Глава I. Камни несущая

Галина Викторовна Манукян

Принцип Троицы

Галина Манукян

Принцип Троицы

Пролог

Душно. Невыносимо душно было в тесной больничной палате. А за окном шумел ветер. Пятна света от уличного фонаря скользили по стойкам капельниц, по верблюжьим одеялам, скомканным на двух койках, и исчезали в дальнем углу. Постанывал больной, нарушая сонную тишину.

Возле одной из кроватей дежурила девушка. Уже которую ночь она ютилась на неудобном стуле, поглядывая на часы: когда же утро? Пойти бы поспать на диван в холле, да нельзя – проспит дедушкину процедуру. Каждые полчаса приходилось откачивать жидкость из трубки, торчащей из его живота. Дедушка дернулся во сне – что‑то беспокойное ему снилось. «Хороший мой, не выдернул бы дренаж», – вздохнула девушка. Проверила – нет, все на месте.

Голова гудела. «Ничего, зато деда выздоравливает…».

Чтобы размять ноги, девушка подошла к окну – во дворе диспансера поблескивала золотом маковка церкви, построенной на пожертвования больных. Небо начало сереть. Ветер перебегал по листьям и касался стекла тонкими ветками березы. Дина вздохнула. Хотелось на воздух – почувствовать свежесть утра, увидеть, как на востоке рождается майский день. А потом туда, где парад на площади соберет зевак, воздушные шары и букеты тюльпанов в руках прохожих раскрасят улицы яркими мазками, а в домах накрытые столы порадуют гостей…

Но здесь все будет так же, как вчера: отвратительные запахи лекарств, уколы, каша с ложечки и посещения родственников. И немыслимая духота.

Из угла послышался хрипящий голос:

– Девочка! Как тебя? Лина? Дина? Иди сюда.

– Дина, – тихонько ответила девушка и подошла к больному.

– Подойди ближе, – пробормотал он.

. «Только б деда не разбудил!». Дина приблизилась и в проникающем из коридора свете разглядела полубезумные глаза на пергаментном лице. Костяные пальцы до боли сжали кисть.

– Что? Там за окном? Церковь? – спросил тот, волнуясь.

– Да, церковь, Густав Карлович. Скоро доктор разрешит вам вставать, и пойдем с вами к окну, сами увидите…

– Нет, – перебил он. – Какая?

– … обычная, православная, и колокольня рядом. Хорошая церковь.

– Я так и знал, церковь здесь не та, не та. Не выздоровею… Не выздоровею! Он все подстроил. Scheisskerl[1]!

Дикая злоба сверкнула в глазах изможденного больного. Дине стало не по себе, она попыталась аккуратно высвободить руку, но тот держал крепко. Клещами.

– А ты слушай, – рассердился он, – внимательно! Меня обманули… Проклятые камни… Видишь? И церковь эта…

«Бредит», – подумала Дина и попыталась его успокоить:

– Ну что вы! Обычная церковь. Красивая. Хотите, я медсестру позову, она укол…

– Halt die Klappe[2]! Молчи и слушай! Думал, я сам…Дурак. А нужна была девчонка… Убили меня они… Или он…Проклятый рак!

Он потянул ее руку к себе, чтобы Дина наклонилась – в лицо пахнуло зловонием болезни. Дина с трудом сдержалась, чтобы не отшатнуться. Больной продолжил:

Он торопливо выплевывает слова, словно боится не успеть.

– Я дам тебе камни. Из праматерии… Возьми в руку – усилят все, что есть! Они катализатор. Ты справишься! – И вдруг на его обтянутом кожей лице появляется злорадная улыбка. – А он пусть поищет… Не отдавай, поняла? Ни за что! Ему не отнять… Пообещай!

– Хорошо‑хорошо, – пробормотала Дина, решив, что бедолаге вкололи слишком большую дозу наркотика. Впрочем, здесь можно было услышать и не такое.

Костлявая рука, царапнув длинными ногтями, опустила Дине в ладонь коробок:

– Думай о хорошем… – выдавил он, и хватка ослабла.

Еле сдерживая желание вымыть руки, Дина торопливо положила его в карман джинсов.

Больной захлебнулся в кашле, переходящем в рвоту и больше не мог произнести ни слова. Дина поторопилась подать судно, машинально сунув коробочку в карман брюк. Но Густав Карлович страшно захрипел, и зеленоватые пузыри появились на жидкой всклокоченной бороде. Худые длинные ноги вырвались из‑под простыни и застыли в неестественной позе. Тщедушный человечек обмяк, как пустая, сдутая оболочка.

Дина впилась в него глазами, ощущая внутри до‑странности холодное спокойствие. «Это первый человек, который умер у меня на руках». В комнату заглянула медсестра.

– Он, кажется, умер…, ‑ сказала Дина, начиная дрожать всем телом.

Та бросилась к пациенту. Не нащупав пульса, подтвердила хмуро:

– Отмучился бедняга.

Запах смерти отравлял невыносимо. У Дины закружилась голова. На улицу! Сейчас же на улицу! Дина взглянула на своего дедушку, он также спал. Она еще успеет до следующей процедуры! На улицу! К горлу подкатил отвратительный привкус тошноты. Дина накинула куртку и поспешила вон из палаты, где засуетились над покойником медсестра и дежурный врач. Голову сдавило чугунным обручем. Дина побежала по коридору, свернула на пустую лестницу, а затем вниз, по пролетам.

Кто‑то шел ей навстречу, гулко бухая подошвами по мраморным ступеням. Дина подняла глаза и встретилась с отчаянно мрачным взглядом высокого парня. Поравнявшись с ней, он резко схватился за перила. Другая рука взметнулась, ища поддержку в воздухе. Дина, не задумываясь, подставила плечо. Незнакомец рухнул на нее. Под внезапной тяжестью Дина и сама упала, больно ударившись о ступени. Заколка соскочила с ее волос, и волнистые каштановые пряди рассыпались по спине.

«Боже мой! Что делать?!!» Дина оглянулась вокруг – ни души. Слишком рано.

– На помощь! – закричала она сдавленным голосом. – На помощь! Кто‑нибудь! Помогите!

Похоже, ее услышали. Да‑да, кто‑то идет. Дина всмотрелась в бледное лицо: «Умер?! Нет, дышит. Потерял сознание. О, ужас! Господи, Господи, помоги этому человеку! Пусть не умирает! Пусть выздоравливает! Не умирай! Ну, пожалуйста!».

Она сидела и молилась, поддерживая ладонями почти лысую крупную голову, не отрывая глаз от пульсирующей венки на виске, пока не показался кто‑то из медперсонала:

– Что здесь случилось?

– Тут человек потерял сознание!

– Это ваш больной?

– Нет, я проходила мимо…, ‑ ответила девушка.

В это мгновение он пошевелился и приоткрыл глаза.

– Пришел в себя, – сказала санитарка. – Побудьте с ним пару минут, я за врачом.

– Конечно, побуду.

Парень медленно поднял голову, колючим ежиком волос скользнув по ее ладони:

– Что со мной? – еле слышно спросил он.

– Вы упали. Сейчас врач придет. Как вы себя чувствуете?

Лицо его начало проясняться и тут же исказилось чувством ужасной неловкости.

– Я в порядке. Простите меня, – нащупав рукой ступень, он осторожно сел.

– Ничего, ничего. Бывает…, ‑ попыталась успокоить его девушка.

Он открытым ртом поймал волну воздуха, прокатившуюся глубоким вдохом в широкую грудь. Споткнувшись о жалость в ее глазах, молодой человек закусил губу:

– Извините.

Подоспели врачи и санитары, высокие, строгие, как военные. Подхватив парня под руки, они помогли ему подняться до каталки в пролете. Незнакомца шатало, но он обернулся:

– Спасибо. Извините меня…

– Поправляйтесь! Все будет хорошо! – ободряюще произнесла Дина, стараясь улыбаться так, чтобы он в это поверил.

А в голове летело: «Джинсы запачкал… Боже мой! Такой молодой! Наверное, и тридцати‑то нет, а уже рак! Какой ужас! Помоги ему, Господи! Выдержу я это утро?! На улицу! Дышать! На улицу!!!»

Дину вынесло вон из больницы. Под деревянной беседкой за кустами сирени она разрыдалась. «Когда же все это кончится?! Как страшно!»

Запах смерти кружил вокруг, а цветущие каштаны только усиливали его, вызывая отвращение.

Не дав опомниться, чуть слышно запищал таймер в мобильнике – пора возвращаться прокачивать дренаж… Борясь с ватным телом, Дина поволокла его к главному входу. В подернутом белыми перьями лазурном небе кружили сизые голуби. «Хорошо им!» – позавидовала она.

Долгожданным спасением вдалеке показался спортивный силуэт тети, идущей ей на смену. Дина повернула навстречу.

– Привет! Что у тебя с лицом? – забеспокоилась Рита. – Дед в порядке?

– Да, дедушка нормально. А вот сосед его, Густав Карлович, умер только что, – у Дины непроизвольно вздрогнули плечи. – Мне до сих пор не по себе.

– Жаль его…, ‑ вздохнула Рита. – Он совсем был плох. Я только надеялась, что мы выпишемся раньше.

– Он…, ‑ хотела было рассказать Дина о наследстве, но запнулась. «Потом». И вместо этого пробормотала. – Я должна выспаться. С ног валюсь. Вечером поболтаем.

– Иди, конечно, – поцеловала ее тетя.

Дина поспешила от больницы прочь, не в силах забыть бледное лицо незнакомца, испуганное, как у ребенка. И измученные болью глаза.

Глава I. Камни несущая

Дома Дина сразу бросилась в душ. Под прохладными струями стало легче. Она вышла из ванной, завернувшись в полотенце. Успокоиться ей, наконец, удалось, но грусть, обволакивающая все вокруг и переполняющая изнутри, осталась.

Дина вспомнила о коробочке в кармане джинсов и осторожно достала ее. Хриплый предсмертный бред далеким эхом зазвучал в ушах. Отливающая желтизной, шкатулка была покрыта странными письменами со всех сторон. Под толстой крышкой лежал кожаный мешочек. Дина встряхнула его и, потянув за ремешок, перевернула над письменным столом – от гладкой поверхности отскочили пять кубиков и застыли в беспорядке. Они были похожи на старинные игральные кости, вылепленные из глины. То ли солнце отражалось от лакированного стола, то ли уставшие за ночь глаза не могли уже четко различать предметы, но, казалось, что рыжеватые кубики с непонятными знаками на гранях окружены мягким, едва уловимым свечением. Дина наклонилась над ними, прикрыв рукой от солнца, – в тени голубоватое сияние стало ярче. «Да нет. Показалось, – решила она. – Самоцветы, наверное, какие‑то… Все! Пора спать!». Дина собрала ладошкой все пять костей и бросила в мешочек, не заметив, как под ее пальцами крошечные кубики внезапно стали прозрачными, засияли, как бриллианты.

Куда их? А! В большом «ларце с воспоминаниями», почивавшем на стеллаже в изголовье дивана, им самое место. Здесь Дина хранила всякие мелочи, которые казались ей символичными: тонкий серебряный крестик, бронзовую монетку с изображением Афродиты, ракушки, красивую большущую пуговицу, пластикового эльфа без крыла, выброшенного кем‑то на асфальт – «Как я», – подумала тогда Дина и подобрала. Крышка деревянного ларца захлопнулась, скрыв «сокровища», а девушка снова отправилась в ванную – еще раз помыть руки.

Она вернулась в комнату – теперь только спать! Едва коснувшись щекой мягкой подушки, Дина провалилась в пуховую перину сна.

* * *

За секунду до пробуждения она летала над океаном, а потом с удовольствием погрузилась в теплые волны. Было хорошо и спокойно от ощущения поддержки и мягкой уверенности – рядом кто‑то плыл. Размытая большая фигура излучала любовь. И невысказанные вслух слова лились со всех сторон: «Камни несущая! Ты готова! Твой путь начался сегодня, пройди его до конца!». Дина попыталась оглянуться, но ничего не смогла разглядеть сквозь яркое, искрящееся облако света. А вода, обнимая ее тело ласковыми бирюзовыми руками, выталкивала на поверхность. Хотелось понежиться еще немного в этом восхитительном чувстве. Но нет – она проснулась.

Телефон на тумбочке трезвонил, как оглашенный. Дине не удалось снять трубку сразу – не смогла дотянуться. Пытаясь достать рукой телефон, девушка уголком глаза скользнула по отражению в зеркале напротив и ахнула. Ее тело не лежало, как обычно, а зависло над диваном почти в метре. Махровая простыня свисала с ног, как занавеска. «Быть не может. Наверное, я еще сплю», – подумала Дина. Телефонный звонок умолк, и она тихонечко опустилась вниз. «Приземлилась». Да, теперь и зеркало отражало то же самое. Не зная, что и думать, девушка свесила ноги на пол, обратив внимание, что левая рука сжимает пять крошечных камней. «Мистика! Я же помню, как спрятала их…». Замешательство прервал мобильный – звонили из редакции. Стараясь, чтобы голос не казался сонным, Дина серьезно произнесла:

– Я слушаю.

– Привет! Ну, и куда ты там пропала? – на том конце послышался знакомый грубоватый голос. – Звоню тебе, звоню…

– Здравствуй, Света! Я прошу прощения, никак не доделаю иллюстрации, – повинилась Дина, – у меня дедушка сейчас в больнице. Приходится дежурить ночью, а днем отсыпаюсь.

– Надеюсь, ничего серьезного у дедушки? – вежливо, но сухо спросила заказчица.

– У него рак, – вздохнула Дина.

– О, Господи! – у Светланы смягчился голос. – Не дай Бог! Ужас какой! Ну, тогда не буду тебя дергать, хотя сама знаешь, иллюстрации к статье подождут еще максимум неделю, а потом надо сдавать журнал в верстку.

– Да‑да, конечно.

– Ты скажи, если не можешь, я отдам работу еще кому‑нибудь.

– Нет, что ты! Я доделаю, – поспешила ее заверить Дина, – мне совсем немножко осталось! Дедушку со дня на день выпишут.

– Договорились, – сказала Светлана. – Делай, но не затягивай. А то с меня начальство три шкуры сдерет. Я вот и в выходные пашу.

– Пару дней, и иллюстрации будут у тебя! Спасибо, что понимаешь!

– Да, ладно! Ты там держись. Пока!

– До свидания! – Дина с облегчением положила трубку. Не потерять бы работу! И так лишних денег не водилось. А с журналом «Занимательная наука» работать – одно удовольствие: включай фантазию и твори от души. Куда интереснее, чем сухие вывески и баннеры для рекламных агентств!

Дина еще раз недоверчиво посмотрела на зеркало – ей приснилось или она парила на самом деле?

Открыв крышку ноутбука, Дина принялась колдовать над иллюстрациями. Вдруг она вспомнила об эскизах, которые делала еще в прошлом году, тогда заказ отменили, а теперь они наверняка подойдут! Подставив стул, Дина потянулась за альбомом на верхней полке стеллажа, но тот выскользнул из рук. Из‑под картонной обложки рисунки выпорхнули, как мотыльки из банки. Времени было в обрез, и Дина, досадуя, начала собирать их с ковра: рисованные лица, наброски и черновики. Последним она подняла рисунок, о котором давно старалась забыть. При взгляде на портрет юноши кольнуло сердце – несколько лет назад она нарисовала своего будущего сына…

* * *

В среднерусском городе Задонске, напоенном сладким воздухом и родниковой водой, в Соборе мужского монастыря Дина увидела «Спаса Нерукотворного». На иконе за высокой колонной Иисус был необычным, совершенно живым – будто не из‑под кисти иконописца возник лик на дереве, а кто‑то сфотографировал его. Чистый взгляд с образа светился искренностью. Время растворялось в безмолвной полутьме храма, погруженного в запах свечей и благовоний. В восхищении Дина надолго задержалась возле «Спаса».

А потом, по дороге домой в раскаленном от жары поезде она постаралась перенести на бумагу то лицо. Юноша на Динином портрете вышел не таким, как на иконе, но художнице понравился. Даже в простом карандашном рисунке взгляд получился особенным, наполненным духом. И она решила: «Таким должен быть мой сын…, когда вырастет».

Дина считала, что главное для женщины – быть матерью. Но если это невозможно, что делать? Она не знала. Материнство как высшее предназначение женщины ей было не дано. Приговор врачей сначала показался просто словами. В тот день их смысл, их безнадежность Дина осознавала постепенно. И в груди разливалась свинцовая тяжесть, просачиваясь в живот, стекая по спине. «Этого не может быть со мной», – думала Дина, изо всех сил отбиваясь от невыносимой реальности. «Если я не могу, то зачем мне так хочется родить? Зачем?! В чем смысл?!…» Ненадолго тонким лучиком осветила мысли хрупкая, глупая надежда: «А вдруг случится чудо?! Бывают же на свете чудеса?! Бывают! Почему не со мной?!» Но под серым небом ноября мечта о волшебстве потухла, уступив место воющей тоске. А потом ее оставил муж: «Наш брак не имеет смысла. Прости! Я хочу иметь своих детей!» – объяснил Дине обожаемый Пашка, полоснув по сердцу. За ним захлопнулась дверь, и мир обрушился.

Дабы не сойти с ума и не быть похожей на женщину, раз вот такая она – «полуженщина», Дина состригла роскошную косу. На помойку полетели платья, юбки и косметика. Больше года после развода ее видели только в бесформенных джинсах, мужских свитерах и грубых ботинках, угрюмую, с посеревшим худым лицом. Но со временем она начала оттаивать, смиряясь со своей участью.

Сейчас на Дину обрушились воспоминания – горькие, ноющие. Ей почти тридцать, и нет никакой надежды. А с портрета все смотрит этот прекрасный мальчик, который мог бы появиться, если… Нет в ее судьбе «если»! Она вздохнула: «На все Воля Божья», поцеловала портрет, казавшийся родным с первой минуты, и спрятала снова.

Дина выбрала нужные эскизы и пошла на кухню, чтобы успокоить себя чашкой чая и чем‑нибудь сладким. А то всю колотит, и опять ночь не спать…

* * *

Выйдя на улицу, Дина удивилась – в своих переживаниях она совсем позабыла, что в городе праздник. Подгулявшая молодежь веселилась во дворе. На столбах вдоль дорог загоралась иллюминация, георгиевские ленточки развевались на антеннах проезжающих мимо машин и на дверях киоска на остановке. По дороге в онкодиспансер Дина купила у добродушной старушки традиционный букет из тюльпанов и сирени – поздравить деда.

В ухоженном больничном дворике группки больных и посетителей грелись на лавочках под вечерним солнцем. Гулкие коридоры, казалось, вот‑вот опять столкнут ее с тем незнакомцем. Но нет. Почудилось. Десятая палата встретила привычной духотой и улыбкой дедушки в ответ на поздравления с Днем Победы:

– Спасибо, внученька! – и деда не преминул похвастаться. – А мне разрешили вставать.

– Замечательно! Мы с тобой походим немножко, да? – искренне обрадовалась Дина.

– Как хорошо, что ты раньше пришла. Я уже устала, – поприветствовала племянницу Рита, готовая сдать свое дежурство. – Ты деда контролируй, а то он слишком рвется в бой.

Ничто в палате не напоминало об ушедшем на рассвете Густаве Карловиче. На его кровати появился кто‑то новый, опутанный дренажами, капельницами, окруженный родственниками. Рита поманила племянницу кивком из палаты. В коридоре она зашептала:

– Что все‑таки утром произошло?

– Густав Карлович позвал меня. Потом начал бредить о церкви, что не та, мол, поэтому и выздороветь не сможет…

– Представь, а он‑то, оказывается, иностранец… – не дослушала тетя, сделав большие глаза, – … в смысле был. Я думала, он просто из русских немцев.

И отвечая на вопрошающий взгляд Дины, продолжила:

– Сегодня его вещи приходил забирать мужик из Интерпола, огромный брюнет с шикарной выправкой. Та‑акой мужчина! Допытывался, никто ли ничего не слышал. Расспрашивал о последних словах.

– А ты ему про меня сказала? – почему‑то забеспокоилась Дина.

– Ага. А что тут такого? – развела руками Рита. – Сказала, что утром дежурила племянница. Дала ему твой телефон. Не звонил?

– Пока нет.

– Я ему сказала, что ты отсыпаешься. Может быть, позже позвонит. – Тетя пожала плечами. – Ты знаешь, видимо, Густав был какой‑то серьезной шишкой. Этот красавчик‑азиат с парочкой помощников устроили здесь настоящий переполох.

– Странно, – заметила Дина, – не производил он впечатления иностранца, да еще и важного. Мы думали, никому не нужный старик.

– Точно, – кивнула Рита, – я ему вчера за свой счет всякие мелочи в аптеке покупала, а когда они его пожитки собирали, медсестра нашла портмоне с целой кучей евро!

– Патологическая жадность, что ли? У него даже приличной простыни не нашлось за эти два дня, только те, что санитарки принесли. Штампованные.

– Врач интерполовцу сказал, что у Густава снесло крышу, и он все время бредил, – поведала тетя.

«Вот уж наверняка», – подумала Дина, вспоминая подробности этого утра, но вновь промолчала, размышляя, стоит ли что‑нибудь говорить представителю из посольства, если тот позвонит.

– Ну ладно, я буду собираться, – сказала тетя.

– Ты сильно торопишься? – спросила Дина.

– Относительно. А что?

– Я отлучусь минут на пятнадцать? Подежурь еще немного?

– Ладно, беги. Посижу, – согласилась Рита, а потом спохватилась. – Да, забыла сказать – тот дренаж, который мы качали, сегодня сняли. Так что ночью можешь вздремнуть.

– Ура! – обрадовалась Дина и отправилась к сестринской. По дороге в больницу она решила узнать что‑нибудь о парне с лестницы. Он не выходил у нее из головы.

К сожалению, ни на одном из этажей никто не слышал о потерявшем утром сознание больном. Все, кто дежурил в первой половине дня, сменились, а вечерние об этом не знали. На вежливые расспросы девушки все смотрели непонимающе и отрицательно мотали головой.

Дина вернулась в палату. Дедуля заигрывал с молоденькой медсестрой, снимавшей ему капельницу. Дина улыбнулась: в свои 85 деда был полон жизни и энергии. Даже странно, что он оказался здесь, его бурлящей натуре в больнице явно не место – да и рак у него обнаружили случайно, когда он пытался продлить водительские права. Благо, вовремя спохватились, и на поправку дедушка шел быстро. Теперь истосковавшийся по движению дед с нетерпением подгонял Дину. Не успела она застегнуть на его похудевшей талии бандаж, как он сам начал садиться.

– Деда, держись за меня! Не торопись!

– Нет‑нет. Сам. Я сам! – упорный дедушка сел, осматриваясь вокруг себя.

– Голова не кружится? – поинтересовалась Дина.

– Все нормально, – буркнул дедушка, недовольный, что с ним возятся, как с ребенком. – Сейчас буду вставать!

– Только обопрись об меня, а дренажи я подержу.

– Хорошо, – кивнул дед и медленно встал на ноги, отвыкшие от нагрузки, но не покачнулся, удержался стойко. Оглянулся вокруг, размял кисти рук, шею с явным удовольствием. Истребовав штаны и рубашку, дедушка сначала неуверенной, а потом уже быстрой походкой принялся бороздить коридоры отделения. Он таскал свои дренажи в пакете с ручками, перешучиваясь со всеми и кокетливо кивая на пакет: «Пошел за пивом!». Люди смеялись и приговаривали: «Дед – молодец!».

Позже Дине все‑таки позвонили. Незнакомый мужчина принялся дотошно расспрашивать о последних минутах Густава Карловича. Дина рассказала обо всем подробно, не упоминая лишь о «наследстве». Не хотелось почему‑то. Дина постаралась завершить разговор быстрее, сославшись на усталость.

– Позвоните, если вспомните что‑нибудь еще, – недовольно, но вежливо сказал товарищ из Интерпола.

– Обязательно, – заверила его Дина, краснея от собственной лжи.

Наутро деду сняли оставшиеся трубки и выписали – выздоравливающему нечего занимать места, на которые скопилась очередь новых больных! Усаживая дедушку в такси, Рита сказала Дине: «Раз у нас все нормально, повезу его в деревню. Там скорее восстановится!» Дина не возражала. Она была счастлива за дедушку и с радужным настроением отправилась домой, уверенная, что ничего плохого с ним больше не приключится…