Первая любовь

ВНИМАНИЕ!!! ВСЕ ПРАВА ЗАЩИЩЕНЫ. ТОЛЬКО ДЛЯ ЛИЧНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ!!! ПЕРЕПУБЛИКАЦИЯ В ИНТЕРНЕТЕ БЕЗ СОГЛАСИЯ АВТОРА ЗАПРЕЩЕНА!!!

Григорий Казанский

Готика. Остров любви

Роман

Григорий Казанский. Москва, 2011 г. Все права защищены.

Любое воспроизведение: печать, публикация в Интернете, полностью или частично, без согласования с автором ЗАПРЕЩЕНО!

Связаться с автором:

E-mail: grigoriy-kazanskiy@yandex.ru

Тел.: 8-916-194-89-99

Первая любовь

Эта повесть о настоящей дружбе, верной и бескорыстной. Это солнечный гимн любви, нежной и светлой.

Любовь оправдывает все. Мы верим, любящих не судят, поэтому не утаим ничего, даже самого сокровенного, и просим вас, дорогие читатели, будьте снисходительны.

Закройте глаза, и выслушайте историю, правдивую и честную: о том, как двое прекрасных подростков из неформального сообщества, двое московских школьников двадцать первого века, юноша и девушка в возрасте Ромео и Джульетты, волею судьбы встретились в этой жизни.

Вы узнаете, как они все открывали для себя в первый раз, как нежно любили друг друга, как преодолели все препятствия и как построили свой собственный сказочный, счастливый мир по законам красоты и любви.

***

Итак, Жене Семицветовой в декабре исполнилось четырнадцать лет.

Она называла себя «Женевьева», древняя готская золотоволосая принцесса, волею судьбы занесённая в двадцать первый век, в центр белокаменной Москвы. Ей привиделось это во сне, и она верила, что это правда, она знала это точно.

Ей едва исполнилось четырнадцать лет. Она находилась в том чудесном возрасте, когда все окружающее тебя вдруг начинает восприниматься по-новому.

Чёрное зимнее утро начиналось с органной музыки Баха в компьютере, светились тусклым фосфорическим светом звёзды на стенах, горели витые ароматные свечи.

И она при свечах, совсем обнажённая, с распущенными длинными волосами, делала медленные гимнастические упражнения перед высоким зеркалом в старинной серебряной раме, украшенной бархатными пурпурными и чёрными розами.

И потом она всегда в задумчивости долго стояла у окна, словно ожидая чего-то, и глядя, как над белыми московскими крышами кружится в тёмном утреннем небе густой снег…

И вот, этой зимой, с ее заснеженными улицами и праздничными огнями, как раз на Новый год (время тайн и подарков) её отец неожиданно сообщил ей, что сын начальника его службы безопасности будет теперь учиться вместе со ней.

И в её жизнь вошел Леонид — также четырнадцатилетний, всего на полгода старше её. Женевьева назвала его «Леонард».

По ночам Женя писала в своём дневнике в Интернете, на сайте "Мой мир":

"...Это высокий, хорошо сложенный юноша. Он одевается в чёрное и носит на груди крест, покрытый пурпурной эмалью, с серебряным изображением розы. Темные, длинные, необыкновенно густые волосы, красиво уложенные на пробор, бледное лицо (идеал мечтаний о готической красоте), нежный румянец на щеках, твердый волевой подбородок и прекрасные осторожно-застенчивые глаза — таков его облик.

Мы оба резко выделяемся среди прочих сверстников — шумных и грубоватых, и поэтому сразу, как по команде, потянулись друг к другу. В школе мы теперь сидим за одной партой, большую часть времени проводим вместе, и крепко подружились.

Я нежно привязалась к нему всей душой и скучаю, когда мы не можем видеться…"

Многое связывало обоих школьников-готов, Женевьеву и Леонарда: сразу обнаружились и общие любимые книги, и схожие музыкальные пристрастия.

И он, и она серьезно занимались живописью, причем оказалось, что оба они, отдельно, являлись любимцами их преподавателя в художественной школе, которую посещали уже не один год в разные дни недели, еще не зная друг о друге.

Теперь они вместе предавались любимому искусству с удвоенной страстью и самозабвением, и всего лишь к четвертой неделе знакомства у них уже незаметно выработался единый вкус и стиль — теперь, как отметил преподаватель, работы каждого из них выглядели так, словно они выполняли их вдвоем.

Были и другие тайные знаки — вехи судьбы, расставленные ею на путях, по которым она вела их в прошлом, постепенно приближая друг к другу.

Например, выяснилось, что частная преподавательница музыки, которая еще с первого класса учила Женю игре на фортепиано, занимается также и с Лёнькой (то есть, как называла его Женевьева - с Леонардом).

Что несколько лет назад они довольно долго посещали одну студию бальных танцев.

И также, совершенно неожиданно и вполне логично, оказалось, что они ходят на секцию плавания в один и тот же бассейн. Раньше, когда Леонард жил в другом районе, он приходил сюда, как и на живопись, в другие дни. И вот, теперь они встретились, и круг замкнулся…

Женя пишет в своём дневнике в Интернете, на сайте "Мой мир":

"...Мы занимаемся плаванием в бассейне в одной группе, так как мы почти одного возраста
(нам обоим полных четырнадцать лет), хотя на вид Леонид кажется старше: он выше своих сверстников и намного сильнее.

Я, словно зачарованная, смотрю каждый раз, как он поднимался из воды по ступенькам, небрежным жестом поправляя мокрые волосы - он плавает стремительно, как дельфин, и купальная шапочка всегда соскальзывает. Я смотрю, как стекают капли воды по его телу, словно изваянному из мрамора — сильные, мускулистые руки, прекрасно развитые для юноши его лет плечи и грудь, впалый живот, длинные, стройные ноги.

Я изо всех сил пыталась не отставать от него на тренировках по плаванию, и , конечно, намного быстрее утомлялась, настолько, что каждый раз с трудом могла подняться по лестнице из воды.

Ленька всегда подавал мне руку или поддерживал за локоть — осторожно и бережно, словно боясь причинить мне боль… Он такой внимательный..."

Когда на занятиях в бассейне Женя смотрела, как Лёнька по ступенькам поднимался из воды, юноша казался ей похожим на скульптуры Фидия или Праксителя, которые они с Лёнькой так тщательно изучали в пособиях по живописи, избегая встречаться глазами. Он был похож на них — только живой, и гораздо красивее... она была в этом уверена...

В один из дней, в конце занятий, когда ребята уже собирались идти одеваться, он неожиданно сказал ей в коридоре:

- Женевьева, после купания я сейчас ещё пойду в сад обтираться снегом, для закаливания. Ты знаешь, что такое натуризм?

- Ну да. Это когда голышом…

- Да. Как в античной Греции. - Нельзя позволять себе расслабляться, - сказал он серьёзно. – У юноши нужно строго воспитывать и дух, и тело. – И добавил: - Быть обнажённым и не бояться жары и холода – это прекрасно. Я чувствую в себе огромную силу. Может быть, хочешь пойти вместе со мной?

Женька жутко смутилась и сказала: «Нет, не сейчас, Леонард, в другой раз…»

Но когда мальчик удалился, она тут же подошла к окну в конце коридора, и выглянула в сад. Запасная дверь внизу, на первом этаже, выходила в уединённый угол сада. На улице стоял мороз градусов двадцать. Ярко светило солнце. «Нет, ты не выйдешь», - подумала Женевьева.

И у неё перехватило дыхание и пересохло во рту, когда она увидела, как этот отважный мальчишка распахнул внизу дверь, и так - босой, полностью обнажённый, весь залитый солнцем, решительно вышел на чистый, ослепительно сияющий снег под высокими деревьями парка.

Он зачерпнул в ладони снег, осыпал себя всего с головы до ног, и стал обтираться. При этом он держался прямо, расправив плечи, и совсем не дрожал от холода. Тело Лёньки было мокрым от растаявшего снега и блестело под лучами солнца.

И это зрелище – вид тела голого мальчика и прикосновение к нему холодного белого снега, который таял от этого прикосновения – словно обожгло изнутри Женевьеву, стоящую у окна в мокром купальнике…

«Я тоже так хочу заниматься: на холоде, и совсем без одежды, как он, - подумала она. – И чтобы он видел. Или вместе. Только, наверное, мне будет жутко стыдно. И мне не хватит смелости... Не хватит?! Как же! А чем я хуже его?»…

Она неслышно спустилась вниз по лестнице, к двери в сад. В пустынной прихожей, во всю стену, было большое зеркало. Девочка увидела в нем себя во весь рост. Дверь в сад была рядом...

"Натуризм! Это гораздо круче плавания. В этом нет ничего неприличного, - подумала она, чувствуя, как её сердце забилось ещё сильнее. - Он сам меня звал. Если можно ему, то почему нельзя мне?"

... Она быстро спустила с плеч бретельки, стянула мокрый купальник, отложила его, выпрямилась. Опустив руки вдоль тела, она расправила хрупкие плечи, как на тренировке, и взглянула на себя в зеркало. Вот и всё... Она готова. Остаётся только открыть дверь и выйти в сад...

В саду послышались лёгкие шаги по снегу - это Лёнька возвращался. Женька молниеносно надела купальник и стремительно взбежала по лестнице - к раздевалке, где они недавно расстались...

Женя и Лёнька теперь почти не разлучались, и путь домой, усыпанный вечерними звездами, убеленный сказочным снегом, теперь, когда они жили совсем близко друг от друга, всегда был для них общий.

Так было и в этот день.

Все тело, после длительного плавания, от шейных позвонков, от бровей и ключиц до щиколоток, до пальцев на ногах, окутывала блаженная усталость. Снежинки таяли на разгоряченных лицах.

Юноша и девушка шли не слишком быстро, болтая, например, о книгах, о школе, о планах на будущее, о чем-нибудь еще, смеялись...

Но изредка их живой разговор как-то сам собой прерывался, возникала естественная пауза.

Они молча, рассеянно смотрели, какие завихрения образует снег в лучах фонарей — приглушенных апельсиновых эллипсов вдоль проезжей части. Впереди звенел трамвай. Рельсы озарялись бледно-зеленой вспышкой…

Женя немножко смутилась и покраснела, когда Ленька в первый раз — сначала долго не решался, потом решился очень застенчиво взять у неё спортивную сумку с ремнем через плечо. Кроме полотенца и купальника, там еще были довольно тяжелые краски, кисти и папка с рисунками.

Она смутилась, но посмотрел на него с благодарностью. Но это было смущение особого рода, ей совсем не было неловко принимать знак внимания от мальчика, наоборот ей было даже приятно — такого с ней никогда раньше не было.

Он проводил её до самого дома. Прощаясь, он несколько дольше обычного задержал в своей руке её горячую, тонкую, но сильную ладонь — она не отняла ее...

Вечер прошел для девушки, как в тумане, и она провела бессонную ночь — она не помнила потом, о чем она думала, что чувствовала. Она совсем заблудилась в своих ощущениях.

В окно светила полная луна. Было жарко. Откинув простыню, Женевьева лежала обнаженная, купаясь в лунном свете, переживая и вспоминая, всё, что было за этот день, и к утру оказалась смертельно, немыслимо влюблена в этого юношу, нежного и сильного, с прекрасными темно-карими глазами…

Это было в двадцатых числах марта восьмого класса.

А на следующее утро, точнее, еще ночью, вспыхнула весна, и оконное стекло с восходом солнца словно обожигало пламенем, и Женевьева видела, поскольку не спала всю ночь, как капли барабанили по подоконнику.

У дверей школы сугробы, к третьему, что ли, уроку, превратились в большие лужи, в которых сияло солнце и небо, с кучкой пористой грязи посередине, и дворник убирал воду гремящей лопатой.

От бессонной ночи у Женьки в тетради подкашивались буквы, она роняла голову на руки, учитель что-то говорил, солнце сияло. Ленька смотрел на неё с удивлением и беспокойством, девочка в ответ смущенно улыбалась и отводил взгляд.

Когда на перемене она умывалась в туалете холодной водой, чтобы проснуться и взглянула потом в зеркало над умывальником, Женевьева вдруг увидела, что её прекрасные готические глаза обильно расплываются по лицу. Она даже не вспомнила о них спросонья – вот смешно, подумала она вяло…

Впрочем, к четвертому уроку она кое-как пришла в себя...

И был вечер, и было утро — день второй, и снова они были в студии живописи и в бассейне, и Леонард опять нес Женькину сумку, которую она отдала ему с простодушной благодарностью, и которую он взял у неё с какой-то особой заботой, сняв прямо с её плеча.

Женевьева стойко, молча, пронзительно переживала свои чувства —невозможно передать, что это было. Девочку переполняла невероятная, немыслимая буря чувств и всевозможных грёз и фантазий - очень сентиментальных и нежных, а иногда жутко эротичных... причём иногда совсем против её воли, и особенно по ночам… А под утро, когда она засыпала, ей снились сны - такие, что самой становилось стыдно и горько, и одновременно почему-то приятно...

Это было бы, наверно, очень смешно, если кому-нибудь рассказать, думала девочка. Как, наверное, дружески, добродушно, издевались бы её подружки, а родители вообще, повели бы лечить к врачу, если бы она не похоронил свою тайну глубоко-глубоко в сердце. Это было смешно со стороны — и необыкновенно трагично для самой Женьки, поверьте...

Восьмой класс кончился, Женевьеву увезли на дачу.

И как же она умирала там все лето!!! Она спрятала любовь в своем сердце, и как же у неё там болело, как горько она плакала по ночам, в своей просторной комнате на втором этаже, прижимая руки к своему несчастному сердцу, накрывшись одеялом с головой!

И она в который раз доставала в темноте свой мобильник с готической заставкой, и читала там в записной книжке имя "Леонард", но нажать на кнопку и позвонить почему-то было стыдно.

И в окно светила кошмарная луна, и убийственно кричали кузнечики…

Жене Семицветовой было только четырнадцать лет, она была еще девочка, почти ребенок. Она была, конечно, девственница, во всех смыслах. Она никогда особенно не дружила с мальчиками, не влюблялась серьёзно. Можно сказать, она совсем еще не знала, что это такое, и все это для неё было в первый раз.

Да она и внешне была еще не совсем девушка, скорее девочка-подросток.

В её комнате на даче было высокое зеркало, в котором по утрам, прежде чем одеться, она подолгу рассматривала свое отражение во весь рост, со всех сторон, при ярком солнечном свете — сначала совсем-совсем голая, потом - надевая какие-нибудь готические украшения, или накидывая какую-нибудь ткань... Она разглядывала себя в разных позах: стоя, сидя, и даже ложилась на пушистый ковёр, при ярком солнечном свете, охваченная какими-то новыми, смутными, томительно-сладкими ощущениями, как-то по-новому ощущая всю себя: своё тело... своё лицо... свои волосы...

Вот она перед зеркалом — длинноногая, высокая и гибкая, красиво сложенная девочка-тинейджерка. Тело уже чуть-чуть окрашено за лето нежно-золотистым загаром, что не очень готично, но вообще-то красиво. Хрупкие прямые плечи, ещё больше отросшие за лето густые, длинные льняные волосы и печальные серые глаза под темными ресницами.

Она так и помнила потом это зеркало, собственно потому, что, во-первых, каждое Божье утро старательно высматривала, не слишком ли её глаза покраснели и распухли за ночь от слез и фантазий.

И еще потому, что там, в этом зеркале она, как ей казалось, неожиданно для себя разглядела в своих чертах, еще совсем детских, какую-то неясную, тайную, дремлющую ней настоящую взрослую женственность…

Как видите, тут все было одно к одному. Но ей почему-то не приходило в голову, что вообще-то все девочки влюбляются, ничего в этом страшного нет, что все вообще могло бы быть гораздо проще — можно было бы не делать никакой тайны.

Она могла бы запросто поделиться всем с подругами, даже с родителями, и ей было бы намного легче. Да и со своим ненаглядным мальчиком Леонардом она бы могла разговаривать гораздо проще, может быть, он и сам был бы этому рад…

Но Жене почему-то казалось, что об этом не могло быть и речи. Поэтому ничто ей помочь не могло, и её мучение продолжалось.

Вообще-то Женя была домашней девочкой — тихой, застенчивой и мечтательной. Её окружали её личные увлечения, её книги, её деревья и цветы в саду, и с ними она делилась своей грустью и слезами.

Когда становилась темно и прохладно, и цветы закрывали на ночь свои лепестки, Женя незаметно шла в дальний угол сада, где на высоких, образующих сплошной черный ряд, кустах, белели розы.

Присев в темноте на корточки, незримая для постороннего глаза (едва ли, впрочем, кто-то мог забрести сюда в такое время), она протягивала руки к своему любимому цветку, на ночь сложившемуся, как бутон.

Едва касаясь, она брала его в сделанную из ладоней чашечку и, приблизив лицо, осторожно согревала своим дыханием. И невероятно нежно, кротко, беззвучно, едва дотрагиваясь губами, целовала его, представляя себе, сама не зная что, и даже не пытаясь сдерживать слезы.

И цветок просыпался, отогретый её дыханием. Он просыпался от того, что рядом, прильнув к нему, безутешно плакал несчастная девочка. Плакала как ребенок, или как взрослый человек, совершенно одинокий со своей болью в таком огромном, звонком, таком дружелюбном, прекрасном мире. Девочка, которая абсолютно ни с кем из окружавших её взрослых, любящих и балующих её, не могла поделиться мучившей её тайной.

Роза раскрывала нежные, благоухающие во мраке сада жемчужно-огненные лепестки, прекрасная, похожая на царевну из балета «Лебединое озеро». И Женевьева поверяла свою душу розе, разговаривая горячим шепотом с ней и, если случится, с прилетевшей большой ночной бабочкой, своим упругим, стремительным полетом олицетворяющей силу и непреклонность, вносящей в признание девочки какой-то другой оттенок. Они-то все понимали…

День проходил за днём. Наступал очередной вечер. А Женя всё страдала. Всё, что она видела вокруг, усиливало её боль от несчастной любви, как ей казалось, всё говорило о Леонарде.

Когда совсем темнело, у окружающего мира оставалось лишь три ипостаси: он выражался в нижней, черной половине, с зубчатой верхней грядой — лес, сад, крыша дома, возвышающаяся слева, как тяжелая скала.

Вторая ипостась — голубоватое, зеленовато-синеватое небо, справа снизу подсветленное и подправленное кармином, и третья — изумительно чистый месяц. В другое время он показался бы Женевьеве чуть ли не вкусным, во всяком случае, захотелось бы взять его в руки, подержать, может быть лизнуть.

Через каких-нибудь два часа этот месяц наполнится бледным огнем, холодным, яростным, насмешливым и будет смотреть на Женю прямо в среднюю створку окна, и еще отражаться в зеркале и как будто смеяться, но все равно, он ей нравился.

И чем-то он был похож на Лёньку… Это была четвёртая ипостась мира...

Становилось еще темнее. Птицы, кроме соловья, Женькиного персонального ночного садиста, постепенно умолкали, их сменяли кузнечики. Женю зовут к ужину.

Впрочем, без всякой пользы. За лето она, конечно, уже немножко загорела и выросла, кажется, на три сантиметра, но похудела на четыре килограмма. После ужина, все, по чьему-то выражению, предавались досугу — интересно, а чему еще все предавались на даче все остальное время?

Кто-то шел гулять при луне, слушать соловьев, кто-то смотреть телевизор, или играть в преферанс – на даче жило много родственников: две бабушки, дедушка, тётя, и ещё были разные гости. Они шли отдыхать, смотреть телевизор.

А Женевьева поднималась к себе на второй этаж, выключала свет, зажигала витые готические свечи, включала средневековую музыку, погружалась в свои фантазии, страдала и плакала...

На даче была спутниковая зелёная тарелка, и телевизор ловил любые программы. Иногда Женя тоже смотрела телевизор.

А тут в один из вечеров по программе «Культура» показывали фильм Висконти, называется «Смерть в Венеции». О чём фильм, Женя не очень хорошо поняла – она смотрела не с начала, и голова у неё всё время была занята другим.

Но там был один прекрасный мальчик, её возраста, по имени Тадзио – жутко красивый, и очень похож на Лёньку! Только, может быть, волосы более светлые, чем у Лёньки, а так ну прямо вылитый, особенно когда тот мальчик был на пляже и купался в море…

Тут Женевьева обнаружила, что она сидит и опять плачет в три ручья, чуть ли не в голос, беспомощно шаря в карманах в поисках платка. Все с тревогой уставились на Женьку.

Между тем, на экране телевизора юноша Тадзио теперь стоял, очень одиноко, у перил на какой-то веранде, на фоне ночного неба, скорбно опустив голову. Словно он тоже тосковал в одиночестве от несчастной любви, казалось Женьке. На нем был чёрный костюм с золотыми пуговицами, очень похожий на готический френч Леонарда. И играла какая-то необычная музыка, какие-то люди смеялись….

Эта деталь окончательно добила Женевьеву. Она тоже опустила голову, как Лёнька-Тадзио на экране, и, закрыв лицо руками, зарыдала совсем уже откровенно, хлюпая носом, так и не найдя своего платочка. Взрослые не могли понять, что с ней происходит, решили, что может быть, она перегрелась (в определенном смысле они были правы).

После этого происшествия она упорно стала уклоняться от телевизора, и вообще от общества людей, стесняясь себя, и проводила почти всё время у себя в комнате, в слезах. Она садилась за компьютер и выходила в Интернет, на сайт «Мой мир».

Там у Лёньки была страница…

Более всего Женьку убивало, что Лёнька ничего не знает и не узнает о её любви, подобной огненной буре, но, увы, безнадежной – так она считала.

«Как бы я ни грезила, какие бы послания я ни слагала в голове, я прекрасно понимаю, что никогда не смогу сказать ему об этом ни слова…» - писала она в своём блоге на «Мэйл.ру». К счастью, она ошибалась – иначе бы не было этой книги, но тогда она еще этого не знала и даже не могла представить, что будет потом…

«Невидимкой», инкогнито, она посещала его страничку на сайте «Мой мир».

«Леонард, магистр готики, изящных искусств и воспитания тела и духа", - гласила безумная надпись рядом с фотографией юноши.

Там он стоял – такой прекрасный, с разметавшимися по плечам волосами, с подведёнными глазами, как полагается, в своём чёрном готическом френче, который был расстёгнут, широко открывая его худую мускулистую грудь. На груди его сверкал крест – серебряный, с рубиновой эмалью и серебряной розой, а в руке он держал длинный рыцарский меч. Меч был совсем как настоящий. Ох…

Были и другие фотографии – ещё прекраснее, и поэтому ещё ужаснее, мучительнее для Женевьевы.

У него было создано сообщество: "Воспитание тела и духа». Он приглашал к общению всех, кого интересовала эта тема.

Лёнька писал (может быть, несколько по-детски наивно, но живо и непосредственно) о том, что и вся природа - и воздух, и вода, и мы, люди - созданы одним Творцом и представляем единое целое, и мы должны приучить своё тело к тому, чтобы оно чувствовало единение с окружающим миром, а не защищалось от него. Он писал, что наш дух таит в себе огромные скрытые возможности, и раскрытие их в себе даёт огромную силу и духу, и телу - и тогда мы можем не бояться ни жары, ни холода, ни боли...

Один фотоальбом был посвящён теме этого сообщества.

Вот, на первой фотографии, Лёнька показывает силу духа и тела – совсем-совсем голый (даже без плавок - ничто не должно защищать тело от ветра и солнца, так он считает), с мокрыми волосами – ужас до чего красивый. Он выходит на пляже из весенней реки, среди плавающих льдин, и весь сверкает на солнце, как бриллиант – такое бывает на фотографиях. Бесстыдник…

А на другой фотке он, тоже полностью обнажённый (правда, так, что ничего не видно), вполоборота – здесь он выглядел особенно высоким, но очень худеньким, хотя и мускулистым. Он держит в руках настоящую кожаную плеть, как, наверное, у инквизитора, а на спине и бёдрах у него видны несколько красных рубцов, и из них стекают маленькие капельки крови – настоящие… вот какой мальчишка…При этом лицо у него твёрдое и невозмутимое. Это он показывает, как надо терпеливо переносить боль. Женьку буквально пронзило насквозь, когда она рассматривала эти фотографии.

Но их рассматривала не она одна… Его страница была очень популярна!!!

Под каждой фотографией была масса комментариев, и Лёнькиных ответов на них. Словно вся нечисть Интернета, все похотливые, злые ведьмы и упыри, слетелись сюда, на страничку этого прелестного юноши, чтобы его клевать...

Не только одна Женевьева рассматривала страницу Леонарда на сайте «Мой мир»… Его страница была ОЧЕНЬ популярна!!!

Под каждой фотографией была масса комментариев, и Лёнькиных ответов на них. Словно вся нечисть Интернета, все похотливые, злые ведьмы и упыри, слетелись сюда, на страничку этого прелестного юноши, чтобы его клевать...

Были, правда, и вполне доброжелательные отзывы на его фотографии, особенно там, где он был обнажённый. Писали: «Красивый мальчик!», и ставили ему «5». Многие отпускали шуточки, почти всегда легкомысленно-сексуального характера.

Но вот одна развратная ведьма (как мысленно назвала её Женевьева) написала под той фотографией, где он голый выходил из воды, весь залитый солнцем:

«Ух ты, какой классный мальчик!!! Я бы тебя связала, облила бы тебя ликёром из киви, облизала бы всего, а потом бы впилась губами и всего тебя высосала – так, что от наслаждения ты бы потерял сознание…»

- Сволочь! Дрянь! – шептала Женька, которую буквально бросило в жар от представившейся ей картины, - ну надо же, какая сволочь…

«Простите, - с достоинством писал Лёнька ведьме в ответ, видно, смутившись, - это не по теме моего сообщества!»

Кто-то другой писал сердобольно: «Так-то ты вообще красивенький, но что же ты такой худющий! Скажи маме, чтобы тебя подкормила! А то - какая сила духа в таком теле!»

«Дух важнее тела, - серьёзно отвечал Лёнька. – И вы ошибаетесь, я совсем не слабенький! Я подтягиваюсь тринадцать раз, тридцать раз отжимаюсь, и стометровку бегаю получше чем вы, будьте уверены».

От следующего комментария Женьку снова подбросило…

Какой-то мерзавец, причём мужчина, нагло и развязано писал:
«Суперсексапильно! Особенно среди льдин. Я бы тебя классно трахнул! Напиши мне, где ты купаешься, мой инструмент уже готов, а ты готовь… сам знаешь что…»

«Конечно, знаю, - невозмутимо писал Ленька. – Я купаюсь в Серебряном бору на нудистском пляже, по утрам – круглый год. Готовьте свой инструмент, а я приготовлю … меч, тот, что у меня на главной фотке! Только вряд ли это доставит вам удовольствие».

Следующий гоблин прислал такой комментарий: « Гыыы! А чего у тебя там на фотографии – плётка, и на теле следы? Ты типа по теме – МАЗО?»

«Вы дурак, - хладнокровно отвечал юноша. – Мазохист – это когда он от боли получает удовольствие. А я – показываю, как при помощи силы воли надо терпеливо переносить боль и от этого испытывать удовлетворение, как от победы над своей слабостью, хотя, наоборот, тебе это вовсе не приятно…»

Ещё один упырь, у которого вместо фотографии была аватарка с изображением плюшевого мишки, писал:

« Да убери ты из интернета свои уродливые фотки! Не позорься! Ты же страшен, как смертный грех!»

Ну уж это было чистое враньё!!! Женьку прямо обожгло обидой…

- Это неправда! Гад!!! Сволочь!!! Он самый красивый! Как ты смеешь врать! – мысленно орала Женька, сжимая кулаки над клавиатурой.

А Лёнька ответил опять хладнокровно: «Если ты имеешь смелость так говорить – выстави сначала СВОИ фотографии – причём в таком же виде, как я, а потом говори. Тогда и посмотрим, кто урод, а кто красавец. Или что, стыдно? У тебя фигура, как у этого плюшевого мишки? (И хохочущий смайлик).

И Женька хохотала перед своим компьютером, как Леонард срезал очередного «корреспондента»…

Женька выходила из себя, когда его обижали – а он оставался невозмутим, как олимпиец. Казалось, его просто невозможно было вывести из равновесия, невозможно в чём-то испачкать, никакая грязь не приставала к нему.

Он был холодным и сверкающим, как кристалл, об который режется всё, что к нему прикоснётся, но ничто не может изменить его форму, ничто не может затуманить его блеск. Ничто не могло смутить его дух, и даже его обнажённое тело НЕ МОГЛО быть неприличным. Он был само совершенство.

И в то же время ей было его ужасно жалко и обидно за него – что он, такой красивый, такой сильный и умный (она была уверена, она знала это точно) – и тоже, как она, совершенно одинок! Ведь никто так и не поговорил с ним по делу, никто не воспринял его всерьёз. Воспринимали только как сексуальный объект, или как объёкт насмешек – но не как личность… Но никому не было интересно его сообщество, никому не было дела до его сообщества «Воспитания тела и духа».

Только она одна, Женевьева – только она понимает его по-настоящему!!!

…Шёл уже третий час ночи. Женя продолжала сидеть у компьютера и следить за перепиской на странице Лёньки.

Следующее послание возмутило и взволновало Женевьеву не на шутку. Леонарду писала какая-то дама под ником «Строгая фея».

«Здравствуй, милый юноша Леонард! Мне бы хотелось с тобой встретиться. Меня очень заинтересовало твоё сообщество, заинтересовало всё, что ты пишешь о воспитании тела и духа – это как раз по моей части.
Я восхищена твоей смелостью, с какой ты выставляешь на странице свои откровенные фотографии. Больше всего мне понравилась твоя фотография с плёткой, которую ты явно приготовил для себя – но кажется, там не хватает воспитателя?
Кстати, должна тебе сказать – ты очень красивый мальчик…»

- Какое она имеет право его нахваливать! – возмущенно шептала Женька перед компьютером. – Отстаньте вы все от него, он НЕ ДЛЯ ВАС красивый, он МОЙ!!!

«Кто вы?» - вежливо спросил Лёнька.

«Я – Фея воспитания. Я воспитываю вот таких прекрасных юных воинов, как ты. Я делаю из них настоящих мужчин, как в древней Спарте. Я очень строгая фея! Если ты чувствуешь, что тебе это нужно для укрепления тела и духа, и ты хочешь испытать свою силу воли – я могу заняться твоим воспитанием. Так, как на той фотографии, где ты хлестнул себя плёткой – только лучше…Когда ты делаешь это сам – разве это испытание?
Учти – только тот по-настоящему сильный и смелый, кто может терпеливо переносить боль, и кто умеет подчиняться и быть послушным. Если хочешь проверить себя на смелость и стойкость – предлагаю тебе встретиться со мной у меня, и быть послушным – чтобы я могла выпороть тебя по-настоящему. Вот это будет для тебя испытание. Или ты боишься?»

- Ну ничего себе! Вот это да! – у Женьки даже дыхание перехватило.

Лёнька долго молчал, видимо смутившись, или раздумывая. Наконец он написал… очень умный вопрос:

«Ответьте мне, только честно: это Вы действительно по моей теме, или это сексуальное домогательство?»

«Что ты! – моментально ответила фея. – Ведь я гожусь тебе в мамы, или даже в бабушки! Наверное, ты просто испугался, мальчик? Ты так смело рассуждаешь про силу духа и про силу воли в Интернете, а как ты себя поведёшь, когда будешь лежать у меня на скамье, под розгами?! Будешь ли ты таким же мужественным? Думаю, нет! Впрочем, мне следовало бы помнить, что тебе ещё нет и пятнадцати лет, ты ещё не совсем мужчина – так что, конечно, ты боишься! Или всё-таки нет? Ну, и что же ты ответишь?» И – хитрющий смайлик…

Женька схватилась за голову – она уже знала, что сейчас будет! И точно… В ту же секунду выскочило Лёнькино сообщение. Господи, какие они всё-таки глупые, мальчишки… и Лёнька такой же…

«Я никого и ничего не боюсь! – писал Лёнька. – И могу вытерпеть всё, если нужно. Вот вам мой ответ. Но я не знаю, готов ли я приехать к вам. Позвольте, я подумаю».

«Конечно! Я не хочу тебя торопить. Тогда не будем продолжать разговор сейчас. Я пришлю тебе письмо – загляни в почтовый ящик. Я не прощаюсь…»

Переписка на странице оборвалась.

Женька в отчаянии стукнула себя кулаком по колену и заплакала.

«И теперь она будет с ним переписываться… Вот так просто: сказала два слова, нашла подход – и всё?!! Вот прямо сейчас, у меня на глазах – раз, два и готово??? Ну почему так?!! Зачем?!! А вдруг он поедет к этой фее, и она будет там его воспитывать…стегать его розгами, он будет там у неё, конечно, раздетый, как всегда… Блин!… ох, какой ужас…Потом она ещё будет с ним что-нибудь делать…будет с ним развлекаться, а мальчишкам много не надо – только палец покажи…ну почему такая фигня!!! Он же мой!!! Ну почему такая несправедливость! Для меня это вопрос жизни и смерти, а другие просто так, ради развлечения…И главное – за две минуты…»

Она ещё немножко поплакала. Затем собралась с духом, и… первый раз решилась сама написать Леониду…

Женькины пальцы яростно стучали по клавиатуре – она писала Леониду страстное послание.

«Зачем ты разговариваешь с ними со всеми, зачем??? – писала она ему «инкогнито».Писать «инкогнито» было легко. – Зачем ты хочешь ехать к этой фее?! Ты открытый перед всем миром, ты прям, как стрела - что внутри, то и снаружи! А они мелкие и ничтожные, они тебя не понимают, не ценят, они тебя не достойны! Многие просто насмехаются над тобой.
Но я – я по-настоящему тебя понимаю!!!
Я бы хотела попасть к тебе в плен, я бы хотела принадлежать тебе без остатка. Я бы хотела, чтобы ты сам меня воспитывал, и чтобы даже ты меня пытал… Я бы всё тебе сказала под пыткой – о моих чувствах к тебе. А потом чтобы ты меня убил – потому что я не могу жить. Я люблю тебя…Ты здесь? Ответь!» И – рыдающий смайлик…

И Лёнька тут же ответил! Он был здесь.

«Кто ты?» - писал в ответ Лёнька. Его явно заинтересовало искреннее, серьёзное послание «невидимки», так непохожей на всех других.

«Я девушка, твоя ровесница…»

«Как тебя зовут? Мы знакомы? Ответь!» - спрашивал мальчик взволнованно.

Пауза.

«Ответь! Ты здесь?»

Ответом Женевьевы было молчание. Наступил момент, когда нужно было открыться – но этого она ещё не могла. Она чувствовала себя несчастной и раздавленной. Она тихо плакала над клавиатурой.

И пытка любовью продолжалась — пользуясь терминологией святой инквизиции, «пытка тяжелая и продолжительная». Спасти несчастную девочку не могло ничто…

Так жить дальше было невозможно. Надо было что-то менять в себе. Ей надоело быть слабой, несчастной плаксой. И она решила действовать.