцикле. Армаан без рубашки, с обнаженной волосатой грудью. Армаан с пистолетом. Армаан в седле. Армаан в бассейне в окружении красавиц.

Мы сидим в первом ряду бельэтажа в кинотеатре Бандры под названием «Регал токиз». А‑двадцать один и А‑двадцать два. Вообще‑то это не наши места. На билетах не написано: «БЕЛЬЭТАЖ, цена сто пятьдесят рупий». Там сказано: «ПАРТЕР, двадцать пять р.». Но билетер сегодня в духе – расщедрился, позволил наслаждаться видом сверху, партер‑то все равно пустой. Даже на балконе почти безлюдно. На рядах перед нами не больше двух дюжин людей.

Обычно мы с другом занимаем места в партере. Там удобнее свистеть и улюлюкать. Салим убежден: близость к экрану затягивает в мир фильма. По его словам, достаточно протянуть руку – и коснешься любимого героя. Можно пересчитать вены на его бицепсах, увидеть, как сверкают белки его зеленовато‑карих глаз, различить еле заметную щетину на раздвоенном подбородке и даже крохотную черную родинку на точеном носу.

Я не в таком уж восторге от Армаана Али. По‑моему, он в каждом фильме играет одинаково. Но мне тоже нравится быть в первых рядах, как можно ближе к гигантскому экрану. Отсюда грудь героини кажется объемнее.

Занавес поднят, и мерцающее полотно оживает. Вначале идет реклама. Четыре частных ролика и один правительственный. Нам растолковывают, как добиться блестящих успехов в учебе и стать чемпионом по крикету, поедая на завтрак хлопья «Корн флейкс». Как ездить на быстрых машинах и завоевывать роскошных девчонок, используя «Спайс колон» («У Армаана такой же!» – восклицает Салим.). Как достичь повышения и носить одежду, сияющую белизной, с помощью «Рома соуп». Как жить по‑королевски, попивая виски «Ред энд уайт». И как умереть от рака, выкуривая по нескольку сигарет в день.

После роликов – короткая пауза: меняют бобины с пленкой. На широком экране вспыхивает сообщение, из которого мы узнаем, что фильм отснят на семнадцати бобинах и что полная длина пленки – четыре тысячи шестьсот тридцать девять метров пятнадцать сантиметров. Сертификат, как всегда, подписала некая миссис М. Кейн, председатель совета цензоров. Салим постоянно спрашивает меня об этой леди. Завидует по‑черному. Ведь она смотрит фильмы с Армааном раньше всех.

Начинаются титры. Мой друг знает каждого, кто принимал участие в съемках: костюмера, парикмахера‑стилиста, гримера. Салим помнит, как зовут главного технического консультанта, продюсера, звукорежиссера и всех до единого ассистентов. Он не силен в английском, однако буквы читает хорошо, даже маленькие. Парень смотрел картину восемь раз и так понемногу выучил имена. Но видели бы вы сейчас его сосредоточенное лицо – ни дать ни взять зритель на главной премьере, прикупивший билет у спекулянтов!

Спустя две минуты на сцене появляется великий Армаан Али – выпрыгивает из белого с синим вертолета. Глаза Салима загораются тем же простодушным восторгом, как и год назад, когда он впервые увидел своего героя. Лицом к лицу.

 

Мой друг влетает в комнату и валится ничком на постель.

– Салим! – пугаюсь я. – Салим!.. Да что стряслось‑то? Почему ты так рано?

Переворачиваю парня на спину. Тот смеется.

– Сегодня произошло невероятное! Это самый счастливый день в моей жизни, – заявляет он.

– Говори же! Ты выиграл в лотерею?

– Нет. На свете есть вещи получше. Я встретил Армаана Али.

Он задыхается от восторга, но слово за словом я вытягиваю из друга эту историю. Салим заметил своего любимого актера, совершая обычный объезд по Гаткопару. Мужчина как раз выходил из «мерседеса», направляясь к пятизвездочной гостинице. Мой друг проезжал мимо – вез упаковку с ленчем последнему заказчику. Увидев кинозвезду, он выскочил из набирающего скорость автобуса, едва не угодил под колеса «марути»[13]и бросился вслед за кумиром. Но тот уже вращал стеклянную дверь гостиницы. На входе растрепанного парнишку остановил высокий и крепкий охранник в униформе.

– Армаан! – в отчаянии завопил бедняга, пытаясь привлечь внимание актера.

О счастье! Тот услышал крик, замер и обернулся. Их взоры встретились. Кумир неуловимо улыбнулся, еле заметно кивнул и ушел в глубь фойе. Салим позабыл обо всем на свете и бросился домой, ко мне, чтобы огорошить меня потрясающей вестью. Последний клиент в этот день так и остался без ленча.

– Ну, отличается он от того, что мы видели в кино? – допытываюсь я.

– Нет, – мотает головой мой друг. – В жизни Армаан даже лучше, выше и красивее. Мечта моей жизни – пожать ему руку хотя бы однажды. Я бы, наверное, месяц не притронулся к мылу после такого.

Пожалуй, это здорово – иметь простую незамысловатую мечту. К примеру, о том, чтобы пожать руку кинозвезде.

 

А между тем на экране вышеупомянутая длань сжимает пистолет, наставленный на троих полицейских. В этом фильме Армаану досталась роль гангстера. Бандита с золотым сердцем, который обирает богатых и наделяет бедных. По ходу дела он влюбляется в героиню, сыгранную подающей надежды актрисой по имени Прия Капур, поет шесть песен, а также исполняет желание любимой матери, взяв ее с собой в паломничество к храму Ваишно Деви.[14]Вот по крайней мере что мы успеваем увидеть до перерыва.

Зрители в партере приветствуют выход Прии Капур улюлюканьем. Высокая привлекательная актриса несколько лет назад завоевала титул «Мисс Мира». Ее тело напоминает классические статуи красавиц. Налитая грудь, тонкая талия. В последнее время она стала моей любимицей. В фильме Прия часто дует губки и без конца повторяет комику: «Заткнись». Мы хохочем до слез.

– Ну хорошо, твоя мечта пожать Армаану руку, – обращаюсь я к Салиму. – А он‑то мечтает о чем‑нибудь, как думаешь? У этого парня есть все – смазливость, слава, счастье.

– Ошибаешься, – мрачнеет мой друг. – У него нет Урваши.

 

Газетчики наперебой трезвонят о разрыве кинозвезды с любимой девушкой после девяти месяцев головокружительного романа. Носятся слухи, что сердце Армаана разбито. Согласно всеобщей молве, бедняга не ест и не пьет. Вроде бы даже готов наложить на себя руки. Зато Урваши Рандхава вернулась к оставленной карьере модели.

Мой друг рыдает. Лицо у него красное и мокрое от слез. Парень не прикасался к еде целый день. Стеклянная рамочка в виде сердца, куда он вклеил снимок Армаана в обнимку с любимой (потратив на это дорогое удовольствие половину скудной зарплаты), валяется на полу. Она разбита на сотню осколков.

– Послушай, Салим, ты ведешь себя как маленький, – утешаю я. – Ведь уже ничего не поделаешь.

– Если б мы только могли побеседовать! Я бы его утешил. Взял бы за руку и дал выплакаться на моем плече. Говорят, от этого на сердце становится легче.

– А что изменилось бы? Урваши‑то к нему не вернется.

Друг изумленно поднимает глаза:

– Полагаешь, мне нужно с ней объясниться? Переубедить? А что, вдруг получится? Я скажу ей, что разрыв – большая ошибка. Что Армаан грустит и сокрушается…

Неодобрительно качаю головой. Не хватало еще, чтобы он метался по Мумбаи в поисках ветреницы Урваши.

– Незачем тебе совать нос в чужие дела. Не принимай их заботы близко к сердцу, Салим. Армаан Али – взрослый мужчина, сам разберется.

– Тогда я хотя бы сделаю ему подарок.

Мой друг уходит в лавку, покупает тюбик «Февикола» и принимается склеивать рамку. Работа занимает целую неделю, зато украшение снова цело. И только паутина расходящихся черных штрихов напоминает о случившейся беде.

– Это символ, – радуется Салим. – Даже разбитое сердце можно заново склеить. Обязательно пошлю Армаану.

– Вместе с «Февиколом»?

– Нет. С любовью и нежностью.

Друг заворачивает рамку в чистую тряпочку и отсылает по домашнему адресу Али. Не знаю, получил Армаан подарок или нет. Посылку могли расколотить на почте, мог выбросить охранник или секретарша. Главное, Салим убежден, что помог своему герою залечить душевные раны. Актер тоже склеился и даже вернулся к съемкам блокбастеров. Один из которых мы и смотрим сейчас. Я – в первый, а Салим – в девятый раз.

С экрана льется песня благочестивого содержания. Армаан с матерью карабкаются в гору к усыпальнице.

– Говорят, Мата Ваишно Деви исполняет любое желание. Чего бы ты у нее попросил, Салим? – интересуюсь я.

– А ты?

– Наверное, денег.

– А я – чтобы Армаан помирился с Урваши, – отвечает мой друг не моргнув глазом.

«ПЕРЕРЫВ» – сообщает экран жирными красными буквами.

Мы встаем, разминаем уставшие руки и ноги, берем у торговца пару непропеченных самос.[15]Мальчишка, продающий безалкогольные напитки, угрюмо глазеет на пустые места. Сегодня ему много не заработать. Мы отправляемся в туалет. Там красивая белая плитка, полно писсуаров и чистые умывальные раковины.

У нас уже есть любимые писсуары. Салим обычно пользуется крайним справа, ну а я предпочитаю одиночный у левой стены. Пока облегчается мочевой пузырь, читаю граффити на плитках. ТРАХНИ МЕНЯ… ЗДЕСЬ ПИСАЛ ТИНУ… ШИНА – СТЕРВА… Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПРИАНКА.

Прианка? Отколотить бы того, кто испортил последнюю надпись! Поплевав на ладонь, пытаюсь оттереть лишние буквы, но черный маркер почти не смывается. В конце концов отскребаю дурацкий суффикс ногтями. Граффити приобретает первозданный вид: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПРИЯ». Сам написал четыре месяца тому назад.

 

Раздается второй звонок. Перерыв закончен. Сейчас начнется фильм. Салим уже посвятил меня в дальнейший сюжет. Армаан и Прия споют в Швейцарии, прежде чем девушка погибнет от рук банды соперников. Али расправится в отместку с сотней плохих парней, выведет на чистую воду продажных политиканов и полицейских, после чего умрет геройской смертью.

Возвращаемся. В кинозале снова темнеет. Вдруг на балкон заходит высокий мужчина и присаживается возле Салима. Перед ним две сотни свободных мест, однако незнакомец выбирает А‑двадцать. Лица не разглядеть, хотя, судя по длинной струящейся бороде, это глубокий старик. Если не ошибаюсь, на нем костюм патана.[16]

Меня разбирает любопытство. Почему этот человек явился к середине картины? Может, заплатил полцены? А вот моему другу все равно. Он вытягивает шею, предвкушая любовную сцену, что вот‑вот начнется.

Армаан приезжает в Швейцарию якобы по делам, а в действительности ради романа с Прией и, разумеется, песни, во время которой к ним присоединяются двадцать белых танцовщиц в национальных костюмах, подозрительно легких для горной страны с холодным климатом. Но вот музыкальный номер окончен. Али сидит в гостинице у потрескивающего камина.

Героиня принимает ванну. Сначала мы слышим, как журчит вода и Прия мурлычет какую‑то мелодию. Потом видим девушку. Та намыливает себе спину. Поднимает ногу, покрытую радужными пузырьками, и ополаскивает из душа. Мы все надеемся, что Прия смоет пену и с груди, но актриса нас разочаровывает.

В конце концов она выходит из ванны, облаченная в одно лишь розовое полотенце. Черные как смоль волосы, распущенные по плечам, влажно мерцают. На длинных и гладких ногах нет ни единого волоска. Взяв героиню за плечи, Армаан осыпает ее лицо поцелуями. Губы опускаются ниже, к нежной впадинке на шее. Струится тихая романтическая музыка. Прия расстегивает его пуговицы, и Али медленно избавляется от рубашки, обнажая мужественную грудь. Жар камина окутывает тела влюбленных золотой дымкой. Красавица глухо постанывает. Затем изгибает спину и позволяет Армаану ласкать свою шею. Его рука скользит за спину актрисы, тянет за полотенце. Розовая ткань распускается и падает к ногам Прии. Перед глазами зрителей на миг мелькают восхитительные бедро и спина. Грудь нам не показывают. Салим убежден, что во всем виновата цензура. Еще бы после этого не завидовать миссис Кейн.

И вот уже герой заключает возлюбленную в объятия. От протяжных вздохов ее прекрасный бюст вздымается, на лбу выступают бисеринки пота. Партер свистит и улюлюкает. Старик рядом с нами беспокойно ерзает на сиденье, скрестив ноги. По‑моему, он почесывает свою мошонку.

– Ишь как дедуля‑то разрезвился, – шепчу я на ухо Салиму.

Однако другу не до нас. Ведь он, разинув рот, глазеет на сплетенные тела, извивающиеся в слаженном ритме под тихую музыку на заднем плане. Камера проходит над спиной актера, которая поднимается и опускается все чаще, и крупным планом берет камин, где, разгораясь, бушует золотое пламя и лижет дрова. Затемнение.

 

У нас на кухне, в чоуле, печка примерно таких же размеров. Однажды вхожу и вижу: Салим растопил ее бумагой вместо дров.

– Мерзавцы!.. Собаки! – бормочет он и раздирает в клочья плотную глянцевую страницу.

– Что ты делаешь? – пугаюсь я.

– Мщу негодяям, которые оклеветали Армаана, – произносит парень, бросая в погребальный костер новую стопку листов.

Оказывается, он рвет какой‑то журнал.

– Что это? – любопытствую я. – Номер‑то совсем новый.

– Да, свежий «Старбест». И я уничтожу столько копий, сколько попадется мне в руки. В ларьке было только десять.

Выхватываю из стопки уцелевший журнал. На обложке над снимком Армаана Али кричащий заголовок: «ГОЛАЯ ПРАВДА ОБ ЭТОМ ЧЕЛОВЕКЕ».

– Погоди, здесь же твой кумир! – восклицаю я. – За что его в печку?

– Там написаны ужасные вещи.

– Ты ведь не умеешь читать.

– Немного умею. И потом, у меня есть уши. Сам слышал, как миссис Барве и миссис Ширке упоминали непристойные обвинения в адрес Армаана, о которых здесь говорится.

– Например?

– Якобы Урваши оставила Али, так как он ее не удовлетворял. Дескать, он голубой!

– Ну и?

– Думаешь, я позволю безнаказанно порочить своего героя? Я же знаю, это неправда, вздор от начала до конца! У Армаана полно завистников, готовых пойти на любые козни, лишь бы очернить его доброе имя. Но я не дам им преуспеть. Пойду и подпалю редакцию!

Ярость Салима беспредельна. Еще бы: мой друг ненавидит геев. Бросить на кого‑либо тень гомосексуализма – значит нанести несмываемое оскорбление.

Я тоже кое‑что знаю об извращенцах. О том, как они поступают с неопытными мальчиками. В темных коридорах. В общественных туалетах. В городских парках. В домах для малолеток.

К счастью, в следующем выпуске редакция берет обвинение обратно. Лишь это спасает даббаваллу[17]от участи поджигателя.

 

Меж тем страсти распаляются не только на экране. Сосед перемещается ближе к Салиму и как бы ненароком касается его голени. В первый раз мой друг решает, что сам виноват. Второй принимает за случайное совпадение. Третий убеждает его, что дело нечисто.

– Мохаммед, – шепчет Салим, – если этот хрыч не перестанет дергаться, такого пинка получит!..

– Да он же старый, – отзываюсь я. – Может, нога заболела?

Тут начинается эпизод боя – и картина снова поглощает моего друга. Армаан врывается в логово злодея и, пользуясь одновременно приемами бокса, карате и кунгфу, задает противнику жару.

Кстати, неугомонному старикашке тоже не сидится спокойно. Первым делом он опирается на общий подлокотник и понемногу легонько прижимается к руке Салима. Тот ничего не замечает: он весь в напряженном ожидании кульминации.

Близится знаменитая сцена фильма. Та, в которой Армаан Али умирает, прикончив плохих парней. Его одежда вымокла в крови. По всему телу – дырки от пуль. Брюки покрыты пылью и грязью. Актер ползет по земле навстречу матери, которая только что появилась в кадре.

Обливаясь слезами, мой друг тянется к экрану и страдальчески шепчет:

– Надеюсь, мама, я был хорошим сыном. Не плачь обо мне. Помни: лучше погибнуть геройской смертью, чем жить как трус.

Армаан опускает окровавленную голову на колени матери. А потом произносит, подражая Салиму:

– Надеюсь, мама, я был хорошим сыном. Не плачь обо мне. Помни: лучше погибнуть геройской смертью, чем жить как трус.

Бедная женщина рыдает. Ее горючие слезы орошают лицо Армаана. Тот нежно берет мать за руку. Его грудь передергивает судорога.

Я тоже плачу. Перед глазами возникает иная женщина, которая осыпает дитя поцелуями, прежде чем опустить крохотное тельце в корзину для одежды, обернув потеплее. Где‑то злобно воет ветер. Звучат сирены. Полицейские, как всегда, приезжают слишком поздно. Герой выполнил их работу. А вот ему теперь никто не поможет.

Замечаю краем глаза: ладонь бородатого соседа покоится на колене Салима. Парень так захвачен сценой смерти, что даже не реагирует. Старик наглеет и принимается потирать джинсы моего друга. Пока на экране Армаан испускает последние вздохи, мужчина давит на промежность Салима и наконец почти обхватывает ее. Опомнившись, друг подпрыгивает.

– Ты, грязный ублюдок! Извращенец вонючий! Убью! – кричит он и влепляет соседу пощечину.

Тот поспешно убирает руку и пытается встать. Салим хочет поймать его за шиворот, но промахивается и хватает седую бороду. Она вдруг отделяется и остается у него в ладони. Мужчина вскакивает и с придушенным криком устремляется к выходу, до которого всего лишь каких‑то двадцать футов.

В этот самый миг что‑то происходит с электричеством. Мерцающее полотно гаснет, зато в темном зале загорается аварийное освещение. Беглеца огни застают врасплох. Он замирает, как олень, угодивший в лучи фар, и беспомощно озирается.

Неожиданно электричество включают снова. Аварийные лампы меркнут, и картина продолжается как ни в чем не бывало. Мужчина бежит к черным шторам, над которыми светится надпись «ВЫХОД», и скрывается за ними, грохнув дверью.

Заминка длилась не более секунды. Но мы успели заметить зеленовато‑карюю вспышку в глазах. Точеный нос. И раздвоенный подбородок.

По экрану ползут заключительные титры. Салим по‑прежнему сжимает в руке спутанные седые волосы со слабым запахом одеколона и спиртового клея. На сей раз парень не видит имен дизайнера и костюмера, осветителей и их помощников, постановщика драк и оператора. Мой друг рыдает.

Армаан Али, его герой, только что умер.

 

Смита скептически щурится.

– Когда именно произошел этот инцидент?

– Лет шесть назад. Мы еще жили в Гхаткопаре, снимали комнату в чоуле.

– Ты хоть представляешь всю серьезность своих слов?

– А что?

– Да ведь когда история выплывет на свет, карьере Армаана Али конец. Разумеется, если это правда.

– Все еще не веришь?

– Я так не говорила.

– Твои глаза полны сомнения. Впрочем, как пожелаешь. Мое доказательство здесь, на DVD. Посмотрим первый вопрос?

Адвокат кивает и нажимает на пульте кнопку «ВОСПРОИЗВЕДЕНИЕ».

 

В студии сумрачно. Лица зрителей едва различимы. Единственный прожектор выхватывает из темноты меня в кожаном вращающемся кресле. Напротив сидит Прем Кумар. Нас разделяет полукруглый стол. Передо мной – огромный экран. Сейчас на него будут проецировать ответы. На табло горит надпись: «Тишина».

– Камеры поехали, три, два, один, начали.

Звучит характерная мелодия. Студию заполняет рокочущий голос ведущего:

– И вот мы снова с вами! Кто же тот счастливчик, что переменит ход истории, сорвав самый крупный выигрыш на планете? Да, леди и джентльмены, мы опять собираемся выяснить: Кто Хочет Стать Миллиардером?

«Аплодисменты» – загорается на табло. Зрители начинают хлопать. Слышится свист и одобрительные возгласы болельщиков.

Вступительная мелодия умолкает.

– Сегодня вечером с нами три участника, которых наугад выбрал компьютер, – объявляет Прем Кумар, – Под номером три играет Капил Чоудари из Мальды, что в Западной Бенгалии. Участник номер два – профессор Хари Парикх из Ахмедабада, ну а первый везунчик – это восемнадцатилетний Рама Мохаммед Томас из нашего родного Мумбаи. Поприветствуем его взрывом аплодисментов, леди и джентльмены!

Все хлопают. Дождавшись, пока шум утихнет, Прем Кумар поворачивается ко мне.

– Какое интересное у вас имя: Рама Мохаммед Томас. Оно, без сомнения, отображает богатство и разнообразие индийской культуры. Чем вы занимаетесь, мистер Томас?

– Я официант в баре‑ресторане «У Джимми» в Колабе.

– Официант! Ну разве не любопытно? Скажите, а сколько вы зарабатываете в месяц?

– Примерно девятьсот рупий.

– И все? А как вы поступите, если победите сегодня?

– Не знаю.

– Не знаете?

– Нет.

Ведущий сердито хмурится. Согласно сценарию, я должен «раскованно» и «весело» поддерживать «легкую беседу». Ожидалось, что я пообещаю купить ресторан, самолет или остров. Или хотя бы закатить шикарную вечеринку. Жениться на «Мисс Индия». Отправиться в путешествие на Тимбукту.

– Хорошо. Объясняю правила. Получаете двенадцать вопросов, отвечаете на каждый из них правильно – и вы обладатель величайшего куша в истории – миллиарда рупий! Вам разрешается в любой момент покинуть игру и забрать честно выигранные деньги – но только до девятого вопроса! Потом – либо‑либо. Но мы еще поговорим об этом, когда придет время. Если не знаете ответа – не стоит пугаться, потому что у вас есть целых две «Спасательных Лодки»: «Звонок Другу» и «Пятьдесят на Пятьдесят». Итак, полагаю, все с нетерпением ожидают первого вопроса. Готовы?

– Да, готов, – отвечаю я.

– Отлично, и вот оно – задание номер один. Очень простое, из области популярного кино. Убежден, в нашей аудитории с ним справится кто угодно. Все мы знаем, что Прия Капур и Армаан Али составили на широком экране самую удачную пару последнего времени. Но можете ли вы назвать знаменитую картину, в которой эти звезды впервые снялись вместе? Варианты: a) «Огонь», b) «Герой», c) «Голод» и d) «Предательство».

Звучит напряженная фоновая музыка, сквозь которую слышится, как четко тикает невидимая бомба.

– Д) – «Предательство», – говорю я.

– Вы ходите в кино?

– Да.

– Смотрели этот фильм?

– Да.

– И вы совершенно, на сто процентов уверены в своем ответе?

– Да.

Раздается барабанная дробь. На экране вспыхивает правильный вариант.

– Совершенно, на сто процентов верно! – восклицает Прем Кумар. – Вы только что выиграли тысячу рупий! А у нас небольшая рекламная пауза.

Студийное табло призывает к аплодисментам. Зрители хлопают. Ведущий улыбается. Я – нет.

 

ДВЕ ТЫСЯЧИ РУПИЙ:


Поделиться:

Дата добавления: 2015-01-19; просмотров: 67; Мы поможем в написании вашей работы!; Нарушение авторских прав





lektsii.com - Лекции.Ком - 2014-2024 год. (0.007 сек.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав
Главная страница Случайная страница Контакты