Классификация и коррекция норм по вместимости

Анализ норм по вместимости определяет количество мест в нишах, связанных с деятельностью, характерной для нормы. Здесь можно условно ввести количество мест, или вместимость норм: норма фантазера – до одного (от нуля до одного), опеки – до двух (от одного до двух), диктата – до трех (от двух до трех), помощи – до четырех (от трех до четырех). Реальная вместимость норм меньше названной цифры, цифра вместимости нормы есть предел, к которому она стремится. Для подчеркивания этого факта можно поставить дробные коэффициенты вместимости. Фантазер – 0,5, опекун – 1,5, диктатор – 2,5, помощник – 3,5.

Вместимость нормы фантазера меньше единицы, так как деятельность ребенка в этой норме сосредоточена на самом себе (делать то, что хочется), при этом нет иного человека, которому место в деятельности фантазера. Вместе с тем сам ребенок понимает, что такая позиция слаба, что он зависит от окружения, которое принижает даже существующее место, низводя его до неполноценного. Таким образом, фантазер воспринимает разные окружения как допускающие или не допускающие вместимость 1. В случае допускающей ситуации он проявляется как фантазер, в случае недопускающей – он скрывается.

Вместимость нормы опекуна меньше двух: это мать и ребенок. Однако место ребенка в этой норме неполноценно в физическом плане: он как кукла, мать все равно сделает по-своему. При этом в сознании и оценив ребенка – наоборот, место матери неполноценно. Неравноправие двух в норме опеки приводит к вместимости меньшей двух.

Вместимость нормы диктата меньше трех – ребенок, отец и третий: это может быть мать, может быть сам отец, присутствующий в момент исполнения процедуры как угроза. Тут также очевидно, что ниши неполноценны, хотя по-разному. Неполноценность места ребенка состоит в том, что он делает не то, что сам пожелал, а то, что ему велели. Исправление такой неполноценности происходит через превращение вынужденного в приятное, характерное для диктатора. Место отца (или диктатора) неполноценно физическим отсутствием, что компенсируется уважением или страхом. Место третьего может модифицироваться в диалог ребенка с самим собой, как игра в конкуренцию с другом, отсутствующим в данный момент. Место третьего позволяет диктатору играть с самим собой. Такое перераспределение вынужденного на себя и «на того парня» позволяет диктатору снять неполноценность мест в норме.

Аналогично норма помощи имеет ряд отрицательных моментов. Чаще всего встречается вариант раздвоения мест: у взрослого два места (наблюдателя и помощника) и у ребенка два места (слушателя и исполнителя). Отметим своеобразную симметрию: в ситуации пробы ребенок как пробующий в центре, а взрослый как наблюдатель рядом; при ситуации демонстрации ребенок как наблюдатель-ученик рядом, а взрослый как помощник в центре. Кроме этого, есть ситуация совместного действия и ситуация совместного наблюдения. Так что в итоге двое наблюдают, а двое делают. Неполноценными могут быть любые места, но в период действия. В целом же норма помощи достаточно гибка в плане компенсации «неполноты вместимости».

Нормы имеют разную вместимость, но это не значит, что вместимость больше – норма лучше. Разная вместимость является не столько оценкой нормы, сколько намеком на несовместимость разного рода.

Так, несовместимость между одинаковыми нормами возникает тогда, когда неполноценными оказываются разные места. Несовместимость между нормами выражается в неспособности одного к более вместимому действию, а другого – в неоправдавшемся ожидании.

Коррекция норм в дошкольном учреждении и в семье должна идти по двум направлениям: во-первых, преодоление неполноценности вместимости внутри нормы, во-вторых, освоение нормами иной вместимости. Что касается детского сада, то тут проблема отсутствия мужской нормы усугубляет трудности коррекции.

Норма отца может быть вытеснена материнской, а норма мужская женской. Аналогичное вытеснение лежит в оснований неполноты норм. Нормы можно определить как нормы одного, двух, трех; по-видимому, только нормы трех могут претендовать на полноту и полноценность, когда человек, общаясь с кем-то, помнит еще о чем-то.

Норма фантазера – норма одного. Такую норму часто имеет отец, который следит за сыном, он попустительствует ему и ставит в ситуацию, когда ребенок замыкается в своем эгоизме. Норма двух – норма опеки. Двое здесь – это мать и дитя. Диктат – норма трех: отца, матери и ребенка. Норма четырех – это норма помощи, норма пяти – коллективная норма, по-видимому, идеал для семейных отношений. Тут пятым элементом может быть некто божественный.

Исходя из того, что на практике редко встречается вариант, что мужчина занимается детьми, норма фантазера – это, с одной стороны, независимость и поощрение свободы ребенка, но, с другой, – это норма одиночества, изоляции, которая возникает из-за неспособности ребенка учитывать чужое мнение. То есть если отец толкает его на реализацию своего, то ребенок не чувствует чужого.

Таким образом, норма фантазера эквивалентна норме мужчины, который мало чувствует состояние ребенка, кидает его на испытания, тренируя быть самостоятельным, но получает самоизолирующую норму из-за неготовности ребенка к такому испытанию.

Норма матери отличается от отцовской тем, что ребенок постоянно чувствует присутствие матери, чувствует, что если будет ошибка, то она его защитит. Тут возникает норма, вмещающая двух, другой вопрос: как она двух вмещает? Очевидно, что при усвоении нормы матери ребенок хулиганит при отце по-иному, он чувствует, что и отец не «даст ему погибнуть». А в присутствии матери ребенок, освоивший норму отца, отстаивает свою независимость.

Так только комбинирование двух норм – отца и матери – уже дает ребенку нечто третье; он с отцом и с матерью может расширить норму на еще одну единицу. Однако и тут есть ловушки: как соединяются эти нормы в семье и как в ребенке. По-видимому, такое соотношение в жизни переносится в ребенка, т. е. интериоризируется, а это порождает внутренний нормативный конфликт, становящийся внутренним делом конкретной личности; Ребенок уходит от одной, а приобретает другую беду, от старого не избавляется совсем.

Итак, в ребенке по мере синтеза интериоризированной меры личности возникает уже три лакуны нормативного самоопределения: он затрудняется видеть чужое, когда реализует свое; он затрудняется противопоставить другого, когда видит его; он затрудняется осуществить адекватное ошюзиционирование к двум позициям. Тем не менее нужно отметить, что благодаря жизни в семье ребенок приобретает «расширение» вместимости нормы, он отходит от «естественного» самовидения. То есть ребенок нечто приобретает, но «очистить» это нечто не может. Очевидно, что и родители не в состоянии это нечто очистить, и если и говорить о психическом здоровье, то необходимы детские учебные заведения, которые дублировали бы для нормативного развития детей описываемую эволюцию.

Отметим, что родительские нормы могут подчинять ребенка настолько, что он не сможет наращивать синтетическую мерность: мать будет бессознательно отторгать норму отца, а отец – матери, И ребенок не получит увеличения мерности (если в семье вообще господствует разрыв отношений между родителями, разрыв нормативный, поддержанный разрывом формальным). Тогда ребенок утратит возможность наращивать нормативный багаж на семейном материале, это не препятствует наращиванию багажа на другом материале; хотя оно делает все развитие труднее, тем более, что следы разрыва напоминают о себе постоянно.

В норме фантазера первым и единственным может быть любой участник ситуации: чаще это сам ребенок, может быть родитель, обидчик, возможный позор, наказание, приказ, особенно если ребенок беззащитен, может быть некто, кто за ребенком наблюдает. Отсюда следует, что норма, имеющая вместимость единицу, очень многообразна – от позора до эгоцентризма.

Позор как модификация нормы фантазера впоследствии может перевернуться на самого родителя, когда ребенку становится стыдно за своего родителя. Все нормы имеют тенденцию к такому переворачиванию, особенно это происходит тогда, когда вместимость нормы ребенка превышает вместимость отношения к нему родителей.

В нормах, производных от одномерной, преобладает вживание в «героя», в двумерной – отношение, оценка, в трехмерной – вывод, действие по наказанию или исправлению. Норма диктата имеет три меры: отец, мать, дитя; тут третья норма (отца) часто препятствует развитию нормы в плане расширения вместимости, так как отец не допускает четвертого.

Отметим, что психокоррекция нормативного базиса ребенка для названных норм: опеки, фантазера и диктата – необходима для успешной адаптации в коллективе, это касается норм малой мерности. Что касается норм большой мерности, то там коррекция необходима наоборот, так как дети имеют опасность «раствориться» в коллективе.

Норма помощи имеет три стабильные меры: дед, отец, сын – их обозначения. Кроме этого, есть четвертая мера – чего-то общего.

В норме помощи четвертым может быть второй ребенок; бабушка к маме, к папе, к ребенку; мать к исходной трехпоколенной модели; сам «я», который рядом с позицией меня, участвующего в помощи или принимающего помощь; может быть допуск чего-то необычного как возможности чьего-то, в том числе и моего, выбора. Все эти варианты передаются родителями в семье своим детям.

Ребенок в норме диктата и помощи получает возможность развивать свою мерность относительно свободно, но у первого свобода – как прием новых членов его команды, у второго – как гостеприимство. Такая ситуация способствует неустойчивости, относительной беззащитности их собственного мира; это нормы коллективные, каждая по-своему (и коллектив) несет свой риск, риск потерять себя.

Две эти нормы могут породить «идеальную» норму, но она не будет идеальной по своему качеству. В первом случае (от диктата) будет связываться с доминированием, во втором (из помощи) – с подчинением, но в обоих с истощением и нестабильностью.

Действительно, полная норма возникает, если человек предполагает, во-первых, соединение нескольких типов коллектива воедино, во-вторых, осуществляет присутствие и призвание самости каждого участника. Одним из основных критериев такого отношения является исключение оценочности.

Эмоционально одномерные нормы связаны с чувством позора и порождают отторжение или бегство (что соответствует оборотничеству или «охотнику»), в их отношении заложена специфическая непосредственная ярость и жестокость нормы хулигана.

Норма опеки порождает эмоции неприязни и ненависти (к кому-то или на другом полюсе), как в связке «любовь – ревность»; ощущение необходимости, привязанности, но во всех случаях ненависть к своему, любовь к необходимому есть элемент зависимости от предмета, привлекающего субъекта. Эта норма порождает отклонение потребительства, трудность ее преодоления связана с зависимостью (от потребительства и идет). Пока эта зависимость неясна, ощущение и потребность – как бабочка к свету, когда чувства отступают – ужас раскаяния и ненависть к обману вампира. На самом же деле сокрытие от себя своего самообмана, но ненависть эта усугубляется тем, что человек остается в зависимости (он как бы знает меру ненависти), он надеется вернуть благорасположение, вернуть прошлые состояния.

Норма диктата порождает отклонение фанатизма, т. е. снимаемой самим человеком формы потребительства, тут преобладает ощущение страха, повышенной ответственности перед наказанием за ошибку, что кто-то придет и накажет. Это страх параллельно с действием, это ощущение наблюдателя перед началом действия. Однако действие течет нормально, наблюдатель затрудняет начинание, но не может помешать действовать. Действие может быть нарушено только в перерывах, вот основное средство самоснятия фанатизма: зомбируемый снимает колпак, когда тот начинает мешать ему посреди действия, но вместе с тем он не снимает самого колпака.

Норма помощника вызывает растворение в гостях, услужливость, служение как отклонение хозяина. Это чревато потерей «я».

Норма полная возможна только при снятии всех частных вариантов отклонения. В этой связи можно говорить об универсальной коррекции личности, основанной на том, что каждая норма имеет свой способ мировидения.

Главное преимущество увеличения числа включаемых в норму членов – возможность большего выбора партнеру и, следовательно, создание другому, а через него и себе пространства максимальной свободы. Нечто подобное расширению мерности происходит при повторении человеком деятельности, тогда опыт прошлого становится новым мерным компонентом действия, компонентом и членом проживаемой ситуации. Но это включение опыта происходит, если только сам опыт осмысливается, если осмысление не отстает от действия. Расширение задает новые ниши, норма становится парадоксом, человек словно говорит не на своем языке (тоном приказа просит и т. п.). Сходный механизм стоит за возможностью расширения нормы при осмыслении самого «я».