Ночь и утро в ожидании

Женя Семицветова так и не смогла как следует уснуть в эту ночь.

После ужина, во время которого она с отцом еще успела сыграть в шахматы, после того, как она еще принимала душ (день был очень жаркий) когда, уже в третьем часу ночи она, наконец, легла в постель и выключила оранжевую лампочку ночника над изголовьем, сон не спешил смежить ей веки.

Преувеличенными, объемными проплывали, вставали образы минувшего дня. Тени от листьев в свете фонарей на дорожке напоминают клетки шахматной доски, потому что в самих фонарях есть что-то от белых ферзей и королей. А когда свет гаснет — черные выигрывают... Что-то такое мрачное написалось…

Ей вспомнилось, как они с Лёнькой качались на качелях. Хорошо было... Что он сейчас делает? Спит уже. Или нет? Ему, наверное, попало за то, что он так поздно пришел, и не отвечал по мобильнику...

В чем он спит? Она вспомнила, что ведь Ленька, как и она, закаляется и спит обнаженный, накрываясь только одной простыней. От этих мыслей сладко-болезненная волна пробегала по её телу.

Смутно, сквозь дверь девочка услышала, как в кабинете отца зазвонил телефон (дверь кабинета, наверное, была приоткрыта), как отец приглушенным голосом говорил с кем-то. Потом, после паузы заговорил уже с кем-то другим по-английски, видимо прикрыв дверь так, что она уже ничего не могла разобрать. Это, Женя знала, звонят из Америки, у них сейчас день... Совсем обнаглели.

Девочка лежала на спине, закинув руки за голову, то закрывая глаза, то открывая; глядела на два правильных прямоугольника света, наискось пересекающих темную поверхность потолка, под определенным углом в точности повторяя форму окна.

Было жарко. Женька сдвинула простыню в ноги и так лежала в полудреме, то засыпая немного, то снова просыпаясь. «Мы договорились на одиннадцать часов, на углу, у ограды, по дороге в яблоневый сад…», - думала она сквозь сон. Было чуть слышно, как тикают большие стенные часы на кухне...

И вот её померещилось, что она встала…Осторожно, на цыпочках прошла по темному, длинному-длинному коридору, в конце которого маячил еле видный свет и, очень осторожно, прижимая рукою дверь, чтобы не шуметь, каким-то образом попала в комнату Леонида.

Тут стоял голубоватый сумрак. Высокое окно отражалось в полированной поверхности письменного стола с наклонной лампой и такой же точно, как у меня, подставкой для карандашей. Вот здесь он готовит уроки. Скоро этот стол буде завален книжками и тетрадками.

Из открытого окна веет теплый, ароматный ветер. Все небо усыпано огромными звездами. Справа, у стены, низкая кушетка, которую можно раздвигать на ночь.

Ленька спал на боку, накрывшись до пояса белой простыней. Правая рука была согнута в локте, растрепанная темная голова сместилась к краю подушки. Ветерок из окна чуть шевелил его волосы. Полна тишина... было только слышно ровное Ленькино дыхание.

Потом, каким-то образом, Женя сама стала Ленькой, почувствовал щекой край подушки, лежа на правом боку, телом ощущая прохладные крахмальные складочки белых простыней (такая жаркая летняя ночь!)… Лето было холодным, а эти последние дни, выдались жаркими…

И еще, с другой стороны сознания, сквозила иная, совсем не ночная, ослепительно-солнечная мысль: ожидание завтрашнего дня, дня игры в яблоневом саду в бадминтон... в одиннадцать, на углу, у дороги в яблоневый сад.

Женя Семицветова смогла уснуть только под утро. Ранний летний рассвет давно уже бродил по комнате, не зная, что делать, высвечивая постепенно то одни, то другие предметы.

Подул сильный ветер — южный, судя по расположению окна в комнате девочки. Кто-то внизу хлопнул дверью, слышался голос просыпающегося транспорта, смешиваясь с шелестом деревьев, дубовым и липовым.

Утренний свет проникал сквозь закрытые веки. Все вокруг постепенно наполнялось звуками, порождавшими в спящей голове Женевьевы какие-то бесконечные, до неприятного реальные киносериалы.

Ей снилось, что она вдруг просыпается, смотрит на часы и застывает в ужасе: без трех минут одиннадцать! Значит, она опоздала!!!

И она вскакивала в панике, быстро хватала одежду, надевая и застегивая прямо на ходу, и бежала, сломя голову, с разбегу ударялась ладонями и грудью о чугунную ограду и неожиданно обнаруживала, что забыл взять ракетки для бадминтона...

Смотрела на часы — и, оказывалось, что уже полтретьего! И, конечно, Ленька её не дождался! И она в исступлении стонала, и била кулачками по бесчувственной чугунной ограде, и шел дождь, и лицо девочки было мокрое, и руки, и грудь были мокрыми, и вдруг все прерывалось, она куда-то проваливалась – и просыпалась… И снова засыпала…

И опять, и опять, до бесконечности... Пока, наконец, изображение не начало рваться, расползаться, как слабая ткань, и сквозь него, как ясное небо проглядывает сквозь рассеивающиеся тучи, стала проявляться реальность.

И Женя обнаружила, что она лежит неподвижно в своей постели, на спине, широко раскинув руки, сбросив в сторону одеяло, и совсем оттеснив подушку. И солнце, как на приморском пляже, нестерпимо бьет ей прямо в лицо.

Вся комната напоена была ярким светом. Солнечные блики играли на стене, на полу, на полированных дверцах шкафа. Сверкали и переливались разноцветными искрами граненые хрустальные шарики на шнуре выключателя ночника над изголовьем. Сна не осталось ни в одном глазу.

Женевьева взяла со столика возле кровати свой медальон с часами, в форме сердца — было полвосьмого. За окном неистово шумели деревья. Ничто громко не тикало, никакого будильника рядом не было, значит, она проснулась сама. И впереди еще масса времени.

Случалось, когда отец читал в зале, расположившись на диване, в то время, как Женя перед зеркалом наряжалась или причесывалась (в особенности последнее), она ловил на себе его взгляд в зеркальном отражении, особый взгляд.

Он смотрел с какой-то особой болезненной нежностью на её спину, её ноги, её волосы. Смотрел, как движется её рука, как она держит гребень... Женя всегда это замечала, и в этот день была с ним особенно нежна и ласкова. Она понимала, в чём дело - она напоминает ему Женю, его покойную жену, её маму.

Девочка видела фотографии своей покойной матери в семейных фотоальбомах хотя отец не любил их показывать. Вот она, Женя – первая Женя, Евгения Николаевна Семицветова: те же густые светлые волосы, то же узкое лицо, те же темные ресницы, те же глаза. Женька вторая вышла точной ее копией, как говорил отец; и с годами, по мере того, как девочка взрослела, это сходство все более увеличивалось.

Она погибла в автокатастрофе, когда на последнем месяце беременности у нее неожиданно начались схватки, и отец, не имея возможности вызвать «Скорую» (они находились тогда на даче, на природе) помчался с ней на машине в ближайшую больницу. Она находилась на заднем сидении, и начала рожать прямо в пути.

Отец остановил машину, шел проливной дождь и огромный грузовик, вылетев из-за поворота, не успел затормозить... Мама погибла, и одновременно Женька появилась на свет. В машину сели два человека: муж и жена, и из машины вышли двое: отец и новорожденная дочь.

Поэтому всю жизнь, несмотря на свою природную сдержанность и ироничность, он все время, казалось, как-то по-особому тревожился о дочери. У них в Москве было много родственников, но у всех дети были уже взрослые, у некоторых детей уже у самих были дети.

Женя Семицветова одна была поздним ребенком, самым младшим, и по прямой линии, единственным. И она должна была в будущем (все родственники это знали), стать наследницей всей ювелирной «империи» Николая Семицветова, её отца. По бумагам она уже сейчас была его действующим компаньоном, хотя совершенно не понимала, как это происходит.

Нельзя сказать, чтобы юную Женьку это хоть сколько-нибудь не устраивало!

Женя выключила воду, повесила на вешалку влажное полотенце, надела перед зеркалом открытый купальник, в которых собиралась играть с Ленькой в бадминтон, повертелась так и этак — здорово! — и вышла из ванной.

Диван отца не был расставлен и застелен, видимо, он так и не ложился. Девочка прошлепала своими пляжными тапочками на залитый солнцем балкон.

Николай Семицветов был там. Он стоял в профиль к ней, в своей пушистой пижаме, и курил, стряхивая пепел вниз. Он был небрит, длинные волосы рассыпались по плечам. Сейчас он был похож не на бизнесмена, а на старого рокера. Было еще по-утреннему свежо.

— Доброе утро! — весело сказала Женька отцу.

Он покосился на неё, пронзительно сверкнув стеклами круглых очков в черепаховой оправе, и медленно, утвердительно кивнул.

— Доброе утро, амазонка. Если ты простудишься, я не виноват.

Девочка рассмеялась. Ветер приятно холодил мокрые волосы. Она закинула руки за голову, потянулась, закрыла глаза, подставляя всего себя солнцу и ветру. Так здорово...

— Хорошая погода, — сказал отец. — Тихо, смотри, кот охотится. — И одновременно Женя увидела галку, сорвавшуюся внезапно с дерева и улетающую, и пятнистого кота на толстом суку, все еще застывшего перед прыжком, которому так и не суждено было совершиться. Теперь он заворожено глядел ей вслед долгим, долгим взглядом. Ветви дерева судорожно раскачивались.

— И вот так всегда, — сказал отец, обращаясь к коту.

Кот его не слышал, поэтому не мог возразить.

Прямо перед Николаем и Женей шумела душистая, разговорчивая липа. Девочка не удержалась, переступила с ноги на ногу, вытянул вперед шею, насколько могла, и откусила листочек

— Ну и как, вкусно? — осведомился Николай с интересом, окутываясь облаком голубого дыма.

Женя энергично кивнула, согласно промычав. Отец, приподняв брови, почесал подбородок, как делал всегда в раздумье, прежде чем прийти к окончательному выводу.

— Из этого я делаю заключение, что пора завтракать, — сказал он.

Женя еще согласней кивнула, повернулась, помедлила еще секунду на балконе (посмотреть, как отец щелчком выбрасывает дымящийся окурок), и быстрыми шагами вернулся в комнату. Там она старательно расчесала мокрые волосы перед зеркалом.

«Пока буду завтракать, как раз высохнут, это лучше, чем сушить феном», - решила она.

Включив на всякий случай телевизор (вдруг покажут что-нибудь интересное) Женя ещё несколько минут крутилась перед трельяжем с расческой в руках, экспериментируя со своими волосами и оставляя на паркете мокрые следы. Николай, проходя мимо на кухню, легонько шлепнул её пониже спины, указав пальцем на пол:

— Паркет испортишь!

Женька, передернув плечами, издала пронзительный стон:

— Он же лакированный! Что ему будет?

День обещал быть чудесный, и настроение у неё было, как победный клич Тарзана. Какой тут, к черту, паркет…

Отец готовил на кухне. Оттуда уже начинали доноситься волнующие запахи.

Женя пошла в свою комнату — одеваться. Как вчера — на вечер такое же готическое платьё из чёрных кружев, с корсетом. А купальник для игры в бадминтон уже на ней.

Да, вот самое главное: она извлекла из шкафа прямоугольный плоский футляр с американским флагом и изображением серебряного орла с надписью: «Silver Eagle. Sport’s world». Проверила, там ли лежат ракетки.

Так, а вот рядом — голубая коробка, еще не распечатанная. В ней шесть воланов с белым оперением из настоящих перьев (может быть, выщипанных из того орла?) — самые королевские. Такие воланы портятся, правда, куда быстрее, чем пластмассовые, но не важно. Так, вот сумка, очки от солнца...
Вроде все.

Женька моментально оделась, оправила платье, надела на шею часы-медальон...

«Да, а куда я, собственно, спешу? — подумала она. - Ведь еще даже девяти нет. Без десяти девять».

Женя прошлась по комнате, раздумывая, что еще нужно сделать, вспомнила про ресторан: так, нужны еще деньги. Она стала шарить в карманах своих костюмов — вчера она даже не посмотрела, а вполне могли остаться с прошлого года. Ага, вот её бумажник, а в нем... так, так... ну, что ж, вполне достаточно денег, так что даже не надо просить у отца.

Она сунула бумажник в карман, вернулась в зал и села, подобрав под себя ноги, в кресло перед телевизором. Показывали новости, шло какое-то заседание. Женя пробежалась по другим программам, но ничего не нашла — так только, что-то связанное с наступающим учебным годом... ничего себе, она совсем о нем забыла.

Так завтра, получается, школа? Чушь какая... Женя даже рассмеялась.

«Но завтра еще и студия живописи, и бассейн, - подумала она, - и мы опять будем заниматься с Лёнькой, и плавать вместе. Ох...»

Ледяной отголосок летней тоски и вчерашнего мучения в кинозале снова застучал в центре её грудной клетки — а собственно, вообще почему они договорились на такое позднее время? Может быть, ей стоит ему позвонить? Хотя он ведь встает быстро, по-военному, он такой собранный, не то что она — так что сейчас он вполне еще может спать.

Девочке опять вдруг стало грустно и безысходно, на глаза даже навернулись слезы — и тут отец позвал её завтракать. За завтраком он о чём-то её расспрашивал, но мысли её были далеко…

... Девятнадцать минут одиннадцатого. Ну что такое, эти стрелки совсем не хотят двигаться! Она помогла отцу убрать со стола, сходила, почистила зубы и стала собираться в дорогу. Что ж, если идти медленно-медленно, то, в принципе, уже можно выходить.

— Ну все. — Женя открыла входную дверь. — Значит, в десять я вернусь.

— Только не позже!

Дверь закрылась за ней