Глава 17

Анна гладила Юру по голове. Она сидела на диване, а он на полу, возил из стороны в сторону новую машинку, которую она ему принесла.

— Да, маленький, хорошая бибика, — говорила Анна.

Сегодня Сусликов неожиданно уехал в командировку, и Анна оказалась дома раньше обычного. Она скучала без Димы и переживала разочарование, совсем как девушка на выданье, которая нарядилась для танцев, а бал отменили по техническим причинам.

— У тебя появился мужчина, — сказала Ира, словно заглянув в ее мысли.

— Что? — очнулась Анна. — С чего ты взяла?

— Ты стала веселой, хохочешь по всякому поводу. Или грустишь над своими думами. Словом, светишься радостной похотью.

— А ты меня осуждаешь, — заключила Анна.

Ирина молчала, поджав губы. Смотрела в пол, потом подняла глаза к потолку.

— Осуждаешь? — настойчиво переспросила Анна.

— Как твоя связь отразится на Юре? — ответила Ирина вопросом на вопрос.

— Никак.

— Ты не разойдешься с Юрой?

— Конечно, нет.

— Значит, это только блуд, — кивнула Ирина.

— Я бы попросила тебя выбирать слова, — Анну неприятно поразила гримаса на лице подруги — помесь отвращения, злорадства и легкого разочарования.

— С каких пор ты записалась в ханжи?

— С тех пор, как стала отвечать за жизнь Юры.

Анна проглотила это пафосное и далекое от правды заявление. Ирину никто не просил отвечать за жизнь Юры. Она получала зарплату за работу сиделки.

— Ира, объясни мне, чего ты хочешь, — попросила Анна.

— Ничего.

— И как ты ко мне в свете открывшихся обстоятельств относишься?

— Никак.

— “Никак”, “ничего” — не разговор. Да, есть мужчина, которого я люблю. Да, у нас с ним близкие отношения. Это не значит, что я не люблю Юру или брошу его.

— Почему?

— Что — почему? Ирина! — Анна вдруг сообразила. — Ты с ума сошла! Ты думала, что я брошу его, а ты выйдешь за него замуж?

— Кроме меня, он никому не нужен! — зло проговорила Ира.

— Да ведь беда не в этом! Горе в том, что ему никто не нужен. И никогда он не станет нормальным. И никто не признает его вменяемым ни для женитьбы, ни для чего другого.

— Мама холосая, — Юра поднял на Анну глаза, — тетя холосая.

— Да, Юрочка, — Анна снова погладила его по голове, — все хорошие. Играй! Ирина, так дальше продолжаться не может. Я должна тебя уволить. Ты совершенно выключилась из нормальной жизни, ты повернулась на моем муже‑инвалиде. Я чувствую себя рабовладелицей. За стенами этой квартиры течет нормальная человеческая жизнь. Юра не может в ней участвовать. Но ты!

Они прежде никогда не ссорились, и никогда Анна не видела у Ирины такого землисто‑красного цвета лица, не слышала змеиного шипения:

— Ты его предала! Завела себе любовника! Никто не знает, чем это обернется для Юры. Позарится мужик на твои деньги, блудом тебя соблазнит — и ты мужа в психушку засунешь. Он — святой, ребенок, ангел. А ты — прожженная, деловая. Купишь, продашь и снова купишь. Я тебе не верю. Дети над отцом смеются. У них нет ни капли любви к нему. Мать Юры беспомощна — в грезах дурацких романов живет. Кто о нем позаботится?

— Что ты несешь? — Анна повысила голос. — Я? Я о нем не забочусь? Юра! Перестань плакать! Иди на кухню, там яблоки, поешь. — Она подождала, пока Юра выйдет. — Как ты смеешь бросать мне такие обвинения? Я жилы рву, стараюсь всех обеспечить. И не заслужила простого человеческого счастья?

— Счастье не в похоти! А твои жертвы никому не нужны. Юре нужно совсем другое — внимание, ласка, забота. Ты его не видела больше недели. Он для тебя обуза. Ты о любовнике мечтаешь, хихикаешь мерзко.

— Ира, чего ты от меня хочешь? — устало спросила Анна.

Она не хотела ссориться, потому что чувствовала себя виноватой и видела, что никакие доводы не способны разубедить Ирину.

— Перестань меня шантажировать и угрожать тем, что отлучишь от Юры! — потребовала Ира.

— Я ведь о тебе думаю!

— Вот и оставь меня в покое. Меня и Юру.

— Хорошо, давай не будем ссориться. Но и ты, пожалуйста, не обвиняй меня во всех смертных грехах. Ты, может быть, святая, а я — простая женщина, во плоти и с примитивными чувствами. Мы стали одной семьей. Я люблю тебя, я благодарна тебе, я хочу заботиться о тебе.

— Сколько денег у меня на счете?

— Точно не помню, — удивилась Анна. — Зачем тебе?

— Хочу, чтобы ты перевела их в Сбербанк и дала мне сберегательную книжку.

— Ира, это неразумно. Деньги лежат под проценты в надежном банке. Ты помнишь, что произошло со сбережениями людей десять лет назад, — они все потеряли. В этом банке подобного не произойдет, его владельцы — мои друзья.

— Поэтому я и хочу перевести деньги в Сбербанк.

— Ира, ты говоришь глупости. Зачем тебе деньги? Хорошо, не говори. Сколько тебе нужно? Я дам. Я научу тебя пользоваться чековой книжкой или кредитной карточкой.

Но Ирина упорно стояла на своем. Она разговаривала с Анной как с продажной женщиной — с высоты собственного непорочного благородства. В конце концов, Анне надоело с ней препираться, и она махнула рукой — хочешь делать глупости, делай, ты взрослый человек. Не хочешь вырываться из плена зависимости от инвалида — оставайся в нем. Только не смей мне читать морали и обвинять в безнравственности.

Но после ужина Анну ждало продолжение спектакля по той же пьесе.

Она смотрела Дарьин дневник, когда дочь заявила:

— Мне все известно.

— Тогда почему у тебя по математике четверка? — Слова дочери Анна восприняла буквально.

— Мне все известно про твоего любовника.

Если вы не знаете, как реагировать на неожиданное сообщение, то самое лучшее — потянуть время, изображая недоумение или выясняя, откуда просочилась информация.

— Что ты имеешь в виду? — Анна продолжала перелистывать странички дневника. — Молодец, — похвалила она дочь и попробовала уйти от скользкой темы, — по английскому и русскому одни пятерки. А я вот диктанты больше чем на тройку никогда не писала. Папа твой тоже абсолютной грамотностью не отличался. Это ты в тетю Таню пошла. Она у нас всегда круглой отличницей была.

— Мама, зачем тебе любовник? — Дарью не просто сбить с темы.

— Дочь, с чего ты взяла, что у меня есть любовник? — Анна подняла голову и внимательно посмотрела на Дарью.

— Я слышала ваш разговор с тетей Ирой.

— Подслушивала? — уточнила Анна. — Очень красивый поступок.

— Подумаешь, — отмахнулась Даша. — Я пришла тебя позвать ужинать, а папа один в комнате, уже кучу конфет съел. А вы ругаетесь. Но я с тетей Ирой во многом согласна. Зачем тебе любовник? Ты что, хочешь еще одного ребенка?

— Ребенка? — удивилась Анна. — Нет, не хочу, мне вас вполне хватает.

— Не обманывай меня! — Даша зло сжала кулачки. — Я про секс тоже все знаю!

— Час от часу не легче! Что ты знаешь? — Анна от волнения даже охрипла. — Кто тебе говорил? Показывал? Тебя трогали? Мальчишки? Дяденьки? — Она схватила дочь за плечи. — Говори немедленно!

— Отпусти! — вырвалась Дарья. — Мне больно. Никто меня не трогал. Я давно знаю, что секс — это чтобы ребенка сделать. А у тебя и на нас с Кирюшкой времени нет. Он коленку разбил — ты даже не заметила. Он ошибается часто, меня мамой зовет. Кирка Галину Ивановну больше тебя любит, и бабушку Луизу, потому что они с ним возятся. А тебя он не видит. И я не вижу целыми днями! Зачем ты нас родила, если мы тебе не нужны?

— Вы мне очень нужны. — Анна попыталась обнять дочь, но та снова вырвалась. — Вы для меня — самые дорогие люди. Я вас люблю больше жизни!

— Неправда! — Даша размазала ладошкой выступившие слезы.

— Клянусь! Правда! — Анна была готова тоже заплакать.

— Тогда откажись от своего дурацкого любовника! — потребовала дочь.

— Дашенька, доченька! Иди ко мне! Садись! — Она прижала к себе всхлипывающую девочку. — Давай поговорим спокойно. Как две взрослые женщины. Я тебе расскажу об ошибке, которую мы с тетей Таней совершили и очень потом жалели.

Их отец умер, когда Татьяне было четырнадцать, а Анне двенадцать лет. Через год сосед‑вдовец дядя Володя сделал маме предложение. Он был хорошим спокойным человеком, работал каменщиком на стройке. Сестры возможность изменения их жизни приняли в штыки. Они на пару закатывали маме скандалы — грозили уйти из дома, объявляли голодовки, рыдали — и не слышали никаких маминых доводов. Дядю Володю они возненавидели — он тупой, необразованный. Все в нем было отвратительно — сбивчивая речь, грязные ногти, лысина, мятые брюки, привычка шмыгать носом. Они добились своего — мама ему отказала, дядя Володя через некоторое время женился на другой женщине. Мама прожила еще двадцать с лишним лет, одна. Когда дочери подросли, она услышала от них другой упрек — зачем ты нас, глупых эгоисток, тогда послушала? Приезжая домой, здороваясь с соседом, Анна всегда отводила глаза в сторону. Татьяна рассказывала, что и спустя десять лет дядя Володя так смотрел на маму — сердце разрывалось.

— Видишь ли, доченька, — говорила Анна, — мужчина нужен женщине не только для секса, не только чтобы детей рожать. Одной очень тяжело, а он как бы берет часть ноши на себя.

— На твоей работе? — уточнила Даша.

— Нет. Это трудно объяснить. Ноша, тяжесть — душевные. Если бы папа был здоров, мне бы никто никогда не понадобился. А так — я поговорю со своим другом, расскажу о проблемах, и легче становится.

— Ты можешь говорить со мной или с тетей Верой.

— Да, вот и тетя Вера… — Переводить стрелки на подругу было не очень честно, но Анна сделала это, не задумываясь. — Иногда муж и жена, ты знаешь, разводятся. Потому что не могут правильно разделить ношу. Вот и тетя Вера разводится с дядей Сережей, они больше не будут жить вместе.

— Не может быть! — Маневр удался. Дарья активно заинтересовалась. — У тети Веры тоже есть любовник?

— Не знаю, — соврала Анна, — она мне не говорила. Послушай, давай ты не будешь употреблять слово “любовник”. Оно звучит как‑то унизительно, и мы с тетей Верой становимся просто падшими женщинами. Мы ведь не такие, верно? Говори “друг”, “знакомый”.

— Как зовут твоего… знакомого?

— Дмитрий Дмитриевич, — нехотя ответила Анна.

— Я хочу с ним познакомиться.

— Зачем?

— А что, нельзя?

— Конечно можно. Он сейчас в командировке… длительной. — Сусликов должен был приехать через два дня. — Когда вернется и у него будет свободное время, я вас обязательно познакомлю.

Анна не собиралась, во всяком случае до сегодняшнего вечера, знакомить Диму со своей семьей. Да и сам он не стремился к этому. Загруженные работой, обязанностями перед детьми и близкими, ежедневными срочными делами, они вырывали время, буквально воровали, чтобы получить несколько часов беспечного счастья. Они узнавали друг друга — как взлетали вверх на качелях, чем выше — тем больше дух захватывало. Точки покоя еще не наблюдалось и по сторонам смотреть не хотелось.

За простотой Диминых манер, подчас нарочито демонстрируемой, таилась ранимая душа мальчишки, который хочет, чтобы в казаки‑разбойники и в салки играли по‑честному. А если жухлили, лукавили, то он злился, вспыхивал — мог и кулаки в ход пустить. Он ненавидел преступников всех мастей и рангов, не признавал никаких смягчающих обстоятельств. Не шел на компромиссы и поэтому был не очень удалым сыщиком. Ему не хватало хитрости не от недостатка ума, а из‑за брезгливости и нелюбви к нечестной игре. Он научился прощать своим друзьям и коллегам мелкие слабости, но для себя их решительно не допускал. Он был в душе романтиком и в то же время человеком негибким, прямолинейным, но абсолютно надежным, с алмазной чистотой и прозрачностью жизненных принципов. С такими, как он, трудно уживаться, но в них легко влюбиться.

Восторг, который испытывала Анна в объятиях Димы, был даже выше, чем тот, что она пережила с Юрой. Или за давностью лет забылось? Или она, не девушка, а зрелая женщина, чувствовала глубже, сильнее? Как бы то ни было, сейчас не существовало силы, способной разлучить ее с Сусликовым. Конечно, нужно больше внимания уделять детям — значит, еще плотнее спрессовать рабочий день. Юру с Ириной отправить в санаторий на месяц. Ирина должна развеяться — в ней появилось что‑то истовое, фанатичное. Вместо всегдашней улыбчивой доброты — хмурая жертвенность. Смотрит на всех исподлобья, цедит упреки. Прежде ничего подобного не было. Конечно, она великолепно ухаживает за Юрой, но это не основание терпеть в доме человека, который всем своим видом демонстрирует презрение к остальным членам семьи. Или Ирина исправится, или нужно подыскать ей замену.

Ночью в Аннину постель забрались дети. Сначала пришлепала сонная Дарья. Анна подвинулась, освобождая нагретое место. Обняла дочь и сквозь сон услышала плач Кирилла. Встала, прошла в детскую. Кирюша сидел на кровати сестры и хныкал, не открывая глаз. Он перебирался к сестре, если просыпался от страшного сна, а сейчас сестры не было. Анна взяла сына на руки и отнесла к себе на диван, положила его к стеночке. Они часто так спали — обнявшись все втроем. Когда Анна приходила под утро, то нередко находила детей спящими в своей постели. Ночные перемещения она считала совершенно нормальными — они с сестрой в детстве любили забираться к маме в кровать. Вот только своей кровати у Анны не было. В двухкомнатной квартире по комнате было у Юры и Ирины, в трехкомнатной — одну комнату занимала Луиза Ивановна, другую дети, а в гостиной, она же столовая, на большом диване спала Анна. Может быть, купить большую квартиру в центре? Или коттедж за городом? Поближе к Загорью. Сколько забот — до всего руки не доходят.