КАТЕГОРИИ:
АстрономияБиологияГеографияДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 3. Когда Блейк вернулся в большую комнату с камином, сенатор уже ждал его
Когда Блейк вернулся в большую комнату с камином, сенатор уже ждал его. Он сидел в кресле, а на подлокотнике примостилась темноволосая женщина. – Э… молодой человек, – сказал сенатор, – вы назвали себя, да я не запомнил имени… – Эндрю Блейк. – Уж извините, – проговорил сенатор. – Память у меня уже не такая цепкая, как когда‑то. Это моя дочь Элин. А я – Чандлер Гортон. Из бормотания того балбеса на улице вы, конечно же, поняли, что я сенатор. – Познакомиться с вами, сенатор, и с вами, мисс Элин, большая честь и радость для меня. – Блейк? – переспросила девушка. – Где‑то я слышала это имя. Совсем недавно. Скажите‑ка, чем вы знамениты? – Я? Ничем, – ответил Блейк. – Но это же было во всех газетах. И по трехмернику вас показывали, в «Новостях». А, теперь знаю! Вы тот человек, который вернулся со звезд… – Что ты говоришь? – воскликнул сенатор, тяжело поднимаясь с кресла. – Как интересно! Мистер Блейк, вон очень удобное кресло. Можно сказать, почетное место: возле самого камина, и все такое… – Папе нравится, когда приходят гости, разыгрывать из себя барона или, может быть, сельского сквайра, – сказала Элин Блейку. – Не обращайте внимания. – Сенатор – очень любезный хозяин, – заметил он. Сенатор взял графин и потянулся за стаканами. – Я обещал вам коньяку, – сказал он. – И не забудьте похвалить его, – добавила Элин. – Даже если он лишит вас слова. Сенатор – ценитель коньяков и гордится этим. А чуть погодя, если вам захочется, выпьем кофе. Я врубила автошефа‑повара… – Шеф снова заработал? – спросил сенатор. Элин покачала головой: – Не очень‑то. Но сварил кофе, как я просила, и поджарил яичницу с ветчиной. – Она взглянула на Блейка. – Хотите яичницу с ветчиной? Наверное, она еще не остыла. Он покачал головой: – Нет, большое спасибо. – Это новомодное изобретение годами пекло оладьи, – сказал сенатор. – Что ни наберешь на диске, итог получался один. Правда, отбивные шеф тоже жарил, но редко. Он вручил всем по стакану и сел в кресло. – Немудреный уют – вот за что я люблю этот дом, – сказал он. – Триста лет назад его возвел человек, заботившийся о собственном достоинстве и понимавший кое‑что в экологии. Поэтому он и построил дом из чистого известняка и леса, который тут рос. Он сделал так, что дом не довлеет над окружающей его природой, а сливается с ней. И здесь нет никакой технической ерундистики, кроме автоповара. – Мы – люди старомодные, – сказала Элин. – Мне всегда казалось, что жить в таком доме, как этот, все равно что обитать, скажем, в землянке в двадцатом столетии. – И все‑таки дом не лишен своеобразного очарования, – ответил Блейк. – А это ощущение прочности и безопасности… – Да, вы правы, это в нем есть, – сказал сенатор. – Прислушайтесь к ветру, который тщится ворваться сюда. Прислушайтесь к дождю… Он покрутил стакан с коньяком. – Конечно, дом не летает, – продолжал сенатор, – и не будет с вами разговаривать. Но кому нужен летающий и… – Папа! – воскликнула Элин. – Простите, сэр, – сказал сенатор, – у меня есть свои привязанности, я люблю о них поговорить и подчас позволяю себе увлечься больше, чем следовало бы. Подозреваю, что иногда я бываю неучтив. Дочь вроде бы сказала, что видела вас по трехмернику… – Сказала, папа, сказала! Ты совсем не обращаешь на меня внимания. Так увяз в своих биоинженерных слушаниях, что ничего не замечаешь. – Но ведь это очень важные слушания, милочка, – возразил сенатор. – В скором времени человечеству предстоит принять решение: как быть со всеми этими планетами, которые мы открываем. И я заявляю тебе, что только безумец мог предложить создавать на них земные условия. Подумай, сколько времени и денег проглотит эта работа. – Кстати, совсем забыла, – сказала Элин. – Мама звонила. Сегодня вечером ее не будет дома. Она прослышала о грозе и решила остаться в Нью‑Йорке. – Прекрасно, – проворчал сенатор. – В такую ночь лучше не путешествовать. Как ей понравился Лондон? Она что‑нибудь говорила? – Она в восторге от спектакля. – Мюзик‑холл, – пояснил сенатор Блейку. – Возрождение древнего развлечения. Очень примитивного, по‑моему. Жена прямо больна им. Она у нас человек с претензией на тонкий художественный вкус. – Какие ужасы ты говоришь! – воскликнула Элин. – Ничуть не бывало, – ответил сенатор. – Это правда. Однако вернемся к биоинженерии. Может быть, у вас есть на сей счет какое‑то мнение, мистер Блейк? – Нет, вряд ли, – ответил Блейк. – По‑моему, я несколько утратил связь с ходом вещей. – Утратили связь? Да, так и должно было случиться. Эта шумиха вокруг звезд. Теперь я вспоминаю. Вы были в капсуле, и вас нашли какие‑то шахтеры с астероидов. В какой системе? – В окрестностях Антареса. Маленькая звезда, безымянная, только с номером. Но я ничего этого не помню. Меня не оживляли, пока не привезли в Вашингтон. – И вы ничего не помните? – Ничегошеньки, – ответил Блейк. – Моя сознательная жизнь началась меньше месяца назад. Я не знаю, ни кто я такой, ни… – Но у вас есть имя. – Просто удобства ради, – сказал Блейк. – Я сам его себе выбрал. Джон Смит тоже сгодилось бы. Должен же человек иметь какое‑то имя. – Однако, насколько я помню, какие‑то подспудные знания у вас были. – Да, в том‑то и странность. Я знал о Земле, о ее народе, о его обычаях, но во многих отношениях я безнадежно отстал от жизни. Я не перестаю удивляться. Я спотыкаюсь о незнакомые традиции, верования, слова. – Не надо об этом, – тихо сказала Элин. – Мы не хотим показаться излишне любопытными. – Ничего, – ответил Блейк. – Я смирился с этим положением вещей. Я попал в странную обстановку, но когда‑нибудь, возможно, узнаю все. Может быть, вспомню, кто я такой, где и когда родился, что случилось там, в космосе. А пока, как вы понимаете, я здорово озадачен. Однако здесь все проявили такт, мне подарили жилище. Меня не беспокоят. Дом в маленькой деревушке… – В деревушке? – спросил сенатор. – Я полагаю, он где‑то неподалеку? – Даже и не знаю, – ответил Блейк. – Со мной произошло нечто странное. Я не знаю, где нахожусь. А деревня называется Мидлтон. – Это рядом, в долине, – сказал сенатор. – Отсюда и пяти миль не будет. Похоже, мы соседи. – Я вышел прогуляться после обеда, – рассказал им Блейк. – И смотрел на горы из внутреннего дворика. Близилась гроза. Огромные черные тучи и молнии, но до них было еще порядочно далеко. А потом я вдруг оказался на холме за ручьем, напротив вашего дома. Шел дождь, и я насквозь промок. Он умолк и осторожно установил свой бокал с коньяком на каменную плиту под очагом. Он посмотрел сначала на отца, потом на дочь. – Вот так все и было, – добавил Блейк. – Я знаю, это звучит дико… – Это звучит как нечто совершенно невероятное, – ответил сенатор. – По‑видимому, да, – согласился Блейк. – Причем дело не только в пространстве, но и во времени тоже. Я не просто очутился в нескольких милях от места, где стоял. Когда я вышел во дворик, только‑только начинало смеркаться, а теперь уже ночь. – Мне очень жаль, что этот болван‑охранник ослепил вас фонарем. Должно быть, оказаться здесь уже было достаточным потрясением. Я не просил охраны. Я даже не хочу иметь ее. Но Женева требует, чтобы ко всем сенаторам была приставлена стража. Почему – я толком и не знаю. Уверен, что в мире нет кровожадных людей. Наконец‑то Земля стала цивилизованной, по крайней мере, отчасти. Хотя на это ушли долгие годы. – Но из‑за этого биоинженерного вопроса страсти тут накалились, – сказала Элин. – Он привел лишь к более решительной политике, – возразил сенатор. – И нет никаких причин… – Есть, – ответила она, – есть. Все эти фанатики, почитающие Библию, все эти заклятые ретрограды и рутинеры ополчились против биоинженерии. Она повернулась к Блейку. – Известно ли вам, что сенатор, который живет в доме, построенном триста лет назад, и кичится тем, что в нем нет ни единого технического новшества… – А повар? – перебил сенатор. – Ты забываешь о поваре. Она пропустила его слова мимо ушей. – …и кичится тем, что в доме нет ни единого технического новшества, связался с шайкой сумасбродов, с архипрогрессивистами, сторонниками далекоидущих преобразований? – Никаких таких далекоидущих преобразований, – возразил сенатор. – Обыкновенный здравый смысл. Создание земных условий на одной планете обойдется в триллионы долларов. Гораздо быстрее и за умеренную цену мы сможем сконструировать человеческую расу, способную жить на этой планете. Вместо того чтобы подгонять планету под человека, мы подгоним человека под планету. – В том‑то и соль, – сказала Элин. – Мысль о переделке человека стала твоим противникам поперек горла. Это существо уже не будет человеком. – Возможно, его наружность и будет иной, – возразил сенатор, – но человеком оно по‑прежнему останется. – Разумеется, вы понимаете, что я не противница сенатора, – сказала Элин Блейку. – Но иногда бывает ужасно трудно заставить его осознать, с чем он столкнулся. – Моя дочь выступает как адвокат дьявола, – пояснил сенатор. – И порой это приносит пользу. Но сейчас в этом нет особой нужды. Я и так знаю, насколько ожесточенно действует оппозиция. Он взял графин. Блейк покачал головой. – Может быть, я сумею как‑то добраться до дома? – сказал он. – Тяжелый выдался вечерок. – Переночевали бы у нас. – Спасибо, сенатор, но если есть какая‑то возможность… – Разумеется, – ответил сенатор. – Кто‑нибудь из охранников вас отвезет. Лучше воспользоваться наземной машиной: такая ночь не для леталок. – Буду очень признателен. – У одного из охранников появится возможность сделать полезное дело, – сказал сенатор. – Ему, по крайней мере, не будут мерещиться волки. Кстати, вы там, на улице, не видели волка? – Нет, – ответил Блейк, – волка я не видел.
|