Беседа 8 5 страница

В Ведах говорится, что Бог создал женщину. Конечно, он отец: он создал женщину, он отец... и он влюбился до безумия. Он начал гоняться за этой женщиной. Женщина испугалась того, что ее изнасилует ее собственный отец, поэтому она стала прятаться. Так и произошло творение. Она стала коровой, — но Бога не обманешь, он стал быком. Так произошли все живот­ные: женщина постоянно изменялась, так же изменялся и Бог. Вот так начало свое существование все сущее. Бог все еще преследует женщину в миллионах форм. Но сама идея отца, который создал... Он насильник, обыкновенный насильник, вечный насильник — он все еще продолжает преследовать. И вы называете это книгой, созданной Богом?

Поэтому я спросил у женщины: «Если вы интересуетесь мной, то как это может быть, что вы интересуетесь и этим маньяком».

Она сказала: «Я совсем им не интересуюсь. Вы правы... Это мой муж интересовался им. Он повесил эту фотографию здесь, теперь он умер, и из уважения к нему я не снимаю этой фотографии. Ноя никогда не смотрю на нее. И я всегда радуюсь тому, что мой сын сделал с ним».

Я спросил: «Что же ваш сын сделал с ним?»

Она сказала: «Он, бывало, приходил сюда и оставался с нами». У них был прекрасный гостиный зал, человек на пятьсот, по крайней мере, так что они иногда проводили лекции в своем доме.

Однажды.... в то время ребенку было, должно быть, не более пяти или шести лет. Женщина, конечно, сидела впереди, ребенок сидел впереди, они были хозяевами, муж сидел впереди. И посреди беседы Свами Дивьянанды ребенок сказал громко: «Я хочу писать».

И это прямо перед Свами Дивьянандой, весь зал рассме­ялся. На самом деле все хотели того же. Лекция была такая, что она вызывала стремление, желание отправиться в туалет. А поскольку все рассмеялись, Дивьянанда очень разгневался. Этим так называемым религиозным людям присуща такая ярость, такой гнев.

Он подозвал женщину к себе поближе и сказал: «Это нехорошо. Вам следует научить своего сына».

Она спросила: «Как я могу научить его?»

Он сказал: «Вы можете сделать простую вещь. Вы можете сказать ему, что всякий раз, когда он захочет пойти пописать, пусть он просто скажет: «Мама, я хочу пойти попеть. Я хочу петь». Замените слово «писать» на слово «петь». Никто не поймет, только вы будете понимать этот условный язык».

И мать сказала: «Ладно».

Спустя шесть или семь месяцев он снова вернулся в Калькутту, остановился там, а мать вынуждена была уехать, поскольку один из ее очень близких родственников был при смерти и она хотела видеть его и быть с ним. Поэтому она сказала Свами: «Я уезжаю. Моего мужа нет дома, он всегда приу.одит поздно, а я не хочу брать ребенка с собой. Человек умирает, может быть, еще есть час или два, и я не хочу, чтобы малыш видел агонию смерти. А один он не уснет, он никогда не спит один. Поэтому будьте так добры, позвольте ему спать с вами «а вашей кровати?»

Свами сказал: «Нет проблем. Он может спать со мной на моей кровати. А когда вы вернетесь, вы сможете забрать его в свою кровать».

Так и договорились. Посреди ночи ребенок разбудил Свами и сказал: «Свамиджи, я хочу петь».

Свами сказал: «Разве время петь посреди ночи? Ты идиот, спи. Не беспокой меня».

Бедный мальчик от страха закрыл глаза, но он хотел петь. Как долго мог он терпеть? Поэтому он снова потряс Свами; тот снова храпел. Он проснулся: «Ну что теперь?»

Мальчик сказал: «То же. Невозможно, я больше не могу держаться; я должен петь».

Он сказал: «Но что подумают люди по соседству... посре­ди ночи? И что за песня? Я устал, пробыл в пути целый день, разговаривал с людьми и теперь должен слушать твое пение? Ты не можешь подождать? Я могу послушать утром».

Мальчик сказал: «Нет, я не могу ждать».

Свами сказал: «Будь немного более терпеливым. Можно подождать, нет проблем. Пение не такая вещь, ради которой ты не можешь подождать».

Мальчик вынужден был слушать его, потому что он громко кричал. И он был один — отца не было, матери не было. И этот человек говорит, что такое можно контролировать, что можно потерпеть.

Он сказал: «Хорошо, я постараюсь». Он закрыл глаза, но через несколько минут... Свами снова захрапел. Он разбудил его. Он сказал: «Теперь, останавливаете вы меня или нет, нужно петь, прямо здесь, в кровати».

Свами сказал: «Тогда сделай одно дело — просто шепчи мне на ухо, чтобы никто не слышал. Ты, чертенок, просто шепчи мне на ухо».

Мальчик сказал: «Вы на самом деле имеете это в виду?»

Он сказал: «Да, я имею в виду это. Пошепчи и после засыпай и дай спать мне. И чтобы больше не было этих дел с пением посреди ночи — только утром». Так что мальчик пошептал ему на ухо — было поздно что-либо сделать. Только тогда он вспомнил, что означает «петь» и почему мальчик не мог контролировать себя. Он сделал это своими собственными руками. Он изменил реальность на фальшь, на ложное слово. И сам забыл об этом.

Все эти религии дали хорошие названия, красивые назва­ния безобразным реалиям.

Зачем служить бедным, когда бедность может быть унич­тожена?

Ни одна религия не говорит: «Уничтожьте бедность». Они в глубоком заговоре со своими неотъемлемыми интересами. Они не предлагают уничтожить бедность. Они не предлагают никаких мер к тому, как уничтожить бедность, остановить ее. Но служат бедным, служат вдовам.

Они не говорят: «Зачем заставлять женщину оставаться вдовой?» Такое простое явление... В Индии мужчине разреша­ется жениться столько раз, сколько он хочет. На самом деле, когда жена умирает и ее тело сжигается на погребальном костре, люди уже начинают говорить о женитьбе, как органи­зовать женитьбу этому мужчине. Так мерзко, так негуманно: тело жены еще не сгорело полностью... Но, сидя там, вокруг, чем еще заняться? Они должны о чем-то говорить, а эта тема самая горячая. Теперь этому мужчине нужна женщина, и они предлагают, где будет лучше жениться, какая женщина подо­йдет ему — и чтобы не вдова.

Никто не хочет жениться на вдове. Она использованная женщина. Женщина — это вещь, использованная кем-то дру­гим, — как можно пользоваться ею? Мужчина не используется, он всегда остается свежим, чистым. Он может жениться повторно. В Индии тысячи лет женщина так сильно страдала оттого, что она должна была оставаться вдовой. Миллионы вдов... Они не могут носить никакой другой цвет, кроме белого. Они должны брить свои головы. Они не могут исполь­зовать орнамент. Всеми возможными способами им дается понять, что они должны жить жизнью почти мертвеца.

Они не могут пойти в общество, как другие женщины, -особенно это относится к праздникам, — они не могут присут­ствовать на свадьбах, поскольку само их присутствие, сама их тень — бедствие. И про вдову говорят, что она съела своего мужа. Муж умер из-за ее ненависти. Он бы жил, если бы не женился на ней. Она ответственна за его смерть. Всю жизнь несет она этот груз и вынуждена оставаться во всех отношени­ях безобразной.

Служите вдовам. В Индии есть институты специально для вдов, поскольку дома они не равны даже слугам- Они делают всю работу, работают целыми днями. Но лишены всякого уважения; без оплаты, без уважения — и постоянное обвине­ние, что из-за нее умер чей-то сын, чей-то брат... все против этой женщины. И она должна прятаться, как тень. Она не должна появляться, когда приходят гости. Она живет, как приведение.

Поэтому религии открывают институты — в этом видят служение вдовам. Но почему на первом месте вдовы? Простая логика заключается в том, чтобы издать закон, запрещающий мужчине, желающему жениться второй раз, жениться на девственнице, — он должен жениться на вдове, все просто. И проблема исчезает. Вместо того, чтобы способствовать исчезно­вению проблемы, ей помогают существовать.

То же самое происходит и на Западе, только несколько иным путем, в другом направлении. Медицинская наука там развилась до такой степени, что ученые говорят об отсутствии внутренней необходимости в смерти человеческого тела, по крайней мере, в течение трехсот лет. И это очень осторожная оценка — триста лет. Они говорят, что на протяжении трехсот лет не возникает внутренней необходимости в смерти челове­ческого тела. В течение трехсот лет каждый может жить полностью... молодым.

Если можно будет жить триста лет, представляете ли вы, какие будут последствия? Только подумайте — Альберт Эй­нштейн, живущий триста лет. Какое благословение не удалось ему пролить на человечество! Такой ум! В возрасте двадцати шести лет он был способен представить теорию относительнос­ти, преобразовавшую всю науку, ее образ. Только подумайте:

если бы он был способен жить триста лет, благодаря ему все, кажущееся невозможным, было бы возможным. И я привел только один пример.

Если Бертран Рассел мог дать так много за сто лет, то за триста... Такой человек, как Бертран Рассел, не может сидеть и ничего не делать. Даже когда ему было сто лет, он был много моложе ваших так называемых молодых людей — своим видением, своим подходом, своей разумностью, своей яс­ностью во всем. И если бы этот человек мог жить триста лет, я могу сказать с абсолютной уверенностью, он изменил бы многое из того, что говорил, когда ему было пятьдесят, сорок, тридцать.

Он мог бы обратиться внутрь себя. Он мог бы начать медитировать. Он мог бы проявить себя одним из самых религиозных людей в мире. Он имел к тому все способности и смелость, необходимую для применения этих способностей. Но время коротко. Сто лет для такого человека, как Бертран Рассел, очень мало.

У него такие разносторонние интересы: в образовании -он хочет сделать революцию; в философии — он вызывает к жизни новые концепции; в математике... которая не была его предметом, но он так заинтересовался логикой, что вынужден был погрузиться и в математику, поскольку они близки. Математика — это приложение логики.

Бертран Рассел объединил свои усилия с одним из величайших математиков и философов Америки, Уайтхедом, и вместе они написали книгу «Основания математики». Она намного опередила свое время: она была написана пятьдесят, шестьдесят лет назад, но даже сейчас есть, может быть, лишь дюжина или две людей, которые могут понять, что это такое.

Если бы он жил триста лет, он дал бы нам совершенно новую математику — может быть, более высокую математику, которой интересовались Гурджиев, Успенский и подобные им мистики, высокую математику, имеющую дело не с обыкно­венным материальным экспериментом, а с предельными про­блемами. А ваша математика, которую вы изучаете в универ­ситетах, не может работать с предельными проблемами. Предельные проблемы лежат вне ее. Нужна совершенно новая математика, поскольку, когда вы подходите ближе к предель­ному, вы обнаруживаете, что все ваши категории, логика, математика, распадаются на части. Существование ведет себя иначе — настолько иначе, что иногда дважды два может быть три, иногда дважды два может быть пять. Одно определенно: в предельном дважды два никогда не будет четыре.

Я могу привести вам простой пример. Почему в предель­ном ядре существования дважды два никогда не будет четыре? Потому что нет двух в точности одинаковых вещей. Два стула не являются в точности одинаковыми. Два других стула тоже не являются в точности одинаковыми. Вы складываете их вместе и называете их четырьмя стульями... а они не одинаковы. Каждый стул отличается от другого. Чтобы быть абсолют­но точным, нельзя использовать слово «четыре».

Электроны, протоны, нейтроны — глубоко в предельном своем ядре мир ведет себя совершенно по-другому. Если вы выходите из комнаты, мы знаем, что вы можете выйти, только сделав определенный переход, может быть, шагов десять, и тогда вы окажетесь снаружи. Но на предельном уровне элек­трон делает прыжок, не проходя промежуточных положений. Он в точке А, затем его обнаруживают в точке Б, далеко отстоящей от А, — но он совсем не обнаруживается между этими двумя точками. Он исчезает в А и появляется в Б, и нет прохода между этими двумя точками. Как здесь может дей­ствовать обыкновенная математика, геометрия, обыкновен­ные измерения? Здесь нужно что-то совершенно иное.

И мы оказались в состоянии открыть науку благодаря увеличению продолжительности жизни. Может быть, вы не задумывались над этим. Наука возникла только триста лет назад — почему? Почему не раньше? Мы не нашли ни одного скелета человека старше сорока лет из числа тех, кто жил три тысячи лет назад, не говоря уж о более отдаленных временах. Человек в возрасте сорока лет умирал. Должно быть, сорок лет было предельным возрастом, поскольку не найдено ни одного скелета, который показал бы, что человек умер в пятьдесят, шестьдесят, семьдесят лет; сорок лет — предельный возраст.

Так что нет ничего странного в том, что Веды говорят — и индусы думают, что это для них какая-то потрясающая слава, — что люди никогда не стареют. Индусы думают, что во времена Вед наука была, должно быть, так продвинута, что никто не старел. Это неправда. Правда в том, что все умирали до сорока. Как же можно постареть?

Когда человек начал жить дольше и возраст в семьдесят лет стал средним возрастом, — а в западных странах, в некоторых странах, средним возрастом стало восемьдесят, девяносто лет, — тогда развилась наука. Но во времена сорока­летней продолжительности жизни что мог сделать человек? Он просто пытался как-то выжить: сам, его жена, поколение детей — и наступала смерть. Наука, религия, философия или что-либо более высокое требуют большего Бремени, большей роско­ши, большего комфорта.

Теперь человек может жить триста лет. И если человек может жить триста лет, то почему не шестьсот? Почему не тысячу? Когда человек начнет жить триста лет, абсолютно точно, что мы найдем пути к тому, чтобы он жил дольше. Тогда он начнет накапливать мудрость. Тогда он сможет разрабаты­вать сложные проблемы.

Решать проблемы! Не нужно учить людей служению.

В чем проблемы? Взрыв народонаселения — вот проблема.

Все религии учат: «Служите бедным», — но ни одна религия не готова сказать: «Установите контроль над рожда­емостью для уменьшения народонаселения».

Я за абсолютный контроль над рождаемостью.

Только немногим людям должно быть позволено рожать детей, и это должно осуществляться путем искусственного осеменения. Поскольку зачем нужно... Так бывает, что вы влюбляетесь в девушку, девушка влюбляется в вас, но вы можете оказаться неподходящими людьми, чтобы стать роди­телями, дать жизнь ребенку. Так может случиться, поскольку любовь не принимает в расчет вашу внутреннюю химическую структуру.

Вы не идете к химику, чтобы решить вопрос: «Я влюбился в девушку; соответствуют ли друг другу наши внутренние химические структуры? « Если вы куда-то и идете, то к идиоту-астрологу, хироманту... слепой, ведомый слепым. Это вопрос биохимии, не имеющий ничего общего с хиромантией, не имеющий ничего общего с астрологией. Но человеческому эго необходимо чувствовать, что звезды интересуются вами. Толь­ко подумайте о глупости самой идеи: миллионы звезд занима­ются вами, влияют на вас, их комбинации влияют на вас.

Это повергает меня в печаль о человеке. Что за человечес­тво выросло на земле?

Но все эти религии против контроля над рождаемостью, а без этого контроля теперь нельзя.

Я поддерживаю абсолютный контроль над рождаемостью, запомните, не просто контроль; ведь просто контроль над рождаемостью — если не религиями, то правительствами -вынудит людей принять тот факт, что они должны иметь только двух или трех детей. Нет, этого недостаточно. Даже двух, трех детей недостаточно. Абсолютный контроль над рождаемостью заключается в том, что никому не разрешается рожать детей; всякий, заинтересованный в ребенке, может пойти, сдать свое семя в научную лабораторию, и лаборатория должна решить, какая из женщин будет матерью его ребенка.

Необязательно это будет ваша жена, здесь нет связи. Вы любите свою жену, ваша жена любит вас, но это не означает, что нужно отягощать землю искалеченным, глупым ребенком. У вас нет такой власти. Существование не дает вам на то своего разрешения. Почему вы принимаете на себя такую безответ­ственную ношу, на себя и на все человечество? Вы даете жизнь ребенку, являющемуся калекой, или слепым, или больным умственно, а он даст жизнь другим детям.

Вот почему идиоты составляют большинство в мире.

Так и должно быть, ведь правильную комбинацию можно найти только в научной лаборатории. Вы не можете.... вы не знаете, что несете в своих генах; вы не знаете своего потенци­ала, что за ребенка вы собираетесь родить. Вы любите женщи­ну, это само по себе не несет вреда. Любовь должна быть доступна вам абсолютно, это ваше право, данное вам от рождения. Вы любите женщину; но необязательно каждая женщина должна быть матерью. Необязательно каждый муж­чина должен быть отцом. Вскоре не будет необходимости и в матери. Ребенок может вырасти и в самой научной лаборато­рии.

Вы хотите ребенка, и, если вы действительно любите ребенка, вы хотели бы, чтобы он получился наилучшим. Поэтому вас не должно касаться то, кто дает семя, кто дает материнскую утробу. Вас касается только то, что вы получаете наилучшего возможного ребенка. Поэтому я — за искусствен­ное осеменение и выращивание малышей в пробирках. И кроме того, я предлагаю эвтаназию (безболезненный добро­вольный уход из жизни). Когда устанавливается преграда рождению, контроль над рождаемостью, позвольте предло­жить еще одно условие: контроль над смертью.

После определенного возраста — например, если вы при­нимаете в качестве среднего семьдесят лет, или восемьдесят, или девяносто, — человек должен иметь возможность свободно обратиться в медицинское учреждение: «Я хочу освободиться от своего тела». Если он не хочет больше жить, он имеет все права на это, ведь он пожил уже достаточно. Он сделал все, что хотел сделать. И теперь он не хочет умирать от рака или туберкулеза; он хочет просто безболезненной смерти.

Каждая больница должна иметь специальное место для таких людей, со специальным штатом, куда люди могут приходить и получать помощь в безболезненной красивой смерти, без заболеваний, при поддержке медицинского персо­нала.

Если медицинское учреждение понимает, что человек представляет ценность для человечества — например, кто-то, подобный Эйнштейну или Бертрану Расселу, — если медицин­ское учреждение понимает, что человек имеет огромную важ­ность, то его могут попросить пожить немного еще. Лишь немногих нужно просить пожить немного еще, поскольку они могут так много сделать для человечества, так много помочь другим. Но если такие люди все-таки не захотят жить, то это их прирожденное право. Вы можете молить, просить, требо­вать. Если они согласятся, хорошо. Но если они скажут: «Нет, мы больше не заинтересованы», — тогда, конечно, у них есть все права умереть.

Почему нужно заставлять человека жить, когда он жить не хочет? И вы делаете из этого преступление. Вы заставляете человека волноваться без необходимости. Он не хочет жить, но он вынужден жить, потому что самоубийство — это преступле­ние. Он должен принять яд или броситься в море со скалы. Это плохая ситуация. И странно... если он умирает, хорошо; если будет схвачен, то будет приговорен к смерти. Великое общес­тво! Великие умы, создающие законы! Он будет приговорен к смерти за покушение на самоубийство.

Все эти проблемы могут быть разрешены. Поэтому нет нужды во всех этих служителях обществу, миссионерах и им подобных. Просто нужно внести больше разума в эти пробле­мы и пути их решения.

Поэтому я учу себялюбию.

Я хочу, чтобы вы были прежде всего своим собственным цветением. Да, это будет проявляться, как себялюбие; у меня нет возражения против такого проявления себялюбия. По-моему, это хорошо.

Но является ли себялюбивой роза, когда она цветет? Является ли себялюбивым цветущий лотос? Является ли себялюбивым сияющее солнце? Почему же вы должны волно­ваться по поводу себялюбия?

Вы родились. Рождение — единственная возможность, только начало, не цель. Вы должны цвести. Не тратьте себя понапрасну на всякого рода глупое служение.

Ваша первая и главная ответственность — цвести, стать полностью сознательными, осознающими, бдительными; и в этой сознательности вы сможете увидеть, чем вы можете делиться, как вы можете решать проблемы.

Девяносто девять процентов мировых проблем могут быть разрешены. Возможно, один процент разрешен быть не может. Тогда вы можете делиться с обездоленными людьми всем, чем можете, — но прежде всего вы должны иметь, чем делиться.

Все эти религии до сих пор не помогли человечеству в решении ни одной проблемы.

Только прислушайтесь к тому, что я говорю: решили ли они хоть одну проблему? А ведь они занимаются этим бизнесом со служением тысячи лет.

Бедные еще бедны, и их число продолжает возрастать. Есть больные, есть старые, есть всевозможные болезни, есть всевозможные преступления — и они продолжают возрастать. Каждый год число преступлений в мире становится больше, чем в год предыдущий. Странно... увеличивается число тюрем, увеличивается число судов — они думают остановить преступ­ность, а вместе с тем преступность продолжает расти-

Здесь что-то принципиально не так. То, что они делают, не связано с самой проблемой. Человек, совершающий пре­ступление, не преступник, он больной. Не надо его бросать в тюрьму и мучить, его нужно поместить в психиатрическую больницу и лечить там, медицинскими средствами, уважи­тельно. Это не его вина.

Вы должны знать, что было время, когда на сумасшедших смотрели, как на преступников, их бросали в тюрьмы и били там. Лишь несколько сотен лет назад выяснилось, что эти люди не преступники, они страдают от определенных болез­ней. Побоями нельзя выбить болезнь. От этого можно стать только идиотом. Им нужно лечение, а вы лечите их неправиль­но. И то же относится ко всем преступникам, поскольку я не видел ни одного преступника, родившегося преступником.

Преступником его делает то, как он воспитывается, преступником его делает общество, в котором он воспитывает­ся. И когда его ум становится преступным, нужно менять весь его ум целиком. Бесполезно связывать его, бросать в тюрьму, морить голодом, бить его — это ничего не даст. Это просто закрепит в нем его наклонности, так что когда он выйдет, то будет законченным преступником, образованным преступни­ком.

Ваши тюрьмы, места заключения — это университеты для преступников, где они получают образование. Поэтому, когда человек отправляется в тюрьму, он выходит из нее, обучив­шись многому у старых преступников, бывших с ним вместе. И все, чему он выучивается, заключается в том, что совершить преступление — это еще не преступление, преступление — это попасться. Поэтому он изучает способы того, как не попадать­ся. Нужно менять само направление его ума, движущее его к преступлению. И это можно сделать. Очень сильно может помочь биохимия, очень сильно может помочь медицина, очень сильно может помочь психиатрия. Теперь у нас есть все возможности сделать такого человека достойным человечес­ким существом.

Служения не нужно, единственное, что нужно, — это делиться своей сознательностью, своими знаниями, своим существом, своим уважением, — но сначала это надо иметь.

Для меня величайшей проблемой человечества является то, что оно ничего не знает о медитации.

Для меня это величайшая проблема. Ни народонаселе­ние, ни атомная бомба, ни голод... нет, это не основные проблемы; они легко могут быть разрешены наукой.

Единственной основной проблемой, которую не может решить наука, является то, что человек не знает, как медити-ровать.

Своим людям я говорю: сначала будьте себялюбивыми, предельно себялюбивыми — цветите. Расцветите и благоухай­те, а потом распространяйте это благоухание. Потом делитесь им с этими несчастными людьми, которые имели те же возможности, что и вы, но которым жизнь не дала шанса пойти внутрь, ощутить вкус своей собственной божественности.

Я против всех религий, потому что, по-моему, то, что они делают, абсолютно бесполезно. Но они сделают», сопровождая это прекрасными словами, прячут вещи в прекрасных словах.

Например, Иисус на кресте говорит Богу... и христиане на протяжении столетий цитировали его слова, как самое значительное высказывание; и оно кажется таким, но только кажется. Не обманывайтесь кажущимся, кажущееся — не реальность. Иисус на кресте говорит Богу в своей последней молитве: «Авва, — это арамейское слово, обозначающее отца, — Авва, прости этих людей, ибо они не ведают, что творят».

Такое прекрасное высказывание, такое всепрощение... его распинают, а он просит Бога простить тех, кто его распи­нает. Но я глубоко разбирался в жизни Иисуса и в его высказываниях. Он не тот человек, который прощает. Он не мог простить даже фиговому дереву за то, что был не тот сезон. Он проклял его, потому что он и его последователи были голодны, а дерево стояло без плодов — как будто дерево было враждебно по отношению к нему. Он проклял его. А то был не сезон для фиг! И даже если бы был сезон, а фиг не было, что может сделать дерево? И какую ответственность может нести дерево за их пропитание? И это тот человек, о котором думают, что он творит чудеса, превращает камни в хлеб, а воду в вино.

Зачем это нужно? Такой человек, если все эти чудеса -правда, мог бы просто приказать дереву в любое время года:

«Наполнись фигами, спелыми фигами», — на самом деле, не нужнее и дерева; фигами могли бы стать и камни. Но все эти чудеса фиктивны. Этот случай показывает, что все его утвер­ждения фиктивны.

Зачем ему нужно было ходить попрошайничать в город, если он мог обращать камни в хлеб? И если этот человек был способен обращать камни в хлеб, то вообще почему в Иудее оставалась бедность? Я говорю только об Иудее — на самом деле я должен спросить, а почему во всем мире? Превратите целые Гималаи и Альпы в большие хлеба... Если этот человек имеет такие способности, то почему все время обращать в хлеб маленькие камушки? Превратите тогда в хлеб эти горы — люди смогут отрезать, уносить с собой и быть всегда сытыми. И почему обращать в вино небольшие количества воды? Почему не превратить в вино целый океан? Когда вы знаете секрет, когда вы знаете чудо, тогда превратите в вино целые океаны, и пусть люди пьют.

Если чудеса Иисуса — правда, то не должно быть никакой бедности, — но они все ложны.

Иисус говорит: «Те, кто не следует за мной, попадут в седьмой ад навечно. И их будут мучить всеми способами «. Этот человек не знает прощения'. И если он не может простить вас только потому, что вы не следуете за ним, то как он может простить тех, кто распинает его? Простая логика — ничего больше не нужно... Кто вы такой, чтобы бросать кого-то в седьмой ад из-за того, что он не следует за вами? Вы не можете простить простое — что за вами не следуют, а просите Бога простить всех тех людей, которые распинают вас? Нет, здесь говорится не о прощении, но о чем-то другом.

Даже на кресте он хочет показать евреям: «Посмотрите, я — мессия, а вы все невежды». Он просит Бога: «Прости этих невежественных людей. Они не ведают, что творят». Здесь подчеркивается не прощение, поскольку этот человек не прощает, — вся его жизнь против этого. Эти слова для того, чтобы показать, что эти люди невежественны.

В последний момент он также настаивает: «Я знающий, я тот, кто знает; а вы, вы невежды. Ноя попрошу Бога простить вас». Он все еще пытается быть мессией, потому что так говорится в священных книгах: мессия будет распят и на кресте будет молить Бога: «Прости этих людей, они не ведают, что творят». Он упрямый, совсем как кремень. Даже распятие не меняет ничего: он мессия. И его последние слова объявляют всех остальных невежественными.

Можно использовать красивые слова, красивые фразы, чтобы прятать безобразную правду. Я совершенно не хочу заниматься подобным делом.

Я учу вас быть естественными, я учу вас воспринимать свою естественность.

Я знаю точно одно: когда вы расцветете, вы начнете делиться этим. Избежать этого нельзя.

Когда раскрывается цветок, невозможно удержать его аромат и бросить его в темницу. Аромат сбежит. Он распрос­транится во всех направлениях.

Итак, прежде всего, будьте исполненными, будьте удов­летворенными. Прежде всего, будьте. Тогда из вашего сущес­тва будет исходить аромат, который достигнет многих. И это не будет служением, это будет сущая радость разделения. И нет ничего более радостного, чем делиться своей радостью.

Беседа 12

ЖИВИТЕ СЕЙЧАС -МОЛИТЬСЯ БУДЕТЕ ПОТОМ

10 ноября 1984 года

Бхагаеан,

Евреи, христиане, индусы, джайны, мусульмане надеют­ся на будущую жизнь, но я не вижу такой же надежды среди людей, окружающих Вас. Почему это так?

Есть три способа жить. Только один из них является подлинным; два остальные ложны.

Прежде всего, позвольте мне объяснить вам ложные способы, тогда проще будет понять правильный способ. Этими двумя ложными путями жили и живут большинство людей:

первый лежит во вчера, в прошлом; второй лежит в завтра, в будущем. Оба они — это на самом деле способы обманывать себя.

Вчера больше нет, а завтра еще не наступило.

Прошлым нельзя жить. Да, только в воображении, но не истинно. Оно мертво. Невозможно снова оживить его. Нельзя двигаться назад во времени. То, что ушло, ушло навсегда.

Но миллионы людей, девяносто девять и девять десятых процента людей выбрали способ жить или во вчера, или в завтра.

Завтра нет, и его никогда не будет. Оно никогда не наступает, по самой своей природе. Оно всегда приближается, приближается, приближается... но никогда не приходит. Это всего лишь надежда, которая не собирается исполняться.

Но надежда — самый древний психологический наркотик.

Сначала давайте посмотрим в прошлое, ведь оно, по крайней мере, было. Оно не может настать вновь, но оно было, У индусов наиболее продуманная философия о жизни в про­шлом, ведь это самая философская религия из всех религий.